На краю вечной ночи. Рассказ.
Было темно и людно. Вокруг шелестели длиннополыми одеждами, как крыльями бесчисленного множества летучих мышей, стучали каблуками по мостовой, тысячи сумрачных фигур. Черные плащи с ярким лиловым, красным или синим подбоем, раскрашенные в разные цвета личины, глухих, непроницаемых масок, капюшоны, береты, длинные, украшенные искусственными цветами и разноцветными лентами волосы женщин, покрытые драконьей чешуей и декоративными пластинами брони перчатки мужчин, бряцание перевязей, стук ждущих своего часа в ножнах клинков, бой колоколов и цокот копыт всадников – все вокруг слилось в этот единый, безмолвной, не нарушаемой ни одним человеческим словом, восторженный поток, что беспрестанно двигаясь куда-то вперед, нес меня по подсвеченным невидимыми мне, тусклыми, белыми и алыми огнями и светом украшенных вычурными решетками и портиками высоких торжественных окон, улицам какого-то темного и величественного, плохо знакомого мне города.
Я был облачен в такой же как и другие мужчины, легкий, похожий на нечто высокотехнологическое, доспех и накинутый поверх него тяжелый плащ. Следовал, повинуясь этому общему восторженному и стремительному всеобщему движению, сам не зная, что будет впереди, не спрашивая ничего, и не нарушая этого общего безмолвного, одновременно суетного, как будто праздничного, и чинного и торжественного, подчиняющегося какой-то единой, неведомой мне воле, марша, пока не оказался в первых рядах, выстроившихся вдоль проспекта плотной стеной фигур.
Сбоку от меня, в нескольких кварталах впереди, открывалась просторная украшенная к празднику площадь и огромный и величественный, упирающийся в ночную мглу неба своим острым, необозримо высоким, как будто самим своим существованием бросающим вызов всем законам физики, и олицетворяющим собой непоколебимое величие Христовой Веры, шпилем, собор. И только сейчас я с изумлением осознал, что он не белый, как мне показалось вначале издалека, когда я видел его с улиц, в просветах между домов, а целиком сложенный из черного, отполированного до блеска камня, подсвеченного откуда-то снизу, с площади, множеством белых, холодных огней, бьющих в одновременно черное и ясное, как будто южное, небо, мерцающее тысячами необычайно близких и ярких звезд.
Над городом беспрестанно звонили колокола, мерно, вторя им, пели какие-то огромные флейты. Все были восторженны, радостны и напряжены, как будто ждали чего-то, что должно было случиться с минуты на минуту. Поворачивали друг к другу личины своих масок, как будто ведя какие-то восторженные праздничные беседы, жестикулировали, крестились, приветствуя, обнимали друг друга, и все без единого слова. Без единого человеческого звука, в этой полнящейся колокольным звоном, пением флейт, ударами шагов и шелестом тяжелых плащей, платьев и мантий темноте, в полном и непонятном мне безмолвии.
С интересом и ужасом наблюдая за всем творящимся вокруг, я не знал, сколько прошло времени, когда внезапно колокола забили особенно торжественно, напористо и громко и ворота храма распахнулись. Тысячи рук вскинулись в ночную темноту, осеняя себя крестами и обнажая мечи. По улицам покатился треск, засверкали вспышки бьющих в ночное небо выстрелов. Тысячи ярко раскрашенных масок обращали свои личины к небу, поднимали, вскидывали ладони, как будто провозглашая слова неслышимых мне молитв или торжественных лозунгов, когда из храма, из под его подсвеченного множеством рыжих, похожих на свет тысяч свечей, огоньков, свода начали выходить торжественные фигуры. В черных, украшенных алым, длиннополых, похожих на монашеские, одеждах, один за одним они шагали двумя длинными стройными колоннами по двое, по каждой из сторон проспекта. Под их капюшонами в свете чаш, в которые как будто был налит холодный белый свет, что каждый из них держал в руках, тускло блестели стекла одновременно похожих на дыхательные и ритуальные масок. И, приглядываясь к ним, к их плотно укрывающим шеи шарфам, широким рукавам и подолам ряс, из-под которых выглядывали темные башмаки на шнуровке, я не смог различить ни единого открытого участка кожи, а их движения были настолько четкими и выверенными, что чем больше я смотрел на них, тем больше утверждался в мысли, что передо мной не люди, а облаченные в ритуальные наряды, несущие монашеское и священническое служение, машины, только внешним видом похожие на меня и других собравшихся вокруг.
Наверное это должно было ужаснуть меня, но все было настолько естественно и как будто даже привычно мне, что интерес намного пересилил волнение и страх: следом за колоннами монахов следовали огромные носилки с украшенным кустами алых и черных, как будто искусственных роз, увитым колючим, стилизованным одновременно под проволоку с шипами и кустарник, таким же рукотворным терновником, крестом. Их несли на плечах множество облаченных в длинные, черные, с лиловыми и золотыми цветами мантии и также скрывающими лица масками, по виду молодых девушек и юношей. А следом, на некотором расстоянии, неся в одной руке зажженный светильник, наверное единственный естественный огонь из всех, которые я видел до этого вокруг, и Распятие в другой, шагал высокий человек с откинутом на плечи капюшоном плаща. Его длинные и блестящие белые волосы рассыпались по темной ткани, а черная, скрывающая лицо маска была украшена восьмиконечным крестом. Так что, судя по его одиночеству, по его статной, величественной, походке и отличающейся от других, украшенной сложным люминесцирующим алым рисунком, одеянию, я сразу угадал в нем Патриарха или Епископа этого загадочного города.
Следом за ним шагали какие-то другие, похожие на клириков люди, но я не успел внимательно разглядеть их. Меня внезапно резко и с силой, так чтобы я обратил внимание, одернули за руку. Судя по фигуре и росту, какая-то женщина в черных перчатках, через ткань которых я отчетливо различал, что у нее нечеловеческие, искусственные руки, крепко вцепилась в меня, затрясла своей маской, как будто смеясь надо мной, и внезапно протянула мне, сунула в ладонь какой-то слабо светящийся холодным мерцанием предмет, что, как только я сжал его в пальцах, тут же растекся по ткани, как будто просачиваясь через нее, обжег мне руку и горячим, ободряющим огнем полился по венам к плечу вверх. Мне стало одновременно жарко, страшно и радостно от этого физически обжигающего чувства. А когда эта горячая, будоражащая дрожь достигла моего горла, сжала его, охватив все мое тело, я вздрогнул и едва не закричал: безмолвие вокруг меня внезапно обратилось стремительным сбивающимся, как будто меня щелкали прямо по ушам, треском, а потом, как будто внезапно ускорившись и, слившись в один беспорядочный гул, взорвалось, обратилось бесчисленным хором, переговаривающихся вокруг, поющих, провозглашающих слова молитв голосов.
- Хахаха! – вскинула вверх ладонь, взмахнула широкой полой плаща, засмеялась женщина рядом. Сжимая свои стальные, искусственные, как кости скелета, пальцы на моем локте, зацокала по брусчатке мостовой, застучала стальными когтями своих блестящих под подолом ее длинного и плотного, черного платья, ног. Какие-то многочисленные люди вокруг, нарядные мужчины и женщины, что, похоже свитой или компанией друзей сопровождали ее, пока она искала меня в толпе, тоже засмеялись, приветствовали меня. Хватая меня за плечи, обнимали, протягивали ко мне свои непривычно твердые и холодные руки. Они все знали меня и как будто бы ждали что я буду здесь, хотя я не знал никого из них, кроме той женщины с искусственными руками и ногами, которую я тут же инстинктивно, как будто свою возлюбленную или жену взял под руку.
Торжество же продолжалось: процессия проходила все дальше по проспекту мимо нас. За Патриархом, что чинно следовал за крестом, благословляя Распятием приветствующих его людей, шагала еще одна двойная колонна монахов. За ними мимо нас проследовал большой отряд, облаченных в алые, церемониальные латы, держащих на плечах обнаженные длинные, переливающиеся в свете огней вокруг пики, топоры и мечи, статных алых рыцарей, а следом парящая машина с огромным замысловатым органом, чье мелодичное многоголосье я до этого принял за пение множества вторящих колоколам флейт. Следом за ними шли еще какие-то торжественные группы участников шествия, но увлеченный своей спутницей, слушая разговоры и смех ее подруг и друзей, любуясь их загадочными мистическими обликами, я так и не смог внимательно разглядеть этих идущих. А когда торжественная процессия миновала и толпа сомкнулась за последней колонной замыкающих ее монахов в дыхательных масках, капюшонах и с жезлами в руках, моя спутница с железными руками схватилась одной ладонью за эфес моего меча, словно требуя от меня чего-то очень важного, другой потянула меня следом за всеми. Ничего не объясняя, но требовательно увлекая поспешить вслед за ушедшей процессией, куда-то по проспекту вперед.
Там, в конце чреды выхватываемых из темноты резкими и жуткими вспышками, больше похожего на зарево артиллерийского обстрела, чем на праздничную иллюминацию, фейерверка, кварталов, на центрально площади города, перед каким-то одновременно роскошным, и при этом похожим на черную зловещую крепость, замком, дворцом, должно было свершиться продолжение начатого праздничного действа. И прислушиваясь к исполненным готовности и твердой веры голосам вокруг, я уже был готов к этому неведомому, но очень важному шагу, когда внезапно громко и пронзительно зазвонил будильник и я проснулся в своей комнате.
За высоким окном герцогского дворца стояло серое и пасмурное осеннее утро. Было холодно, меня бил озноб, подушка и простыня моей постели были мокрыми от испарины. С противоположной стены на меня смотрела картина: на фоне алого, горящего закатным, похожим на отсвет пожара, огнем неба и черной, как будто выгоревшей земли, расправив плечи, стояла женщина в черном плаще и таком же черном платье. На ней был надет серый стальной нагрудник с крестом, ее шею укрывал длинный темно-алый шарф, а пальцы одной из ее роботизированных, покрытых сегментами наложенной на металлический скелет брони рук лежали на эфесе обнаженного длинного меча. Из-под подола ее платья выглядывали острые, загнутые как у хищной птицы, когти железных, похожих на ступни скелета, что встречал всех входящих в университетский кабинет анатомии, ног. А ее темные, рыжеватые длинные и необычайно красивые и густые, каких не бывает у людей, волосы были точь-в-точь, как у той, которую я уже не единожды видел в своих снах, бродя в них по улицам, посещая тот самый, который я видел сегодня, далекий и загадочный, сумрачный и чужой, город.
Портрет одной из женщин нашей герцогской семьи, жившей до меня за несколько сотен лет. Я точно знал, что это ее я видел в своих снах и знал, что много веков назад, покинув Гирту, она ждет меня в этом городе и зовет к себе, направляя ко мне эти жуткие и таинственные сновидения с образами и картинами, которые я никогда не видел наяву.
Я точно знаю, что придет время и, когда я окончу Университет, выучусь всему необходимому, как младший сын Лорда-Герцога, кому по сложившемуся укладу положены только небольшое имение и почетная должность офицера гвардии, либо меч и небольшая дружина для завоевания собственных владений в чужих языческих землях я тоже оставлю Гирту. Соберу друзей, кто будет готов последовать за мной в это опасное путешествие, и направлюсь на юг. На поиски того самого приграничного города на краю мира, за стенами которого беззаконная и безбрежная тьма, и откуда уходят в нее, к далеким мирам на иных планарных пластах, покидают родные земли навсегда и никогда не возвращаются, несущие Весть о Воскресении Христовом и свет нашей цивилизации, колонизационные корабли. Вместе с той, что ждала меня все эти столетия, мы ляжем с саркофаги одного из них и, слившись воедино, став частью его синтетической структуры, летящим огнем во тьме помчимся через первобытную беззвездную мглу вечной ночи. К новым мирам, чтобы там, стать Герцогом и Герцогиней уже нашей собственной, завоеванной и покоренной нами земли, нового региона нашего славного, самого последнего и величайшего, установившегося на закате мира, союза христианских королевств и герцогств. Но это будет потом. А пока пора одеваться, идти на утреннюю литургию, потом на тренировку, а после на учебу в университет. Вечером надо будет делать задания, и готовиться к предстоящим зачетам, а ночью, во снах, я вновь увижу ее. Ту, с которой я знаком только по этой картине и сновидениями и с которой, когда придет срок, мы обязательно встретимся лично. Чтобы, сменив наши недолговечные тела на бессмертную синтетическую плоть, обвенчавшись Святым Духом, кровью и сталью, холодным ветром и ночной мглой, сияющими искрами мчаться через вечную мглу безбрежного внешнего эфира к далеким неведомым звездам.
Доктор Эф.