Урок труда

               
               
               
    Стоя возле фрезерного станка, Эдик Филиппов безуспешно пытался вытащить заготовку из прижима. Уже была содрана кожа с пальцев на правой руке и, оставляя вокруг губ черные масляные пятна, Эдик посасывал сочившуюся кровь, когда капли были готовы упасть на пол. Выточенную уже заготовку заклинило совсем некстати. Скажем прямо, невовремя. Трудовик отсутствовал в учебном цеху уже минут пять и вот-вот должен был вернуться с перекура. В целом Алексеич был незлой и непридирчивый мужик, а Филиппов явно подавал надежды рано или поздно перерасти в настоящего мастера, в одного из тех, чьи руки называют золотыми. Однако сейчас опасность таилась в самой заготовке, намертво застрявшей в тисках фрезера. По злой иронии она приняла отчетливые очертания выполненного изделия, но никак не совпадала с чертежом, выданным Алексеичем своему воспитаннику.
      Протерев ладони куском ветоши, мешая капли крови с тавотом, Эдик приладил к зажиму стальную трубу в расчете получить рычаг и усилить давление на заклинившую гайку. На этот раз все вышло как нельзя лучше. Через несколько секунд изделие, сверкнув блеском металла, еще не соприкасавшегося с атомами кислорода в атмосфере, исчезло в кармане наброшенного поверх школьной формы халата. И вовремя. Наставник появился в цеху, источая запах дешевого табака и известки, от которой все, кого допускали к работе на токарных и фрезеровочных станках, безуспешно пытались отмыть руки.
    – Получается? –  Алексеич непонимающим взглядом рассматривал пустой зажим.
    – Запорол, – изобразил Эдик извиняющуюся ухмылку.
   – Ладно, на сегодня хватит, – подвел итог трудовик, одновременно опуская вниз переключатель рубильника. Через пару часов по телику должны были показывать хоккей «Динамо» – «ЦСКА». Алексеич болел за «Спартак» и не собирался пропустить зрелище, как «кони», на девяносто процентов представлявшие тогда сборную СССР, в одни ворота разложат традиционного соперника красно-белых.
      Повесив халат на вбитый в деревяшку гвоздь рядом с остальными, такими же застиранными образцами рабочей униформы развитого социализма, Филиппов сполоснул руки холодной водой, но, заметив на лице черные пятна, открыл кран с горячей и начал оттирать их, несмотря  на тщетность своих усилий. Наконец кожа, покрасневшая от горячей воды и долгого трения, приобрела удовлетворивший его оттенок. Вытерев руки вафельным полотенцем с такими же масляными разводами, он достал из внутреннего кармана расческу, купленную в галантерейном магазине за семнадцать копеек. Укладка волос на косой пробор заняла у него больше времени, чем все остальные гигиенические процедуры. Эдик симпатизировал одной девочке из своего класса, вследствие чего уделял большое внимание внешним атрибутам привлекательности.
         Пройдя по пустому коридору и осмотревшись по сторонам,  Филиппов убедился, что за ним никто не наблюдает. Замерев на долю секунды, словно в состоянии невесомости, он повернул вправо в сторону одной из лестниц, ведущих на верхние этажи. Легко перепрыгивая через две, а то и три ступеньки, Эдик взлетел вверх и вновь остановился, прислушиваясь к каждому шороху. Подойдя к двери своего класса, он достал ключ, все еще сверкавший новизной, и вставив его в личинку замка, повернул два раза. Ригель замка издал клацающий звук, и дверь открылась, словно по волшебству. Заходить внутрь сегодня не имело никакого смысла. И вообще, если бы кто-то спросил его сейчас, зачем ему этот ключ, Эдик вряд ли смог ответить что-то более или менее вразумительное. Вернув все в изначальное состояние, Филиппов положил ключ обратно в карман брюк и, накинув в гардеробе драповое пальто с воротником из искусственного меха, вышел на морозный воздух.
       Спешить было некуда. Дома, в маленькой двушке пятиэтажной хрущевки, ждала ворчливая бабка, которой никогда нельзя было угодить. Скатившись по ледяной горке, легко сохраняя равновесие, даже не расставляя руки в стороны для баланса, Филиппов подумал было прокатиться еще, но ему стало лень возвращаться, да и руки начинали потихоньку замерзать. По пацанской моде он не носил варежки, а для покупки перчаток требовались средства в размере пяти рублей. Сумма заоблачная, при учете, что за «Яву» явскую приходилось доплачивать пять копеек к тридцати официальным, и даже этот пятак заключал в себе некоторую проблему.
       Зажав тоненькую папочку подмышкой, он засунул руки поглубже в карманы пальто и направился было в сторону своего дома, когда вспомнил, что забыл забрать школьный дневник у своего товарища. Такую манипуляцию Филиппов вынужден был проводить всего раз в неделю. Мера вынужденная и довольно унизительная, но, увы, необходимая в сложившихся обстоятельствах. По какой-то непонятной никому причине, географичка, молодая девица с прыщавым лицом и кривыми зубами, возненавидела его лютой ненавистью. На каждом своем уроке она устраивала провокации, закатывала истерику, а потом требовала дневник, явно не для похвальных записей. Дальше, как по заранее написанному сценарию, происходило всегда одно и то же. Филиппов, ссылаясь на забывчивость, заявлял об его отсутствии; Алевтина Александровна мчалась к его парте и подолгу рылась сначала в двух полупустых отделениях дерматиновой папочки, а потом приступала к личному досмотру. Предвидя будущее, Филиппов научился им управлять. Каждый раз перед уроком географии он передавал кондуит Андрюше Васнецову, настоятельно рекомендуя сунуть его под разорванную подкладку своего портфеля. Васнецов учился хорошо, поэтому не ограничивался одной тетрадкой на все предметы, как поступали некоторые оболтусы.
      Сделав из-за своей забывчивости крюк, Филиппов забрал дневник и, придя домой, попробовал незаметно прошмыгнуть в свой угол. Такой трюк ему удавался довольно редко и обычно только в те дни, когда бабка смотрела по телевизору кино. Сегодня этот фокус не прошел, и его усадили делать уроки, занятие в данном случае бессмысленное. Незаметно положив на колени толстенную книгу Алексея Толстого с фантазиями на тему жизни Петра Первого и прикрыв ее сверху учебником алгебры, он с увлечением перечитывал историю шведки, вытащенной Меньшиковым из-под телеги. К вечеру бабка притупила бдительность, и Эдику удалось спрятать ключ в тайник под подоконником, где он хранил мелочь и сигареты.

                ***

   
     Мрачная третья четверть, огромная и депрессивная в своей безысходности, перевалила наконец за вторую половину. Оттепель, разразившаяся на двадцать третье февраля, подогревала ожидание весны и своего первого праздника. Филиппов бросил курить и держался уже несколько дней. Экономил. Непременной целью было скопить деньги на букетик тюльпанов для своей симпатии. Все шло по плану. Истеричная географичка почти потеряла к нему интерес, возможно в ее личной жизни тоже наступили перемены после нескольких солнечных февральских дней. Однако погода имеет свойства меняться весьма неожиданно. Первые мартовские дни ознаменовались морозом, покрывшим мокрый асфальт тонкой коркой льда, по которой ветер гнал сыпавшиеся с неба сухие и совсем некрасивые снежинки. Несмотря на полдень, из-за наплывших неведомо откуда туч в классе пришлось зажечь электрический свет. Васнецов, стоя возле карты мира, шарил указкой по американскому континенту в поисках Миссисипи.
 – Андрей! Ну ты что же, не читал Тома Сойера? Он с Геккель Берри Финном жил на этой реке, – географичка благоволила к крупному и уже по мужски привлекательному Васнецову. Сегодня он был явно не готов и порол отсебятину, но Алевтина Александровна была готова разбиться в лепешку, но вытянуть его на отличную оценку.
 – бред это все! – Васнецов отшвырнул указку и, не проронив больше ни слова, вышел из класса, не преминув хлопнуть дверью напоследок.
   Безмолвие и тишина разлились по всему классу, было слышно потрескивание на потолке ламп дневного света. Затем все загалдели и заржали, словно по команде. Опешившая было училка рванула к оставленному Васнецовым портфелю, словно Борзов в олимпийском финале. Вытряхнув на парту содержимое в поисках дневника сквернослова, она обнаружила сразу оба. Преодолев секундное замешательство, географичка издала какой-то нечленораздельный радостный звук, словно обнаруживший сокровище пират. Мгновенно забыв про безобразную выходку своего любимчика, Алевтина Александровна сначала сама разрисовала текущую страницу Эдичкиного дневника красной шариковой ручкой, а потом умчалась по остальным учителям, предлагая им оставить свои автографы. Итогом стала целая неделя двоек, замечаний и приглашение родителей Филиппова посетить директора школы.
      После уроков Эдуард, прихватив портфель исчезнувшего Васнецова, отправился к нему на квартиру. Ледяная горка после оттепели исчезла, и на ее месте горбился уродливыми волдырями мокрый снег.  Настроения прокатиться все равно не было и, смачно исполнив плевок на дальность (он был мастером в этом деле и всегда немного жульничал, используя розу ветров), спустился вниз по сварной лесенке. Хотелось курить, можно было пройти мимо ларька, но тащить желтый, словно у первоклашки, портфель было ему в лом, и Филиппов решил потерпеть.
         Дверь открыла мать Васнецова, женщина лет тридцати пяти с красными заплаканными глазами.
 – Ты к Андрею? – спросила она, глядя на портфель своего сына.
 – Да. – Эдик неожиданно почувствовал какую-то большую беду, случившуюся в этом доме.
 – Проходи.
 – Я только передать, вот, – подросток протянул ей портфель.
 – Хорошо.
            Избавившись от неудобного баула, он, спустился на пару этажей вниз и присел на ступеньках. Подергав молнию, которую всегда заедало в самом начале, Филиппов вытащил свой разукрашенный дневник. Такая штука могла испортить не только восьмое марта, но и серьезно усилить бдительность бабки, и без того не оставлявшей пацану личного пространства.
          Извлеченная из потайного кармашка «мойка», достаточно острая для тонкой работы по исправлению тройки в пятерку, а единицы в четверку, при таком объеме необходимых фальсификаций казалась бесполезной. Просто вырвать лист (самое простое и надежное решение) было  нельзя: географичка ждала незамедлительной реакции родаков на свои заметки. Решение пришло не сразу. Пришлось все же дойти до ларька, где, положив на прилавок две пятнашки и пятачок отдельно рядом, прикупить явскую «Яву». Подымив сигареткой сразу, а потом и на лестничной площадке соседнего подъезда, Филиппов нашел элегантное решение.
    На следующий день географичка, не поленившаяся зайти к ним на первый урок, прочитала сухое «ознакомлена», написанное бисерным женским почерком за подписью Филипповой З. А.
 – Я просила, чтобы это прочитал твой отец! – воскликнула географичка, тем не менее довольная тем, что ее ненависть сумела проникнуть в чью-то семью и отравляет людям жизнь.
 – Так его папаше не сюда надо писать, – влезла математичка-классная.
 – В тюрьме он. У тебя же отец вор, да? – пожилая женщина не унималась.
 – А у Андрея Васнецова тоже милиция позавчера забрала, – радостно пропищала Таня Мурашова.
    Класс затих, все посмотрели на девочку, которая только сейчас поняла, что сморозила глупость и, в отличие от училок, наверняка сегодня же получит пару тычков от мальчишек.

                ***
 
   
   Филиппов, давно привыкший не обращать внимание на взрослых, справедливо считая их всех чохом лохами-неудачниками, исполнил на пять с плюсом все свои планы, связанные с международным женским днем. Стырив у бабки червонец из заначки, которую она собирала себе на достойное погребение, он купил своей симпатии не только тюльпаны, но и конфет. Девочка сказала ему «спасибо», и теперь они часто вместе пили чай у нее дома, когда там не наблюдалось посторонних.
      Ключ, потускневший за полгода и не блестевший так ярко, как в первые минуты после изготовления, пригодился ему только в самом конце учебного года. Классная, собрав дневники для проставления годовых оценок, решила раздать их на итоговом родительском собрании. После мартовского инцидента любой педагог взял себе за правило любоваться своими каракулями на листке дневника непутевого Филиппова. И в этот раз складывая из них аккуратную стопку, клссная не преминула взглянуть на такой педагогический шедевр. Перспектива того, что Зинаида Андреевна Филиппова увидит свою собственную подпись, которую никогда не ставила, совершенно справедливо портила Эдику настроение.
      В день перед родительским собранием Филиппов задержался в школе дольше остальных. Ключ сделал два оборота, и дверь кабинета открылась без проблем. Найдя свой дневник среди других, он аккуратно снял обложку, куда для удобства были подсунуты почти все страницы исчерпавших себя полугодий. Среди них затерялась страница, обрезанная сверху вниз на три четверти, так, что её противоположная от места сшивки листов часть легко изымалась в случае необходимости. В школе эта бумага, в исступлении исписанная географичкой и ее подружками, вставлялась на место, а перед приходом домой непременно изымалась. Сейчас Филиппов просто смял ее и положил в карман. Он рисковал, но у него не было иного выбора. Да, злая математичка-классная могла затеять ненужный разговор с его мамашей, да, листа на месте уже не было и никак не могло появиться, но год закончился и не знакомый с творчеством Шекспира, утверждавшим:  «Purpose is but the slave of memory», будущий мастер ключей посчитал примерно так же.
       Выбросив свое первое изделие вместе с клочками бумаги в пруд, Филиппов посмотрел вокруг, поняв, как легко открываются замки перед тем, кто осмеливается быть свободным.