Глазеют на нас удивлённо сосны…
Сжимаю в объятьях тебя… до хруста.
Пускай говорят, что влюбляться поздно.
Душе без любви – одиноко…пусто…
И сердцу тоскливо спокойно биться.
Я это прочувствовал ночью звёздной,
поверил, что счастье – когда не спится,
и понял – любить никогда не поздно!
Оливер Сергушин Сергей
Девочку звали Нелли, фамилия у нее была несколько странная, во всяком случае, непривычная – Патока.
Витьке она казалась очаровательной, даже больше.
Сначала он наблюдал за ней тайком. Рисовал в блокноте силуэты, глядя на неё, один соблазнительнее другого.
Мальчишке здорово удавались контурные рисунки.
На эскизах она выходила тонкая, звонкая, подвижная.
Пластика у девочки действительно была завораживающая: плавная, игривая, женственная, если так можно говорить о девочке тринадцати лет, танцующая.
Нелли ходила в балетную студию, но там ей не очень нравилось. Позднее перешла в танцевальную группу. В школьных концертах она участвовала непременно. Витька наблюдал за ней, открыв рот, и хлопал. Сильнее всех. Даже свистел, потому что ему нравилось всё, что девочка делает.
Но Нелли его не замечала.
Впрочем, это было не так важно. Ведь она ему позировала, пусть и не догадывалась об этом.
Единственное, чего ему не хватало для создания настоящего портрета, детально разглядеть глаза и мимику. Это было сложно при её огневой живости.
Нелличка просто не могла усидеть на месте.
Если она не прыгала через скакалку и не танцевала, значит, что-то изящное изображала руками. И всегда крутилась.
Посмотреть на девочку пристально, в упор, Витька стеснялся. Даже мимолётные взгляды вызывали в нём горячую волну смущения, которое моментально выливалось на лицо и шею красными акварельными разводами.
И всё же он нашёл способ увидеть вблизи её лицо. Его друг, Венька Сидоркин, неплохо фотографировал. Аппарат у него был замечательный, зеркалка с современной оптикой.
Снимок стоил ему целых три рубля, приличные по тем временам деньги. Витька экономил на обедах целый месяц, в школу ему всегда давали пятнадцать копеек,
Снимков было три. Все разные. Веньке даже не пришлось уговаривать девочку, сама напросилась, причем поцеловала в награду за замечательные кадры.
Витька видел, как она прыгала от радости.
Фотографии были большие, чёткие, размером восемнадцать на двадцать четыре сантиметра. Разглядеть на них можно было едва ли не каждый миллиметр.
Витька поместил их в альбом с любимыми репродукциями известных художников, прятал от всех.
Эскизов с тех портретов нарисованы были десятки, если не сотни.
Вблизи Нелли казалась ему ещё более прекрасной.
Он дотрагивался до её лица губами, гладил волосы, заглядывал в глаза, разговаривал, представляя, что девочка отвечает.
Так продолжалось до школьного выпускного вечера.
На балу Нелли позволила себя пригласить, не потому, что мальчишка ей понравился, просто неудобно было отказать.
Она была необычайно лёгкая, с нежной кожей и удивительным запахом, от которого голова пошла кругом.
Руки девочки в его ладонях представлялись крыльями бабочки. До кукольных ладошек было страшно дотронуться.
Витька почти не дышал, впитывая ощущения от прикосновений, растворяясь в них.
Это был их единственный танец.
Чуть позже мальчишка пытался заговорить, но Нелли была нарасхват. Её кружили все выпускники.
Как же она была хороша и изящна!
Длинные рыжие волосы струились по прозрачному платью бирюзового цвета, разлетаясь при пируэтах, белоснежная кожа подчёркивала детскую непосредственность. Туфельки на высоком каблучке придавали силуэту летящие линии.
Круглые коленки, слегка вздымающаяся грудь, тонкая талия, губы в цветных блёстках…
Все было восхитительно.
– Нелли, а можно…
– Давай потом, Витька. У меня праздник. Хочу запомнить этот день на всю жизнь.
– Именно поэтому я и…
– Потом, Витька, всё потом.
Потом ничего не было. Нелли улетела с родителями на море, потом поступила в институт.
Он ей писал. На одно послание она даже ответила, но было понятно, что отныне у девочки другая жизнь, в которой ему просто нет места.
Витька долго не мог успокоиться. На стенках его комнаты висели портреты в рамках, эскизы, рисунки.
Нет, больше он Нелли не рисовал.
Ему не хотелось знакомиться с другими девочками. Она была единственной, кому Витька поклонялся.
Однако время и природа рассудили по-своему. В его подъезде жила неприметная, не очень впечатляющая, но интересная девушка – Лиза Фокина.
Невысокого роста полненькая шатенка с добрым взглядом.
Она носила туфли лодочкой, длинные закрытые платья, и разноцветные шарфики, всегда разные.
От Лизы пахло жасмином, переспевшими мандаринами, и немножко летом.
Здороваясь, девушка краснела, старательно отворачивалась.
Как они оказались вместе, Витька и сам не понял.
То ли он её первый поцеловал, то ли она его.
В памяти почти ничего не отложилось.
Витька до сих пор грезил Нелличкой, постоянно разглядывал её портреты, собственные рисунки, даже когда поженились, и юноша стал жить с Лизой.
Жена не препятствовала его платоническому увлечению. Она по-прежнему была незаметна, но прочно вошла в его жизнь, наполняя каждую минуту жизни радостью.
Казалось, что он в Лизе не очень-то и нуждается, даже подумывал несколько развестись, мечтая о свидании с ней, единственной девушке, которую мог уверенно назвать любимой.
Время шло, мечты несколько потускнели, жизнь вошла в наезженную колею, из которой невозможно было выбраться даже при желании.
Витька перестал замечать, как удивительно пахнет Лиза, во что она одевается, с каким обожанием на него смотрит.
Ему было безразлично, что чувствует женщина, с которой живёт, ложится спать, просыпается.
А она любила всерьёз, несмотря ни на что.
В один из дней Виктор посмотрел на жену, сначала в недоумении, потом с некоторой долей отвращения. Лиза показалась ему откровенно некрасивой.
Время никого не делает стройнее и моложе.
Витька начал сравнивать ту и эту, конечно не в пользу Лизы.
Мало того, без зазрения совести говорил о своих впечатлениях вслух. Причёска, мол, так себе, никакая, губы тонкие, талии не видно. Мышцы дряблые, глаза бесцветные, – скучно с тобой.
Список недостатков пополнялся и пополнялся.
Лиза спокойно выслушивала мужа, потом прижималась к нему и целовала в губы.
– Ты прав. Распустилась, подурнела. Пора заняться собой, пока муж не упорхнул к той, которая вдохновит.
Женщина она деятельная, энергичная, предприимчивая. Чего наметила, обязательно выполнит. Это можно было видеть по тому, как Лиза вела домашнее хозяйство.
А уж если не для себя…
За внешность и здоровье Лиза взялась основательно, но так, чтобы не раздражать Витю, незаметно.
Он и не понял, когда невзрачная супруга превратилась в загадочную и томную сексуальную леди.
Раз муж хочет её видеть такой, так тому и быть.
Витька смотрел на жену во все глаза, и ничего не понимал. Это была она, его Лиза, но совсем не такая, какой привык её видеть.
В облике супруги проступали черты из портретов и эскизов, на которых была изображена… Нелли: нежная лёгкая грация, подвижность, плещущая через край энергия.
Но ведь им уже почти по сорок лет. К чему эта непонятная моложавость?
Витька рассвирепел, долго ругался, топал ногами, в сердцах выбежал на улицу.
Долго бродил, не зная, куда и зачем идёт. Ноги несли сами, вне координации движения с головой и разумом.
Он не понимал, почему его в Лизе раздражает буквально всё.
Раньше, когда был излишек веса и не вполне современный внешний вид, это было понятно. Но теперь…
Их отношения последнее время свелись к одноразовому в неделю скучному сексу, исключительно для здоровья, коротких разговорах во время завтраков и ужинов, кивков при расставаниях и встречах.
Они нигде не бывали вместе, ничего не намечали заранее, не строили планов.
Почему?
Неужели причина неприязни к жене женщина, единственная, как он предполагал, его нереализованная юношеская любовь, которой так и не случилось? Ведь он её просто выдумал. Нарисовал, как и сотни портретов, пылящихся в чулане.
Витьке просто край как захотелось увидеть Нелли, взять её за руки, заглянуть в глаза…
Он не вполне понимал, чего именно хочет от этой встречи, что желает увидеть в тех глазах.
Ему было необходимо увидеть, удостовериться, иначе незачем жить, и нечем дышать.
И тут его окликнули.
Это была неуклюжая толстая тётка с прокуренным грубым голосом и отечным лицом, в мешковатом платье, с огромными хозяйственными сумками, из которых торчали батоны хлеба, лук, хвост огромной рыбины.
Женщина запыхалась, но лицо её выражало восторг узнавания.
– Витька, Строев, как я рада тебя видеть… сколько лет, сколько зим! Всё такой же красавец. А помнишь…?
Витька точно не знал эту тётку, совершенно определенно никогда прежде не видел.
Да и не хотелось чего-то там вспоминать, напрягать уставшее от невесёлых дум воображение. Мозг и без того был перегружен воспоминаниями, которые боролись с реально существующей женой, с которой ему никак не удавалось найти общий язык.
– Вот остолоп, Нелька я, Патока, теперь Сазонова! Как живешь?
Внутри у Витьки что-то глухо хрустнуло, и сломалось.
Было больно, и нечем дышать.
Он посмотрел на бывшую возлюбленную, которую считал до сих пор единственной и неповторимой, на образ которой разве что не молился.
Всего несколько минут назад он жаждал этой встречи, мечтал, как именно это должно произойти.
И что теперь… как жить дальше!
У него прекрасная жена, которая любит. Это видно невооруженным взглядом. А он… действительно остолоп. Кто же ещё!
Витька хлопнул себя ладонью по лбу, словно что-то внезапно вспомнил.
– Извини, Нелли! Потом, всё потом… если можно. Мне абсолютно некогда. И да… хочу запомнить этот день на всю жизнь, чтобы кое что попытаться забыть.
Витька не помнил, как взбежал на пятый этаж, как открывал дверь.
Лиза сидела за красиво накрытым столом, на котором горели свечки, сидела неподвижно в самом лучшем своём платье… и плакала.
Он налетел на неё коршуном. Целовал, прижимал, мял.
Пахла она восхитительно.
Лиза ничего не стала спрашивать, просто налила в бокалы вина, протянула мужу.
– За нас, родной… люблю я тебя, и ничего не могу с этим поделать!
Он застыл в изумлении, тоже расплакался, побежал в комнату, начал срывать со стен портреты.
– Зря, Витенька. Я к ним привыкла. Пусть висят. К сожалению, я никогда не стану такой, как бы ни старалась.
– Она тоже такой не станет. Ты куда лучше. Я только теперь понял, какая ты на самом деле. Ты замечательная, удивительная, родная. Я слепой, глухой, и абсолютно глупый. Если можешь, прости.
– Ты ни в чём не виноват. Это была мечта. Я рада, что ты от неё избавился. И всё-таки, давай выпьем за нас…
В репродукторе фоном звучала музыка, словно по заказу, – “призрачно всё в этом мире бушующем,
есть только миг, за него и держись. Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…”