ПРОКЛЯТЬЕ СТАРОЙ КОКОРИХИ
Часть 10
Осмотр вызревающей пшеницы и ржи, начать решили с дальних полей. Каждый из руководителей, объезжали колхозные угодья, уже не по одному разу.
Но все вместе, этим летом, они здесь были впервые.
-«Нет, вы только посмотрите, - захлебываясь встречным потоком воздуха, кричал Алтунин, - Хлебушек, как на заказ. Даже на не богатых землях, зерно налилось отменно».
Мотоцикл остановился в небольшой низинке, где не так давно, лежала невидимая граница с землями поселка Комаровка.
Поселка давно уж не было и небогатые земли его, отошли Ивнякам. Места здесь, большей частью, были низкими. Почва содержала много глины. Но, удобренная и обихоженная заботливыми руками людей, отблагодарила их, сравнительно не плохим урожаем.
У подножья засеянного рожью склона, тянулся длинный овраг. Жители многих окрестных деревень, брали здесь глину для личных нужд.
Глина здесь была отменная. Годилась она и для строительных работ, и для гончарных. Ко всему приспособленные крестьяне, с помощью самодельных форм, лепили из нее кирпич. Обжигали у себя в «каменках», сложенных во дворах.
Печи, выложенные из такого кирпича, стояли в их домах, десятилетиями.
Алексей давно уже вынашивал в себе, далеко идущие планы, связанные с этими богатствами.
«Вот бы, заводик не большой, по обжигу кирпича, нам наладить. И колхозу лишняя прибыль, и молодым специалистам работа готовая была бы. Кирпич свой, ивняковский, можно было бы продавать в другие районы. Везде, куда ни глянь, новостройки поднимаются. А кирпич не достанешь. И это, при наших то, глинах. Осмотрюсь, обживусь и возьмусь за это дело».
-«Смотрите, Демьян Федорович, - взволнованно воскликнула Василиса, указывая рукой в сторону оврага.
Проследив взглядом за ее рукой, Алтунин нахмурился. Не далеко, у противоположного края глиняного карьера, стоял незнакомый грузовик.
Несколько человек копошились рядом. Похоже было, что они прибыли сюда за глиной.
-«Машина, по моему, районная,- недовольно пробурчал Алтунин. – Мало того, что поля топчут, так еще и нашу глину растаскивают почем зря».
Алексей, кивнув Алтунину, направился к «халявщикам». Следом за ним двинулись остальные.
Подойдя ближе, Долгов , приняв соответствующее, официальное выражение лица, громко поздоровался.
Двое крепких мужчин, выбрасывающие лопатами глину, на поверхность оврага, прекратили свое занятие.
Двое других, перекидывающие добычу в кузов полуторки, остановились тоже.
--«Кто такие будете, товарищи? – Алексей уперся взглядом в того, что стоял ближе к ним. Алтунин с Василисой, осматривались кругом, определяя масштабы ущерба, нанесенные ржаному полю. Увидев след от грузовика, идущий прямо через поле, Алтунин разозлился.
-«Вы что творите, разбойники? Да я вас под суд отдам. В войну, люди каждому колоску кланялись. А вы машиной по хлебу….»- Председатель колхоза, заикаясь от возмущения, двинулся на «разбойников», сжав кулаки.
-«Как вам не стыдно, - подала голос Василиса, - мало того, что чужое добро растаскиваете, еще и гадите. Это же преступление, хлеба портить. Наши, сельские, только после уборочной за глиной ездят».
«Документы предъявите!» - повысил голос Алексей. Сложившаяся ситуация, нравилась ему все меньше. Порча посевов, по существующим в то время, законам, попадала в разряд достаточно серьезных преступлений.
-« Глина не ваша. Она общая. На Районной земле. И мы имеем право ее брать», - огрызнулся один из работников. Второй нарушитель добавил более миролюбиво.
-«Ну чего взъерепенились, товарищи. Дороги наезженной к карьеру нет. А у нас заказ срочный. Не стоит вам вмешиваться в дела районного начальства. Не для себя берем глину. Высокое начальство приказало. А рожь поднимется. Ничего ей не станется».
Алексей попробовал добиться данных «высокого начальства», но рабочие лишь отмалчивались, угрюмо переглядываясь меж собой.
« Ставлю вас в известность, что сообщу о вашем проступке в надлежащие органы. Ни начальству, ни простому колхознику, не дано права топтать колос. А вы целую дорогу тут наездили», - Алексей вынул из кармашка пиджака неразлучный блокнот и записал в него номер полуторки.
Хмурые, в испорченном настроении, они вернулись к мотоциклу.
Алексею не давала покоя какая-то ускользающая мысль. Где-то, он уже встречал эту полуторку. Машин в районном поселке, было не так уж много. И Алексей старался вспомнить хозяев этой полуторки.
Возвращаясь назад, Алексей остановил мотоцикл неподалеку от скошенного луга, упирающегося дальним краем в березовый колок. На опушке березового леска, белела полоска не скошенных цветов.
- «Веселее, товарищи. Не вешать голов! С этими дельцами от «районного начальства», я обязательно разберусь! Не стоит из-за них, нам день себе портить. Посмотрите, Василиса Кузминишна, красота – то, какая!»
Алексей встал с водительского места и подал руку девушке.
-«Ну, полно вам хмуриться. Очень неприятная история. Естественно, этого так оставлять нельзя. Обязательно разберемся. Накажем виновных и прекратим разбой. А сейчас, улыбнитесь, товарищ агроном. Составьте мне компанию. Что-то захотелось, как в детстве, цветов нарвать».
Алексей , пытаясь сохранить видимость официальных отношений с Василисой, в глазах Алтунина, неумело переигрывал. Слова его, никак не вязались с влюбленными и восхищенными взглядами, которыми он одаривал девушку.
Алтунин, с пониманием усмехнулся и отвел глаза, чтобы не видеть смущения своего агронома.
Молодые люди, оживленно переговариваясь, двинулись через скошенный луг, к опушке березового леска.
Демьян Федорович, сидя в седле мотоцикла, вновь впал в невеселые раздумья.
«Эх, молодость! Все ни почем. Алексей, горячая головушка, как бы дров не наломал. Грузовик – то, из Райкомовского гаража. Скорее всего, кто-то из начальства для себя старается. А если, даже не для себя. Плетью обуха не перешибешь. Как ездили по полям, так и будут. Если какой колхозник корову недоглядит, в хлеба допустит, то и посадить могут бедолагу. А начальству из Райкома, все с рук сойдет. Перекрывают глотки честным коммунистам.
Таких, как наш Долгов, к сожалению, все меньше становится. Так, глядишь, вместо коммунизма, назад к барам придем.
На фронте все ясно было. Там враг, здесь – друг. А в мирное время, чем выше шишка, тем больше ей позволено. И не сопнешь, за «здорово живешь». До Бога высоко, до товарища Сталина, далеко. Не в силах он один во все вникнуть. И так страну тянет изо всех сил. Города поднимаются, заводы строятся. А на местах нечистоплотные руководители сидят, лишь на себя одеяло тянут. А еще коммунисты. Тьфу». - Алтунин в сердцах сплюнул .
От невеселых мыслей, его оторвал звонкий, девичий смех. Вскинув голову, Алтунин посмотрел в сторону молодых людей. О чем-то весело переговариваясь, с букетами ромашек, они возвращались к мотоциклу.
-«Счастливые», - снова кольнула легкая зависть. Перед глазами, уже в который раз, как наваждение, промелькнул образ черноглазой казашки.
«Держите, Демьян Федорович. Жене подарите», - счастливо улыбаясь, Долгов протянул Алтунину букет крупных ромашек.
-«Я не мальчишка, чтобы цветочки дарить. У жены моей, трое внуков растет. А я ей цветочки преподнесу. Засмеют домашние», - Алтунин осекся, поймав два удивленных, и кажется, осуждающих взгляда.
Поняв, что сказал сейчас откровенную глупость, неловко взял цветы.
-«Отец маме постоянно ромашки с поля привозит. И Ваня, Оксанке тоже, - отводя глаза, тихо пробормотала Василиса, устраиваясь в коляске мотоцикла.
-«Ну хватит. Напали на старика, - смущенно отмахнулся Алтуни. - Передам я Валентине ваши цветы. Да боюсь, что она козе их скормит».
-«А вы Валентине Семеновне не наши цветы передайте, а свои. Будто вы их, специально для нее собирали. Тогда ваша коза, точно голодной спать ляжет».
Одарив Василису влюбленным взглядом, Алексей занял свое водительское место. Мотоцикл вновь помчался по полю и встречный ветер загудел в ушах его седоков.
Не останавливаясь у конторы, Долгов подъехал к простому дому Алтунина, ни чем не отличающемуся от жилья простых колхозников.
Демьян Федорович, неловко пряча цветы под полу пиджака, поспешно отворил ворота. Прежде чем скрыться за оградой дома, он быстро осмотрел улицу, словно, только что, совершил что-то предосудительное.
-«Выкинет ромашки где-нибудь за углом», - с сожалением констатировала девушка.
-«Как можно стыдиться простого порыва. Подарить жене цветы. Оказать ей заслуженное внимание, подарив хоть маленькую, но радость!» - удивился Алексей.
-«Мужики у нас хорошие, Лёша. Бывают, конечно те, кто жен обижает. Но, в основном, заботливые. Но не привык сельский мужик к открытым изъявлением чувств. Многие папу чудаком считают за то, что он всякий раз, когда с полей возвращается, маме цветы дарит.
Ты бы видел, как она всякий раз, радуется, будто на первое свидание сходила. Я наверное, любви у родителей научилась», - густо покраснев, Василиса посмотрела в глаза Алексея долгим и нежным взглядом.
«Васенка, не рви душу. А не то, прямо тут, на глазах всего села, целовать тебя начну», - Алексей завел мотоцикл и отвез девушку к воротам ее дома.
-«Я буду ждать тебя у тополя»,- шепнул он ей, заглушив мотор.
Но Васена, решительно покачала головой. Быстро окинув взглядом окна дома, так же шепотом ответила:. «Нет, любый, мой. Выспись сегодня. У нас с тобой, завтра день слишком ответственный. И не спорь. Я не выйду».
Не оставляя Алексею время на возражения, Василиса, прихватив ромашки скрылась за воротами дома.
Алтунин, войдя в ограду своего дома, как и предполагала Василиса, огляделся в поисках укромного местечка, куда можно было засунуть цветы, подальше от глаз жены.
-«Рано чего так, Демьян?, - раздалось почти над ухом. Вздрогнув, от неожиданности, он торопливо убрал руку с ромашками за спину. Валентина стояла у открытого уличного погреба с откинутой крышкой . - Я щи не доварила. Стиркой занималась. Ближе к вечеру тебя ждала».
-«Погреб не просох еще?» – спросил Алтунин первое, что пришло на ум.
-«Полмесяца еще до картошки. Просохнет». – Прикрыв глаза от солнца козырьком ладони, жена подозрительно спросила, подойдя к мужу,- Ты чего такой? Аль выпил? Чего за спиной прячешь?»
-«Вот, тебе», - решительно сунув в руки жене букет, Алтунин вошел в дом.
-«Точно, козе скормит. Старый дурак. Надо было веник этот, незаметно бросить по дороге. А то прямо не по себе», - корил себя Алтунин. Ему действительно, от чего-то, было не по себе. Валентина все не шла в дом и Демьян Федорович, не выдержав , вышел во двор.
Жены нигде не было.
«Валентина Семеновна, - позвал он. Прислушался и не получив ответа, снова негромко крикнул,, -Валя!». Алтунин заглянул в сарай и убедившись, что Валентины там нет, нагнулся над открытым погребом. Но и там ее не было. Догадавшись, что жена может быть в бане, где занималась стиркой, отправился туда. Странным показалось то, что Валентина не отвечает на его оклик.
Она действительно сидела в бане, отвернувшись от него в сторону.. «Чего не отвечаешь?» – спросил он, стоя в проеме двери и затеняя и без того слабое освещение баньки.
Валентина молчала и Демьян Федорович, забеспокоился,
- «Ты чего это, а?» – и тут же осекся, расслышав всхлип, словно жена изо всех сил, сдерживала рыдания.
-«Ты чего это, мать. Что случилось?»
Не отвечая, Валентина вскочив с места, быстро протиснулась мимо него и скрылась из глаз. Алтунин успел только рассмотреть, что жена крепко прижимала к груди его букет.
Обернувшись ей вслед, Демьян Федорович успел заметить, как Валентина завернула за угол баньки. Там он, помнится, по просьбе жены, сколотил скамеечку. На неё Валентина ставила корыто, для летней стирки.
«Да что это с ней, сегодня? – Алтунин , отчего-то, робко подошел к сидящей жене. Она, все так же, судорожно прижимая к груди ромашки, торопливо отвернула в сторону, покрасневшее от слез лицо.
Демьян Федорович присев рядом, помолчал, не зная, что сказать. –«Валь, ты того… Не плачь. Хочешь, я тебе каждый день буду цветы приносить?»
Он тут же вскочил с места, испуганный последовавшей реакции жены. Валентина зарыдала, не в силах справиться с собой.
Она утирала льющиеся слезы многострадальными ромашками, пытаясь что-то выговорить.
-«Ну, ты, как маленькая.- Алтунин уже начинал злиться, досадуя на себя, Алексея с Василисой с их ромашками. – Чего ревешь -то?»
Валентина, с трудом справляясь с новыми приступами слез, опустив голову, негромко заговорила.- « Ты бы мне эти цветы, лет на 20 раньше принес. Я бы, наверное, приняла их с радостью. Но, пожалуй, без слез. А если бы и заплакала, то от счастья. Все мы с тобой перенесли. И холод, и голод выстояли. Сына потеряли. Двоих других вырастили. Внуков дождались. Только я , так и не дождалась от тебя, тех слов, что в первые годы ждала больше всего на свете. Ты пару раз произносил во сне те слова. Только не мне они предназначались.. И не мое там было имя.
Не любил ты меня никогда, Дёмушка. И моя любовь умерла, так и не распустившись ладом. Поздние они, твои ромашки. Но, что-то, очень уж душу тронули. Наверное, моя любовь, не совсем умерла.
Прости, Дёма, если что не так» - Валентина встала и тихонько ушла, так и не выпустив из рук помятого букета.
Алтунин долго сидел на старой, щербатой от времени лавке.
-«Вот тебе и Валя тихоня. Но я то, каков дурак! Жил столько лет рядом с хорошей женщиной и не замечал, как она страдает. Айгушу, видимо, когда-то, во снах поминал?
Каково родной жене такое слышать было?»
С запоздалым раскаянием, Алтунин вдруг вспомнил их с Валентиной свадьбу. Какой тогда веселой и смешливой была его жена! И как потом, день ото дня, она становилась все молчаливее и угрюмее.
Безжалостная память, услужливо подсовывала ему эпизод за эпизодом из его прошлой, семейной жизни.
Но ярче всего он вспомнил, как пару лет спустя, после рождения первого ребенка, он ввалился в дом в состоянии легкого «подпития».
Всем колхозом отмечали мужики какой-то большой праздник.
Жена председателя колхоза, стояла у темного окна, глядясь в него, как в зеркало. (Зеркала были слишком редкой и дорогой роскошью для простых крестьян).
На Валентине был черный, плюшевый жакет, мечта сельских модниц того времени.
На голове её красовался яркий кашемировый платок с немыслимо желтыми цветами. Повернув к мужу сияющее от радости лицо, жена воскликнула «Дёмушка, смотри, какой плат я раздобыла. А жакетка какая! И всего, за две овечьи шкуры и мешок картохи» - глаза её смеялись.
Шесть бараньих шкур, приготовленных Алтуниным для сдачи государству, по программе «Продналога», ждали своего часа в сенях.
Не помня себя, он заорал на жену, обзывая ее саботажницей и вредительницей .
Орал, не в силах остановиться даже тогда, когда изумленные глаза Валентины наполнились слезами обиды и разочарования.
Она покорно стянула с себя дефицитный платок и быстро вышла из дома. Вернувшись через час без платка и жакета, молча швырнула на пол две бараньих шкуры .Так же молча взяла из люльки сына и ушла ночевать на сеновал.
И хотя, на сердце Алтунина было неуютно, большого раскаяния он не испытал. В то время, его только что выдвинули на должность руководителя вновь образованного колхоза.
И честь коммуниста и председателя, были для него куда важнее каких-то обид жены. А честь его, как он считал, обязательно пострадала бы, не сдай он «натурпродукта», больше всех остальных колхозников.
Присмотревшись позже к шкурам, он понял, что они не от его овец.
Выходит, Валентина поменяла свои наряды на шкуры, у кого-то из соседей.
«Вот осел! - Упрекнул себя Алтунин. - Ну сдал бы, вместо кож картошки побольше. Подумаешь, какому ни будь, комиссару на куртку бы, не хватило.
Зато, рабочий , лишнюю тарелку супа съесть смог бы».
«Иди, Демьян, щи хлебать, пока горячие, - спокойный, будничный голос Валентины, вывел председателя из воспоминаний.
Она, появившись из-за угла баньки, стояла перед ним, знакомая и изученная до последней родинки, но в то же время, словно какая-то другая.
Выгоревший на солнце, ситцевый платок, оттенял загорелое лицо жены, делая его еще темнее. Русая коса, слегка тронутая сединой, выскользнув из-под платка, упала на плечо. Аккуратно заштопанная, серая юбка, примелькавшаяся блузка в мелкий цветочек.
–«Интересно, у нее что-нибудь, кроме этой юбки есть или нет? Я уж лет 10 её в одном наряде вижу. Она же еще далеко не старая».
Алтунин вдруг вспомнил, что ни разу, за всю их совместную жизнь, не подарил жене ничего. Ни на дни рождения, ни к какому-то другому празднику. Все заработанное , нес в дом. Но чтобы вот так, по поводу или без повода, самому, по собственной инициативе, купить Валентине хотя бы ситцевый платок, такого не было.
До войны, когда жизнь была немного легче, она сама «доставала» нужные вещи, выменивая их у заезжих «заготовителей» и старьевщиков, на домашние запасы продуктов, скотские шкуры, на полевую ягоду и грибы.
Валентина сама, без его помощи и участия, одевала детей, себя и его тоже.
Сам он, слишком много времени отдавал своим общественным работам и партийным нагрузкам.
И вот сейчас, глядя на Валентину, Алтунин впервые в жизни, усомнился в правильности той линии социального поведения, которую выбрал для себя сам.
«Все для партии, все для народа!» -
Но ведь, жена никогда и ни о чем его не просила. Хотя, за долгие годы председательства, он мог бы и дом получше поставить, и в дом что-то принести. И никто бы его не осудил.
Но, даже сено с полей, дрова из леса, он завозил для своих нужд, в последнюю очередь. Со вспашкой своего огорода, тоже тянул до последнего, уступая лошадей рядовым колхозникам.
«Щи, говорю, хлебать иди», - прервала его раздумья жена.
«Кто бы меня еще выдержал, кроме Вали моей» - Демьян Федорович, с благодарностью кивнув жене, отправился в дом «хлебать щи».
На обычно «голом» кухонном столе, сияла новая клеенка, распространяя по дому специфический запах. Эту клеенку, жена доставала из заветного сундука, только по большим праздникам.
В центре стола, стояла глиняная кринка с букетом полевых ромашек. А рядом скромно притулилась строго хранимая женой «заначка» , початая бутылка «Московской».
Что-то горячо повернулась в груди Алтунина. – «Отпустить прошлое давно уже пора. Настоящим жить. Родная жена, за букет дармовых ромашек, праздник мне устроила. Прости Айгуля. И прощай. Если тебе доли не дал, то жену совсем не потерять бы».
Алтунин потер ладони и подсаживаясь к столу миролюбиво и виновато пробасил -
-«Садись рядом, Валюша. Давай по стопочке, за наше с тобой, хорошее. Его у нас было больше, чем плохого. И прости ты меня, дурака старого».
А через день, вся Советская страна, отмечала начало нового учебного года. В Ивняках в этот день, погода выдалась ясная и теплая, как на заказ.
С раннего утра, на столбе, рядом с сельским клубом, ожил радио динамик.
Поначалу он хрипел и скрипел, словно артист, прочищающий горло, перед выходом на сцену. Но звук вскоре, сделался почти нормальным. И из динамика полились советские, патриотические песни, поднимая и без того, праздничное настроение работников села.
К школе потянулась цепочка детей и взрослых. Шли и старики, и родители детей, и одинокие люди. Дети, вырывая ручонки из материнских ладоней, сбившись в кучку, бежали впереди, пока еще реденькой группы взрослых.
Чуть позже, справившись с работой, к школе подтянулись доярки, поярки и другие работники скотного двора.
Родители постарались одеть своих чад, в этот день, во все лучшее.
Но мало кто из детей, был одет в настоящую форменную одежду. Большей частью, мальчишки щеголяли в отцовских, довоенных костюмах и сорочках, перешитых их матерями.
Почти все девочки были одеты в простые юбки на резинке и разноцветные блузки с длинными рукавами.
Но на каждом, даже на первоклашках, горели кумачом одинаковые, пионерские галстуки.
Оксана Лозовая, по поручению своего мужа, комсорга села, постаралась на славу. Несколько дней в свободные минутки, она строчила на своем «Зингере», подшивая края красных, коленкоровых треугольников. Ткань, специально для этого случая, на общее, благое дело, пожертвовала одна из старых вдов.
Когда-то несколько метров алого коленкора, ей привезла из города дочь. Хозяйка ткани, собиралась пошить наволочки для подушек своим сыновьям. Но сыны ее погибли на фронте. Ткань осталась, как горькое напоминание матери о погибших детях.
Стоя в толпе односельчан, старая женщина тихо плакала, вспоминая своих мальчиков, и улыбалась сквозь слезы, глядя на резвящихся сельских ребятишек.
На крыльцо школы один за другим, взошли учителя. Их было пятеро. Две местные, не молодые учительницы, обремененные семьями и домашним хозяйством. И трое из молодых специалистов.
Из дверей школы, выбежала проворная девчушка. В руке, она держала школьный, медный звонок. Он отслужил верой и правдой не одному поколению учеников. Единственный мужчина, из числа учителей, подхватив ребенка на руки, поднял высоко над толпой людей.
Над притихшим селом поплыл до боли знакомый, мелодичный звон.
Никого не надо было призывать к молчанию или вниманию. Люди, затаив дыхание, впитывали в себя каждое слово тех, кто, поднимаясь на крыльцо, говорил напутственные слова их детям.
Председатель Сельского Совета , председатель колхоза, агроном, комсорг, учителя и простые колхозники. Все, кто захотел высказать свои мысли и пожелания, сменяя друг друга, поднимались на высокое крыльцо новой школы и говорили, поздравляя не только учеников, но и все село с новым учебным годом.
А потом, их сменили местные артисты из сельской самодеятельности. Праздник начала учебного года и единения людей труда, закончился далеко за полдень.
Вечером, в здании конторы, собрался весь добровольный «актив» села, как они себя называли.
Два председателя, агроном, комсорг Иван Лозовой. Пришли туда же, новые учителя. Супруги Морозовы Иван Григорьевич и Александра Сергеевна. И их младшая коллега Галина Николаевна. Учетчица Татьяна Кокорина, пребывавшая на восьмом месяце беременности, от собрания «актива», отказалась.
Алтунин, в этот день, всем кто его знал, показался, не привычно мягким и не многословным.
Перезнакомившись с новыми учителями, он предложил Алексею самому провести собрание «актива». Сам, присев на свободный стул, подальше от молодых, задумался о чем-то своем.
Все семеро человек, находящихся в конторе, порядком устали в этот не простой день. Особенно досталось учителям. Супруги Морозовы, надеявшиеся, что будут работать по своей узкой специальности, глубоко ошиблись. И муж, и жена, имели дипломы учителей родного языка и литературы. Вместо этого, им пришлось вести все уроки у детей старших классов.
К счастью для неопытных учителей практикантов, всех классов, от пятого до седьмого, было только по одному.
Галина Николаевна и две учительницы из местных, разделили меж собой, младшие классы.
Но, не смотря на усталость, молодые люди , дружно включились в обсуждение дальнейших планов, связанных с обучением детей.
Пережившие военное время, подросшие сельские дети, потянулись к знаниям всей душой. Учеников оказалось, куда больше, чем первоначально предполагал Алексей.
Прослышав о новой школе в Ивняках, многие родители из близлежащих сел, привезли сюда своих детей. Не только тех, кто не мог учиться дома, из-за отсутствия школ для старшеклассников. Но и многие дети из начальных классов «переселились» в школу Ивняков.
Родители быстро договорились с местным населением и определили своих ребят на квартиры.
Не смотря, на не очень сытое время, мало находилось тех, кто не взял бы в свой дом одного, а то и двоих ребят.
Видимо, время было другое, нежели сейчас. Другими были люди, их воспитание и мировоззрение. Помочь своим землякам, посодействовать в благом желании выучить своих детишек, колхозники считали обыденным делом.
Кроме того, не малую роль сыграли обещанные, дополнительные трудодни для тех, кто брал ребят на постой.
И родители этих детишек, по мере возможностей, рассчитывались с хозяевами все теми же «натур. продуктами».
Работы и забот «активу» села, прибавилось не мало.
Алексей понимал, что нагрузку, связанную со школой и школьниками, с ним разделят многие. Но нести ответственность, перед Районным начальством за благополучие детей, будет только он.
Долгов уже столкнулся с непониманием в «верхах».
Никто из Районного начальства, не захотел брать на себя ответственность и не дали Долгову «добро», на открытие интерната для школьников в Ивняках.
Но сегодня, сидя во главе стола, Алексей слушал своих товарищей. Наблюдая за их реакцией, чувствуя их настоящую заинтересованность и участие в делах школы и села, он гордился тем, что является членом дружного коллектива сельчан. .