Картинка 90-х
На мосту, что перекинут через Среднюю Невку на Елагин остров, стоит молодая расписная девица в русском старинном ярморочном наряде и с деревянным подносом на ремне, перекинутым за голову. На подносе хаотично разбросаны карамельные петушки, леденцы, конфеты «Мишка на Севере», шоколадки в виде медальонов, сахарные палочки с витой серпантинной лентой, шоколадные деды-морозы и ещё какие-то сладости детям для радости.
При приближении очередной волны идущих в ЦПКиО* людей, обременённых малыми детьми и не малыми проблемами, как выжить завтра, народная красавица заранее выходила на середину моста и начинала петь пронзительным голосом:
Ой, полным полна моя коробочка
Леденцов подарочков!
Пожалейте люди добрые
Плечи юной дамочки.
Лицо её румянило лёгким морозцем. И была она собою хороша. Её напарник, стоявший немного в стороне, залихватски-удалой парень в высоких яловых сапогах не по размеру, на тулове – старая вытертая распахнутая студенческая дореволюционная шинель, под ней – тёплая клетчатая рубаха на ватине, на голове высокий овечий грешневик. Со своего лотка он продавал надувные шарики, заполненные гелием, хлопушки, раскидаи и сахарную вату. Притопывая своими разношенными сапогами, он пел другую песню:
Подходите мои милые,
Стрельну из хлопушечки:
Здесь подарков изобилие –
Покупай игрушечки.
Люди, идущие в Центральный парк культуры и отдыха им. Кирова, кто сам по себе, кто в компании, кто с детьми, а кто и с дамами, обходили поющих стороной, делая вид, что их вовсе не замечают. Девочка лет семи-восьми, выждав, когда продавцы остановятся в своём задорном пении, плачущим голосом прорезала образовавшуюся паузу:
– Папа! Купи ме ваты! Хочу вату!
– Ирочка, – осадил её папа, – от этой ваты ты заработаешь себе сахарный диабет.
– Хочу диабет! Он вкусный, сла-а-а-дкий!
– У нас денег-то всего – прокатить тебя на карусели, да на обратную дорогу. Где я тебе на вату возьму?
Здесь надо сказать – то было время начала 90-х. Полное безденежье, безработица, деградация, деструкция и полная апатия ко всему происходящему. Люди жили по инерции, перебиваясь случайными заработками, подачками, влезая в долги и тратя деньги, если они появлялись, сверхэкономно, помня чей-то лозунг: «Экономия – твой второй заработок». Вот так и «зарабатывали», находясь в режиме абсолютной экономии.
После звонкой Ирочкиной «подпевки», заключавшей в себе неукротимое желание получить большой ком розовой сахарной ваты, расписная девица с деревянным подносом со сладостями, басовито запела:
Ой, полным полна моя коробочка
Леденцов подарочков!
Покупайте люди добрые
Петшуки на палочках.
– Тогда купи мне петшука! – требовала Ирочка.
– Нет! Она решительно ничего не понимает! – обратился Ирочкин папа к жене, идущей рядом. Дома жрать нечего, а ей подай петшука!
Жена, худощавая миловидная женщина только виновато улыбалась. Вероятно, и у других людей, пересекающих Среднюю Невку по мосту, ведущему в парк, где можно отдохнуть и набраться постсоветской культуры, была такая же патовая финансовая ситуация, и предлагаемый с лотков штучный товар для маленьких жизненных удовольствий, оставался не востребованным. Народ обтекал ряженых продавцов, как горная вода обтекает камни на порогах.
Часов через пять я возвращался назад по знакомому мосту через Среднюю Невку. Мизансцена в импровизированном спектакле «Полным полна моя коробочка» почти не изменилась. Парень тряс большими пучками сахарной ваты и уже не пел, а вопил:
Подходите, люди добрые,
Я вас ватой угощу,
Цены здесь, ну очень скромные,
Вашу жизнь я подслащу.
Но никто не подходил. Отдохнувшие от невесёлого быта люди брели по своим домам после посещения всем известного парка Культуры, брели впечатлённые работой головокружительных аттракционов, качелей, каруселей, горок и чёртовых колёс с кривыми зеркалами, колеса обозрения, наконец. Брели, как Панургово стадо, понурив головы не то от усталости дня, не от от неведения своей судьбы.
Выкроенные от скудных доходов деньги все были спущены на эти воскресные мероприятия в надежде, что они принесут радость если не взрослым, то хотя бы детям. Но и дети шли также в не полном веселии, видимо перенимая от взрослых их хлипкие настроения. В воздухе висела какая-то необычная российская усталость. То ли, внезапно свалившийся на головы, всеобщий обман был слишком велик и его было не объять. То ли мелок стал сам человек вне формаций, вне лозунгов, вне привычного бытия. Нет, атрибуты бытия остались, не было самого бытия, устоявшегося за долгие прошлые годы.
И тем не менее ряженые продавцы необязательных вещей ничуть не унывали. Пели свои незаурядные куплеты, краснели лицами, притоптывали от мороза ножками, принуждённо улыбались и держались очень стойко, честно отрабатывая свои пять копеек, или сколько им было там положено. Из бокового кармана шинели затейливого продавца, похожего не то на дореволюционного студента, не то на пьяного ломового извозчика, торчало горлышко бутылки из-под портвейна. Когда народ редел, он вынимал бутылку и прикладывался к горлышку, делая всего-то глотка два-три. При этом острый кадык на его горле ходил, как резец строгального станка.
– Чей портвейн? – спросил я, подойдя к реализатору всякой ерунды, что скопилась на его поднос-лотке.
– Как чей? – удивился он, – мой, конечно!
– Я имел в виду что за марка, где разлит.
«Студент» опять вытащил бутылку на белый свет и прочёл:
– Называется «Три семёрки». Произведено в России, Краснодарский край, 750 мл. «Лицам младше 18 лет употреблять алкоголь возбраняется».
– Ну, слава Богу, нам немножко побольше.
– Будете? – предложил хозяин портвейна.
– Нет, что Вы? Без меня, пожалуйста. Я предпочитаю водку, коньяки. Но только хорошие.
– Это нынче накладно. А вот винчик за рупь с копейками всегда пожалуйста. Народное питие. В магазинах шаром покати, а «Три семёрки» и «Тридцать третий» всегда пожалуйста. Всё особые мистические числа, заметьте. Бутылку выпил – настоящая мистика: жрать расхотелось, настроение поднялось от нуля до обозначенного на бутылке градуса, мир становится тёплым, хотя на дворе сильно подмораживает, ну, и другие плюсы, о которых долго говорить. Правда, на портвешок сегодня не заработал, эНЗэ пришлось распечатать: народу много, а к нам с Фёклой никто и не подходит. Бизнес – никакой. Доходу нетути. Люди в нищете. А у нас с Фёклой бизнес-тандем. Дома будем чай с непроданными леденцами пить. Вот такой вот бизнес-шмизнес.
– Это её настоящее имя – Фёкла?
– Самое что ни есть настоящее русское имя: Фёкла Абрамовна.
– Абрамовна? Отец еврей, что ли?
– А в ком из нас не сидит латентный еврей? Нет таких, пожалуй. Пусть кинет в меня камень тот, кто не еврей. Пусть и на одну восемнадцатую.
– Это что? – постпортвейная статистика?
– Лучше купите у меня что-нибудь. Ну, если не у меня, то у Фёклы.
– Тогда у Фёклы. Она без портвейна. Замёрзла, наверное. Целый день простоять на морозе без сугреву. Не каждый и выдержит.
– Идите к Фёкле. Она уже вторую бутылку порожнит. И карамельными петшуками закусывает. Вон, как отплясывает!
– А почему петшуки?
– А это наш сын пятилетний так называет петушки на палочках. Он все слова коверкает: милиционер у него аманер, червячки – ифитьки, револьвер – левовел и т.д.
– Петшуков на палочке, пожалуйста, – попросил я у Фёклы, – и побольше.
– Наконец-то! – разошлась в улыбке русско-еврейская красавица, – первый покупатель за весь день! Я уже почти все петшуки и съела. Портвейн без закуски не могу. Вот, последний и остался. Специально для Вас. Могу ещё предложить мишку на севере. Он с петшуками очень даже дружит.
– Давайте вашего петшука, мишку и двух дедов Морозов. Ведь Новый год на носу. Одного деда я оставлю себе, а второго подарите сыну. От меня. Скажите – от дяди с другорядья.
– А что это – другорядье?
– А это примерно то, что петшук на палочке. Интересно, переиначит он это слово – другорядье, или нет? Его и выговорить-то трудно.
– Обязательно переиначит… Он все слова переиначивает. Поэтому, не зная перевода, никогда не узнаешь, что он хочет сказать.
– Как зовут вашего сына?
– Никодимом.
– Редкое имя.
– Он всегда представляется: «Дидим».
– А вы составьте «Никодимо-русский словарь. И разговаривайте на его языке. И от этого станет вам легко и хорошо: вы будете всех понимать, а вас – никто. Это в любом случае лучше, чем было бы наоборот.
– Хотите портвейну?
– Мне уже предлагал ваш муж.
– Жаль! С Вами я выпила бы на брудершафт. Всё-таки первый покупатель. И, наверное, последний. Пора сворачивать монатки. Здесь не наторгуешь. Народ пошёл квёлый, неинтересный.
Она допила из бутылки, которую держала на поясе под рушником, остатки портвейна, заела мишкой на севере и, крякнув по-мужски, выдохнула в морозный воздух унылого Петрограда свою самодельную частушку про полную коробочку, про леденцы и про петшуков на палочке.
*- ЦПКиО – Центральный парк культуры и отдыха им. С. М. Кирова в Ленинграде, а потом и в Петербурге.