Дядю Витю Анохина я знал с детства. И когда я был еще совсем маленьким, он уже был старым и седым. Честно говоря, ни тогда, ни сейчас, я не знал и не знаю точный его возраст. Лет семьдесят, наверное. Ничем не примечательный старичок, с живыми не по возрасту глазами и довольно бодрой походкой. Он жил на моей улице всего через пять дворов от меня. Я всегда с ним здоровался, встретившись на улице, но этим наше общение и ограничивалось. Даже когда я стал взрослым, у меня никогда не было с ним никаких общих дел. Сосед и сосед.
– Толь, привет! – услышал я однажды его голос из-за забора, возвращаясь домой и проходя мимо его двора.
– Здравствуйте, дядь Вить! – махнул я рукой и собрался было уже продолжить путь, но он быстрым шагом подошёл к невысокому забору и уставился на меня каким-то просящим взглядом.
– Может, чаю, Толь? – внезапно предложил он.
Это не входило в мои планы, да и вообще, с чего бы это вдруг? Что за странное предложение? Почувствовав мой настрой, Анохин засуетился.
– У меня и кофе есть. И сахар даже, если ты любишь. Я-то без сахара пью...
Я бросил взгляд на часы. Никаких важных дел у меня не было, но и чаёвничать с дядей Витей я тоже не планировал. Но всё же что-то меня остановило от того, чтобы ответить отказом. То ли этот странный, будто бы напуганный взгляд, то ли ещё что-то.
– А что случилось, дядь Вить? – спросил я.
– Да ничего, просто поговорить захотелось. Живем рядом уже столько лет, а знать друг друга не знаем. Да ты не подумай ничего. Нет так нет.
Я посмотрел на дядю Витю. Он всегда жил в своем доме один. Насколько я помнил, жена у него умерла лет тридцать назад, но они успели родить сына, который уже давно уехал в город и редко навещал отца. Конечно, в таком одиночестве и с ума можно сойти. Мне стало жаль его.
– Ну давайте что ли, – кивнул я, – только недолго, у меня ещё дома дела.
– Конечно-конечно, – обрадовался он, – хочешь – в дом зайдем, а нет – вот здесь на лавочке посидим, попьём. Я только чайник поставлю.
Дядя Витя убежал в дом и вернулся минут через десять с двумя дымящимися кружками в руках. Мы расположились с ним на скамейке у ворот. Я не знал, о чём можно с ним поговорить, но он сам начал разговор.
– Да ты не переживай, – заметив моё волнение, произнес он, – сейчас уже темнеть будет, а я после темноты из дома не выхожу. Немножко посидим, да пойдем по домам.
После этого странного признания я понял, что ни разу не видел дядю Витю вечером на улице.
– Боитесь что ли? – хмыкнул я, – у нас-то чего бояться? Медведей нет, волки только с шакалами, но они в деревню не заходят.
– Боюсь, Толь, очень боюсь, – серьезно ответил он и поставил кружку чая на скамейку. Видимо, он и не собирался его пить, а приглашение было просто поводом для чего-то. Некоторое время он помолчал, а затем снова заговорил, – у меня же сын Лёнька. Я ему звонил на днях – приедь, говорю, а у него там дела какие-то, не до меня. Но оно и понятно, я его не виню.
Я решил не перебивать старика. Чем быстрее он выговорится, а судя по всему, именно это ему и нужно было, тем быстрее я уйду домой.
– Ты, Толь, не серчай, что отвлекаю тебя. Просто страшно немного. А так с живым человеком поговоришь и уже полегче.
– С живым, – хохотнул я, – а вы с мертвыми что-ли общаетесь?
– Да, – кивнул он и то, как он это сказал, почему-то тут же убедило меня в правдивости его слов, – я же как поседел-то? Молодой ещё был. На соседней улице, где сейчас Романенко живут, знаешь? Вот, там раньше дед жил один. Целыми сутками на скамейке сидел у ворот. Утром идешь – сидит, вечером идешь – сидит. Жуткий такой дед... Уставится в одну точку и смотрит. Мы над ним посмеивались, конечно. А однажды иду домой, а он мне рукой машет, мол, подойди. Подхожу. Садись, говорит, посиди. А что делать? У нас раньше воспитание другое было – просит о чем-то старый человек, значит нужно уважить. Сажусь. И давай он мне какие-то истории рассказывать – о детстве своем, о войне, о всякой всячине, в общем. А я слушаю вполуха, а сам думаю, как бы мне поскорее сбежать. И вот, значит, задумался я о чем-то, а он всё вещает. Слышу – что-то странное говорит. Про какие-то темные овраги, про лес чёрный, про реку без воды. Не пойму я ничего. Стал прислушиваться, а он вроде как рассказывает, что он прямо сейчас видит. Ну, иду я, говорит, сейчас через заросли, а они меня за одежду хватают, вниз тянут, под землю хотят утащить. Ночь, говорит, а звёзд нет. А я и думаю – какая еще ночь? День на дворе. Но не перебиваю – жду, чем закончится. А он всё своё талдычит – темно, говорит, не вижу ничего. Лес большой, черный, но там где-то что-то белеет. Ты видишь? Спрашивает. Я говорю, не вижу ничего, дедушка. А он опять за своё – нет здесь живых, говорит, одни мертвые бродят. А мне и страшно и интересно. Потом как вскрикнет – вон она идёт! В белом! Гляжу – и правда, идёт по улице женщина. Вся в белом, а на лице накидка какая-то. И прямо к нам заворачивает. Подошла, встала напротив деда и стоит, ждет чего-то. А мне жутко до ужаса – вроде и день, а странное что-то происходит. Я и схватил этого деда за руку.
Дядя Витя замолчал и даже немного поёжился, вспоминая события того дня.
– И что? – заинтересованно спросил я.
– А то, что рука ледяная. Мертвый, понимаешь? Будто бы он уже часов пять как помер на той скамейке. Окоченел и сидит. А мне так страшно стало – он же вот только со мной разговаривал. Как драпанул я оттуда. Домой прибежал, никому, конечно, не рассказал ничего, а потом глядь, а на висках волосы побелели. Страшно было, очень страшно.
– Так а с дедом-то что? Правда помер?
– Правда. Через пару дней видел, как гроб на кладбище повезли. Но дело же и не в этом совсем. Я вот думал потом, размышлял – это что же получается, что он мертвый сидел и рассказывал про лес этот черный, про овраги... Он мне рассказать хотел, что люди после смерти видят что ли?
Не могу сказать, что эта история произвела на меня тогда сильное впечатление. Всё же стоит сделать скидку на возраст дяди Вити. Может, ему приснилось всё это.
– А что за женщина-то была? – спросил я.
Дядя Витя покосился на меня и недобро усмехнулся.
– А то ты сам не понимаешь... И вот с тех пор я по ночи на улице стараюсь не бывать – разное мне мерещится, страшно становится.
– Ну, дядь Вить, – решил я успокоить старика, – это самовнушение, сами же понимаете.
– Так-то оно так, – кивнул он, – но вот скажи – дед этот правда со мной говорил или мне это всё причудилось?
– Да кто его знает? – пожал я плечами, – может, задремали вы на скамейке, а дед и помер в этот момент. Так совпало просто. А вам и приснилось всё это.
– Ну, пусть так, пусть так... Ладно, Толь. Чего ты, допил чаёк?
Анохин взял из моих рук пустую кружку, взял свою и поднялся со скамейки.
– Спасибо, дядь Вить. Вкусный у вас чай. Вы мне только скажите – женщина эта... Вы её больше не видели в деревне никогда? Ну, мало ли, может, это соседка какая была?
– Видел, Толь, видел, – вздохнул дядя Витя, – я поэтому тебя и попросил со мной посидеть. Вон она стоит, на той стороне дороги у столба.
Я посмотрел на указанное место, но никого там не увидел. Тем не менее мурашки по моей спине пробежались табуном.
– Где, дядь Вить?
– Ай, – по-старчески махнул он рукой и зашел во двор, закрыв за собой калитку.
Ещё минут десять я сидел на скамейке в одиночестве, пытаясь рассмотреть в сгущающихся сумерках фигуру в белом, но так ничего и не увидел. Поднявшись, я посмотрел на окна дома дяди Вити. Он зажег свет и, судя по звукам, включил телевизор. Вот же фантазёр, подумал я. Не каждый умеет такой жути навести.
Только через два дня я узнал, что дяди Вити в ту ночь не стало. Возможно, что и дольше бы никто об этом не знал, если бы не сын Лёнька, который, не сумев дозвониться до отца, не приехал в деревню и не обнаружил его мёртвого в доме. И кто знает, по каким черным лесам ему пришлось пройти в ту ночь, какие овраги преодолеть и кого увидеть в тех мрачных местах. Почему-то теперь всё, рассказаное им тем вечером, мне кажется правдой.
©ЧеширКо