ПРОРЫВ К КУЛЬТУРЕ - 1
(шкурные заботы студента во ВГИКе)
ч1 Тучи над общагой
. 1.
За грязными окнами хмарь повисла, сизая и жирная, тучи сплотились в измятый ком над общежитием. Будто бы тучи с ним враги, и хотят напасть, взять в полон серую многоэтажку с одним подъездом, чтобы к небесам вздернуть. Опасность как никогда велика, но Петру ,замечательному молодому человеку с выдающимися душевными качествами , почему-то пофиг. Вздрючен он осиновым колом у дивана-развалюхи, по эту сторону грязных стекол, в небольшой комнате на два койко-места. Петр только что убедился: здесь, с ним и соседом вместе, живут клопы. Здравствуют и размножаются задарма, за счет его кровушки. Петя понимал, что клопам нравится его кровь, она густая и полезная. Он эту самую кровь дважды за осень сдавал в больнице через переулок, в сумме сорок рублей врачи заплатили, как раз на припасы перед длинной и мрачной московской зимой. Шел 86-й год. Петр был студентом заезжим, без покровителей или даже сочувствующих, от пожилой бабки помощи не требовал, а вот пожрать еще ни разу в жизни не отказывался. Жить на стипендию в Москве - это хлебать пакетик супа харчо двое суток, подсыпая в кастрюльку для густоты вермишели, сей рацион почти обеспечивает бессмертный минимум. А хотелось, кроме харчо, больших кусков мяса, колбас и сыров всяких, ватрушек и даже тортов шоколадных.
Клопов он не выносил с детства. В том детстве, семи-восьми годков, раз в три-четыре месяца он таскал двумя руками, обжигаясь, огромный семилитровый чайник в кляксах зеленой эмали и поливал кипятком пружины и стойки двух железных кроватей в их квартире. Мама тряпкой собирала с пола воду, сестра давила в лужах ошпаренных клопов. Вонь стояла невыносимая, чайник подтекал и капал кипятком на босые ноги. А клопов каждый раз было много, ночами после мокрой расправы он не мог заснуть, он ждал этих жирных вонючих клопов, искал их в постели, на стенах, и находил, давил в комочках ваты. Потом бежал в туалет, где блевал от отвращения и хныкал от бессилия.Ничего хуже в его детстве не было. И вот он умчался за тыщи километров в московский институт, а жизнь скалит зубы в старой шутке?
О чем еще вчера мечтал студент Петр? О девушке. Как- бы заполучить себе хорошую девушку, с которой завяжется тесная-претесная дружба. Девушка и клопы - несовместимо. Трепетно, радостно и волнительно приведет он в гости к себе вероятную подругу, а она увидит на простынях кровавые пятна от раздавленных насекомых, или различит запашок, или выползет на опушку зажравшийся паразит. И тогда нежная и трепетная подруга-лань взвизгнет - только ее и видели. И другим кандидаткам растреплет. Наверное, бывают и другие девушки, которые увидят клопа и не вздрогнут, будто бы так и надо - делить постель с кровососами, но тогда сам Петя такую гостью взашей прогонит, пыхтя от возмущения. Если она привыкла к грязи, к насекомым, к неряшливости, то и даром и на первый случай ему такая краля не нужна. Шлюх парень пока еще стеснялся, не якшался с ними. Их тут хватало, он умел различать, так сказать, зерна и эти самые плевы, и они его несколько пугали.
Вот так он стоял и думал. Где взять деньги на дихлофос в большом количестве? И где провести эту ночь, пока клопы не убиты. Вдруг раздался громкий, нагловатый стук в дверь, без спроса ввалился сосед-студент из смежной \один блок плюс еще ванна с туалетом\ комнаты. Мелким конопатым бесом ввернулся в чужое пространство, чубом пыль с притолоки смахнул, спросил.
-Ты сейчас вопил, или послышалось? -Неважно,- сурово сказал Петя.
Ну да, бывает всякое. Слышь, киновед, хочешь зайти ко мне в гости и задарма перекусить?
-Это с чего?- Петя подозрительно в него всмотрелся, прошлой ночью они с хохлом ругались из-за громкой музыки, а мириться не начинали.
Хавки полно,- завлекательно и почему-то шепотом говорил сосед,- Супчик, хлеб, сало. У меня в гостях там сидит твоя однокурсница, робеет, помоги климат смягчить. Она маленькая, будто с детсада, я уже не помню, как там правильно сю-сю и ля-ля, но вот нравится сильно, врать не буду.
-Это какая из наших?- Петр заинтересовался.- Их там девять штук.
Марина, черненькая.
-А, эту бери, не жалко. Я с ней толком и не знакомился. Жрать я готов, конечно, раз сам предлагаешь. Ты представь, у меня в комнате клопы завелись!
Не беда,- отмахнулся сосед-сценарист,- у меня они четвертый год нет-нет да вылезут. Ты привыкнешь.
Ночью они из-за музыки повздорили. Сценарист любил ее слушать на своей мощной стереосистеме, а Петя за тонкой стенкой олимпийского новостроя этот грохот терпел час и другой, затем сломался. Да и музыка была англоязычная, терпению она не способствовала. Петя иногда слышал, конечно, СМОУКИ или АББУ, но уважал Челентано. В час ночи и в три утра он ходил к хохлу за разъяснениями. А тот высказал полное презрение к зеленому первокурснику. За драку в общаге грозились выселять \так сказала комендантша при вселении, будущее опровергло ее обещания, но пока зеленый Петя этого не мог предвидеть\. Он взял кухонный нож, с рукоятью, обернутой полотенцем, и перерубил в коридорчике общий кабель питания. Пшик. Тишина, можно спать. Утром Петя кабелек починил, надо было супчик харчо варить, жердяй с горбылем вместо носа и немнущимся чубом все понял, но скандалить не стал, молча на учебу ушел.
А теперь мир. Они зашли в комнату к хохлу. Петя раздумывал, в какой момент попросить у сценариста денег на дихлофос. А там на самодельном столике \полированная черная стенка серванта верхом на облупленном табурете\ блюдце с ломтиками сала, аромат метра за три, ломти пышного московского хлеба, и на высоком венском стуле \украденном из кинозала на втором этаже\ сидит барышня лет 17-18. Однокурсница Марина, слегка нескладная, а груди ого как высоки, глазищи постреливают. Вынули звереныша с площадки для молодняка. Закивала Марина Пете, вроде как обрадовалась ему, и сам Петя ободрился.
Ты, значит, Марина? Мы знакомились, но у меня в башке одни проблемы.
Я Марина из Горького-, сказала девчоночка густым сиропным баском, не иначе, являлась дальней родственницей Шаляпина.
Петя счел прелюдию завершенной, принял тарелку и стал супчик хлебать. Сценарист ухаживал за гостями, умильно поглядывая на Марину, как пес на сахарную косточку. Обстановка чем-то Петю
раздражала.
-А супчик мне Марина сварила!- похвастался хохол.
Рецепт тоже твой?- спросил у девушки Петя. -Ага,- она радостно так закивала.
Эй, Петр, жри , пока дают,- насторожился сосед. Петя побольше откусил от сала с хлебом. Прожевал.
По мне, капусту в суп резать надо, чтобы в ложку поймать. И тем более не кидать картошку клубнями. Да и навар нулевой, будто на водичке готовили. Странный какой-то супчик.
Это армянский суп! Настоящий, мне мама показывала, как готовить. Аты дурак!- вревела сокурсница, почти оглушив Петра своим басом. Теперь басок был не сиропным, а горнокипящим.
-Тогда я в Ереван не поеду.- решил он отшутиться. -Ты что ли армянка?
-Нет, только мама армянка, а папа родом из Белоруссии. Я почему-то никак не определюсь, чего во мне больше...
Бедняга,- ласково огорчился Петя.- Не понимаешь, кто ты! Лишена корней, опоры и защиты. А без опоры в искусстве, Мариночка, никак. Да что там, без опоры, без своей кровной культуры и в жизни пропадешь...
Ему пришлось уходить, не прощаясь, но успел со стола второй кусочек сала слямзить. Потому что громогласная Мариночка вскочила, несколько раз стукнула его маленькими пухловатыми ладошками, а из ее черных глаз посыпались слезы.
Петя вернулся к голодным клопам, пока еще спавшим в укрытиях. Второй жилец, тоже киновед, где-то шлялся. Возможно, на занятиях. Зажатое в кулаке сало таяло и щекотало пальцы. Без хлеба глотать сало не хотелось. Тут вновь в дверь постучали, заглянула Марина. С опухшими веками и мокрыми щеками, волосы еловым веником вздыбились. Вошла робко и попой-булочкой к стене прислонилась.
Привет,- зачем-то говорит сокурсница.
Привет,- осторожно ответил Петр.
Мне Игорь объяснил, что ты не хотел меня оскорблять.
Это было именно так. потому Петя с удовольствием помотал головой, пока она не закружилась.
Мне от твоих слов не по себе стало. И правда, думаю, не армянка, не белоруска, никто. Я ни папиного, ни маминого языка не знаю. В Белоруссии маленькой раз была. В Ереван летом один месяц провожу, и тяжело там, армянскому учат, шикают, что нееправильно одеваюсь, не то говорю. Ой, я пойду, там Игорь ждет. Вдруг нас с тобой в чем-нибудь заподозрит!- она широко и лукаво улыбнулась напоследок и вышла.
У Марины был большой ярко-губастый рот с крупными белыми зубами. Весьма красиво, да и вся такая наивная, жизнерадостная, - подумал Петр. Этот сценарист себе лакомый кусочек выхватил. Петр тоже вышел из комнаты, запер дверь и пошел по длинным коридорам, чтобы напроситься куда-нибудь на ночлег. Кусочек сала ему пришлось доедать без хлеба.
2.
На самом-то деле все это было неважно: клопы, новые дикие соседи, нехватка пищи и денег. С голоду он пока не падал, а если приглядеться, можно было и пару лишних кило у Пети на боках и брюхе заприметить.
А в Москве заканчивался октябрь, шла первая осень приезжего студентика в столичном мире. Уже съездили в Рузу на уборку замокшего картофеля, уже он обвык и обтесался. Не то, что в начале лета, когда Петя первый раз в жизни полез в огромный двухэтажный И/1-86, чтобы взмыть поближе к звездам.
Огромный тяжелокрылый агрегат с ревущими моторами оторвался от треснутых бетонных плит и разлегся на струях жаркого воздуха чудной ночи - край купольного неба был еще расцвечен солнцем, жидкие облака рябили радугой, а над ними в черно-фиолетовом мраке висели яркие живые созвездия, иногда мигая и вздрагивая, явно подавая загадочные знаки. Самолет гнался за солнцем, почти настигая, и солнце с закатным заревом отразилось в Каспийском море. Видимость в иллюминаторе была запредельная - куда-то уходили чужие самолетики, оставляя белые следы, земля выступала россыпью огней, случайным блеском рек и озер, едва различимыми складками гор и чернью лесов. А он все это пропускал, не без сожаления, но все же он направлялся в центр мироздания, в столицу, и это многое оправдывало. Аэрофлотовский ужин, удивительный \первые в жизни оливки, непонятная на вкус курятина, увядший бисквит\ и скудный, не усыпил и не остудил восторгов. Хорошо парню летелось. Потом он вышел на летное поле Домодедово и понял по запахам чужой травы, чужого воздуха, иных, вдвое ярче, огней, вроде русского, но неуловимо отличного говора спешащих к автобусам и машинам такси людей - он оказался в этом чужом московском мире...
3.
В худых и длинных коридорах общаги ночью кипела жизнь. С хохотом бежали куда-то к источникам веселья простые и забавные экономистки, устраивали у лифтов и на лестничных пролетах обстоятельные романы сценаристы и зрелые до седины режиссеры. Сладко тянуло с общих кухонь и балконов анашой, там же иногда бренчали на гитаре или слушали магнитофон. А кто-то по-братски делился в компании глотком теплой водки или крепленого вина.
У Петра ничего не вышло с устройством ночлега, зазря обежал всех земляков. Они прибыли с одной земли, точнее даже - с одного азиатского города, но все быстрее студенты разделялись и по возрастным устремлениям и по сословным признакам: режиссеры-краснобаи нашли себе свои компании, частично кооперируясь с операторами и актерами, худые и пахнущие скипидаром художники составляли особый замкнутый клан, предпочитая почти не выглядывать из своего круга. Они не старались подобострастно втираться в общину режиссеров и прочих "работодателей", больше того, все художники активно рисовали и делали копии музейных шедевров, торговали поделками на Арбате, те самым они были едва ли не самыми преуспевающими в плане денег лицами в этом мирке. С экономистами прочие ребята как-то брезговали водиться - те резко отличались молодостью, глупостью и попсовостью. Цветастая гирлянда гогочущих бабочек внутри разъяренного, полного мелких гадов змеюшника.
Не дали приюта земляки. А позже не пустили на ночлег и три-четыре девицы из его группы, все еще дичась и блюдя провинциальную строгость нравов. К паре знакомых сценаристов сам не пошел - какие-то они были важные, умные и зловредные. Петя загрустил, потому что ощутил, как одинок, ни приткнуться, ни поговорить. Оставалось идти прочь.
Парой извилистых переулков с непривычно богатыми на листву кустами сирени, дальше вдоль забора с проволкой колючками, выбрался к железнодорожным путям, по-над мостом с грязной речушкой, и зашел на Лосиный остров. Огромный кусок леса, вроде бы окультуренный, с дорожками и скамейками и порослью мусора на опушках, но зайди глубже,и заросли дичали, спутывались, шорохи и звуки заслоняли гул города, и уже верилось рассказам, что лоси с кабанами все еще забредают в эти места. Впрочем, черной ночью глубоко заходить не хотелось. Со всех сторон наваливался мокрый запах могильной прелости...Петр вернулся к топкому берегу речки, в ее заводях мерцала радужными переливами жирная пленка. В кусте ольховника посвистала птица. Снизу по устью речки выползали, как чучела в простынях, клочья серого тумана. Он окончательно продрог.
От желания спать уже потряхивало, мелкая вахтерша не могла его вспомнить, а пропуск на прогулку Петя не захватил. Отругался и прошел через вертушку, с решимостью ниндзя направился к себе в комнату. Повелась серым тьма за окном. Ползли первые капли дождя по стеклу. Соседа не было. Петр надел тонкие носки, надел спортивные штаны и рубашку с длинным рукавом, затем натянул еще и толстые шерстяные носки, поверх спортивки с трудом влезли грязные после Лосиного острова джинсы, а последним бастионом стал колючий свитер из верблюдов пополам с конским волосом, свирепой колючести. Казалось бы, великолепная защита, но оставалась голой голова! Он нашел полотенце побольше, обмотал голову и обвязал тюрбан шнурком, а потом еще с усилием обтянул вафельный купол лыжной шапчонкой. Кисти рук?-два целлофановых пакета из-под сахара и гороха. Быстро наступал перегрев. Он пошире распахнул окна, залег в свой угол, даже не расстелив простыни. Подтекал и щекотал пот, шею кусали кони, красновато просвечивала сквозь полотенце лампочка - ее не выключил, чтобы клопы думали, будто еще не время сна-жратвы-вампиризма. Наступила жаркая дрема.
Уже под самый рассвет вернулся из гостей сосед по номеру - весьма любопытный такой субьект из Свердловска, старше на курс, тоже киновед. Как Петя въехал, сосед отнесся к нему с показной угрозой, "дедовщину" объявил типа, и монотонно разглагольствовал о правилах общежития \чтоб тебя тут было как можно меньше, найди бабу и свали..Д. Петя два дня слушал впол-уха, потом начались непонятки. Сосед отказался делать в очередь помывку комнаты и санузла: ему "показуха" не нужна, а зеленые разводы в ванне и на очке унитаза казались красивыми. Потом свердловский возмутился: зачем к Пете часто ходят гости, зачем он читает те или иные книги, рано и шумно встает - а первокурсник еще не рисковал пропускать первые лекции. Бить худенького и явно психованного киноведа Петя стеснялся, а вдруг из института выгонят? И он стал делать по утрам гимнастику, демонстрируя крепкое бугристое тело, для форсу иногда махал ногами и с загадочным "ху-ху-ху" молотил кулаками воздух. Сосед Федя Запашкин намеки понял, любые разговоры прекратил и сам стал реже бывать в общем обиталище. Примерно в четыре утра сведловский вошел, замер и неразборчиво выматерился, разглядев мумию вместо соседа, затем ушел в свой угол, раздвинул диван и зашелестел простынями. Прикрыл окно, из которого отчетливо шлепали капли, щелкнул выключателем, и лампочка погасла.
-Зачем свет потушил?- крикнул из-под вороха мокрый Петя.- Федька, у нас тут клопы завелись!
Если пара бегает, ну и что?- ответил мрачно Федя.
Не пара, а много. Я у себя в диване десяток передавил, потом под обоями несколько нашел...Их наверняка сотни. Давай спать при свете, чтобы не загрызли. А завтра на дихлофос скинемся и потравим. Правда, с деньгами у меня неважно...
Я клопов не вижу. Меня они не кусают,- окрысился сосед, которого денежный вопрос терзал не меньше.
-Тогда пусть свет горит всегда. И завтра я все тут переверну, чтобы клопов подавить,- Петя добавил железа в голосе, показывая свою решимость к сраженью.
-Ну ладно, рубль дам. И никакого света,- буркнул сосед.
Темно, жарко, щекочут то ли клопы, то ли конские гривы.От жары плавился мозг. Петр засыпал и думал, как в Москве выжить, как стать умнее, чтобы не хуже остальных. И вспоминал прошлую жизнь. Иногда жалел, что распрощался с тем прошлым, где тоже бывало непросто, но там он повкалывал, обтерся и занимал свое, кажется даже, достойное место. Эх, весело бывало...
4.
...Бывало: зима с морозцем, хрусткий снег, раннее черное утро, и только что грянул сквозь щели облупленных окон из радиоприемников слаженный хор - "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь!..". И скользишь на поворотах тропинки по блестящим кляксам льда, а надо спешить к остановке автобуса номер шестьдесят семь. Толпа берет автобус штурмом, потому как именно этим маршрутом можно попасть на другой край города, к скопищу заводов и фабрик. Попал в автобус, бойся с краю оказаться, о поручни могут все ребра смять, дыхалку сопрет, а на торможении, когда все на одного прилягут, и за кишки бывает страшно. Густо висит мат, взвизги теток, чадит солярой воздух. Ехать полтора часа. Иной раз повиснешь в середке, туго зажатый, и вздремнуть можно, падать-то некуда. А на Рыскулова все прут наружу, хлюпает разбитое месиво снежной кашицы, у заборов грязные потеки -осадки вечного смога, где-то рвут небо гудки, и белесо клубится дым из частыз заводских труб. Кривым переулком бежишь на работу, к базе Минсвязи, мимо штабелей ящиков и контейнеров, в кутузку, где положено переодеваться бригаде грузчиков.
В кутузке по стенам стоят шкафчики для сменной одежды и личного имущества, по центру большой стол - можно пообедать и выпить, постучать в домино, а в тихие дни (без груза или если начальство свалило) и в картишки на копейку. Стычки, когда случаются, тоже в границах кутузки заведены, чтобы не привлекать внимания конторских из Белого дома, там цивильно, с новокрашенными стенами и лакированной мебелью, живут директор, инженера, завскладами и прочая челядь. В один из первых рабочих дней Петьки подрались грузчик, старенький казах Рашид, и экспедитор Леха-однорукий. Казаха устроил грузчиком по кумовству главный инженер, а ему,старику, непосильно ни на складах тужиться, ни с машинами разъезжать - везде тяжестей перепадет. Вот накануне однорукий Лежа с водилой и Рашидом где-то за городом заночевали, потому что пришлось за старичка груз таскать, дедок сказался приболевшим. Но с утра в строю. Экспедитор накануне платил чужим грузчикам за помощь, тут требует с казаха деньги вернуть, тот в отказ. Леха к бригадиру Толику, а в ответ - Сам разбирайся. И стакан забеленого соленого чая выскочил из рук мелкого Рашида, а потом сам он взлетал и стукался об шкафчики, кровь из губы закапала. Однорукий бил редко, но увесисто, норовил ногами делу помочь. По закопченным стенкам шкафчиков брызги крови легко сбегали на пол и там терялись черными горошинами в густом слое пыли и пепла. В обед казах все еще сидел в углу, у окна, и плакал, на следующий день уволился. Его родич, главный инженер, начал было воду мутить, искать обидчиков, но интернационал бригады дружно изобразил непонятку - о чем разговоры? да тово рашида мы вообще не помним и не видели...
Тут все носят кальсоны, потому что работа на воле, на ветру. И Петьке пришлось едва ли не впервые надевать штаны от дедовых кальсон \с вечера ужав пояс второй резинкой\, да с десятой попытки портянки наворачивать и толкать стопу-сверток в кирзу новых сапог. Алкоголем в обед он не грелся, понимал, что в тепле окосеет и заснет. Его, как устроился, тоже испытывали, пару дней отправляли одного на разгрузку контейнеров с тяжеленными мотками телефонных кабелей, или еще хуже - перекидывать рваные упаковки с всевозможными бланками, а каждая весом не меньше пуда. Потом месяц в паре с местным дурачком работал, крепким и гладким, как тюлень,но всегда вонючим и бабами озабоченным. Ни одна с таким подолгу не жила, и он в выходные на рынках искал себе подруг-пьянчуг на одну-две ночи.
- Вчера симпатичная была. Только ночью обрыгала всего,-спокойно рассказывал он в очередной понедельник.- Я говорю, хватит тебе вермут глотать, ты без него вся синяя , а она не слушает, вот и обделалась. Мне на пиджак чистый нарыгала. Ну тогда я ее, конечно, прогнал, хотя симпатичная такая.
Был день, когда перед их бригадой суровую повестку поставили: больше недели безуспешно пытались японский громадный станок \хрен знает для какой надобности закупленный\ отгрузить. Станок из-за габаритов не залезает ни в какие существующие контейнеры - ни пятитонные, ни двадцатитонные на колесах, и на грузовики установить не получается. Станок ржавеет на базе третий год, завскладом каждый месяц премии лишается, директор и старший инженер слюной брызжут. А Петька в угол засел, чаек кипящий с сахаром тянет, блаженствует, и вдруг расслышал - завскладом сотню клятвенно пообещал тому, кто сумеет станок куда-нибудь увезти, на худой случай украсть или закопать. Тут он встрепенулся, бригадира своего Толика за рукав на воздух оттянул, и не обращая внимания на злейший перегар, предложил на пару порешить со станком. Изложил соображенья. Толик слушал, думал. Когда бригадил думал, начинал ногой в кирзе шаркать по асфальту, а голова по-птичьи падала набок. Толик почти прослезился, обнял новичка и закричал мужикам в кубрике:
-Петька наш находка для КМТС!
Толик раскидал других грузчиков по складам на текущие работы, а Пете выпало идти в гараж и с автокарами договариваться. Пешком далеко, да по морозу, и к тому же лень. Он полез на эстакаду, туда на ночь электрокары болгарские, небольшие и желтенькие, загоняли на подзарядку. Он повыдергивал все провода, как инженера учили \уже получил корочки на вождение этих БАЛКАНКАРОВ\, опустил крышку с сиденьем сверху на задок с теми самыми аккомуляторами, сел сверху и выжал педаль сцепления.
Вздрогнуло все - кар, эстакада и остальной мир, взрывом забило уши, вонючий дым рванул к небу. Крышку с сиденьем и Петей в седле подняло в воздух, перекинуло через станину с рогами, которые поддоны цепляют, бросило вперед куда-то метра на три. Как удачливый орел, упал Петька строго задом вниз. Встал, почесал стонущий зад, поковырял в оглохших ушах, прокашлялся. Понял - это он забыл навинтить крышки на аккомуляторы. Пар от кислоты скопился под крышкой и сдетонировал от искры. А могла, наверное, вся кослота, десять бачков по три литра, грохнуть. Везучий он человек. А в гаражи он, на всякий случай, пешком пошел. В гаражах сидели на свалке ржавых запчастей трое: Жорка-водила, Леха-экспедитор и девочка из конторы Галка. Не спеша пили портвейн, а галка прижималась задницей к Жорке, как Петьку увидела, встала и взялась чистить платье, он услышал ее фразу:
- Уберите бутылку, незачем мальца дурному учить.
Если на пару лет старше она была, и то вряд ли, но строила из себя бог знает что. Но обиду Петя сглотнул, отвел Жорку к станку, рассказал, что предлагает. Вместе карабкались, замеряя габариты огромного ящика, петька отодрал всю обшивку, притащил вместо нее брезент, потом скрутил сверху какой-то раструб, явно не особо и нужный этому станку. Пяти сантиметров не хватало, чтобы станок в двадцатитонник влез. Это по длине, а ширина уже годилась. Общим мозговым штурмом нашли железяку, весили на клыки автокара, обмотали проволокой, и Жорка ювелирными по точности ударами стал расширять нутро двадцатитонника. Грохота на всю базу, водитель фуры и экспедитор матерятся, потом и передняя стенка контейнера чуток расползлась по швам. Но станок уже на край ставили, прикрыли досками, а потом опять автокар с разгона долбил, загоняя японское изделие в железную коробку. Вбили. Двери не закрывались на поворотные рычаги, бригадир Толик, как и все, уже мокрый и озверевший, кувалду притащил, она его самого больше и тяжелее была, и отрихтовал те рычаги и те дверцы, и уже Петька последным усилием насадил пломбы на зад контейнера. Все, снежок пошел, солнце садилось, победа пришла. Они и примкнувшие с поздравлениями зеваки пошли обмывать победу.
Старшие товарищи пили. Петька вертелся и беспокоился, что всю премию на пойло потратят. А Толик, пожилой алкоголик с клоунской заплетающейся походкой, с мудрыми красными глазками, мысли его нехитрые прочитал. Вложил в руку голубую купюру в 25 дензнаков, мокрую , портвешком обмытую.
- Твое. Заслужил. Я же говорю - ты находка для базы...
Зашел директор базы, кто-то ему сообщил, что в раздевалке у грузчиков гудеж начался.
- Петька наш скумекал, как япошку отгрузить, вот он красава,- объяснил Толя не без скромного достоинства во всем облике, и руки в крови от кувалды показал.- Вместе поработали, и машина на Урал пошла. Амба!
- Поработаешь у нас, орлом станешь,- похвалил директор Петьку.- Ну, тогда и мне плесните, меня самого с тем станком замучали. Мы праздник заслужили.
Он глотнул, ушел, секретарша от него бутылку коньяка принесла. Толик и один его верный товарищ решили ночевать на базе. Толик, когда хватал лишку, не мог ходить, валился влево, да к тому же иной раз и клинило ему черепушку, кидаться начинал хоть на кого, хоть на что...Петька же выпил полстакана портвейна и \ граммов пятьдесят директорского вонючего коньяка, тут и Галка заглянула, тоже выпила, вместе из бытовки вышли и отправились к далекой проходной, где стыло покачивался солдатик в полушубке и шапке-ушанке. Галя хихикала, чмокнула Петьку в щеку, а Петька сказал, что не так надо, и прижал ее, показывал свой метод целоваться. За проходной он ослаб, веселая Галка, рыжая, болтливая, с удивительно загнутыми зеркальцами глаз \во ВГИКе он узнал, что такие глаза называют миндалевидными\ тащила парня на себе, а потом и помогла в 67-й автобус залезть. В салоне Петька, перетерпев приступ тошноты, разотковенничался - он не хухры-мухры, а летом поедет поступать в Москву.
- Давай вместе поступать. Я в режиссеры, ты в актрисы. Ты невероятно красивая, Галя, ей-богу,- заверил он.
- Ты только не передумай, решил и делай, поступай,- сказала Галя.- Я тоже год-другой после школы мечтала, планы строила, да как-то замотало меня, то-се, уже не размотать веревок. И больше не напивайся, кто рано начнет, того дорожка счастливая никуда не выведет.
Он заснул, она раньше вышла. Автобус приполз в его микрорайон, тихий и вчерную вымерзший. На пустой остановке Петька благополучно проблевался, стало легче, он брел домой и решал - крутить ли роман с Галей. Татарочка была очень красива и весела, рыжим лисенком так и мелькала по всем закоулкам базы. Через неделю он увидел, как она обжимается в темном углу с солдатиком, и жениться передумал. Но сердцу было больно, не меньше месяца болело обманутое сердечко.
5.
Те его напарники, грузчики с чумазыми ,а иногда и пропитыми рожами, в рваных спецовках от Северной Кореи, в жирных от мазута рукавицах, они были как герои. На них держалась земля, то есть вся база снабжения. И Петька иногда понимал, как и зачем в 17-м году толпа кухарок, матроссов и рабочих брала штурмом Зимний дворец, и почему кто-то дебоширил и гадил в том дворце, тоже понимал. Этих грузчиков боялась контора, заискивали посетители. Кладовщики выражали уважуху и старались не замечать мелкого воровства. В столовой, одной огромной на три завода и базу, они хватали поверх голов дежурной очереди по две порции дунганской лапши, красной от перца, да по паре чебуреков, шмякали белой кучкой пакеты молока "за вредность".
Бригадира Толю примерно раз в месяц спасали от гибели: он в часы грусти норовил залезть в цистерну с тормозной жидкостью, ухрюкаться там и заснуть, сидя по пояс в любимом пойле...Нет, другие тоже иногда тормозной не брезговали, но они же ее чистили, фильтровали! Пару раз за зиму-весну случалось так, что Толя ловил "белочку", отлеживался в психдиспансере, и старшим грузчиком назначали Петьку.
От такой жизни мускулы бугрились, брюхо сытно пучилось, да в кошельке запасы появились, но он понимал, что все это слишком просто и не то. Записался на подготовительные курсы при "Казахфильме", вопреки всему два-три раза в неделю вечерами, уже после семи часов, приезжал на киностудию, плюхался в плюшевые кресла маленького кинозальчика, где обычно и шли занятия, чуть в стороне от чистых и ухоженных соперников, пытался учиться ремеслу - диковинному и даже дикому для Петьки во многих своих, так сказать, аспектах...
...Вот все такое и другое припомнилось парню. Он лежал на спине, утонув в продавленном ложе старого дивана-раскладушки, наспех мумифицированный и мокрый. Тело чесалось, зудело, верный признак атаки кровососов. Петя сравнивал две свои жизни, прежнюю и новую. Получалось, что одну жизнь он хорошо знал, возвращаться в нее смысла не было. Вторая распростерла свои объятья: дряхлая общага в двадцать этажей, набитая чокнутыми студентами, мышами, клопами и тараканами, плюсом к ним шершавые от пыли и старости , опасные тени злодеев с экранов в маленьких и душных кинозальчиках института. Вполне себе красивая, но непонятная и трудная жизнь. Петька пытался нырнуть в нее, но опасался, что негоден для этого.
Непрерывные разговоры о таланте, кто гений, а кто не тянет. Петя в разговоры не умел верить.Он просто смотрел на тех, что считались талантами, на тех, кто вроде как созревал или начинал пускать искры таланта, на тех, кто к третьему или пятому году обучения потух, пожух, иной раз и озлобился, из той злобы тоже росли особые цветочки умений и дарований. Он ничего в талантах не понимал. Ему представлялось, что тут нужно научиться выжимать соки из собственных организмов, эти самые соки-выжимки очень различны по цвету и вкусу, по запахам и степени полезности. Надо было наловчиться , как выжимать сок из себя.
6.
Очнулся измученный. С трудом распутал с себя ворох тряпья. В комнате было темно, включил наощупь настольную лампу. Осмотрел диван и обои - клопов поверхностный осмотр не выявил, сей факт чуть воодушевил. Вышел в коридорчик, включил электроплитку и поставил чайник. Из еды на завтрак выделил два сдобных сухарика.Сходил к окну осмотреться: после ночного дождя блестели на асфальте лужи, шебуршилась все еще густая листва на липах, люди спешили по работам. За гостиницей КОСМОС показался край солнца, небо тут же из серого стало наливаться голубизной, день обещал что-то свежее и новое. Первая пара в институте - мастерство, пропускать которое смертельно опасно.
Уже на улице он встретился с двумя сценаристами-первокурсниками, познакомился с ними в колхозе на уборке картошки. Одного, старого и пухлого, звали Дмитрием, второго, тощего и с пышной шевелюрой, Ерофеем, а родом Ерофей был из Питера. Все были заспанные и мрачные. Дмитрий вспоминал ошибки в ночном пьянстве, затем стал распутывать возможные козни своего мастера по отчислению на зимней сессии неугодных студентов. Петька пожаловался на клопов. Ерофей мотнул головой:
- А чего ко мне не пошел?
- Мешать не хотел.
- Ну, дело твое, дружи с клопами,- хохотнул ленинградец.- Я бы удрал.
- Если что, сегодня ночевать приду,- решил Петя.- А у себя дихлофоса налью.
- Сосед про дихлофос знает?- спросил Дмитрий.
- Сказал, клопы ему не мешают, значит, и дихлофос не помешает.- твердо сказал Петя.
Сценаристы хмыкнули и переглянулись. Оценили юмор - понял Петька, воодушевился и вошел в тяжеленные двери ВГИКа.
Его мастер, человек, набравший себе учеников-киноведов числом в двадцать штук, из них планировали отсеять к концу года пятерых, был пожилой теткой с именем Нинель Анатольевна. Голубые крашеные волосы величественно обрамляли тяжелую капустную голову, говорила басом, двигалась медленно и неуклюже, как танк. Что она насозидала, Петя не знал, но уважал ее заочно, потому что его в институт на учебу взяла. Занятия по мастерству проходили в кинозальчике на четвертом этаже, а в фойе старшекурсники-актеры в черных трико и тапочках разучивали минуэт. Мастерица при каждой встрече напоминала про свой принцип - меньше слов, больше дела. Сказала, что покажет любимый фильм, тот фильм, который подтолкнул ее к пониманию судьбы и миссии. Щас просмотр, потом час на написание рецензии, на следущем мастерстве она рецензии разберет и оценит. Смотреть будут фильм "Великий Гражданин" режиссера Эрмлера.
- Вы позволите задать важный, ну, во всяком случае, для меня даже очень важный, вопрос?- не дожидаясь отмашки, с заднего ряда приподнялась крупная девица. На ней была накинута стариковская черная шаль, густо накрашенное лицо сильно гримасничало, и Пете вспомнились любимые в детстве индейцы-могикане, что кидались в бой с томагавками, все вот в таких черных и красных пятнах на рожах.
- Говорите, Люба. Вы у нас самая опытная,- вдруг сказала мастерица \и ту Любу пронзила судорога, Петя понял, что девица с шалью не любит разговоры про возраст и опыт..- От вас я жду серьезных вопросов..
- Мне непонятно, насколько реально, я имею в виду не всех, а может быть, только себя...или тех, кто занимался уже литературной критикой, если таковые в наличии...У меня отсутствует навык репортажа, не вижу смысла сразу после просмотра в спешке набрасывать пять страниц. Нельзя ли мне сдать рецензию к следущему занятию?
- Хорошо, вы напишете обстоятельную, отделанную как надо статью к следующему занятию,- помолчав, кивнула Нинель Анатольевна.- Но и сегодня после фильма вместе с другими напишите для меня репортаж. Не умеете - учитесь. И я смогу сравнить ту и другую работу. Садитесь, надо начинать просмотр!- почти рявкнула под конец мастерица.
Люба пару раз удивленно хлопнула ртом и села. Петя был в восторге - раз, вылезла, два, пиши две работы! Тут свет погас, и начался показ.
"Великий гражданин" оказался фильмом яростным. Яростным и страшным. Кое-что мастерица заранее объяснила, что-что он уже знал - убийство Кирова, массовые репрессии, зачистка Ленинграда. Про Эрмлера, чекиста, который стал очень жестким, умелым, догматичным режиссером. Эта ярость вызывала недоумение, но он готов был понять, как велика разница между ним, благополучным студентиком 80-х, и теми парнями из 30-х, чьи души зажарены \опалены, если что\ в пожарах гражданской, руки по локоть в крови, а мечта о счастье для всех-всех все еще неистребима. Как описать все такое, он понятия не имел, и писал про пафос, разные мерила ценностей и прочую муть.
Кое-кто из сокурсников написал рецензии за час, Нинель Анатольевна успела прочитать штук пять, про все отозвалась неодобрительно, одну отметила и зачитала финальные строки.
"Последние кадры картины заставили меня вспомнить строки гениальной песни Горького про Буревесника. Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо веет Буревесник, черной молнии подобный. Герой фильма похож чем-то на птицу Буревестник!"
Автором рецензии оказалась Марина, та самая полу-армянка с крупными зубами. Она неуклюже завозилась на своем месте, растерянно улыбнулась, потом спрятала лицо в ладошки.
- Это неплохо, близко к сути.- сказала мастерица.- Для меня фильм - загадка, я его посмотрела тридцать шесть раз, и буду смотреть еще долго.
Петя сдал рецензию одним из последних, Люба в шали не сдала, растерянно смотрела на свою тетрадь, где синели две-три густо исчерканные фразы.
- Вы меня огорчили, студентка Герасимова,- сказала ей мастерица.- Я вижу в этом нелепую демонстрацию.
Я могу привезти рецензию к вам на дом дня через три,- предложила Люба.- И разве плохо, что я ответственно отношусь к своей работе?
- Это у меня тут работа. У вас учеба, учеба по моим правилам.
На перемене Петя пошел в курилку между этажами, столкнулся с приятелями-сценаристами. Те выглядели бледно, их домашние этюды на мастерстве ругали. Петя сообщил, что вечером в главном зале покажут "Секс-миссию" Махульского, непорезанный вариант "Новых амазонок". И потом встреча с режиссером. Ерофей сказал, что ему это неинтересно. Такие фильмы смотреть незачем. А вот Дмитрий вынул записную книжку и вписал время сеанса, попросил Петю занять для себя место.
- Ерофей, а какие фильмы тебе нравятся?- спросил Петя.
- Есть такой фильм "Клоуны" Феллини, ты вряд ли видел. Ну и комедии Данелии тоже нчего так. "Не горюй" и "Совсем пропащий".
Ничего из названного Петя не знал.
- А кого считаешь любимым драматургом?- влез с вопросом Дмитрий.
- Ионеску, больше именно из-за"Носорогов",- важно ответил Ерофей.- Думаю, наш Шпаликов тоже гений.
- Насчет Шпаликова скорее соглашусь,- задумчиво кивнул Димитрий.
- Ну а кто из поэтов?- с отчаянием спросил Петя, поэзию он любил, считал себя сведущим.
- Бродский,- был безжалостный ответ.
- Это кто такой?
- Он диссидент, уехал в Штаты дет десять назад. В Союзе не печатался.
- Как же его почитать?
- Несколько стихотворений у меня есть,- сказал Ерофей.
- С тебя Бродский, с меня чай,- кивнул Петя, пошел в библиотеку и спросил пьесу НОСОРОГИ Эжена Ионеску. Сел читать.
Ионеску смешил, но не очень. А вот стих Шпаликова намертво осел в голове:
Белый-белый белый день
Ты пальто свое надень
Как - одень или надень -
Мне задумываться лень
Галка черная сидит...
Это было невероятно чисто по звуку, память вытолкнула лишь одно, похожее по гармонии стихотворение из новых времен.
Идут белые снеги, как по нитке скользя
Жить и жить бы на свете, да наверно нельзя.
Но у Шпаликова не было и выкрутасов, к Пушкину он стоят ближе. Мерять Пушкиным Петьке нравилось. Потому что Пушкин был круче всех, прочитал и сразу запомнил, и потом ведь все, что видишь - поле, лес, ненастье, - сразу рефреном какие-нибудь строки Пушкина, будто не человеком написаны, а до всего скрижалями на скалах вывешены. Эх, надо умнеть, тогда и Ионеску понравится,- так решил Петя, пошел смотреть "СЕКС-МИССИЮ".
Фильм очень понравился, тем более что прокатного урезанного варианта не видел. Почему это на самом деле острая антисоциалистическая сатира, а так говорили старшекурсники и сам поляк-режиссер, веселый бородач, он не особо понимал. Фильм смешит, на подвиги возбуждает, чего вам желать еще?
7.
Перед закрытием хозяйственного магазина успел взять четыре флакона дихлофоса. На все деньги, чтобы для надежности. Соседа в комнатке не было, Петя не стал его дожидаться и по-быстрому залил ядом все нутро жилища: оба дивана, скинув постельное барахло на стулья, стены с грязными обоями, плинтуса, столы с книгами и писчими принадлежностями. У соседа-третьекурсника много барахла было, пришлось попотеть. На лицо намотано мокрое полотенце, но все одно начало пошатывать. Проверил напоследок окна, Петя плотно закрыл дверь, обклеил щели скотчем, затолкал вниз коврик и повесил записку, чтобы соседа не отравить. Пошел ночевать к Ерофею.
А там своя война. Сценарист отгородился шкафами от своего же собрата сценариста Хромцова. Собрат, кстати, присутствовал, храпел ничком на своем диванчике.
- О чем скандал?- спросил Петя, кивая за шкафы.
- Вони от него много,- сурово ответил Ерофей.
На столе у сценариста лежал томик Льва Толстого. И пара свертков, серая толстая бумага из продуктовых магазинов. Пустой живот Пети запульсировал - неужели покормят? Он суетливо выложил свои подарки - пачку цейлонского часа и остаток сала от полу-армянки марины.
- Где твой Бродский?- спросил у Ерофея.
Ленинградец показал на стенку. Там на обои были насажены четыре листка с машинописью. Петя подошел и стал читать.
Темно-синее утро в заиндивевшей раме
напоминает улицу с горящими фонарями,
ледяную дорожку, перекрестки, сугробы,
толчею в раздевалке в восточном конце европы...
Строки медленно заползали в извилины мозга, чтобы остаться там и запульсировать могущественным ритмом. Их шорох преследовал, иногда заглушая разговоры и звон чашек, до конца вечера.
Всегда остается возможность выйти из дому на
улицу, чья коричневая кривизна
успокоит твой взгляд подъездами, худобою
голых деревьев, бликами луж, ходьбою.
На пустой голове бриз шевелит ботву,
и улица вдалеке сужается в букву "у",
как лицо к подбородку, и лающая собака
вылетает из подворотни, как скомканная бумага...
Стихи были совершенно чужие, незнакомые, как механизмы часов, но они прорастали в парня, и не хотелось этого опасаться.
- В шахматы сыграем?- спросил с надеждой Ерофей.
-Ну, правила я знаю, лет в пять-шесть играл. Тебе такой соперник интересен?- сказал Петя.
- Эх, у Митьки надоело выигрывать,- огорчился Ерофей.
Тут же появился Дмитрий с буханкой. Петя смотрел в окно, стекла отражали суматоху - режут колбасу, сало, хлеб, роскошь общения, обещание сытости...
Всегда будет возможность выйти из дому на.
- Ты что делаешь?- закричал он на Ерофея, тот собрался заварить чай кипятком прямо в граненых стаканах.
- Чайника нет, сойдет.
- Убийца! Я принесу.- он сбегал и украл у соседей из свого блока заварочный чайник - собственно, украл у хохла и Марины, а чайник оказался подарком мамы Марины, а утром он сам этот чайник ненароком тюкнул. Щедро насыпал цейлонского и сам заварил, перегнал, разлил чай по стаканам.
- Роскошно,- выдохнул Ерофей, глотнув чая.
- Э-нет, для меня крепко, разбавь кипяточком,- возразил Дмитрий.- У меня сердечко не выдержит.
Петя удивленно его рассмотрел - старым и больным толстый Дмитрий не казался. Петя начал задавать вопросы. Дмитрию было за тридцать, в своей Перми он поработал школьным учителем, все его байки отдавали трезвостью и порядочным цинизмом. Например, Пете казалось невероятным, что сосед по столу крутил романы с школьницами и директрисой, к тому же одновременно.
Ерофей был старше Петьки года на три, такой богатой биографией не обзавелся. До ВГИКа пытался попасть в моряки, но ушел из мореходки. И в университете пытался учиться. А Петя рассказывал парням про свое грузчицкое прошлое, как в экспедиции с геологами и ботаниками ездил, в горы и в пустыни. Они слушали, Пете это было внове и приятно. Сидели до полуночи. Дмитрий вдруг сурово сказал, что надо и поработать, то есть посочинять нетленку. Чернота в окне, с яркой луной, тишина, далеко в коридорах кто-то кричит и плачет, самое творческое время настало. Толстячок ушел. Петя подумал, что и ему надо вот так, ночами, начинать творить чего-нибудь. Пока он лег на полу, на чужое одеяло, укрылся своей курткой, уснул. Ерофей сидел за столом и выводил фразы в толстой тетради красивой чернильной ручкой.
8.
Проснувшись по будильнику в семь, Петя молча включил электроплитку под чай, умылся в чужой ванной, используя чью-то роскошную американскую зубную пасту. Вернулся в комнату, где мучительно пробуждался Ерофей. А чай уже готов! И хлебушек имеется! Петя завтракал с восторгом, Ерофей жевал серый хлеб и морщился. За окнами полил дождь. Петя пошел на занятия.
Дождь лил все сильнее, промок весь, пока дошел до тяжеленных дверей на улочке Вильгельма Пика, что напротив особняка Берии. На занятиях мокрого парня потряхивало от озноба. Нынче смотрел дореволюционные картины, точнее, сохранившиеся куски и ошметки. Толстый бородач Стенька Разин тяжело, как рекордную штангу, бросал персиянку в воду с лодки. Грустила у камина Вера Холодная, изящная и недоступная, с густо подведенными черными глазами, с мертвенной голубизной лица и рук, а иногда вдруг вскакивала и делал балетные па - как бабочка осенью, превозмогая серую стужу и скуку...В Холодную он влюбился навсегда.
Разговорился с двумя сокурсниками по мастерской. Невысокий армянин Энар в тесных вареных джинсах был сыном вгиковского балетмейстера-педагога, а когда-то, по словам сына, лучшего постановщика в Большом театре, которого скинули завистники. Второй - Олег, узкий, с тонкими губами, всегда пытащимися выговорить что-то умное, но всегда безуспешно. Олег был пасынком сценариста, вообще-то, как узнал Петя потом, лучшего в стране сценариста, Валентина Ежова, а отец тоже преподавал здесь в институте. Еще у двух девчонок в группе родители были местными. Так, пожалуй, меня весной выкинут,- несколько забеспокоился Петя, потому что парни рассказали ему и про других сокурсников - почти все были отпрысками и потомками. Он не потомок, он сорняк с синих предгорий Гималаев. Да и плевать. Олег позвал съездить куда-то в гости, в его компашку, Петя ощутил шанс налопаться и сразу же закивал.
Сперва приехали в какую-то среднюю школу, где работала учительницей младших классов двоюродная сестренка Олега. Они смело вошли в школу, постучали в кабинет. Сестренка стола у доски, непрерывно стучала длинной крепкой указкой и что-то пронзительно выговаривала деткам. Детки галдели, пихая в ранцы ручки и тетради, зазвенело, детки рванули гурьбой, сбив Олега с ног. А Петька, вовремя увильнувший от толпы, с удовольствием расхохотался. Расспросил сестренку Свету, как она не боится с дикими детками работать.
- Я бы в жизни не решился,- признался ей.
Света его восхищения не понимала и дергала узкими плечиками, очень была похожа на двоюродного брата. Еще через час они попали в центр столицы, в квартиру на Патриарших прудах, было часов семь-восемь вечера, грохотала музыка, очень непривычная для ушей Пети. Это слушали новый альбом Майкла Джексона, и Петя его сильно не полюбил. Еды было достаточно, только успевай ошметки колбасы и сыра с подноса выхватывать. Пить он не хотел, пара фужеров с шампанским, от него кисло отрыгивалось газом. Олег захотел познакомить с родителями, для чего они поднялись на этаж выше.
Командовала бабуля с широкими бедрами , на ней были узкие зеленые брючки и кофта с ромашками из какой-то бутафории. Бабушка нарезала арбуз, посыпала ломти сахарным песком. Налила всем в рюмки какую-то черную настойку. К столу подошла Света, выпили, Петя долго с жаром говорил, как его впечатлила смелая уверенная учительница. Вышел на шум-звон грузный старик, на черепе мокрые остатки светлых волос, в руке газета, он ловко стал шлепать по окну, уничтожил двух-трех мух. О чем-то спрашивал Петю. Оказалось, он бывал в тех краях, где вырос Петя. Обсудили пустыни, горы, урюк и аппорт.
- Здоровый ты парень, сказал старик.- Давай, женим тебя на Светке.Предлагаю за это выпить!
Петя застыл. Света потянулась рюмкой, поцеловала его в щеку и засмеялась. Петя выпил свою порцию и сказал, что ему пора, в общагу далеко добираться. Провожала к дверям Света.
- Ты не нервничай,- сказала на прощание.- Я еще не решила, пойду ли за тебя.
В общем, чудом ушел из сетей. С другой стороны, как говорят умные люди, второй раз Валентин Ежов таких предложений не делает. Проворонил счастье.
конец первой части
____________________________________________________