ЧАСТЬ 44
. Долгов с нетерпением ожидал звонка от начальника Районной Милиции. Гали Мугалимович Имаев, обещал, в рамках дозволенного законом, сообщать председателю Райсовета, о ходе следствия. Один задержанный с поличным браконьер, и целая банда добытчиков и сбытчиков лесного зверя, это были две больших разницы. И соответственно, две не равнозначных статьи в Уголовном Кодексе.
Имаев позвонил Алексею дней через восемь, после ареста преступников.
«Если не против, то я к вам , пожалуй заскочу. Долго по телефону все подробности выкладывать».
Алексей, взглянув на часы, предложил Имаеву, «заскочит» к нему, ближе к концу рабочего дня. Ждать себя долго, начальник милиции, не заставил.
Здание Райсовета давно опустело, а два человека, все еще сидели друг против друга, за столом председателя. То, что рассказал Имаев Алексею, стало для него полной неожиданностью.
Браконьер с Автобазы, родственник Китаева, по имени Чиркин Иван, быстрее других понял, что за групповое преступление, ему грозит реальное лишение свободы. Отбросив все сомнения, трусоватый, как и все Китаевы, Чиркин, выложил следователям все, о чем мог знать. Он сдал всех посредников и помощников шайки. Среди них оказались председатель и ветеринар одного из совхозов соседнего района.
Совхоз тот, был достаточно крупным, специализирующимся больше на мясной, чем на молочной продукции.
Большинство погубленной дичи, проходило через этот колхоз. Туши лосей, оформлялись как говядина. Снабженная соответствующей,, ветеринарной документацией, лосятина, на законных основаниях, поступала в городскую сеть общепита.
Но не это больше всего поразило Долгова.
Руководителем Обл.Общепита, оказался не кто иной, как бывший зоотехник колхоза «Путь Ильича».
Только товарищ Китаев, лет пятнадцать, как был не
Китаевым. Олег Викторович давно развелся с женой и затерялся в большом городе. Но он, не долго, оставался в бездействии.
Несколько прошлых неудач, не притупили в нем жажду власти и наживы.
Олегу Викторовичу «повезло» в этот раз, куда больше, чем во время его работы зоотехником. Смазливому внешне, моложавому холостяку, удалось завоевать сердце одной из руководительниц городской сети общественного питания.
Женившись на вдове, заметно превосходившей его по возрасту, Китаев взял при регистрации брака, ее фамилию.
И вот уже, долгие годы, товарищ Китаев, числился товарищем Шмелевым.
С помощью авторитетной супруги, новоявленный Шмелев, сумел добраться до высокой, руководящей должности в системе городского Общепита.
Несколько лет, он умело налаживал связи в этой области. Причем, он сумел зарекомендовать себя, умелым, даже талантливым руководителем.
Лет пять назад, Китаев – Шмелев, посетил своего районного родственника. Мотивировал он этот визит, желанием проведать могилы родителей. Но, по словам подследственного Чиркина, на кладбище он так и не зашел. Зато, нанес визит бывшему другу, председателю колхоза, соседнего района. Ныне, так же, как и Чиркин, подследственному, по делу браконьеров.
О чем беседовали, о чем договаривались два друга по институтской скамье, Чиркин мог только догадываться. Но по возвращению Китаева к нему в дом, Олег Викторович предложил тому выгодное «дельце».
Чиркин должен был найти среди знакомых охотников тех, кто не прочь был бы заработать преступным промыслом.
Китаев знал к кому обращаться. Иван Чиркин, был ближайшим родственником его отца. Он с детства общался с Олегом и его семьей. И Олег Викторович давно подметил в родственнике ту же страсть, какой страдал сам.
Страсть к дармовой наживе.
Таким образом, зародилось и постепенно разрослось, преступное сообщество браконьеров, прямо «под носом» председателя Райсовета.
О существовании Шмелева, о его роли в преступном сговоре, знали только Чиркин и ныне подследственный, председатель колхоза.
Рядовые убийцы животных, получающие расчет от Чиркина, главным в своем промысле, считали Ивана. Никто из охотников, не знал ни о председателе, ни тем более, о Китаеве. И если бы, Чиркин с легкостью не сдал своего «благодетеля», то Шмелев – Китаев, снова ускользнул бы от ответа.
Самую важную и самую неприятную деталь всего этого дела, Имаев оставил напоследок.
До того момента, как арестовали председателя колхоза, он успел предупредить своего городского «шефа» об аресте браконьеров исполнителей.
Не дожидаясь итогов расследования, Шмелев решил бежать. Благо, было с чем. В тайнике преступного руководителя Общепитом, скопилась внушительная сумма «левой» прибыли.
В богато обставленной квартире преступника, оперативники нашли лишь больную, наполовину парализованную, жену Шмелева.
Глядя в застывшее лицо Алексея, Гали Мугалимович, попытался успокоить председателя.
- «Не переживайте так, товарищ Долгов. Не таких ловили. И этот долго не побегает. Ответит за все. На каждом столбе, в самых отдаленных уголках страны, будут висеть портреты преступника. По таким, как он, расстрел плачет».
«Допустим, Гали Мугалимович, что поимка Китаева, дело времени. Вы мне другое скажите. Как могло такое случиться, что в нашем Знаменосном районе, много лет, под носом у руководства, орудовала крупная шайка преступников? Не думайте, что я себя обеляю. Я, пожалуй, виноват ничуть не меньше, чем Органы Правопорядка. Но вы, известный начальник, заслуженный опер. Как вы могли это допустить? Вы понимаете, сколько голов сейчас полетит? Но не это важно. Страшно представить, сколько животных погибло!»
- «Понимаю я все! – в сердцах воскликнул Имаев. – Но и вы поймите. Председатель и ветеринар! Это сила. Они очень умело все оформляли. Если бы, следователь не знал наверняка, никогда бы, не обнаружил нарушения в документации. Тот скот, что по документам, уходил в Общепит, продавался на рынке, как личный. Вся бухгалтерия проходила через Чиркина. По его словам, Шмелев изымал семьдесят процентов прибыли за проданную говядину.
С председателем, он делился из тех, что забирал у Чиркина.
Все остальное делилось между охотниками. Им строго запрещалось, самим торговать лосятиной. Деньги за лосей, сданных в общепит, возвращались колхозу, как за говядину.
У Чиркина была верная команда его псов. На охоту выезжали лишь тогда, когда были уверенны, что лесников не будет на кордонах. Лесники ведь, тоже люди. У них семьи и выходные законные. Лично у меня, к лесникам претензий нет. Браконьеры, подчищали за собой , как хорошие хозяйки после обедов. Убирали все следы преступления. Даже снег с кровью, уносили с собой. На них, конечно, охотились. Ловили , бывало. Но попадались лишь отдельные одиночки, типа Евсеева. Из тех, кто в банде не состоял».
Продолжая хмуриться, Долгов спросил Имаева о сыне Китаева, Виталии.
-«Банников Виталий? Механизатор из «Путь Ильича?. Вроде бы не замешан в этом деле. Но скрытно слежку за ним, мы установили, на всякий случай», - живо отозвался Имаев.
«Почему Банников? - удивился Алексей. – Он же, фамилию отца носит. Китаев, должно быть?»
«Нет, он Банников. Я все выяснил. Когда Китаев развелся с женой, она через ЗАГС вернула девичью фамилию. По ее заявлению, сыну так же, дали фамилию матери. Странно то, что ей в этом, активно помогла свекровь. Мать Китаева. Она в то время, заведующей ЗАГСом работала».
«Да, дела! - Еще больше удивился Долгов, - А я об этом не знал. Рад за парня. Слышал, что он отменный механизатор в селе».
«Если вы, Алексей Михайлович, будете все и обо всех знать, вам для этого , огромный штат помощников заводить надо. Не обязательно вам знать такие подробности», - усмехнулся начальник милиции.
«Не согласен я с вами, Гали Мугалимович. Председатель Райсовета, на то и председатель, чтобы быть в курсе дел простых жителей района, прежде всего».
Разошлись по домам, два руководителя тогда, когда над поселком, стояла уже, глубокая ночь.
Василиса не ложилась спать. Она встретила мужа на пороге дома, едва он отворил дверь.
Мягко выговаривая мужу за очередную задержку на работе, Василиса быстро собрала на стол. Присев напротив, женщина с нежностью и жалостью, смотрела в его усталое лицо.
«Осунулся весь с этими бандюгами, гори они огнем. Побриться толком некогда. Взял бы ты, Лешенька, с недельку отгулов. Сколько ж ты в отпуске уже не был?» - поглаживая ладонь мужа, тихо проговорила Василиса.
«До лета доживем и махнем с тобой на юга», - пообещал Алексей. Он ничего не стал рассказывать Василисе о сегодняшнем открытие, по поводу Китаева.
Знал наверняка, что жена испугается за него. Его давнишний враг, взбешенный очередным провалом, загнанный в угол, мог пойти на что угодно.
Сам Алексей посчитал бы ниже своего достоинства, бояться мести трусливого преступника. Но вот за детей и Василису, он переживал. Особенно, за Марию. Девушка училась в Омске. Жила в общежитие. А негодяй Китаев, возможно, прятался, где ни будь, в городе. Хотя, Долгов, все же, склонен был считать, что Китаев – Шмелев, скорее всего, подался куда ни будь, в северные малообжитые места, где легче было затеряться.
А Маша Долгова, между тем, ничего не зная, о событиях, разыгравшихся в поселке, пребывала в полнейшем расстройстве чувств.
Два месяца она ждала ответного письма от Саши Кокорина.
За это время, девушка поняла вдруг, что ей совершенно не интересны азы Советской Педагогики. Что ее не интересует психология подросткового возраста. Ровно, как и остальные, часто поднимаемые вопросы, при обучении в институте.
Окунувшись в самостоятельную жизнь, Маша открыла в себе, что она вовсе не та пай девочка, какой привыкли считать ее родители.
А главное, она поняла, что не хочет быть педагогом.
Еще в раннем детстве, Василиса не раз упоминала, что Машенька характером пошла в дедушку Кузьму. Такая же спокойная и податливая. Но, не смотря на свою податливость, дедушка мог отстоять свои права и поступить по своему, если считал, что так правильнее.
Мысли о том, что ей лучше уйти из института, чем всю жизнь маяться на нелюбимой работе, крепко засели в голове девушки.
Ее манили какие-то, еще не совсем осознанные желания покоя и надежности. А такой душевный покой, она испытывала каждый раз, оказываясь в библиотеке института.
А еще ей нравилось оставаться наедине с природой. Девушка стала все чаще прогуливать занятия.
Она брала в спортзале лыжи под залог паспорта. Садилась на электричку и уезжала за город.
Здесь было невообразимо хорошо и спокойно. Маша могла часами скользить по лыжне, любуясь занесенными снегом окрестностями.
Здесь, не опасаясь насмешек однокурсников, девушка могла в полный голос разговаривать с воображаемым Сашкой. Могла спорить с мамой, попеременно входя то в свой, то в ее образ.
За городом, в объятиях холодной тишины, девушке было гораздо легче, переносить Сашкино молчание.
Ночами, лежа на жестком матрасе в комнате общежития, Маша мечтала о встрече с Сашей. Она представляла, как бы он удивился и обрадовался, увидев ее, входящей в его холостяцкое жилье. Маша, почему-то, представляла себе Кокорина, живущего на малолюдном, полевом стане в вагончике на колесах.
Именно так, она представляла себе быт целинников. Так видела их в кино.
Письмо от Саши, пришло на адрес ее общежития, спустя почти три месяца после того, как Маша отправила ему первое свое послание.
Стоял конец марта. Солнце в этот день, светило особенно ярко. По дороге из учебного здания к общежитию, Маша то и дело, останавливалась, чтобы посмотреть на стаи оживших воробьев, послушать их возбужденное чириканье.
Просыпающаяся природа, будила в сердце девушки, пока еще неясные, но чувственные мысли и образы.
Хотелось петь и плакать одновременно. Сегодня она подобрала последний свой «хвост», сдав очередной долг по зачету.
Маша твердо решила, закончив первый курс Педагогического, перевестись в другой институт. Но, в какой именно, она еще не выбрала.
Ей бы подошел любой, гуманитарный, не связанный с детьми и излишним шумом. Но все же, больше всего, Маше хотелось заниматься флористикой или растениеводством. В крайнем случае, работать в библиотеке.
Вахтерша, сидевшая в фойе общежития, увидев Машу, позвала ее по имени. Протягивая ей достаточно потрепанный, почтовый конверт, широко улыбнулась, Ведь девушка едва ли не ежедневно, проходя мимо, спрашивала, нет ли писем на ее имя.
Сердце Марии чувствительно дрогнуло. Мать с сестрой Ниной, частенько писали ей письма. Но Маша, отчего-то, всегда знала, что письма, что подавала ей вахтерша, не от Сашки Кокорина.
Почему именно этот, помятый конверт, заставил ее сердце забиться сильнее. Может от того, что от мамы, не могло прийти такое неаккуратное, измятое послание?
Взглянув на обратный адрес, девушка прижала письмо к груди. Развернувшись, она выбежала во двор.
Отыскав свободную, согретую солнцем скамью, присела на ее краешек.
Письмо было от него! Саша, наконец-то, решился на ответ.
«Привет, Маришка! – Маша счастливо рассмеялась и снова прижала к груди мелко исписанный лист бумаги. Только Саша, из всей их компании, называл Машу «Маришкой»
«Привет, Санька» – шепотом ответила она невидимому собеседнику.
Из письма Кокорина, Маша узнала, что живет он, вовсе не в вагончике, а в очень даже, просторной комнате общежития. Работает на тракторе в совхозе Степногорска.
«Ребята уговаривают перейти на Горно - Химический Комбинат в самом Степногорске. Там женатым, квартиры быстро дают. А мне зачем квартира? Мне и тут хорошо. Это Лёшка наш голову в ярмо всунуть решил. А я свободу люблю и технику. А здесь такой простор, глазами не обхватишь! Отец ругается в письмах, что я учиться не хочу. Но не всем же, учеными быть, надо кому-то и землю обрабатывать. Да и промышленность наша Советская, на месте не стоит. Скоро тракторами будем управлять на расстоянии, по пультам каким ни будь. Так что, каждый механизатор , будет считаться инженером. Вот ты, Маришка, счастлива от того, что учителем станешь? Наверное , да. А я счастлив от того, что землю пашу и хлеб сею.
Ну бывай, сестренка. Пиши, если захочешь. А когда институт закончишь, просись к нам сюда на практику. Здесь любые профессии в ходу».
Прижав письмо к щеке, Маша вдруг ,тихонько заплакала. То ли, от избытка чувств, то ли от того, что Сашка ясно написал, что любит свободу и жениться не собирается.
«Это он на других жениться не собирается, - упрямо подумала девушка. – А на мне женится». Маша не догадывалась, что сейчас, в воем упрямстве, она напоминала свою маму Василису. Когда та четверть века назад вот так же, упрямо заявила матери, что Алексей будет её. В то время, Долгов еще числился мужем Елены Бочаровой. Но Марии о тех родительских тайнах, ничего не было известно.
А в это время, находившийся в полусотне километров от Марии, её брат Михаил тоже наслаждался чтением очередного письма из Иркутска.
Да, он именно наслаждался, а не бегал тревожно глазами по строчкам, как это делала его сестра.
И письма от девушки не доставляли ему грусти, как Маше. Но вызывали спокойную, тихую радость. И предвкушение будущего счастья. В сердце парня, явно назревало что-то новое.
Рассматривая фотографию, что Лена прислала парню, по его просьбе, Миша не переставал удивляться не привычной, но притягательной красоте девушки.
«Как я мог не заметить этого раньше, - подумал он.- Танюшка мне белый свет застила. Эх, Танюша, Танечка! - привычно вздохнул парень, но уже, без привычной тяжести в груди.
Василиса, заглянув в комнату сына, позвала его ужинать. Миша с трудом оторвавшись от письма взглянул на нее с улыбкой и кивнув головой, снова углубился в чтение. Его далекая отрешенная улыбка, не предназначалась матери. И Василиса поняла это всем своим материнским сердцем. Но не обиделась и не расстроилась. Лишь вздохнула с облегчением. Она была довольна тем, что ее первенец , наконец-то, ожил. Василиса сама подала ему сегодня письмо от Лены.
Её, как любую мать, снедало желание узнать, что и как там у сына, на сердечном фронте. Но Василиса понимала, что сын её, достаточно взрослый мужчина. И если, посчитает нужным, сам поделится с родителями своими тайнами. А если нет, значит так тому и быть. Значит, не достаточно доверяет он матери, чтобы открывать ей свое сердце.
Миша вышел в кухню, и все еще улыбаясь своим мыслям, присел к столу.- «Что наша милая мамуленька, нам на ужин подаст?» - дурачась, обратился он к Нине.
-«Ваша мамуленька, подаст вам тыквенные оладушки со сметаной. Лапша молочная еще есть. Кто что будет?»
«Я буду все! И побольше» - Миша потер руки точно так же, как это делал его отец. Парень был откровенно счастлив. И глядя на него, ожившего, веселого и очень похожего на Алексея,
Васена едва сдержала слезы радости. Кроме того, медсестра Леночка Окунева, нравилась ей гораздо больше, чем дочь её давней подруги. Что-то настораживала Василису, в рассуждениях Татьяны Кокориной, в ее отношению к жизни.
«А Лёши снова нет. Снова он задерживается на работе», - вздохнула она привычно.
Нина скушав пару оладьев, скрылась в своей комнате. Девочка заканчивала девятый класс. И не желая оказаться среди троечников, изо всех сил нагоняла пропущенные уроки. В течении последней четверти, Нина из солидарности с подругой, несколько дней, бойкотировала уроки математики.
Их «математичка» выгнала с уроков контрольной подругу Нины, Веронику. С Вероникой Нина дружила с детсадовского возраста. Она слишком хорошо знала подругу, чтобы поверить в то, это она засунула в портфель «математички» лягушку, украденную из «Живого Уголка».
В школе шушукались, что когда-то, отец Вероники, предпочел ее мать, учительнице школы. В то время, еще молоденькой практикантке.
Мать Вероники, красивая, элегантная женщина, очень выгодно отличалась от невзрачной «математички».
Невзрачной, школьная учительница, оказалась не только внешне, но и по характеру. Она откровенно мстила Веронике, делая ее виновной во всех тех мелких пакостях, что устраивали ей ученики. А пакости такие, случались довольно часто. Ученики всей школы, недолюбливали учительницу математики за истеризм и ор, во время уроков. Хотя, нельзя было не признать, того факта, что специалистом в своей области, она была хорошим.
Нина знала, что «математичка», безосновательно, трусившая перед ее отцом, в любом случае, выведет ей хорошую оценку за год. Отец никогда бы не стал вмешиваться в подобные дела. Но Нина хотела иметь заслуженную , если не пятерку, то четверку. Поэтому, зажав в кулаке свою гордость, девочка нагоняла пропущенный материал.
Оставшись наедине с матерью, Миша немного смущаясь, спросил Василису, как она относится к его переписке с Леной .
-«Сынок, Леночка мне очень понравилась. Но это ничего не может значить в твоем личном к ней отношении. Девушка эта, как никто другой, заслуживает любви. Понимаешь меня? Не переписки от скуки, а настоящего, глубокого чувства. Я понимаю, что через переписку, такое чувство, едва ли может прийти к человеку.
Тот факт, что Леночка тебя любит, я поняла еще там, в больнице. Но ты был ослеплен другим чувством. Как думаешь поступать дальше, решать только тебе. И ничей совет, кроме подсказки собственного сердца, не будет самым правильным. Вот с сердцем и советуйся. А я, только «за»» - Василиса потрепала смущенного сына по густым, пшеничным вихрам.
В сенях послышался скрип открываемой двери.. Глава семьи вернулся с работы. Настенные часы, показывали половину девятого вечера.
«Ну все , Мишенька, иди к себе. Мне с папой наедине поговорить надо будет».
Никакого особого разговора с мужем, у Василисы не намечалось. Просто женщине захотелось вдруг, обнять своего милого мужчину, крепко - крепко. И без посторонних глаз. Пусть это будут даже, глаза их сына.