ПЕРЕПЛЯС
После войны, со временем совхоз пополнился молодыми рабочими – солдатами, отслужившими армию уже в мирное время. На отделение совхоза прислали нового управляющего, по районной номенклатурной кадровой разнорядке. Мужик пожилой, по деревенским меркам – с начальственными отличиями: и по манере разговора, хотя и с местным говорком не понятного происхождения – или природным, как у местного люда или искусственным, умело употребляемым для лучшего контакта с работягами; и по виду опрятному, с учётом всегда блестящих хромовых сапог, галифе офицерского тёмно-синего ближе к чёрному цвета, полувоенной тужурки и фуражки; всегда чисто выбритого и припахивающего тройным одеколоном, а каким ещё – кроме, по тем временам?
В общем, своим видом предполагал в своём прошлом: или партийного работника или какого исполкомовского ранга человека, а может и демобилизованного офицера, сумевшего попасть в руководящую обойму и не потерять вид значимого человека. С людьми обращался по-деловому, без крика и нервов и даже часто уважительно и по этой причине сам стал уважаемым среди них.
Мужики, механизаторы, несколько раз поднимали вопрос на своих перекурах, употребляет ли Палыч, называя иногда его Александро Палыч, а чаще просто по местной манере УПРАВ, обозначая его личность в этих разговорах.
Многие утверждали – что трезвенник, оппоненты приводили в контраргумент его красноватый нос, которым он характерно изредка пошмыгивал и часто причмокивал сквозь зубы, как бы стараясь извлечь остаток застрявшей закуски, а так же слезящиеся не сильно иногда по утрам глаза. Но все сходились в одном, что если пьёт, то умеет пить и не обозначать себя, значит в недостаток человеку нечего приписать и с терпением нужно сносить выговоры его за запашок на работе, который изредка у некоторых случался.
И часто в конце высказывалась популярная на то время аксиома, что не пьёт только телеграфный столб потому, что у него чашечки к верху дном. Но всё равно вопрос в этом плане по отношению к управу оставался полунедозакрытым и потому полутаинственным и многими в добавок к тем догадкам прибавлялась ещё одно предположение, что видимо стережётся очень, потому как имел по партийной или другой линии сложности уже и предупреждение.
Отделение совхоза имело многоотраслевое направление. Крупнорогатый скот с большим дойным стадом в два гурта, попутно взращиваемые телята голов сто пятьдесят разбитые на три табунка, конный двор приличный, поскольку много работ проводилось ещё на конной тяге, хороший, по причине государственного обеспечения и потому не сравнимый с близлежащими бедными колхозами – тракторный, комбайновый и прочей техники парк. При этом сам совхоз в районных и областных документах значился зерновым и писался коротко «Кортапольский зерносовхоз», по названию района.
Директор совхоза был хороший хозяйственник и совхоз при нём процветал по меркам того времени, считался совхозом-миллионером и часто поминался положительно в районных и областных сводках, а так же в районной многотиражке, которую жители в шутку дружелюбно-иронично называли «районная сплетница».
Дела на отделении шли своим годичным чередом при каждодневных трудах и заботах, с разного рода, редко случающимися превратностями, как выдающегося так и неприятного качества, но всё равно управу хватало хлопот и забот.
Работать в этом совхозе считалось престижным среди сельского населения района и самую значимую и уважаемую когорту коллектива в нём составляли механизаторы.
Утром механизаторы пораньше, на полчаса минимум, подтягивались в контору отделения покурить, новости узнать и может, что обсудить. Контора – крестовой сельского вида дом имел два кабинета: управа побольше с двумя столами, за одним из которых иногда сидел механик отделения, второй – кабинет бухгалтера. Половина дома – прихожая, где стоял длинный стол с двумя лавками по бокам. В красном углу на тумбочке стоял телефон с ручкой, запараллеленный с таким же в кабинете управа и можно сказать бухгалтера, потому что стоял на полочке, установленной в окошечке, вырезанном в смежной для них стене.
Около каждого телефона висела рукописная таблица, с указанием звонков – оборотов ручки, где значились все отделения совхоза, его контора на центральной усадьбе, ещё кое-что, а также коммутатор, с которого можно попросить соединение с коммутатором райцентра.
Контора не закрывалась иногда даже ночью, кроме кабинетов и молодёжь вовсю баловалась вечером телефоном, звоня своим, даже не знакомым сверстникам, также случайно собравшимся на других отделениях в своих конторах. Даже заводились телефонные знакомства, которые часто распадались после первого визуального контакта, но иногда и нет, бывало, что и свадьбы потом случались.
.
Толя шёл на работу с потёртой кирзовой чёрной сумкой, имевшей когда-то приличный вид и пожалованной ему женой Марусей, по случаю приобретения ею новой. В сумке, как водится, в кармашке запасная пачка махорки, спички и газета свёрнутая и разрезанная под курево, кроме того курева, которое он всегда носил, в виде папирос «Байкал». Конечно обед: хлеб, бутылка молока из под вина или водки заткнутая иногда даже простой пробкой свитой из бумаги или даже газеты. Сало и «луковка с чесночиной» (по местному говору) – набор надёжный и почти у всех мужиков одинаковый. В то время столовая на отделении только планировалась, обеды по полям не развозились и потому каждый заботился, в отношении питания, сам.
С утра всегда играли в домино на высадку и доминушки никогда не убирались со стола. Молодёжь тоже часто вечерами играла в домино.
Управ приходил тоже до начала рабочего дня, здоровался, иногда тут же схватывал от кого-нибудь вопрос или «промблему», быстро разрешал их и дождавшись достаточного, по его мнению кворума, начинал корректировку или расстановку по работам. Многие продолжали уже начатое дело и потому не нуждались в указаниях и только кивали, когда он вопросительно встречался с ними взглядом. Забытые напоминали о себе и тут же получали работу по старому или новому назначению. Происходило всё без напрягов, между разговоров, с перекуром и той же игры в домино.
К восьми механизаторы уже подходили к МТМ (машинно тракторная мастерская), начинали трещать пускачи тракторов, с последующим характерным звуком раскручиваемых дизелей, при первоначальных хлопках перед запуском. Слышался шум прогреваемых моторов и следом уже звуки двигающихся тракторов в разных направлениях.
Толя знал, что нужно пахать «третьЁ поле». Он подцепил прицепной плуг. Трактор у него был добрый ещё, но старенький уже, с подвесными тогда пахали только новые трактора и кто как-нибудь выкручивал у механика запчасти, чтобы содержать гидравлику на тракторе в порядке. Толя в этом плане был без хитринки и напора, у него и так всё получалось.
Плуги прицепные уже таскали без прицепщиков, хотя на них ещё были сидения металлические для прицепщиков, которые должны опускать, подымать плуг и регулировать глубину вспашки. Пошли уже модернизированные плуги с управлением рычагом. При дёргании рычага срабатывала механическая автоматика и плуг, за счёт усилия от колеса с большими шипами, мог опускаться и подниматься на ходу. От рычага шла в кабину трактора проволока, и всё управление происходило из кабины, потому профессия прицепщик уже не числилась в штате.
Толя любил работать один и поэтому ему нравился такой прицепной плуг. Странным, что обращало его внимание, было то, что когда плуги до войны были ещё старые, сидения для прицепщика не было, приходилось всё время стоять на раме плуга, с угрозой угодить под лемеха и эту угрозу он испытывал постоянно, когда ещё по малолетству не был трактористом.
Он доехал до поля по дороге, которая шла до грейдера, соединяющего районное село Кортаполье и ближайший, тоже районный городок. Загонку разбил повыше на поле потому, что ниже должно просохнуть только «к завтре».
И закружил по полю, упираясь то в грейдер то в противоположный лес где и разворачивался. Настроение было отличное, потому что капризная иногда автоматика плуга, срабатывала нормально, полоса вспаханной земли расширялась постепенно, и время подходило к обеду.
Тут он увидел на горке, на грейдере, показалась машина – грузовик ГАЗ трехтонка, со всесоюзным народным прозвищем «ЗАХАР» и стала спускаться вниз. Поле, которое он пахал, находилось на склоне другой пологой горки, а между ними грейдер проходил по низинке и на дороге, по причине недавней весенней распутицы имелось много мест с жидкой ещё грязью и лужами. Грейдер в этом месте был поднят высокой насыпью и ввиду постоянной расквашенности в распутицу, назывался областными дальнобойщиками помпезно и высокопарно, может и не без основания – долиной смерти потому, что машину могло вполне стащить с переворотом в глубокий кювет.
Он сразу намётанным глазом определил – гружёные, не проедут, застрянут. По машине, с укрытым пологом грузом, он понял, что РайПо везёт вино (или водку, но на местном говоре всё обозначалось одним словом вИно с ударением на И).
Эту машину знали все в округе, может потому, что она строго раз в неделю совершала свой рейс в тот городок, где имелся ликёроводочный заводик.
Автомобиль тяжело переваливаясь с боку на бок, надрывно подвывая мотором и трансмиссией, медленно продвигался, и где-то посредине всё таки застрял. Немного подёргавшись назад и вперёд, он забуксовал и остановился без движения. Из кабины вышли двое, водитель и конечно зкспедитор. В прыжках обошли вокруг и, поняв, что им не выбраться, отойдя от машины в сторону, для лучшего обозначения себя, стали «махать трактору» – это тоже местное обозначение просьбы о помощи.
На выхлопной трубе Толиного трактора, на хомуте была прикручена подпружиненная «свиристелка» – заслонка прикрывающая выхлопную трубу и в неё вварена трубка-свисток. Толя коротко подёргал за проволоку, идущую из кабины к свиристелке, раздались два коротких переливчатых, далеко слышимых свистка. Означало это, что просьба о помощи воспринята и помощь будет оказана. Он закончил загонку, поднял плуг и остановился. Отцепил его. Четырёх метровый трос у него всегда был намотан на подвеске.
Трос часто выручал, если трактор на сыром грунте не мог протащить плуг, просто гусеницы крутились и рыли землю, вот тогда можно было отцепить плуг, выехать из вырытой колеи и, подцепив плуг через трос выдернуть его, иногда это получалось только с рывка, что тоже обеспечивал трос, за счёт возможности слабины на нём.
Он на самой высокой передаче поехал навстречу, трактор далеко разбрызгивал воду из луж с грязью и это служило признаком для бедствующих о степени участия, проявленного к ним.
Подъехав, он на больших оборотах развернулся и, сдав задом к машине, остановился. Выйдя из кабины, поздоровался и молча стал разматывать трос, что явилось тоже признаком уважения к мужикам, но цеплять машину – отдал конец шофёру. Такой порядок: цепляй хозяин, куда хочешь и если что оторвётся, я не виноват. Протащил он машину по всей оставшейся низине и вытащив на чистое место, на противоположный склон, как раз около своего плуга, остановился, отцепил трос и стал молча заматывать его обратно.
Водитель вылез из машины, сказал ему спасибо, а экспедитор, сходив к заднему борту машины, вернулся с двумя бутылками красного вина типа портвейн. Подошёл ближе, тоже сказал спасибо и спросил его имя, узнав, задал вопрос, – Толя, ты обедал?, – и услышав ответ «Нет ишшо», – сказал, – Мы тоже, –и предложил пообедать вместе, обозначив, что вроде как мы тебе должны и обедать пора. Всем стало понятно – к чему дело идёт…
Расположились около плуга, металл уже нагрелся от солнца, так что на раме можно сидеть безбоязненно для здоровья. Толя принёс из трактора свою сумку и «фанерину» из-за спинки сидения. Положив фанерину на землю, он выложил еду из сумки и размотал газетки. Тоже проделали мужики со своим харчем. Тут же познакомились основательно. Стакан оказался только один и это было в духе той местности, даже при большем количестве людей при таком полевом или другом рабочем застолье, стакан всегда был единственным.
Шофёр с экспедитором уже были под хмелем, видимо сразу после выезда из города останавливались, движение слабое, ОРУД только на асфальте редко попадался, без опаски мужики ездили но и без аварий.
Экспедитор налил Толе полный стакан и вручил ему.
Толя медленно выпил и стал закусывать. Шофёр с экспедитором тоже стали закусывать после того, как выпили, только по «полстакашки». Завязался разговор о погоде, про работу, технику и прочие дела. За разговором ещё выпили два раза по «полстакашки».
Тут Толя и ощутил свою особенность, которая была у него с молодых лет. Он страсть как любил в весёлом подпитии сплясать под гармошку. На многих «вечорках» и в праздники он оттачивал своё мастерство признанного всеми на отделении плясуна.
Он выразил сожаление, тем более горячо, потому как из разговора выяснилось, что и шофёр и экспедитор похвастались игрой на гармошке. Много высказано было сожалений от всех, что нет с собой гармони.
Вдруг ему пришла идея, а что если изобразить плясовую сигналом автомобиля. Все поддержали его. Шофёр завёл мотор и стал «пибиколкой» вести мелодию. Не то конечно, но знакомый ритм угадывался. После пляски снова выпили по «полстакашки» и в разговоре решили усовершенствовать мелодию. Шофёр сказал, что у него два сигнала под капотом и он отцепит один от клавиши пибикалки и будет вести мелодию тремя тонами – «пибиколкой и замыканием провода от второго клаксона на массу и вместе ими, как прежде. Зкспедитор решил сесть в трактор и подыгрывать «свирестелкой».
И заиграл над полями задорный перепляс с тихим рокотом моторов вперемешку. Толя в ударе полном отплясывает ритм на фанерине, с которой заранее убрал яства. Да не просто пляшет, а как будто сам с собой, с другим, перепляс ведёт. И манеру, и коленца меняет, телом и плечами характер пляски разный изображает и, каждый раз вызов, будто другому плясуну посылает и себя ему показывает. Мужики диву даются. Гармонисты ведь оба, повидали плясунов, но такого не приходилось. Как оказалось Толины, даже рабочие кирзовые сапоги, подкованы с носка и пятки, стали отбивать на фанерине лихой перепляс, да ещё два отставших разной длинны языка шпона на фанерине дребезгом своим, которым Толя быстро научился управлять, меняя расположение ног относительно них и силу ударов гармонично звучали трещёткой в той лихой плясовой и залихватской дроби чечётки.. Все мужики в весёлом разухабистом настроении от такого веселья.
Плясовых уже отплясано было с полдюжины с перерывом на полстакашки. Вдруг Толя посреди замысловатого колена, услышал «Тпру», повернулся и сразу сник фигурой и лицом в виноватом виде.
Из своего добротного ходка, запряжённого холёной кобылкой по кличке «Быстра» (без «я» в конце – на местном говоре), остановившегося на краю поля, скрытого кустами от дороги, вылезал УПРАВ. Музыканты по Толиному виду поняли, что что-то случилось, и рыскнув в сторону взглядом, сквозь кусты узрели причину и оба про себя сказали в тревожно-обречённом состоянии «НА-ЧАЛЬ-СТВО». В их головах сразу возникла мысль «А ну как позвонит в РАЙПО» и «не составит ли этот случай ПЕРЕБОР в придачу с другими их грехами». Они покинули свои места и пошли к Толе. Управ привязав «Быстру» тоже подходил, окидывая взглядом ширину вспаханной загонки.
Толя решил смягчить ситуацию, дабы не подвести мужиков, на себя ему было наплевать, может и по причине того, что чуть храбрился из-за хмельного состояния, но он всё равно виноватым голосом с нотками уважения молвил, – Вот, Алексадро Палыч, мужики застряли, я помог выехать, после решили пообедать, ну и выпили по полстакашки для аппетитУ.
Управ посмотрел на пустые бутылки возле плуга, наметано прикинул «количество» полстакашек на брата, шмыгнул носом с непременным последующим циканьем и сказал, – Быват, – и подумав добавил, – Главное, чтобы дело не страдало… Я ведь тоже не обедал, хозяйка наложила сумку, с вами што-ли перекусить, – и пошёл к ходку за сумкой.
Экспедитор, смекнув развитие ситуации в нужном ключе, торопливо метнулся к машине и когда управ выложил свою снедь на фанерину, предварительно встряхнутую Толей, застенчиво поднёс ему полный стакан со словами, – Александро Палыч, для аппетитУ и сугреву, а то солнышко пало за тучу и холодком с низины потянуло.
Управ, не долго сомневаясь, взял стакан и чуть смущённо сказал – С утра ещё холодней было с ветерком, я даже промёрз в ходке без движения. Разве чтоб не разболеться, – и добавив, – И вам не хворать, мужики, – не торопясь, заправски выпил, шмыгнул носом и принялся закусывать. Тут же предложил, – Мужики, вы тоже отведайте моего хлеба, а то мне одному неудобно.
Под такое приглашение мужики стеснительно опрокинули по «полстакашки» и, вернув свою снедь с рамы плуга на фанерину, тоже стали закусывать.
Как водится, завязался разговор, в котором мужики первую скрипку деликатно уступили управу и он уже после второй полстакашки признался им, что был в районе «по партЕйной линии» и получил там замылку загривка, потому что партЕйным часто попадает по этой самой линии, чем обозначил перед мужиками секретность своего возлияния с ними для остального люда. Мужики не многозначительными доводами успокоили его в соблюдении ими секретности, за что и было выпито ещё по полстакашки. Управ при этом привёл, поёживаясь, ещё один довод в оправдание своего возлияния, что после такого замылка, просто необходимо и кстати нервы успокоить.
Так в разговорах, уже весёлых, с байками, смехом и полстакашками просидели часа полтора. Водитель с Толей измяли свои папиросы Байкал и Север, многие из которых высыпались, их угощал Беломором управ и, закончив его курево, они крутили самокрутки из Толиного табачного резерва. Управ при этом продемонстрировал бывалое умение в изготовлении самокруток и даже не кашлял от смены табака, чем ещё больше возрос в глазах мужиков.
Толя, в виду отсутствия тренировки, захмелел сильнее всех и порывался ещё сплясать, но водитель с экспедитором отказывались музицировать, понимая, что такой разгул не уместен при начальстве и даже очень может его дискредитировать во всех глазах, в собственных тоже и тем более, по вдруг нечаянному обозначению в этой самой партЕйной линии.
Управ, опять же тренированным понятием о мере и времени, решил сворачивать веселье, поясняя Толе, что мужикам пора ехать и что им нужно преодолеть ещё два грязных места на своём пути, да и на сдачу товара с разгрузкой время нужно. Толя тут же, из уважения к мужикам предложил, вопросительно глядя ему в глаза, – Может сопроводить, Александро Палыч? Но мужики отказались от сопровождения, видимо, оценивая те грязные места, не опасными
Поскольку Толю уже нельзя было пускать за рычаги, управ сам перегнал трактор с дороги, очень профессионально, к плугу. Толе приказал слить воду с системы охлаждения потому, что по прогнозу ожидается заморозок. Толя выслушал это с недоумением, но уразумев, что он уедет с управом, всё исполнил.
Экспедитор стал собирать пустые бутылки. Управ при этом сказал, что не все, видимо, получится определить в качестве допустимого транспортировочного боя, достал «гаманок» и вытащив оттуда единственный трёшник черного дня, сунул отказывающемуся экспедитору не в руки, а в бутылочное горлышко. Толя, сообразив, тоже достал свой заначенный рубль и сунул в другое горлышко. Экспедитор, оценив порядочность мужиков, поблагодарил тихо их.
Распрощались они, как закадычные друзья, взглядом заверив друг друга о сохранности их общей тайны.
Управ доставил Толю к его дому околицей через проулок. Толя по дороге получил инструктаж, что утром сразу может идти в поле, к трактору, воду из овражка черпать осторожно, без мусора – для системы охлаждения, заправку (конную телегу с бочкой соляры) он ему пришлёт.
Толя на следующий день задержался в поле, восполняя потерянное время на кануне.
Видно широко разносился через леса, ещё без листвы, тот плясовой перегуд, на отделении с удивлением слышали многие и спрашивали Толю через день, знали ведь, что он в той стороне пахал.
– Ничё не слыхал, пахал, из трактора разве слышно, – отвечал он, а своё отсутствие на следующий день утром на планёрке объяснил, – В конце смены заглох, пускач не заводился, свечу менял, но видно тоже плохая – старая, воду слил, домой пошёл, Александро Палыч догнал, подвёз на ходке до дому. Дома была новая свеча, утре сразу в поле ушёл.
….После, сколько раз не подымался вопрос у механизаторов об отношении управа к известному делу, Толя только помалкивал, вспоминая тот совместный загул, о котором никоим образом, даже намёком или взглядом, никогда не напоминал управу…
Плохо, когда люди пьют в рабочее время, но когда они умеют так пить, чтобы работа и, вообще, ничто не страдало – это лучше чем, когда пьют безалаберно и с опасностью для окружения. Раньше даже в суде, пьяное состояние виновника считалось смягчающим обстоятельством и только года с 66-го прошлого столетия, стало отягчающим по причине борьбы с пьянством.
Пьянство – это зло…, тем более на работе…
(4)