«Эфир наш – род собраний шумных,
Ведь жизнь на радио кипит;
Ди-джеи ж делятся на умных
И тех, кто много говорит».
Гл. редактор Е. Дегтярёв
I.
Я не знаю, свойственно ли это другим людям, но каждое утро, просыпаясь, слышу в голове какую-нибудь музыку От поп и рока до революционных маршей. В большей части, конечно это музыкальный хлам.
Но до чего ж прилипчивый!
И он, как камертон, создаёт соответствующее настроение на целый день. В зависимости от того, какой трэк поставил Всевышний - оно будет хорошим или плохим. Может быть, это происходит со мной от того, что я работал на радио?
Всю жизнь мне везло с работой. Каждая была, по своему хороша.
Даже на заводе, где после школы зарабатывал стаж, необходимый для поступления на рабфак пединститута.
Даже, в стройбате, где служил срочную, и часто накрывало, - потерянное время, потерянное.
Но, особенно выделялась среди всех - работа на радио. Какое это было счастье… И сколько там было настоящего творчества!
Попал я туда, главным редактором после защиты диссертации и возвращения из Москвы в родной город. Замучался хроническим безденежьем, грошовыми заработками и с подачи одного моего друга и толстовского непротивления другого – попал... в райские кущи. Без шуток. Работодатели были первопроходцами в этой сфере бизнеса, ведь в нашем местечковом радийном эфире тогда безраздельно царили два монстра ФМ-диапазона: «Русское радио» и «Европа плюс». Наивным учредителям и всем нам, новоявленным сотрудникам «Радио «Абсолют», казались пустыми и безыдейными эфиры этих колоссов, и мы нешуточно решили конкурировать с ними.
Чем?
Культурой. Историей. Искусством.
В том числе, их весомым региональным сегментом.
И конечно классной музыкой в стиле «ностальжи» для всех возрастных и социальных пластов. Наша команда, формируя суточные плэй-листы руководствовалась главным принципом: «Музыка, может быть - либо хорошая, - либо плохая».
И всё.
Не смотря на разнообразие её видов и жанров.
Хорошую службу нашему имиджу сослужила памятка, висевшая перед глазами каждого ведущего эфира: «Если тебе нечего сказать человечеству – лучше помолчи!». Словесный понос DJ московских коммерческих станций просто выносил мозг. Словоизвержение липкой паутиной как коконом оборачивало сознание слушателя, назойливо заставляя участвовать, хоть и пассивно, в разговоре – о чём? Да ни о чём! Ради самого разговора.
Хороший литературный материал в основе всего – от ток-шоу, до отбивок и джинглов, и, конечно, в большей части, неплохой профессиональный уровень ведущих (почти все ди-джеи были выпускниками филологами и нашего университета), - делали программы радио запоминающимися. Ди-джеи, как джидаи, рубились в эфире в битве за слушателя.
Ещё одна наша «мулька» - исторические зарисовки. Городок наш, с точки зрения Москвы, хоть и глухая провинция, однако с неслабой средневековой историей, и он совсем по другому «заиграл», увиделся слушателям и нам самим в этих завораживающих ежедневных эскападах. Мы успешно использовали классическую поэзию в орнаменте современных музыкальных аранжировок. В том числе и очень хороших местных поэтов. Популярный наш рекламный девиз того времени: «Мы живём в городе, где умеют слагать стихи».
Как жаль, что невозможно на бумаге воспроизвести звук! Это божественное сочетание поэтического слога и музыкального аккорда. Наш генеральный директор радио, много лет упражнявшийся в записи музыки на собственной студии, был профи высшего класса, - сам писал и аранжировал её, почему и доводил эти композиции до совершенного звучания. Умница его жена умела создать такие условия работы, что на неё хотелось идти! Наконец, радио это узнаваемый, брендовый голос. Их у нас было, - редкая удача, - несколько: и в «живом» эфире, и в рекламе. Особая «фишка» - социальные джинглы, - художественно-психологические зарисовки из прошлого и настоящего нашего города. К сожаленью, это совсем исчезнувшая тема из сегодняшних радийных СМИ, но именно она делало радио глубоко личностным, задушевным. Наконец, все, кто задумывал и делал различные программы имели ввиду главную идею, выразившеюся в слогане: «Свое радио – делаем сами!», что открывало простор инициативе и творчеству.
Самое удивительное, что мы упорно держались три года, отобрав у мощных московских конкурентов свою часть аудитории.
II.
Конечно только в таком замечательном контексте и могла появиться авторская программа «Странники в ночи», где целый час до полуночи я отрывался по полной. Известная музыка песни Фрэнка Синатры стала основной её темой и своеобразным «манком» для слушателей, блуждающих в ночном эфире. Интерактивная часть программы свидетельствовала – нас слушают. И ещё как! Если бы не эта передача, возможно, я так и не открыл бы для себя мир большой поэзии. Ну и конечно, даже предположить не мог, сколько поэтических строк написано о ночи, и скольких талантливых людей вдохновляло это время суток!
Безусловным фаворитом этой темы, как мне кажется, является знаменитый КР – Великий князь Константин Романов (1858-1915). Он посвятил ночи десятки стихотворений. Ну, конечно же, «странники в ночи» не смогли обойтись без его стихотворных рефренов:
«Какой восторг! Какая тишина!
Благоуханно ночи дуновенье;
И тайною истомой усыпленья
Природа сладостно упоена.
Тепло… Сияет кроткая луна…
И очарованный в благоговенье
Я весь объят расцветом обновленья
И надо мною властвует весна.
Апрельской ночи полумрак волшебный
Тебя, мой стих мечтательно-хвалебный
Из глубины души опять исторг.
Цветущую я созерцаю землю
И, восхищён, весне и ночи внемлю…
Какая тишина! Какой восторг!» (КР.)
Такими вот «ночными» стихами я всегда открывал и закрывал программу. Слава Богу их было написано немало!
Она плывёт неслышно над землёю
Безмолвная, чарующая ночь,
Она плывёт и манит за собою,
И от земли меня уносит прочь
И тихой к ней взываю я мольбою:
О ты, небес таинственная дочь!
Усталому и телом и душою
Ты, можешь, бестелесная помочь.
Умчи меня в лазоревые бездны:
Свой лунный свет, свой кроткий пламень звездный
Во мрак души глубокий зарони,
И тайною меня обвеяв чудной,
Дай отдохнуть от жизни многотрудной
И в сердце мир и тишину вдохни!
(тот же, незабываемый КР.)
Весна (именно тогда я начал работать на радио ), плюс позднее время, плюс лирическо-ностальгическое содержание программы предполагало обращение к самой интимной теме – любви. Просматривая сейчас свои сценарные планы удивляюсь её многочисленным «ликам» озвученным в эфире.
Формат программы предполагал короткий спич о любви. Но, как оказалось, на эту тему человечество – отказывается коротко думать и говорить. Во всяком случае, последние несколько тысяч лет. Поэтому она стала сквозной десятка эфиров. Объяснить феномен любви и кто только не пытался. Не стану умножать их ряды. Самые краткие и афористичные в этом смысле – поэты:
Как объяснить слепому,
Слепому, как ночь, с рожденья,
Буйство весенних красок,
Радуги наважденье?
Как объяснить глухому,
С рожденья, как ночь глухому,
Нежность виолончели
Или угрозу грома?
Как объяснить бедняге,
Рождённому с рыбьей кровью,
Тайну земного чуда,
Названного любовью…
(Юлия Друнина)
Любовь к женщине, - бывало рассуждал я в полуночи, - потрясающее чувство, случись она всё равно когда - в голоногое твоё детство или в «золотую пору осени жизни». У каждого из нас, мужчин, конечно, есть свой опыт радости разделённого откровения или, наоборот, руин сердечных отношений. Но есть поразительный момент, когда в девочке, в ещё угловатом подростке, - поворотом головы ли, коротком взгляде, в неожиданном ракурсе лица, фигуры, как в лучике света - одномоментно и ярко, вдруг высвечивается та, которой она вскоре станет…
Давно, в поре ребяческой твоей,
Ты червячком мне пестреньким казалась
И ласково, из-за одних сластей,
Вокруг родной ты ветки увивалась.
И вот теперь ты, куколка моя,
Живой души движения скрываешь
И, красоту застенчиво тая,
Взглянуть на свет украдкой замышляешь.
Постой, постой, порвется пелена,
На Божий свет с улыбкою проглянешь,
И, весела и днём упоена,
Ты яркою нам бабочкой предстанешь.
(Афанасий Фет)
Детство – само по себе и есть любовь. Как прекрасно, как точно сказал о нём протопресвитер Александр Шмеман: «Будьте как дети» - это означает «будьте открыты вечности». Вся трагедия, вся скука, всё уродство жизни в том, что нужно быть «взрослым» от необходимости попирать «детство» в себе.
«Вы уже не дети – будьте серьёзны!»
Но только детство – серьёзно.
Детство свободно, радостно, горестно, правдиво.
Человек становится человеком взрослым – в хорошем смысле этого слова, - когда он тоскует о детстве и снова способен на детство».
Спустилась ночь. Погасли краски.
Сияет мысль. В душе светло.
С какою силой ожило
Всё обаянье детской ласки,
Поблекший мир далёких дней,
Когда в зелёной мгле аллей
Блуждали сны, толпились сказки,
И время тихо, тихо шло,
Дни развивались и свивались,
И всё, чего б мы не касались,
Благоухало и цвело…
(Максимилиан Волошин)
В амурном контексте самые незабываемые впечатления – детства. От шокирующего открытия: а она не такая как я! Только сейчас, минуту назад, мчался за ней, моей язвительной подружкой, наперсницей и хранительницей самых страшных секретов, выдумщицей и затейницей многих наших проказ, чтобы дать ей! врезать! треснуть по тощей её спине – за всё, за всё! этой выделке и задаваке, этой маменькиной дочке и подлизе, этой конопатой пигалице с цыпками на руках и вечно сбитыми коленками, этой… Как вдруг, - враз увидел в этой, запыхавшейся, с прядкой мокрых, прилипших к розовым щекам волос, - не Ирку, нет, - Мадонну! Причем, даже не предполагая тогда о существовании таковой…
Боже мой! Как давно это было!
Какие шутки вытворяет с нами память? Что она делает? Как сладостно-горестны воспоминания детства. С каким упоением мы тревожим корочку-болячку забвения, чтобы вновь и вновь перебрать - перетрясти пережитое.
А где-то там, куда нам не вернуться,-
В далёком детстве, в юности, вдали,
По прежнему ревнуют и смеются,
И верят, что прибудут корабли.
У возраста туда не отпроситься
И там не смяты травы на лугу,
И Пенелопа в выгоревшем ситце
Всё ждёт меня на дальнем берегу
Сидит, руками обхватив колено,
Лицом к неугасающей заре,
Нерукотворна, неприкосновенна,
Как мотылёк, увязший в янтаре…
(Вадим Шефнер)
Рассуждая о разделённом, счастливом чувстве, я не мог пройти мимо тех, кому не повезло. Как известно, любовь это не только светлая грусть, но и невидимые миру слёзы, и даже отчаяние. Развалины и обломки души, пережившей катаклизм неразделённой любви, её горький привкус, ощущение безвозвратной потери, - поразительно, - но рождает всё те же одухотворённые и прекрасные страницы летописи любви!
Её ладошки до крови исколоты,
но девочка смешная, не дыша,
так смотрит, так несёт,
как взрослый – золото,
свернувшегося рыжего ежа.
Ежа в ладошках! Как я ей завидую!
Вот мне бы так, не смахивая кровь,
нести в душе, исколотой обидами,
своё мученье горькое – любовь!
(Алла Айзеншарф)
III.
А какой бесценный опыт от этих бесплодных душевных судорог мы получаем! Какую закалку, здоровый скепсис мы обретаем, выходя из этих сражений увечными, но не побеждёнными. Хотя… Хотя, что-то очень важное и очень нужное мы безвозвратно теряем с этими отколовшимися, отбитыми кусочками нашего сердца.
Уходит женщина. Уходит,
Как солнце с неба, как река
За горизонт по шатким сходням
Травы, кувшинок, тростника.
Уходит женщина так просто,
Без слов, без слез, без жалоб прочь,
Как в океане синий остров,
Как день уходит и как ночь, —
Естественно, обычно, вечно
Уходит женщина. Не тронь.
Так, уходя, идет навстречу
Кому-то ветер и огонь.
Как ливень с тысячей мелодий
Из поля в новые поля,
Уходит женщина. Уходят
И гаснут следом тополя.
Уходит женщина. Ни злоба,
Ни просьбы не понятны ей,
И задержать ее не пробуй,
Остановить ее не смей.
Молить напрасно, звать напрасно.
Бежать за ней — напрасный труд…
Уходит — и ее, как праздник,
Уже, наверно, где-то ждут.
(Сергей Орлов)
Тем более. Если её уже где-то ждут, - то стоит ли так убиваться? Вот, всем- всем: ушибленным, ударенным, контуженным любовью желаю не лелеять скорбь по невозвратимой потере, ибо, как в песне поётся: «Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло…».
И ещё.
Советую пострадавшим обратиться к опыту древних, которые спасались от любви, любовью же, потому что «подобное, лечат подобным». А вообще-то, кого хочешь забудешь, читая купринскую «Суламифь»:
«О, как ты прекрасна, возлюбленная моя! …зубы твои - как белые двойни-ягнята, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока.
Щеки твои точно половинки граната под кудрями твоими.
Губы твои алы - наслаждение смотреть на них. А волосы твои...
Глаза твои глубоки, как два озера…
Шея твоя пряма и стройна, как башня...
Сосцы твои… две маленькие серны… Стан твой - пальма и груди твои - грозди виноградные…».
См. далее по оригинальному тексту, не пожалеешь (из наблюдений).
Если не помогает – помни:
«Счастье не полно без слёз;
Небо синей из-за туч,
Лишь бы блистал среди гроз
Солнышка радостный луч!»
( опять КР.)
В общем-то разговор о любви ещё и не начат, а уже пора, пора – трубы зовут: пора переходить к другим темам!
Приблизительно так выглядела наиболее интимно-содержательная часть моей программы. А сколько в ней было ещё всякого и разного: обязательный интересный гость, - вся городская творческая тусовка перебывала в студии, - история рок-музыки, шедевры этнической музыки, кино-музыкальная викторина – да мало ли ещё чего… Даже водку пили в прямом эфире (так получилось на встрече с легендарной группой ВДВ «Голубые береты» - не из хулиганства, конечно, а за погибших ребят, стоя).
А каких седых волос слушателей стоил рассказ моего гостя - президента одной из кавказских республик, который будучи генералом ФСБ в нашем регионе, посетил местный цирк, и как Дубровский, в ухо, выстрелом из табельного оружия убил медведя, напавшего на зрительницу во время представления.
Сам, между прочим, был с женой и детьми.
А мои прямые эфиры с бурного, без всяких кавычек, Каспия во время беспрецедентного месячного международного яхтенного марафона Астрахань – Актау – Баку – Энзели (Иран) – Астрахань (почти 600 морских миль, это около 1200 км., между прочим!). Впрочем, об этом я уже поведал человечеству в первой своей книжке «Каспийская одиссея: путевые заметки кока».
И конечно, под финиш - опять и опять о волшебстве ночи:
Луна, и тополь под луною,
и птички, дующие в дудки,
и сладкий сон травы степной,
и тьма, где скрылись эти сутки.
Не в этой ли вселенской тьме
всегда живут слова и числа,
и музыка, и поиск смысла,
и всё, что в сердце и уме
с таким рождается трудом,
в таких водоворотах лени,
чтоб тайной сделаться потом
и дальше мучить поколенья?
Быть может, звёзды так близки,
что кой-кому и взять под силу
откуда музыку, стихи –
и долг вернуть через могилу?
Быть может, звёздное зерно
зарыто в каждом изначально
и урожай даёт оно,
и быть душой – не так печально? (Юнна Мориц)
Вот так и витийствовал я в ночи почти тридцать эфиров. Потом были другие программы, другие проекты, – но и близко не было ничего похожего на моих «Странников в ночи». Через какое-то время, я и вовсе ушёл на другую работу.
А экономические проблемы задушили наше радио.
Своеобразной эпитафией ему стала горькая констатация в заметке одной из областных газет: «Минувшим воскресеньем последний раз в эфир вышло радио «Абсолют»… Почти три года радио успешно доказывало аудитории, что и сегодня оно может быть интеллигентным, стильным, уважать своего слушателя и угождать ему… Со вкусом и любовью к родному городу программы радио, отбивки и джинглы вселяли оптимизм и обращали в светлую ностальгию… Иногородние с восхищением отзывались о нашем радио, провинциальном по географии , но не по сути… Жаль, но как видно, свой круглосуточный канал, нам не по карману… Слушая теперь на привычной частоте глумливых столичных ведущих, интересных только себе – любимым и их получасовые попсовые нон-стопы, воистину испытываешь чувство «абсолютной» пустоты».
Так бы и остались эти экзерсисы перед микрофоном просто упражнениями со словесами, если бы совсем недавно одна хорошая подруга не вернула бы меня в эти счастливые времена самым неожиданным образом. Лет десять назад, как раз в период моей радийной эйфории у них с мужем не заладился совместный бизнес. И, не вдаваясь в подробности, замечу, их просто очень жёстко подставили с огромными деньгами. Сначала арестовали его, а затем, чтобы быстрее сломать - и её. Красивую женщину, с роскошной копной «жемчужных» волос, всегда стильно одетую и вкусно пахнущую бросили в самую жару безумного нашего лета в камеру, битком набитую истеричными (было от чего), непотребно ведущими себя, несчастными нашими женщинами.
И она начала потихоньку сходить с ума.
От новой и жуткой «среды обитания».
От гнетущих допросов и лукавых вопросов следователя, на которые не знаешь как отвечать, чтобы не навредить мужу.
От неизвестности.
От страха за детей и немощных уже родителей.
Однажды в отчаянии, когда казалось, что – всё! что - конец!, и нужно всё подписать и со всем согласиться, - сидела на замызганном полу у самой двери камеры и не плакала.
Слёз уже не было.
Сидела прямо напротив «параши», уткнувшись носом в невидимую глазом дверную щель и тянула в больные, отравленные сигаретным смердом и амбре давно не мытых тел легкие прохладный и терпкий от карболки коридорный, воздух. За дверью бубнило радио. Прислушалась и стала разбирать отдельные слова. Мужской голос читал стихи. Знакомые интонации. И вдруг ошеломило, дохнуло - это же ты!
Оттуда!
Из другого мира…
Мне она сказала, что эти несколько минут буквально вернули её на землю… И она не сломалась. Ничего не доказали. Через три месяца её выпустили. Потом было долгое ожидание мужа, заботы, радости и горести, и, наконец, его возвращение.
И это поразительное для меня признание.