ГЛАВА 9. КАПИТАН ГОРЮНОВ.
Метились мы в дамки, да масть ушла мимо.
Все козыри в грязи, как ни крути.
Отче мой Сергие, отче Серафиме!
Звёзды – наверху, а снег – на пути…
Б. Г., внесён Минюстом РФ в реестр иностранных агентов
Евгений Иванович решил проветрить прокуренный кабинет и распахнул окно. Ранняя весна, наступившая уже в начале апреля, играла солнцем и искрилась. До второго этажа доставал запах проснувшейся весенней земли. Мошенский радостно потянулся, как со сна, и закурил сигарету. Он ничего не понимал. Разговор с начальником отдела должен был поставить его на край отчаяния. А вместо этого – пьянящая радость, как у каторжанина, отсидевшего от звонка до звонка двадцать лет. Ещё пара дней – и на волю, о которой уже забыл и мечтать. И не думает в этот момент сиделец, что после такого срока на свободе ему уже делать нечего. Также и Иваныч не думал, что с ним станется на пенсии. Главное – свобода! И весь этот тягостный кошмар под названием «ментовка» закончился.
Пока он курил, в голове пронеслась вся история, которая привела его к вынужденной отставке. Как это свойственно настоящим сыщикам его поколения, Мошенский отсекал всё малозначимое и второстепенное, а основные события выстраивались у него по закону причинно-следственных связей.
В 97-м году он пришёл в этот совершенно разваленный тогда отдел на должность первого заместителя начальника – начальника криминальной милиции. За пять месяцев до того случилась история, прогремевшая на всю Москву. Ребятки из уголовного розыска во главе со своими руководителями настолько поставили на поток «разгоны» в отношении мелкооптовых героиновых барыг, что даже шестнадцатые номера дружного коллектива обзавелись новенькими дорогими внедорожниками. Через некоторое время молодая и перспективная краснопёрая бригада перестала видеть берега окончательно. Много повидавшие в жизни сотрудники Главного Управления собственной безопасности Московского Главка дивились такой открытой наглости, но, в целом, им это даже импонировало – с документированием не возникало никаких сложностей. А потом прошла реализация, были арестованы и все опера, и начальник розыска, и начальник криминальной. Начальнику отдела дали мирно уйти на пенсию - видать, не забывал заносить, куда надо.
Первым делом Евгению Ивановичу предстояло с бору по сосенке набрать личный состав. Примерно половину удалось перетащить из других отделов, как из уголовного розыска, так и из других служб. Ещё он взял на должности несколько бывших армейских офицеров, которые в те времена бежали из окончательно разваливавшейся армии, как черти от ладана. Оставшиеся вакансии, около трети, пришлось добирать ребятами с гражданки, выпускниками ВУЗов, в которых была военная кафедра. Офицеры запаса, как-никак, ёжкин кот! Эффективность этой пёстрой команды была очень разная, а уж о каком-то единстве внутри неё и говорить не приходилось.
За исключением двух человек, у которых с Мошенским были личные отношения, менты, перетащенные из других отделов, службу давно усвоили правильно. Ну, нафиг раскрывать преступления и разгребать авгиевы конюшни, если ты получаешь нищенскую зарплату, работаешь по двенадцать часов без выходных, а после двадцати лет такого счастья тебя ожидает пенсион, на который лучше сразу купить табуретку, верёвку и кусок мыла (как раз денег хватит), чтобы не мучиться потом? Проще включить дурака. Тем более глупо раскрывать преступления в стране, где воруют все сверху донизу, за исключением убогих интеллигентиков, которым не дано. Отсюда и соответствующее отношение к козлам, по-честному ловящих воров, вне зависимости на каком этаже общественного здания они их ловят. И ведь ничего не сделаешь с этими навечно включившими дурака людьми – в 90-х годах положение в органах внутренних дел было, как в той песне:
Я согласен, и впредь не платите,
Пусть шатает меня на ходу,
Не давайте жилья, не кормите,
Всё равно я на службу приду.
День получки – нет траурней даты:
Просто нет её в этом году.
Не давайте паёк и зарплату,
Всё равно я на службу приду.
Отдыхать ни за что не поеду –
Это море имел я в виду.
Чай пустой и сухарик к обеду,
Всё равно я на службу приду.
И лечиться мне вовсе не надо –
Могут вылечить вдруг на беду.
Не нужны никакие награды,
Всё равно я на службу приду.
Ничего, что одежда в заплатах.
Я не вру вам, имейте в виду,
Даже если проезд будет платным,
Всё равно я на службу приду.
С бывшими армейцами было слегка попроще. Эти хотя бы помнили значение слова «приказ». Жаль только, что нельзя приказать раскрыть преступление. То есть приказать, конечно, можно, но толку никакого не будет. Раскрытие даже самой банальной неочевидной кражи – это целая технология, которой можно научить исключительно на собственном примере. Правильное преподавание «оперативно-розыскной деятельности» во всяких ВУЗах – всего лишь перечисление конкретных примеров и их систематизация. А пока Евгений Иванович обучал своих бравых бывших армейских офицеров на собственном примере, с ними происходила волшебная метаморфоза. В армии они уже получили навык, как стать «человеком системы», и слегка пообтёршись на новой службе, превращались во вполне себе обычных ментов.
Даже если дела ни в … (совсем плохие)
Даже если начальник – Иуда,
Всё равно я на службу приду.
Я приду, но работать не буду.
И совсем тяжело бы пришлось Евгению Ивановичу, если бы не заполнил он треть вакансий ребятами с гражданки. Это были те самые убогие интеллигентики, по мнению вполне удавшихся ментов, которым воровать научиться было не дано. Каждый в 90-х выбирал, куда бы ему приткнуться, какую стаю выбрать. Несостоявшиеся учителя, инженеры, врачи и даже художники не смогли торговать бананами, не пристроились в нефтегазодобывающую отрасль, не было у них таланта что-нибудь подешевле купить и подороже продать, яркая и красивая, но недолгая жизнь бандитов их не прельстила. Попёрлись они работать в органы внутренних дел. Причём, видишь ли, не нравилось им, когда их называли «ментами», катило им название «опера». А сами-то о системе МВД ничего не знали и ничего в ней не понимали. Не понимали, почему такое огромное количество ненужных служб с непонятными функциями. Не понимали, почему так много бумаг, отчётности и статистики, которые исполнять и двадцати четырёх часов в сутки не хватит. Не понимали, почему на стороне преступников и адвокаты, и прокуратура, и следствие, и дознание, а участковые с ППСниками свято соблюдают нейтралитет, и почему у сотрудников уголовного розыска союзники только оперативные дежурные, да иногда - начальник отдела. В общем, не понимали они, что в системе МВД работают около миллиона человек, и устроена она так, чтобы эти люди, не шибко себя утруждая, доработали до пенсии, слегка поднакопили к ней скромно и в соответствии с занимаемой должностью наворованных денег, переложив собственно работу на таких идиотов-идеалистов, как Евгений Иванович Мошенский. Они были инородным телом, которое система при первой возможности отторгала, и думали, что милиция предназначена для раскрытия преступлений и защиты безопасности и интересов простых граждан. Конечно, такой инфантилизм уже взрослых людей, их оторванность от реальной жизни, готовность работать сутками в ущерб собственному благосостоянию и здоровью ради каких-то смутных идеалов вызывали, мягко говоря, удивление и сомнения во вменяемости. Что с них взять? Одним словом, дураки!
…………………
Среди этих придурков Мошенского особо выделялся Коля Горюнов. Закончил он в своё время Менделеевку, но инженером химиком-технологом со специализацией в области ситаллических материалов стать ему было не суждено. Не то, что ситаллы в России 90-х стали не нужны, стекло-то своё перестали производить, даже пивные бутылки закупали заграницей. Промаявшись года три охранником на копеечной зарплате, явился Николай Семёнович устраиваться на работу в уголовный розыск. И повезло – взяли.
Евгений Иванович, будучи тонким психологом, сразу распознал в Горюнове очередную жертву матерей-одиночек. Таких мальчишек было в родившемся в начале 70-х поколении чуть ли не треть. Воспитывали их мамы с бабушками, а отсутствие мужского воспитания приводило к тому, что родили мальчика, а получалась девочка. И хорошо, если просто девочка, а то случались ещё и тургеневские барышни. Вступал такой мальчик-тургеневская барышня во взрослую жизнь, а никакого представления о реальной жизни не имел. Поэтому во всём постигали его жесточайшие разочарования. И жизненный путь таким ребятам, как правило, определяли чересчур заботливые мамаши. Коля Горюнов, например, понятия не имел, зачем ему химическая технология стекла и ситаллов, и для чего он заканчивал Менделавку. А потом, годкам к двадцати пяти, убедившись, что жизнь – это совершенно не то, к чему их готовили, некоторые из этих «тургеневских барышень» предпринимали судорожные усилия начать жить самостоятельно и стать всё же мужчиной. Получалось далеко не у всех, тем более, что приходились эти попытки на середину и конец 90-х.
Мошенский заметил в Горюнове отчаянную и фанатичную решимость переломить свою жизнь о колено. Из всех ребят, пришедших с гражданки, этот учился азам мастерства оперативника настойчивей других. Работал по четырнадцать часов, лишь бы не упустить ни йоту из того, чему мог его научить Иваныч. И была у него интересная особенность: всё ловил на лету, а в работу вгрызался. Уже в первый месяц усвоил он важный урок своего наставника – настоящий опер работает в одиночку, о промежуточных результатах не болтает и не докладывает, сотрудников привлекает только на реализацию.
Первый самостоятельный результат получился у Горюнова в начале второго месяца работы. В тот день он дежурил. Поздно вечером пришёл заявитель, который заехал на местный «азербудский» сервис с какой-то мелкой поломкой, а пока разговаривал с мастером у него с переднего сидения помыли барсетку с газовым пистолетом, разрешением на него и тринадцатью тоннами бакинских, предназначенных для покупки новой машины. Нормальный опер принял бы заяву, а через три дня вынес бы постановление об отказе за отсутствием события преступления. Но как раз таким фортелям, которые в те времена считались фигурами высшего пилотажа, Иваныч Колю не учил. И Горюнов решил действовать на свой страх и риск. Приехал с потерпевшим в сервис, нашёл бугра и приказал ему построить всех работников. На вопрос: «С какого …?» дал тому короткую очередь под ноги из «Кедра», которыми тогда вооружали оперов на дежурстве. Когда носороги построились, дал уже длинную очередь у них над головами и объяснил, что следующий огонь будет по ним, если на счёт «три» они не выдадут ему крадуна вместе с барсеткой. Опера всегда ходят в гражданском, и бедные азербуды решили, что на их сервис наехал реальный отмороженный бандос. Счёта «три» они ждать не стали и вытолкнули вперёд несчастного носорожика, который протянул Коле барсетку со словами: «И, слушай, возьми, да, толькы не убивай мыне».
На следующее утро начальник отдела, увидев, что у него задержание с поличным по 4 части 158-й (особо тяжкое преступление по размеру материального ущерба, к которому впристёжку шло хищение оружия) вызвал к себе раскрывшего преступления опера. Переговорив с ним минут пять позвонил Мошенскому:
- Всё правильно ты сделал, Жень, когда набрал ребят с гражданки. Собери у меня весь розыск.
Потом он дал указание дежурке подготовить материалы на правомерное списание расхода боеприпасов и минут двадцать объяснял собравшимся сыщикам, как надо работать, приводя в пример Горюнова.
После сходки у начальника Евгений Иванович завёл героя дня к себе в кабинет.
- Больше так никогда не делайте, Николай Семёнович. Результат, конечно, прекрасный. Но надо осознавать, что везение Вам сопутствовало немыслимое. В следующий раз, когда решите отработать по этой схеме, вариантов может быть всего два: либо Вас убьют, либо нарежут минимум пятнашечку.
Колька пригорюнился, он и сам понимал, что так работать нельзя. И через десять дней ему удалось своего учителя и начальника действительно порадовать. Случилось это опять вечером на дежурстве. Чета коммерсантов праздновало новоселье и пригласила к себе три семейные пары таких же барыг. После «чай, кофе, потанцуем» глава семейства обнаружил, что непостижимым образом растворились в воздухе двадцать тысяч долларов, лежавшие у него в шкафу. Горюнов пригнал всех гостей в отдел, посадил их в рассадку, благо камер предварительного заключения было три и начал потихоньку качать. Этот процесс утром застал Евгений Иванович, пожалел парня и вызвал его к себе.
- Ты с ними всю ночь провозился?
- Да, но пока что никто не поплыл.
- Коль, дело бесперспективное. Даже я бы людей просто на фу-фу не смог бы развести. Выгоняй всех, сдавай дежурство и езжай домой отсыпаться. Отказной вынесем.
- Мне же после дежурства, Евгений Иванович, сутки отсыпной положен?
- Да, надо тебе отдохнуть, - тут Мошенский никакого великодушия не проявлял. Естественно, человеку нужно отоспаться, если за дежурство он собрал материалы по разбою, пяти грабежам, восьми кражам авто, четырём квартирным кражам и штук тридцать материалов по всякой мелочёвке (в тот день дежурство у Коли выдалось спокойное).
- Вот я и отдохну, с Вашего позволения, на работе.
- Ну, как знаешь, - ответил Иваныч и покачал головой. – Вот тебе ещё один урок: никогда не расходуй силы зря.
Упрямый Горюнов не послушал учителя. Как он расшатывал подозреваемых, - неизвестно, ясно только, что не подзатыльниками. Времена были прекрасные. Прокурорские закрывали сотрудников розыска по любой мало-мальски обоснованной жалобе только в путь. Небольшие исключения делались только при раскрытии убийств и вооружённых разбоев. В десять часов вечера он принёс Евгению Ивановичу две чистухи от одной из супружеских пар и заявил, что они готовы добровольно выдать похищенные деньги. Вот тут Мошенский посмотрел на ученика с нескрываемым удивлением.
Но окончательно понял начальник криминальной, что в руки ему попал первоклассный человеческий материал, из которого можно слепить настоящего сыщика, когда Колька в одиночку поднял реальный глухарь по групповому вооружённому разбою. И не только поднял, но и сумел запихнуть уголовное дело в суд.
В один прекрасный вечер счастливый обладатель нескольких вино-водочных магазинов объехал на новеньком «Джипе Черокки» четыре свои точки, собрал выручку за неделю и в состоянии полного душевного умиротворения поехал по Ленинградке к себе домой в Химки. Его подрезала «шаха» с областными номерами, из которой выскочило трое молодчиков. Дядю вытащили из джипа и пригрозили ему пистолетом. Но водочный барон был не из пугливых, пистолет не произвёл на него впечатления. Пришлось его слегка отрихтовать, так что малиновый пиджак оказался залит кровью, сорвать с бычьей шеи толстенную золотую цепь с акробатом и отобрать недельную выручку. После этого «шаха» рванула с места и пошла в сторону области.
Дядя с бычьей шеей практически ничего не запомнил, да и был он слегка под шафе. «Шаха» была то ли красная, то ли бордовая, то ли цвета «баклажан», - в темноте не разглядеть. Из номера запомнил только полтинник. Нападавшего разглядел, как следует, только одного, который был у троицы центровой. Но описать его по причинам душевного расстройства и потери веры в людей не смог. Только вспомнил, что дружки называли его Пучеглаз.
- А почему они его Пучеглаз называли? – спросил Горюнов. – У него что, глаза выпученные были?
- Почему выпученные? – удивился дядя в малиновом пиджаке. – Глаза, как глаза, вовсе даже не выпученные.
Коля отвёл Евгения Ивановича в сторону.
- Иваныч! Мне всё ясно!
- Вот Вы даёте стране угля, Николай Семёнович! Мне ничего не ясно, а ему ясно всё. Потрудитесь объяснить.
- Ну, как же! Погонялово «Пучеглаз», а глаза не выпученные. Значит, погонялово от фамилии. А фамилия у него Пучеглазов. Кстати, довольно редкая.
- Определённая логика в Вашем умозаключении есть, но вовсе не стопроцентная. И с чего Вы взяли, что фамилия «Пучеглазов» редкая?
- Короче, Иваныч, разреши: я завтра, не появляясь на разводе, сразу стартую по прилегающим областным районным отделам с запросом на формы номер один на эту фамилию. Помнишь, бычара сказал, что если увидит этого Пучеглаза, сможет опознать?
- Ну, валяйте, мой юный друг, валяйте… Дня-то тебе на твои покатушки по области хватит?
- К обеду буду.
На следующий день в три часа Колька притащил восемь форм номер один на ребят с фамилией «Пучеглазов» с диапазоном возраста от двадцати до двадцати восьми лет. Ни на что, особо, не надеясь, Мошенский вызвал водочного барона для проведения оперативного опознания. Каково же было удивление Евгения Ивановича, когда дядя раздул ноздри, как бык, стартующий в направлении красной тряпки, и, ткнув пальцем, крикнул:
- Так вот же он, сука!
В помощь Горюнову на задержание начальник отрядил двух бывших армейцев, которые инициативой явно не блистали, но ребята были надёжные. Вернулись они, не солоно хлебавши, по месту прописки с родителями Пучеглаз не жил давным-давно. Личность оказалась колоритная. Если бы не развал ментовки, царивший в области, мог бы уже несколько лет назад поехать заготавливать стране спички. Родаков, видать, достал по-настоящему. Во всяком случае, в том, что они реально не знают, где он дохнет, сомнения не возникало.
Пять дней Колька квадратно-гнездовым методом перелопачивал Солнечногорский район. Ему удалось установить хазу, где иногда появлялся Пучеглаз. Там и организовали засаду, которая на третьи сутки дала задержание.
Опознание прошло без сучка, без задоринки. Однако, для доказательной базы одного опознания маловато, тем более что гражданин Пучеглазов стоял в жёсткой стойке. И завели сотрудники следствия свою любимую песню, что дело в суд не уйдёт, что прокуратура не пропустит. А тут ещё, как чёрт из табакерки, нарисовался хорошо и дорого прикинутый адвокат, который привёз с собой двух приятелей злодея и собирался обеспечить ему полное алиби. Мошенский вызвал Горюнова к себе.
- А теперь, милостивый государь, как говорят в фигурном катании, - произвольная программа. Если ты не разобьёшь алиби, через два часа он будет на свободе. Как это делать – думай сам. Только предостерегу – всё в рамках закона.
А надо сказать тебе, уважаемый читатель, что в 90-х вся наша система юриспруденции работала в интересах преступников и против людей, пытавшихся раскрыть преступления. Подставные лжесвидетели, фальсификация доказательной базы, жирное умасливание и запугивание следователей, наконец, использование административного ресурса, если таковой имелся, - вот неполный перечень того, с чем сотрудники оперативных служб сталкивались ежедневно. И в этой ситуации особым высшим пилотажем у оперов считалось умение запугать. Запугать адвокатов, прокурорских, тех же следователей, лжесвидетелей и далее по списку. Причём запугать так, чтобы человек на самом деле отказался от своих поганеньких замыслов и не пошёл никуда жаловаться.
Неизвестно, о чём говорил Горюнов с «приятелями», собиравшимися состряпать Пучеглазу алиби, но после этого разговора они почему-то из отдела убежали, не попрощавшись с адвокатом, который сильно огорчился развитием событий.
Тем не менее, до ареста ещё было далеко, а 91-я – штука ненадёжная. И всю ночь Колька пил водку с начальником следствия своего отдела. Тому, конечно, чего бы не выпить и не закусить хорошо во вполне приличном заведении? Деньги-то есть, развал уголовных дел – штука прибыльная. Что за разговор у них был? Какие аргументы мог привести мальчишка закоренелому взяточнику? А может просто удивил его до невозможности своей настырностью в достижении результата?
Как бы там ни было, на следующее утро начальник следствия дал указание следачке, в производстве которой находилось уголовное дело:
- Значит, так, Ань. Опознание однозначное. Ребята из розыска хорошо поработали. А у отдела тяжёлое положение с особо тяжкими. Поэтому три недели тебе всё доделать и направить в суд.
Бедная Анька аж слезу пустила. Как же так? Она прекрасно знала, как развалить (недорого) уголовное дело с крепкой доказухой, а вот как направить в суд дело с хлипкой, - понятия не имела. Но начальник следствия был непреклонен.
Злые языки, правда, утверждали потом, что потерпевший по первому раскрытому Горюновым преступлению, которому Колька вернул тринадцать тысяч долларов, продал свою старую, но вполне ещё ничего, «шкоду» как раз начальнику следствия, и на пару тысяч зелёных дешевле, чем она стоила.
…………………
С каждым месяцем оперативное мастерство Кольки Горюнова возрастало, и Евгений Иванович не мог нарадоваться талантливым учеником. Задатками лидера Бог его тоже не обидел – он сумел объединить вокруг себя всех ребят, пришедших с гражданки. К ним присоединились некоторые коренные менты и вояки. Уже через год в округе, в который входил отдел Мошенского, все знали – появился очень сильный опер, которого и опером-то называть не правильно, скорее – сыщик. Начальника розыска отдела, капитана Котовича, такое положение дел не вполне устраивало. Был он не семи пядей во лбу, опер очень средненький. Когда его ставили на должность по инициативе начальника отдела, Евгений Иванович был против. Он видел своего зама насквозь, все его задатки мелкого бандита и шкурника. Никакого взаимопонимания между ними в процессе работы не образовалось – слишком разные люди разных поколений. Котович видел в Горюнове прямого конкурента себе и гнобил его и всех примкнувших к нему ребят, не жалея сил. Особенно раздражало его, когда он заваливал Николая выше головы никому ненужной бумажной волокитой, а тот быстро и качественно её расшвыривал и продолжал заниматься живой работой. К счастью, продолжалось это противостояние недолго. В конце 99-го года сотрудники ГУСБ Министерства приняли капитана Котовича с двумя операми за банальный и непрофессионально исполненный вооружённый разбой в отношении китайских коммерсантов. Евгений Иванович получил то ли двенадцатый, то ли пятнадцатый по счёту «неполный ход», на которые он уже давно не обращал никакого внимания. Мошенский совершенно заслуженно считал себя профессионалом. Станет ли он подполковником, или так и останется вечным майором, интересовало его меньше всего.
Зато вопрос, кого ставить на освободившееся место начальника розыска, не стоял. Начальник отдела абсолютно искренне поддержал Евгения Ивановича, и стал Колька Горюнов, два года назад пришедший с гражданки, заместителем Мошенского. Нечасто случается, что и начальником криминальной, и начальником отделения УР в одном отделе работают два профи. Бывает, это приводит к непримиримому противостоянию в подразделении. А Иваныч с Семёнычем работали душа в душу, ни в чём не подставляя друг друга. Результаты не замедлили сказаться. Отдел реально приподнялся по показателям. Начальник ОВД на каждом еженедельном совещании в окружном Управлении чувствовал себя, как король на именинах. Продолжалась вся эта идиллия до конца зимы 2002-го года, когда случилась история, приведшая к вынужденной отставке майора Мошенского.
На территории оперативного обслуживания отдела находился небольшой продуктовый рынок. Ничем он особо не отличался от десятков таких же, раскиданных по Москве. Ряды, палатки и граждане бывших братских республик Закавказья. Участковые облюбовали это место. Здесь можно было без препирательств состряпать протокольную форму по 200-й «Обман и обвес покупателя». Чем не палка? В общем, ничем рыночек не был бы примечателен, если бы не одно но.
Колька Горюнов давно задавал себе вопрос, почему на его территорию стягиваются наркоши со всей Москвы, как мусульмане в Мекку. Последствия этого «хаджа» удручали: 90 % преступлений на территории совершали залётные. И вот, после долгих разведбесед с подопечными, анализа ситуации и наблюдений, ответ был получен. За сутки на маленьком муниципальном рынке уходило только в путь не меньше 20 граммов белого и грамм 5 марафета. Были и привередливые клиенты, которых героин с кокаином не удовлетворял, но и они не уходили обиженными – на этом рынке можно было купить абсолютно всё, от ЛСД до крэка.
Уяснив ситуацию, Горюнов начал делать сбыты (ст. 228-1 УК РФ) и хранения в особо крупных размерах (ст. 228 ч. 4 УК РФ). Каждый день. Без выходных и проходных. Начальник отдела был в восторге. Ещё бы – каждый день гарантированная палка по особо тяжким. Начальник следствия, хоть и взяточник, и пьяница, в глупости ни разу замечен не был. Прокуратура из каждого уголовного дела с лицом, возбуждённого по факту сбыта наркотиков, выделяла висяк в отношении неустановленного лица, ведь сбытчик эту наркоту тоже у кого-то приобрёл. А счастливый обладатель за полцены купленной «шкоды» умудрялся по десять-двенадцать висяков объединять в один. Показатели раскрываемости отдела по тяжким и особо тяжким преступлениям стали опасно приближаться к ста процентам. Начальнику отдела и Мошенскому в окружном Управлении начали прозрачно намекать, что так вести себя неприлично и оскорбительно для других ОВД. В общем, все были довольны, кроме Кольки Горюнова. Незадачливые продавцы наркотиков отъезжали один за другим, но на их место приходили новые грузины, азербайджанцы и армяне. Фестиваль «Наркофест» продолжался, а криминогенная обстановка на территории оперативного обслуживания и не думала улучшаться.
И вот однажды Николай Семёнович выбил «добро» у начальника отдела и провёл на рынке масштабную операцию с привлечением участковых и дознавателей в полном составе. За один день было задокументировано пять фактов сбыта наркотиков, изъято 115 граммов героина, 20 граммов кокаина, полтора килограмма травы и много всякой экзотики, составлено 15 протокольных форм по 200-м и выявлено до ста административных правонарушений. Кроме того, в результате проведения личных досмотров тормознули троих кавказцев с огнестрельными стволами. Деятельность муниципального рынка была официально прекращена.
Бедным руководителям отделов, имевшим несчастье входить в одно окружное Управление с отделом Горюнова, пришлось совсем плохо. Целый месяц руководители основных служб УВД третировали их на совещаниях и обзывали множеством эпитетов, из которых «импотенты» был самый безобидный и цензурный. Через неделю после закрытия рынка волна преступности спала настолько, что опера на дежурстве стали впадать в меланхолию.
Царствие Небесное на земле продолжалось месяц и неожиданно закончилось приездом комиссии из окружной Прокуратуры. Комиссия недвусмысленно дала понять, что приехала не просто так. Для начала выявила необоснованность объединения в одно делопроизводство уголовных дел в отношении неустановленных лиц, выделенных из уголовных дел с лицами по сбытам наркотиков. Потом отменила постановления об отказе в возбуждении уголовного дела по восьми сотням отказных материалов. И только после этого выявила грубые нарушения законности при проведении мероприятий, в результате которых рынок был закрыт. Славные гости из Закавказья торговали уже на следующий день, продуктами питания и прочими товарами народного потребления, ага.
Колька был в прострации. Он готов был заколбасить всех прокурорских вместе с их детьми и членами семей. Евгений Иванович заметил, что его зам находится за гранью нервного срыва и отправил его на неделю в отпуск за свой счёт по семейным обстоятельствам в связи с тяжёлой болезнью любимого кота. А сам поехал к начальнику криминальной милиции округа.
Немолодой уже полковник принадлежал к одному с Мошенским поколению, отношения у них были простые и доверительные. Поэтому Иваныч не сильно удивился, когда услышал:
- Жень, ты уйми дурачка своего. Чем ему было плохо каждый день по особо тяжкой палке делать? Он у тебя мир, что ли, спасает? Твой косяк, между прочим. Надо молодёжь в духе реализма воспитывать.
- Я всё понял, Александр Викторович, но ты мне всё же объясни, почему такой пресс на отдел пошёл?
- А что тут объяснять, ты сам, что ли, не догоняешь? Комиссия к вам откуда приезжала?
- Из окружной Прокуратуры.
- И чего? Объединились простые сотрудники прокуратуры и думают: «А дай-ка мы отдел Евгения Ивановича Мошенского бомбанём!»
- Нет, конечно. Значит, кто-то из руководителей их направил.
- Ты у нас такой дурак по субботам, или как? «Кто-то из руководителей…» Они у тебя в отделе беспредел натворили, и рынок открыли по беспределу. Такие решения может принимать только Прокурор округа.
- Ты уверен, Викторыч, ничего не путаешь?
- Кому Викторыч, а кому – товарищ полковник. Ох, Женя, Женя… Странный ты всё же человек! Вы с твоим Горюновым – два сапога пара. Значит, смотри: чтобы нос никуда не совал, а то любопытной Варваре на базаре нос оторвали, ориентирую на месте. Наш окружной Прокурор с этого рынка кормится. А, учитывая, какие у него завязки в Генеральной Прокуратуре, не Вам, майор Мошенский, с ним бодаться.
Начальник криминальной округа помолчал с минуту и решил подсластить пилюлю. Он по-настоящему ценил Евгения Ивановича, хоть и считал его слегка «того».
- Жень, я могу рассчитывать на твоё благоразумие? Не просто так спрашиваю, о тебе беспокоюсь и переживаю.
- Вы вполне можете рассчитывать на моё благоразумие, Александр Викторович. Спасибо Вам за заботу.
…………………
Двадцать раз назвал себя Мошенский конченным идиотом за то, что пересказал свою беседу с начальником криминальной округа Горюнову. И нечего было оправдываться добрыми намерениями предостеречь Кольку от необдуманных действий с фатальными последствиями. И ведь считал себя Евгений Иванович неплохим психологом, а тут… Да, на всякого мудреца довольно простоты.
Юношеский максимализм вообще вещь страшная. Особенно, если юность слишком запоздалая. Кольке тогда уже тридцатник стукнул. В этом возрасте мужчина уже обязан быть взрослым, понять, что бетонную стену лбом не прошибёшь, и что на танк с голыми руками не ходят. Но трудно требовать такой зрелости и рассудительности от человека, по сути дела, только в 25 лет вступившего во взрослую жизнь и стремящегося доказать самому себе, что он – настоящий мужик.
И Горюнов первый раз схитрил со своим учителем и наставником. Категорически заявил начальнику криминальной: «Всё понял». И попросил ещё недельку отлежаться, чтобы привести себя в порядок.
Когда Николай Семёнович, как ни в чём ни бывало, вышел на работу, в Прокуратуру Москвы поступило несколько материалов на Прокурора их округа. В них говорилось не то что о нарушениях законности и злоупотреблениях, а о тяжких преступлениях, которые совершал Прокурор с использованием должностного положения. Сначала в Московской Прокуратуре просто за голову схватились, не зная, что делать. И пошли советоваться в Генпрокуратуру.
Окружной Прокурор был ярчайшим представителям типажа государственных деятелей, которые вдруг попёрли наверх на рубеже 90-х и 2000-х. Был он чеченцем по национальности. А это значит соображал моментально, за долю секунды, действовал всегда нагло, с нахрапа и наверняка. Был он скрытен и спокоен до чрезвычайности. Редко когда показывал свои эмоции, а уж если показывал, никому мало не казалось. Во время Первой Чеченской он выступал на стороне Федеральных властей, поэтому подвязки у него были не только в Генпрокуратуре, но и на таких этажах власти, что подумать страшно.
И проверка, проведённая под контролем Генеральной Прокуратуры, показала, что ни о каких тяжких преступлениях и злоупотреблениях и речи идти не может. Оговорили злые люди ценного и перспективного руководителя. А если и были где-то допущены нарушения законности, то только самые незначительные и обусловленные высокой загруженностью по службе.
Ответный удар по отделу Мошенского впечатлял. За два месяца прокуратура не подписало ни одной карточки на направление уголовного дела в суд. Ни один арест не был согласован. Проверялся каждый отказной материал. В результате этих проверок четверо оперов было арестовано за фальсификацию. Работа прокурорской комиссии, приехавшей открывать рынок, показалась детским лепетом на зелёной лужайке. Деятельность отдела была полностью парализована. Руководство окружного Управления смотрело на происходящее с явным сочувствием, но связываться с таким «влиятельным кабальеро» побаивалось.
Развязка наступила внезапно, именно в тот день, когда Евгений Иванович стоял и курил у окна, наслаждаясь ранней весной. Утром к начальнику отдела приехал надежда всей российской прокуратуры. Разговор был до неприличия короток. В первые пять минут чех конкретно обозначил, кто здесь хозяин, а кто быдло. Потом обнадёжил окончательно поникшего подполковника:
- Ты работай. Я против тебя лично ничего не имею. Всё у тебя хорошо будет. Мошенского твоего – на хер на пенсию. Чтобы рапорт об уходе был сегодня же.
- А что мне с Горюновым делать? – грустно спросил подполковник, прекрасно понимавший, что без такого первого зама, как Евгений Иванович, и ему работать недолго.
- Тебе с Горюновым ничего не делать. За тебя всё сделают.
После этого Прокурор округа, чувствуя себя полным хозяином положения, неспешно укатил.
…………………
Прокрутив всё это в голове, Мошенский зафиндилил окурок в окно, ещё раз блаженно и радостно потянулся и сел писать рапорт об увольнении из органов внутренних дел в связи с выслугой лет. Умение признать поражение – один из самых ценных уроков, который мы получаем от жизни.
От этого увлекательнейшего занятия его отвлёк стук в дверь. В дверном проёме кабинета показался импозантный мужчина средних лет с очень умным и добрым лицом. Телосложения он был атлетического, видимо, располагал временем, чтобы постоянно поддерживать себя в форме. Новый и дорогой костюм сидел на нём, как влитой. Такой же дорогой и модный галстук подчёркивал хороший вкус владельца. О том, что мужчине уже за 45, можно было догадаться только по серебряным нитям, видневшимся в аккуратно и модно подстриженных волосах. Глаза как бы пронизывали собеседника, и в то же время светились душевностью и теплом.
- Евгений Иванович, ничего, что я к тебе без предварительного звонка?
- Да что Вы, что Вы, Иван Иванович, проходите, присаживайтесь! Вы же знаете, - я Вам всегда рад.
Начальник окружного отдела ФСБ полковник Лозовой вежливо вошёл в кабинет и присел напротив Мошенского. Коллеги Евгения Ивановича по округу никак не могли взять в толк, откуда у того такие тесные и даже несколько панибратские отношения с главой ФСБ округа, очень большой по любым меркам величиной.
А сложилось это взаимное благорасположение полтора года назад после анекдотичного случая, произошедшего в одном из кабаков на территории оперативного обслуживания отдела. Поздно вечером двое местных урок с достойным послужным списком, состоящим, в основном, из разбоев, скрашивали там время за графином водки и обсуждением предстоящей делюги. От этого серьёзного и нетерпящего суеты занятия их отвлекли двое юнцов, усевшихся через два столика от них. Поначалу бандосы старались не обращать на них внимание. Мало ли кто в кабаке отдыхает? Но молодые люди вели себя настолько вызывающе, что, хочешь-не хочешь, пришлось обратить на них внимание. Сначала синие решили, что это краснопёрые мальки, оказавшиеся без присмотра взрослых. От такого вывода пришлось отказаться. Краснопёрый – это всё же воспитание, и так непотребно и похабно они себя никогда не ведут. После того, как один из юнцов в очередной раз больно ущипнул официантку за задницу и отвесил ей скабрезный комплимент, от которого у имевших по паре нормальных ходок корешей завяли уши, блатные решили преподать охеревшей молодёжи урок хороших манер. Слегка отрихтовали их и отобрали реальные волыны, которые висели у тех подмышкой. Братки несколько разошлись и хотели огорчить обнаглевших сосунков до невозможности, но внезапно обнаружили у них конторские ксивы. От такого протрезвеешь. И уркаганы спешно ретировались, прихватив с собой плётки. Через пару часов, окончательно придя в себя, синие решили податься в бега и лечь на дно, пока не стихнет шухер.
На следующее утро в окружном отделе ФСБ был объявлен режим «ЧП». А поскольку не царское это дело, всякую шелупонь искать, начальник отдела полковник Лозовой приехал к Евгению Ивановичу Мошенскому, прихватив с собой двоих героев, хранителей государственной безопасности. После того, как начальнику криминальной, у которого и своих дел было за гланды, стали понятны обстоятельства инцидента и приметы братков, Иван Иванович вежливо попросил его о происшествии молчать, ссор из избы не выносить. И вкрадчиво так, по-доброму, намекнул, что если через три дня табельное оружие не будет лежать у него на столе, Евгений Иванович сильно позавидует судьбе Иова Многострадального.
Что из себя представляет контора наш майор знал прекрасно. А поскольку его отец, воевавший во время Великой Отечественной лётчиком-истребителем, был сбит, попал в плен и потом аж до самого 57-го гнил в лагерях, любил эту организацию с постоянно меняющимися названиями искренней и чистой любовью. Было совершенно ясно, что шутить не стоит. Попросил Мошенский Лозового дать времени побольше, но тот отрезал: «Три дня тебе».
Евгения Ивановича считали достойным человеком не только коллеги, но и люди по ту сторону баррикад. А тут ситуация сложилась так, что Женьке ничего не оставалось, как в тот же день обратиться к одному очень влиятельному в московском преступном мире человеку. Аслан Рашоевич был сильно удивлён таким визитом. Впрочем, нельзя было не отметить, что он относится к этому «мышиному тузу» по-доброму: несколько раз им приходилось пересекаться, и Дед Хасан знал Мошенского, как правильного мента и человека чести.
Выслушав Женьку, Усоян скрипнул зубами и процедил с езидским акцентом:
- У-у, суки, рвал бы…
Надо сказать, что горячая любовь к конторе – немногое, что всегда сближало авторитетов, соблюдающих воровские законы, и ментов, честь имеющих.
Говорил Дед Хасан всегда мало. Вот и Женьке он кинул, как отрезал:
- Иди и не думай ни о чём.
На третий день, когда определённый Лозовым срок истекал, заехал к Евгению Ивановичу человек из дедовой обоймы, передал привет от Аслана Рашоевича и положил на стол два табельных пистолета.
Вот так и установились у полковника Лозового с майором Мошенским «особые» отношения. Дружелюбный Иван Иванович всегда предлагал их всячески развивать. Евгений же Иванович прекрасно понимал, что времена Щёлокова, когда МВД и КГБ конкурировали на равных, остались в далёком прошлом, субординацию понимал и знал своё место.
Лозовой отдышался, как после тяжёлой работы, и начал говорить таким тоном, как болтают старушки-соседки, сидя на лавочке:
- А я сейчас, Евгений Иванович, минут сорок с твоим замом разговаривал, с Горюновым. Ах, чёрт! О чём это я? А, о любви! Слушай, мне тут сорока на хвосте принесла, ты рапорт на пенсию написал? Может, нужна помощь в трудоустройстве на гражданке? Ты так и скажи – чем могу, помогу!
- Да что Вы, Иван Иванович! За предложение, конечно, спасибо. Но я уже наработался. Буду на пенсии сидеть. К тому же, Вы, наверное, слышали, нам её обещают прибавить. Право и не знаю, что с такими деньжищами делать буду…
- Ах, Евгений Иванович, Евгений Иванович! Всё-то у тебя шутки-прибаутки, да подковырки. А я ведь, действительно, могу помочь. Если что, - обращайся. Знаешь, как говорится: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей».
- Ну, это, Иван Иванович, так в серьёзных, солидных и уважаемых организациях говорят. А у нас, в ментовке вонючей, другая пословица: «Не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей одного дружищу, который может дать тыщу». Что-то мы с Вами расшутились. Шутки до добра не доводят. Я так предполагаю, что зашли Вы ко мне, чтобы огласить вердикт по Горюнову, и попросить, чтобы я его Николаю Семёновичу ещё раз продублировал.
Лозовой погрустнел. Ну как же так! Ты к этому менту поганому со всей душой, а он добра не ценит. Умная и добрая улыбка незаметно сошла с лица Ивана Ивановича.
- Конкретный ты человек, Евгений Иванович. Ну что ж, давай говорить конкретно. Первое. Ученик твой должен по гроб жизни Богу молиться, что для него всё так хорошо заканчивается. Отчасти, благодаря мне, между прочим.
Мошенский без всякой иронии кивнул головой, что можно было однозначно назвать поклоном. Лозовой продолжал:
- Второе. Если он после всего этого и дальше хочет служить в милиции, - никто ему не препятствует. Только не в Москве. Об уголовном розыске пускай забудет. О руководящих должностях – тоже. Оптимальный вариант для него – сельский участковый где-нибудь в глуши. Для решения вопроса с переводом у него две недели с сегодняшнего дня. На службе может не появляться, он здесь больше не нужен.
- А компот? – вкрадчиво спросил Мошенский.
- Что «компот»?
- Ну, как же? Раз было первое и второе, должно быть и третье. Вот я и спрашиваю: «А компот?»
- Ты совершенно прав. Третье. Если он вздумает дальше бодаться, а он у тебя бодливый козлик, для начала опера, арестованные за допущенную при проведении проверки по материалам фальсификацию, дадут показания, что делали это под его давлением, чтобы улучшить дутые результаты оперативно-розыскной деятельности. И пойдёт он по этапу паровозиком. А, как ты знаешь, это пятерик. Причём крепенький такой пятерик, уверенный. Всё ясно? Вопросы имеются?
Лозовой всем видом дал понять, что собирается уйти.
- Всё ясно, Иван Иванович. Вопросов не имеется. Но не убегайте так сразу. Я Вам кое-что хочу сказать на прощание.
Начальник ФСБ сел обратно:
- Ну? Слушаю тебя.
- Ах, Иван Иванович! Хочу признаться Вам честно. Как же я всегда Вам завидовал! Какая же у Вас служба замечательная! Крышуешь ли ты торговлю наркотиками, многоподъездные высотки ли в Москве взрываются, всё равно – ты герой и молодец. И всегда действуешь исключительно в интересах родного государства.
Полковник аж опешил.
- Жень, я всегда знал, что ты с прибабахом. Но сегодня хочу спросить у тебя конкретно: ты совсем дурак? Ты хоть представляешь, что было бы, если бы твой прогон про взрывы в Москве услышал не я, а другой человек на моём месте?
- А что я такого сказал, Иван Иванович? Я же не говорил, кто имеет отношение к взрывам в Москве, я всего лишь сказал, что многоподъездные высотки взрывались. К тому же, что с меня взять? Я пенсионер уже.
Мошенский встал и с очень серьёзным лицом поклонился Лозовому в пояс.
- И спасибо Вам, отец родной, что столько лет терпели меня, старого дурака.
…………………
Навсегда запомнил Колька Горюнов последний урок, преподанный ему учителем.
- Если хочешь жить, сынок, научись проигрывать. На этом свете выигравших не бывает.
Ну, сельским участковым, так сельским участковым. В глушь, так в глушь. Семьи у капитана Горюнова не было. Попробуй, обзаведись семьёй при такой работе. А всё, что происходило в Москве, давно вызывало в нём не то, что отвращение, - рвоту. С выбором глуши тоже проблем не возникало. Бабка у Кольки родилась и выросла в городке Кольчугино Владимирской области.
Начальник Кольчугинского районного ОВД был удивлён и озадачен не столько тем, что приехал к нему начальник отделения уголовного розыска одного из московских отделов устраиваться на работу участковым в село, сколько видом самого капитана. Шёл Горюнову тридцать первый год, а лицо - совсем мальчишечье. Ещё ярче это замечалось на фоне немыслимой худобы, как будто капитана только что выпустили из Освенцима. Несколько инфантильная внешность резко контрастировала с полностью поседевшими волосами. Старенький подполковник даже подумал сперва, не альбинос ли он.
- Ты, мил человек, за дурака-то меня не держи. Не бывает такого, чтобы человек в тридцать лет в Москве начальник розыска, а потом думает: «А дай-ка я на селе участковым поработаю, отдохну от суеты». Возьму тебя к себе, а через месяц приедут орлики с постановлением об аресте, - и нету капитана Горюнова. А меня - пинком под зад на пенсию. Поэтому или давай, рассказывай, что ты накосячил, или разговор окончен.
- Да долго рассказывать, товарищ подполковник.
- А я никуда не тороплюсь. У нас тут не то, что в вашей Москве хвалёной, никто никуда не торопится.
«А что я, собственно, теряю?» - подумал Колька и начал рассказывать свою историю, как тюремный рОман.
Кольчугинский начальник оказался мужиком сердобольным, слушал с раскрытым ртом, подохивал и подахивал. Когда капитан закончил, задал только два вопроса:
- А ты не врёшь? Точно тебя просто так отпускают, а не посадят и не вальнут?
Пришлось Горюнову подробно освещать роль полковника Лозового в этом деле.
- Есть у меня, Николай Семёнович, для тебя участок. Только вопрос: ты у нас, случайно, не из пугливых? А ну-ка, сядь на место обратно! Ишь, обидчивый какой выискался!
Подполковник позвонил по мобиле и вызвал к себе начальника участковых отдела. Через несколько минут к нему явился старший лейтенант Матвиенко. Да, да, тот самый Матвиенко, который через двадцать лет стал майором, похожим на отожравшегося кровожадного бегемота. А тогда это был худощавый парнишечка, того же возраста, что и Горюнов, у которого на лице большими буквами было написано: «Всегда готов, как пионер».
- Вот, Матвиенко, нашёл я тебе участкового во Флорищи. Знакомься, капитан Горюнов Николай Семёнович, начальник отделения уголовного розыска N-ского ОВД города Москвы. Да не смотри ты на него волком-то. Не конкурент он тебе. В начальники, мягко говоря, не рвётся. Горюнов - самое то, что тебе нужно на том участке. Парень через такое прошёл, что тебе никогда и не приснится. После такого ему никакой Благовещенский погост не страшен. И вот ещё что. Ты у него не выпытывай, что это он к нам участковым переводится. Я знаю почему. Этого достаточно.
Вот так и стал капитан Горюнов участковым Флорищенского сельского поселения.