По просторам жизни
Душа наша есть… отражение лица Божия;
чем яснее, больше это отражение,
тем она светлее, покойнее; чем меньше –
тем темнее, беспокойнее…
Святой праведный Иоанн Кронштадтский
Летит по просторам жизни, обгоняя земное естество, душа. Что она
видит? Что чувствует? Видит смех и слезы, чувствует радость и боль. И если
око ее светло, то она искренне сопереживает и тому, и другому. Путь души
не близок, но что это для нее, вещи бессмертной? Ведь она проста, как
мысль, и быстра, как молния… Главное, как сказано, «Не позволять душе
лениться!» И тогда «мног плод» способна принести она…
Мног плод… Вчитываюсь в страницы новой книги Валерия Мухина
«При свете памяти». И, словно, вижу, как летит сквозь время его душа и
собирает, собирает зерно к зерну, готовясь засеять нивы жизни для грядущей
жатвы. А внизу полыхают огни, свистят пули, гремят взрывы, дымятся,
приминаемые гусеницами железных машин с крестами, «тучные ржи и
пшеницы», чернеют пожарища… Стонет земля под сапогом фашиста,
рыдают вдовы… Но слышна уже поступь воина-освободителя! Советского
солдата! Трепещи Берлин! Готовься Рейхстаг!
Нет, не мог, все это увидеть-пережить сам Валерий Мухин, поскольку
был в эти годы малым ребенком, но душа на то и есть вещь духовная и
разумная, чтобы учиться у предшественников, запоминать, воображать и
сохранять увиденное-услышанное…
И это не только способность души, но и ее долг. Ибо на все времена
сказано великим Пушкиным: «Гордиться славою своих предков, не только
можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».
Кем гордится писатель Мухин? У кого учится? О ком ведет
повествование? О наших земляках, которые суть гордость и честь земли
Псковской. И не только Псковской, но и всей нашей необъятной страны.
Первый портрет в его галерее памяти – это Игорь Николаевич Григорьев,
человек – легенда, фронтовик, уникальный советский поэт, который с первой
встречи произвел неизгладимое впечатление на бывшего тогда юным
писателя.
«Образ Игоря Григорьева, ещё молодого, красивого, статного человека,
- пишет Мухин, - глубоко запал тогда в мою юношескую душу. Его манера
страстно и громко читать стихи, донося до слушателя каждое слово,
запомнилась мне навсегда. Надо сказать, что после этого звание поэт сильно
возросло в моих глазах, и я стал относиться к нему с уважением».
О, как был чёрен тот рассвет,
Когда на русском полустанке
С крестами зарычали танки:
Пощады нет. Спасенья нет.
Я вижу, вижу, как сейчас,
В дымище бурую лавину,
Чужого рыжего детину,
Его налитый кровью глаз…
Это уважение к высокому званию «Поэт» в душе Валерия Мухина
крепло от года к году. И были на то веские причины: рядом находился
замечательный человек, старший товарищ, учитель, друг…
«Роль Игоря Николаевича Григорьева, - пишет Мухин, - в моей
поэтической судьбе очень велика. Во-первых, он дал мне надежду. Вовторых, дал крылья, чтобы лететь к надежде. И я постоянно чувствовал
внимание и заинтересованность с его стороны моим творчеством, моей
поэтической судьбой.
Мать-природа наградила его чрезвычайной красотой, и не только
внешней. Он обладал такими редкими в наше время душевными качествами,
как честность, благородство и сострадание…»
Игорь Григорьев, как отмечал Мухин, был поэтом войны и поэтомвоином, поэтом-победителем. Мухин раскрывает штрихи его биографии без
ложного пафоса, рассказ его предельно искренен и достоверен, и этот тон
повествования благоприятно ложится на душу читателю, рождая чувство
глубокого уважения к защитнику Отечества, к русскому солдату вообще. А
глубина стихов Игоря Григорьева еще более этому способствуют. Ведь стихи
его о том, что пережито и не забыто, потому что забыть такое нельзя:
Два дня и три ночи горело,
Ревело, громило, трясло –
И душу, и бренное тело
Ввергало в погибель и зло.
Мухин становится частым гостем в семье Григорьевых. Не от этих ли
встреч, сокровенных бесед тема войны стала близка и самому Валерию
Мухину, и он часто обращается в своем творчестве к тяжелым военным
годинам:
Нет, я не воевал на той войне —
Душа ещё не вызрела для битвы,
Но слышал я в тревожной тишине
Рыдания и бабкины молитвы.
Нет, я фашистов кровь не проливал,
И целился пока что из рогаток.
Но я уже до боли понимал
Над похоронкой плачущих солдаток.
Лица войны, звериного лица,
Боялся я и прятался в сусеке,
Когда узнал, что моего отца
Она себе присвоила навеки.
Вот потому во сне и наяву,
И днём и ночью — это твёрдо знаю:
Пока я помню, верю и живу —
Войну я, как убийцу, проклинаю!
Непростая судьба выпала Игорю Григорьеву. Чтобы подчеркнуть это
Мухин приводит на страницах своей книги слова критика Аркадия
Эльяшевича: «Жизнь не баловала И. Григорьева. Его поэтическая судьба
сложилась необычно. Выступив перед читателями с первыми стихотворными
сборниками уже в зрелые годы, он и сегодня остаётся пасынком критики. А
между тем оригинальность творческого голоса поэта не подлежит сомнению.
Взять хотя бы богатство его поэтического словаря. И. Григорьев гордится
тем, что пишет на «языке отцов и дедов». Однако, в употреблении старинных
слов и слов псковского диалекта у него нет нарочитости, и, может быть,
поэтому лексика его произведений не оставляет впечатления архаичности
или стилизации. Читая стихи Игоря Григорьева, думаешь об удивительном
совпадении языковых средств с поэтической темой».
Рассказывая о жизни, судьбе и творчестве Игоря Григорьева, Мухин
неизбежно касается и его отношений с другими псковскими поэтами. Так,
например, молодая поэтесса Светлана Молева надолго стала его, Григорьева,
прекрасной дамой, дарившей ему вдохновение.
«Крученый, верченый, всем неудобный, - вспоминала она
впоследствии о муже, - но столь представительный, что друзья и враги
плотно обстояли его... И сколь бы теперь не вспоминали и не писали о нем,
нам и всем миром не собрать малой доли стремительного, яркого,
разрываемого противоречиями образа...»
Связала судьба Григорьева и с другим псковскими поэтомфронтовиком – Львом Маляковым. Как пишет Мухин, «Игоря Григорьева и
Льва Малякова связывала большая и старая дружба длиною в 53 года. Они
знали друг друга ещё со времён войны». И опять перед читателями
раскрываются страницы глубокой, но непростой дружбы двух фронтовиков,
воинов, больших поэтов, протянувшейся сквозь военные огни и пожары,
победные салюты и трудовые послевоенные будни, во многом связанные со
становлением художественного поэтического слова на Псковской земле…
Необходимо упомянуть и Александра Гусева, с которым, как отмечает
Мухин, «у Игоря Николаевича были поистине братские отношения. Они не
иначе, как «брат» друг друга не называли.
Однажды Саша поведал такую историю:
- Когда у меня случилась беда - сгорел дом, и я остался без угла, я жил
в его квартире на улице Гражданской 8 лет...» Стоит вспомнить и о
Валентине Краснопевцеве и о многих других, о которых читатель узнает при
чтении этой книги.
Еще одной музой в жизни Григорьева стала Елена Николаевна
Морозкина. «Она, - пишет Мухин, - была последней верной его Прекрасной
Дамой. Кандидат искусствоведения, защитник исторических и культурных
святынь Пскова. Она писатель-публицист – автор книги о Пскове «Щит и
зодчий», она же и поэт – автор книг «По Руси», «Распутица», «Осенняя
песня».
Мы нашлись, к себе вернулись – обращается Григорьев к супруге, -
Ты да я, да мы с тобой…
«Игорь Григорьев, - признается Мухин, - как поэт и, прежде всего, как
человек, оставил неизгладимый след в моей судьбе. Он оставлял такой след в
каждом человеке, в каждой душе, соприкасавшейся с его собственной: яркой,
горячей и вдохновенной. Его бескорыстность удивляла, а порой и пугала.
Его поразительно щедрая душа, не потому ли и была такой
«горемаятной», как определил он сам!? Не о себе – о других думал он всегда
и всюду...
Игорь - создатель Псковской писательской организации и ее
руководитель в течение многих лет… яркая личность и яркий поэт.
Глубинный талант, глубинно-чистая душа, предельно искренняя,
неспособная лгать. Предельно (или даже запредельно) самоотверженная…»
Думается, этот познавательный очерк о жизни Игоря Григорьева
следует подкрепить словами известного испанского поэта Лопе де Вега:
Нет! Никогда не умирает тот,
Чья жизнь прошла светло и беспорочно,
Чья память незабвенная живет,
В сердцах людей укоренившись прочно.
А перед нами следующий раздел книги Валерия Мухина, посвященный
Александру Гусеву. И не стоит излишними рассуждениями лишать читателя
удовольствия самому познакомиться со страницами его биографии, очень
тяжёлой, как отмечает Мухин, и даже трагической…
«Стихи Гусева, - продолжает он далее, - надо чувствовать и слушать,
как музыку. Например, как «Лунную сонату» Бетховена…. В стихах
присутствует почти та же необъяснимая мелодия, которая завораживает и
уводит нас в мир его поэзии:
Рождённый в феврале, когда метели
За окнами, как плакальщицы, пели,
И белой оборачивались мглой,
Я слышал звук единственной свирели,
Потерянно летящий над землёй…»
Повествование это порой невозможно читать без слез – столько в нем
боли, столько пережитых страданий, но и без восхищения нельзя! Столько в
нем таланта, веры в будущее, надежды, любви…
Я – время, я рождён его летящей волей.
Я – время, я его энергии поток –
С прекраснейшей судьбой и самой лучшей долей,
Которых я себе придумать бы не мог…
Перелистываются страницы книги Валерия Мухина, мелькают
знакомые имена, знакомые лица незабываемые и бесконечно дорогие,
объединенные высоким творческим дарованием и вдохновением… И о
каждом читатель узнает что-то новое, для себя неизвестное и важное - Елена
Морозкина, радужный человек Валентин Краснопевцев, Владимир
Курносенко, михайловский ведун Семён Гейченко, Станислав Золотцев…
Красивые судьбы, звонкие, как звуки победного салюта, порою
противоречивые, как и сама, давшая им жизнь эпоха, познавшие славу и
бесславье, известность и забвение, но не умеющие сдаваться и предавать. И
каждому можно посвятить гимн, каждый достоин песни и уж тем более
поэтических строк. Книга содержит немало таких поэтических посвящений
старшим товарищам, друзьям и коллегам автора. Одно из них, посвящено
Льву Малякову – это «Соловьиная песня»:
Полетал по свету вольной птицей,
Солнечные песни запевал;
Наигрался досыта с землицей -
Радости и горя поклевал.
И хотя не сорвано дыханье,
И пока в порядке с головой -
В Лету, по закону Мирозданья,
Катится отрезок вековой.
Хочется любви и очищенья,
Чтоб стекла греховная смола.
Дай мне, Бог, покоя и прощенья
За земные смертные дела.
Хочется великого смиренья:
Всё простить, оплакав заодно...
Я пойду за тихое селенье,
Посажу последнее зерно.
Что же, поживу ещё немного
Сам не зная: как и почему?
А потом в последнюю дорогу
Песню соловьиную возьму.
И вот уже многое сказано «При свете памяти», есть чему удивиться и
чему поучиться, но продолжает свой полет душа автора книги, не умолкает
ее рассказ… Городские ландшафты и заводские окраины сменяются
деревенскими пейзажами и дачными посиделками, рассказы о природе и
животных – мудрыми размышлениями о музыке русского слова. И везде
Валерий Мухин ярок, талантлив и самобытен, подробен в деталях и точен в
описаниях, не стеснен в языковых средствах и не отягощен вычурностью и
нарочитостью слога. Читать его не обременительно, но напротив, легко и
приятно
Новая книга Валерия Мухина «При свете памяти», думается, станет важным событием не только для самого автора, но и для культуры региона в целом.
Ведь «При свете памяти» писателя Мухина пред нами предстанут те, кем гордится Псковская земля, кем дорожит, чье творческое наследие бережет и лелеет. Игорь Григорьев, Александр Гусев, Елена Морозкина, Валентин Краснопевцев, Лев Маляков, Станислав Золотцев, Владимир Курносенко, Семён Гейченко – это далеко не полный перечень художников слова и деятелей культуры, о которых узнает читатель из этой книги.
Игорь Смолькин-Изборцев, лауреат премии им. св. благоверного Великого князя Александра Невского, премии Союза писателей России «Слово – 2019», международной литературной премии Югра, премии имени Расула Гамзатова и др.