ПРОКЛЯТЬЕ СТАРОЙ КОКОРИХИ.
Часть 24
Николаю снился сон. Он мало видел снов. А если и видел, то сразу же забывал о них. Но этот сон, отчего-то, запомнился Кокорину.
Ему снилась бабушка. Для его односельчан, Дарья Федотовна, была не очень приятной особой. Многие из более пожилых людей, считали старую Кокориху ведьмой.
А для Николая, бабушка долгое время, была единственным родным человеком. После трагической смерти его мамы, бабушка, боясь мстительного убийцы, отца Коли, тайно увезла его в Сибирь.
С детских лет Николай проживал в Ивняках, искренне считая это село своим.
Здесь он вырос, закончил четыре школьных класса. Здесь впервые безответно влюбился. И чуть не погиб от отчаяния безответной любви.
И здесь же, из ямы меланхолии его спасла полненькая, веселая хохотушка Таня Кузякина.
Бабушка умерла, убедившись в том, что внук ее счастлив и идет на поправку.
Она ни разу не снилась Николаю. И вдруг, такой чёткий, такой запоминающийся сон.
Бабушка сидела у его постели и тихонько плакала. Слезы у нее были, отчего –то, черными, как сажа. Они текли по ее желтому лицу и капали на подушку Николая, оставляя на ней черные следы. «Грех на мне, внучек. Грех, грех. Сними грех, Коля».
Николай понимал, что это сон. Он помнил, что бабушка умерла. Но все было настолько реалистичным, что ему стало страшно. Кокорин попытался спросить бабушку, что мучает ее душу. О каком грехе она твердит. Но он не мог даже пошевелиться. Сонный паралич обездвижил его тело, не давая возможности произнести хотя бы слово.
А потом, бабушка поднялась и ушла, одарив внука укоризненным взглядом.. Николай быстро сел в постели. В голове гудело и казалось, что тишина ночи, шепчет ему голосом бабушки «Грех, грех. Сними грех…»
Кокорин не был ни ярым атеистом, ни убежденным верующим. Он жил, не задумываясь особо над хитросплетениями мира. Хотя, в минуты отчаяния или радости и склонен был мысленно обратиться скорее к Богу, чем к догмам «научного атеизма».
-«Что хотела сказать мне бабуля? О каком грехе она мне твердила? И почему ушла обиженной?»
Но эти мысли, не долго мучили молодого мужчину. Пора было подниматься, собираться на работу.
Николай быстренько оделся и вышел во двор. Было еще очень рано. В темном небе сияли крупные яркие звезды. Чувствовалось, что мороз за ночь усилился. Кокорин навалил сена в ясли под морду коровы, почистил скопившийся навоз. Это входило в круг его обязанностей. Вернувшись в дом, вынес корове ведро с пойлом.
Агафья, кряхтя и постанывая, одевалась в темноте своей комнаты. Света она не включала, давая возможность поспать детям лишний час.
Николай растопил остывшую за ночь печь и поставил на плиту чайник. Агафья вышла из комнаты, где она спала с детьми и присев на низенький стульчик, с трудом натянула на ноги валенки с одетыми на них, галошами. Вчера, когда Николай вернулся домой, после поездки в район, поговорить им почти не удалось. Отвлекали раскапризничавшиеся перед сном, двойняшки.
«Как съездили, сынок? Вечор, мы с тобой так и не поговорили». – спросила Кузякина, старательно пряча в голосе, излишнюю заинтересованность.
-«Нормально, мать. Привезли все, что надо. Помог Нине Николаевне кровать собрать. Комод тоже».
Агафья сняла с печи прогретое ведро для дойки своей Буренки. Сказала с оханьем. «О женитьбе тебе Коля подумать надо. Чегой-то плохо мне. Не сегодня – завтра, уйду с работы. С каждым днем, все тяжелее управляться с внучками становится своими –то. Не то что, с чужими ребятишками».
Она вышла, не дав Николаю время на ответ. «Ничего себе! Вот тебе и теща. Дочери год со смерти, а она мне «жениться!»
На минуту перед мысленным взором Кокорина, вспыхнули наполненные обидой, глаза цвета весенней фиалки. Сердце непривычно томительно заныло в груди и все тело охватило сладостное томление.
Николай упрямо тряхнул головой, прогоняя наваждение. Ему сделалось, от чего-то, стыдно. И неуютно. В том, пока еще неосознанном, что не в первый раз накатывало на него, Кокорин почувствовал угрозу своей памяти и печали о Тане.
«Нечего ерундой заниматься. У меня дети. Но какая она, все таки, красивая. Хотя, на Танюшу, совсем не похожа».
День конюха прошел в привычных заботах и хлопотах. Временами вспоминался странный сон. «Спросить у тещи надо. Говорят, что помянуть, в таких случаях, человека надо. Бабуля, поди, поминок просила».
А для Нины поездка не обошлась без последствий. На работу она примчалась раньше всех. Даже раньше Василисы, которая обычно, отпирала замок на дверях Садика.
Потоптавшись на крыльце, Нина решила пойти навстречу Кузякиной с детьми. О том, что ей не терпится увидеть не только мальчиков, но и их отца, Нина старалась не думать.
Она опомнилась только тогда, когда оказалась у дома Николая. «Что он обо мне подумает? Что я делаю. Ведь за те полмесяца, что он живет в новом доме, он сам привозит деток. Он же мне запретил встречать их».
Развернувшись, Нина побежала прочь.
В этот день, работа горела в руках девушки. Она играла с малышами, кормила манной кашей тех, кто постарше. Меняла пеленки и баюкала грудничков. Подтирала носы и устраивала игры для своих малышей. «Памятка для молодого воспитателя дошкольных учреждений», лежавшая на видном месте, не позволяла воспитателям целовать чужих детей. Но Нина, постоянно нарушая «памятку», целовала их вкусно пахнущие головки и пухленькие щечки. Она любила всех детей. Но к двойняшкам Кокориным, у девушки были свои, особенные чувства. Их она не просто любила. За Лешу с Сашей, Нина не задумываясь, отдала бы жизнь.
Ближе к вечеру, когда родители по немного стали разбирать своих детей,
Нина почувствовала першение в горле и непонятную слабость. В мышцах всего тела, появилась боль, как после длительно, тяжелой работы.
Едва домыв полы, Нина без сил, опустилась на стул в столовой. Её вдруг, начало трясти.
Первой, странное состояние девушки, заметила Василиса. Она с самого утра, слушая непривычный смех воспитательницы, видя ее счастливое, слегка отрешенное лицо, сразу поняла, что с Ниной произошло что-то хорошее.
И это «хорошее», проницательная Васёна, сразу же связала с Николаем. «Ну, дай Бог. Коля с Ниной, как никто другой, имеют право на счастье. Пусть у них все сложится, как у нас с моим Лёшенькой» - подумала она тогда.
Но ближе к вечеру, видя вялость и бледность младшей воспитательницы, Василиса подошла к сидящей на стуле, Нине. Прислушавшись к ее хриплому дыханию, с тревогой спросили Нину, что с ней случилось.
Нина вдруг, разразилась приступом удушливого кашля. «Ого, да ты никак простудилась, милая. Сиди здесь. Не входи к детям. Я сейчас Зою Александровну позову»- Василиса бросилась в другой конец Садика. Крохотная медицинская комнатка находилась позади столовой.
Пожилая фельдшер прикрыв дверь столовой, сердито приказала Нине снять блузку.
-«Нет что вы, не надо. Все хорошо. Я отлежусь за ночь. Чаю с малиной попью, сало гусиное есть. Водочный компресс сделаю. И завтра буду здоровой»
-«Вот только не надо мне тут геройствовать. Еще детей заразишь»
Прослушав легкие девушки, Зоя Александровна сказала уже более спокойно: -« Страшного ничего, пока нет. Надеюсь, обойдемся без воспалений и бронхитов. Горло покажи! А вот горло у тебя, красавица, мне совсем не нравится».
Фельдшер подробно просветила Нину, как и чем лечить воспаленное горло. Она дала ей те, из подходящих лекарств, что имелись у нее в аптечке.
«На работу, в ближайшие три дня, не являйся. Я завтра, после работы, к тебе забегу. Не вздумай ходить в баню, лучше, сухим теплом, на горячей печи грейся. Питье, питье и еще раз питье. С малиной, с травами. Молоко с содой и медом» - терпеливо, как первокласснице, наговаривала фельдшер.
Нина сидела в теплом доме, когда то, принадлежавшем Кузякиной. За окнами совсем стемнело. Девушке было тоскливо. Сегодня, шел второй день, как она не виделась со «своими» мальчиками. Зоя Александровна, только что ушла от нее.
«Пока ничего утешительного. Но и плохих прогнозов , тоже не дам. Но до конца недели, в Сад не показывайся. Похоже, что у тебя ларингит. Болячка противная. Главное, что для деток, опасная. Лечись. Я тебе сульфидные препараты принесла» - фельдшер, «успокоив» Нину такими словами, покинула ее дом.
Устроившись с ногами на кушетке у горячей печи, Нина открыла книгу. Это был сборник старинных, русских легенд и сказок. Читать что-то, более серьезное, ей не хотелось. Она долго не могла сосредоточиться на прочитанном. Нине, отчего-то, казалось, что кто-то, топчется под окнами, заглядывая через край ситцевых задергушек. Девушка непонятно чего ждала, поминутно вздрагивая и оглядываясь на окна.
Агафью Степановну, мучила ревность. Она отлично понимала, что ее зятю нужна жена, а ее внукам мать. Понимала она, так же, что лучше Нины, едва ли можно сыскать в селе, подходящую маму для ее внуков. Ежедневно наблюдая за тем, с какой любовью и искренней заботой, относится Нина к ее мальчикам, Агафья все больше склонялась к тому, что Кольке надо жениться. Именно на Нине, но не на ком то другом.
Но вместе с этим пониманием, в Агафье, временами просыпалась прошлая, скандальная «Гапка». Иногда ей хотелось наорать на скромную воспитательницу. Хотелось бросить ей в лицо упрек в том, что она, как змея, через детей, хочет облапошить «глупого Кольку».
Но долгая жизнь и житейская наблюдательность все больше убеждали Кузякину в том, что Нина по настоящему, любит мальчиков.
А приступы косноязычия и смущения девушки перед ее зятем, убедили Агафью в том, что Нина , сама того не осознавая, любит не только мальчиков, но и их отца. Поначалу, Агафью бесило это открытие. Она ревновала чужую для их семьи женщину, к памяти дочери.
Но постепенно благоразумие брало верх. Кузякина чувствовала, как силы постепенно покидают ее тело. С каждым днем, ей все труднее давалась работа в Детском Саду. Болели натруженные непосильной работой, руки простой русской колхозницы. Несмотря на склочный, с молодости нрав, Агафья Степановна, никогда в «отстающих» по общественным работам, не числилась,
И с некоторых пор, Агафья сама задалась целью, «поженить» молодых людей.
А подтолкнуть зятя к такому решению, надо было обязательно. Ведь Нина не была ее пробивной, смелой Танюхой. Агафья, быстро разобравшись в ситуации, поняла, что Нина никогда, сама не сможет сделать первый шаг навстречу своей любви.
В тот день, когда фельдшер отстранила Нину от работы с детьми, Агафье пришлось одной волочь тяжелые санки с мальчиками. Еще и заносить малышей в дом, пришлось по одному. Сначала занесла и посадила на свою лежанку, Лешу. Выбежав за Сашей, услышала его испуганный рев. Подхватив малыша на руки, ринулась в дом, где заходился криком, теперь уже Леша.
Надо было идти доить корову, топить печь, готовить ужин. Но двойняшки, обиженные кратковременной разлукой друг с другом, устроили бабушке настоящий бойкот. Они орали без остановки, требуя к себе привычного внимания Нины. Но ее рядом не было и Агафья, буквально упарилась, успокаивая внуков.
Так продолжалось до тех пор, пока с работы не пришел Николай.
В доме сразу же, наступила тишина. За ужином, Кузякина поведала зятю о том, что заболела Нина.
-«Как хочешь Колька, а жениться тебе пора. Я уж не справляюсь совсем. Стоило Нине один лишь разок, не помочь мне с внуками, так я как тряпка вся отжатая».
Видя, как недовольно хмурится зять, Агафья еще увереннее напала на Николая:
- «Не корчи рожу-то. Танечку не воротишь, царствие ей небесное. Думаешь, мне очень приятно будет, внучков моих с чужой бабой делить? Но ничего не поделаешь. Мать мальчонкам нужна. А я так, на подхват, только и гожусь. Только покумекать надо крепко. На красу и богату косу не след кидаться. Ищи девку такую, чтоб и детей, как родных привечала, и тебя, дурня, за зря не обижала. Ты ить, телок у нас податливый. Если бы Танюша моя, тебя не стреножила, до сих пор, в девках бы ходил».
Опустив голову, Николай упорно молчал. Теща была, наверняка, права.
Память подсовывала ему эпизод за эпизодом их жизни с Татьяной. Вспоминая, как обстоятельно и без комплексов, обучала Татьяна его искусству любви, Николай густо покраснел.
«Ну чего скраснел-то? - мгновенно заметила Агафья. – Думаешь, слепая я и ничего не вижу. Или дурная, как пробка? Понимаю я все, Колька. Женись и не раздумывай, пока мужицкий сок в тебе еще колобродит. А я в нашу бывшую хату пойду».
Во все время разглогольствования тещи, она ни разу не произнесла имя Нины. При последних ее словах, Николай потрясенно взглянул на Агафью.
-«Ну чего гляделки выпучил, молчун? Думаешь, мать совсем дура? Вижу я, Коля все. И так тебе скажу. Нинка деток сильно жалеет. Любит она их. И тебя, непутевого молчуна, тоже любит. Медку вон в кладовке возьми да сходи к болящей. Или она тебе как горох об стенку?»
Сорвавшись со своего места, Николай скрылся в своей комнате. Нет! Нина не была ему «как горох об стенку».
И он понимал это. Но по привычке, продолжая цепляться за память о Татьяне, он не торопился освободить сердце для новой любви.
«Так и не спросил тещу, к чему бабка приснилась», - укладываясь в постель, вспомнил он.
Не смотря на дневную усталость, сон не шел. Николай лежал в постели, вспоминая свою жизнь. В последнее время, он почему-то, все чаще стал возвращаться к прожитым годам.
Вновь и вновь, он вспоминал умершую жену.
«А ведь мать права, - с усмешкой подумал Кокорин, - если бы не Таня, я бы точно, до сих пор в холостяках ходил. Мне кроме Василиски, никто в ту пору, не нужен был. Танюха, она ушлая. Смелостью Бог не обидел. А Нина, она совершенно другая. Таня за меня все решала. Мать меня к Нине подталкивает. А я и слов таких не найду, чтобы заинтересовать ее. Была бы она сама посмелее. А то действительно, два сапога – пара. Я недотепа, она молчунья. Хороша парочка. Гусь да гагарочка».
За темным, ночным окном завыл ветер, поднимая в небо белые снежные вихри. Николай, как не старался, никак не мог выбросить из головы мыслей о Нине. Они мешали ему одеть на себя, привычный образ страдальца. В глубине души, Кокорин понимал, что забывает Таню. И это казалось ему предательством по отношению к памяти жены.
С малолетства он привык во всем слушать бабушку. Его «самовольная», несогласованная с Кокорихой, любовь к Василисе, чуть было не стоила ему жизни.
А потом появилась Таня. Возможно, Николай не принял бы ухаживания девушки, если бы не видел, молчаливого одобрения старой Кокорихи.
Именно ее одобрение, ее моральная поддержка, стала для Николая решающим фактором его женитьбы. Если это нравилось бабушке, значит и он любил Таню.
«А любил ли я ее так же, как любил Васену?- Кокорин сел в постели. Он вдруг вспомнил, как раздражали и пугали его некоторые поступки Татьяны. Ее слишком откровенная смелость и непривычное бесстыдство. Но быстро наступившая беременность жены, сильно преобразили Таню в лучшую сторону. И Николай, с нетерпением ожидая рождения наследника, постарался уверить себя в том, что он любит Танюшу больше всего в жизни.
Но шло время и Кокорину, все меньше нравилась роль тоскующего вдовца. Сегодня, он впервые подумал о том, что роль эту, он неосознанно, поддерживал искусственно. Просто от того, что чувствовал свою вину в смерти Татьяны. И от того, что это, как ему казалось, было бы по нраву Кокорихе.
И все же, что хотела сказать ему во сне его бабушка?
Утром собираясь на работу, он сказал Агафье, чтобы ждала его в Саду и не напрягалась больше, таская тяжелые санки с детьми. -«Заеду на санях и доставлю вас домой. К семи соберите детей и ждите меня»
Вечером, когда мальчики, помытые и накормленные, уснули в бабушкиной постели, Николай , прихватив баночку с медом, вышел на улицу.
Мела слабая поземка. Ветер поднимал хлопья еще не слежавшегося снега и тащил их над землей. Внизу нельзя было рассмотреть носков валенок, а вверху, над крышами домов, сияли и переливались крупные звезды.
Воровато оглядываясь, словно совершая что-то постыдное, Николай отправился к дому, в котором жил до переезда в новую квартиру.
Сердце его замирало в предвкушении чего-то, совершенно необыкновенного. Трусил Николай отчаянно. И скорее всего, повернул бы домой, попадись Кокорину кто ни будь по дороге.
Но в зимнее время, в селах, после девяти вечера, встретить можно было, разве только что подгулявшего, чьего ни будь свата или кума.
Фильмы, в основательно промерзший клуб, завозились редко. В водовороте более необходимых дел, культурная жизнь в селе, пока еще, оставалась не на высоте.
В большинстве домов, уже не было света. Но домик Нины светился двумя яркими окнами ,вселяя страх и надежду в замирающее сердце Николая.
Остановившись в тени забора, он попытался рассмотреть что либо, за снежными узорами на стеклах.
Но ничего не увидев, продолжал глазеть на окна, как влюбленный школьник.
В окне комнаты, бывшей когда то, его спальней, появилась размытая тень.
Николай торопливо отошел от забора, отводя глаза от окна. В этот момент, он почувствовал себя, словно пойманным за подглядыванием мальчишки за купающимися девушками
С трудом пересилив желание сбежать, Кокорин едва отворил калитку. Снега намело почти по колено. Пробираясь по нечищеной тропинке к крыльцу, Николай подумал о том, как трудно наверное, здесь жить одинокой и слабой девушке.
Поднимаясь по ступеням крыльца, Кокорин рассмотрел в темноте, воткнутую в снег лопату. Она стояла рядом с крыльцом.
Отбросив сомнения, Николай взялся за лопату. Вскоре, достаточно широкая тропа в снегу, пролегла от крыльца до самой калитки.
Нина потянулась к выключателю, когда услышала неясный шум в ограде дома. Сердце девушки в испуге замерло. «Кто там?» Она вновь натянула снятое было платье. Подойдя к двери, прислушалась. Вроде все было тихо. Но все же, Нина чувствовала, что в ограде кто-то есть. Чтобы, что то рассмотреть со стороны крыльца, необходимо было выйти в сени.
Поколебавшись, девушка обула валенки и накинув на плечи кожух, тихонько выскользнула в сени. В крохотное окошечко ей удалось рассмотреть мужскую фигуру.
«Коля! Чистит дорожку! - поняла Нина.- Он узнал, что я заболела и пришел, чтобы помочь воспитателю своих детей? Но почему ночью. А вдруг увидит кто? Что люди завтра говорить обо мне будут? – вихрем пронеслось в голове девушки.
Но вместо привычной паники, Нина поняла так же, что ей все равно, что скажут о ней завтра.
Он пришел! И сознание этого, вытеснило из ее сердца, все остальные думы и опасения. Решительно распахнув дверь, Нина ступила на крыльцо.
Обернувшись на скрип открываемой двери, Кокорин увидел Нину. В темноте ночи не было видно выражения глаз. И само лицо девушки, едва проглядывалось более светлым пятном, чем одежда.
Николай отставил лопату и приблизился к крыльцу.
Сказал грубовато, пряча за «сердитостью» смущение: - «Нина Николаевна, вы же простыли. Идите в дом, пожалуйста. Ветер холодный, а вы без платка».
«Да, да Николай Антонович. Конечно. И вы входите, что мерзнуть на улице» - Нина попятилась вглубь сеней, не спуская глаз с ночного гостя. Ей казалось, что стоит повернуться спиной к Николаю, тот исчезнет как сон.
Кокорин долго топтался в сенях, отряхивая с себя снег. На самом деле, он силился в эти минуты, привести в порядок свои мысли и чувства.
Нина встретила его в простом домашнем платье и валенках на босу ногу. Вокруг шеи девушки, был обмотан шерстяной, вытертый шарф.
Слегка растрепанные, светлые локоны волос, рассыпавшиеся по плечам, выглядели по домашнему, трогательно.
От всего ее облика веяло
уютом. И Кокорин неожиданно понял, что ему никуда не хочется уходить. Он как будто бы, вернулся в родной дом, к самому родному человеку, которого не видел очень давно. И по которому, скучал все годы, что они были в разлуке.
Перед глазами мелькнул и тут же пропал образ смеющейся Тани.
-«А она не сердится вовсе» - так же быстро мелькнула и пропала мысль. Испуганные, умоляющие о чем то, глаза Нины, словно просили Николая о защите.
И он впервые в жизни, осознал себя мужчиной, хозяином и заступником этой хрупкой, нежной девушки.
Он нужен был ей. Нине требовалась забота и защита. И Николай ясно понял, что именно на него возложена роль стать ее защитником на всю жизнь.