Проклятие старой кокорихи часть 23

Сараева
Перспектива, остаться один на один, с Кокориным, мало обрадовала Нину.
Возможно от того, что девушка безотчетно боялась Николая. Возможно, от того, что видела она Николая, чаще всего, невеселым.  И эту грусть отца «своих»  мальчиков, Нина принимала на свой счет. Она считала, что Николай недоволен ей, её отношению к детям.  Нине  все время казалось, что проницательный отец, разгадал её желание стать для  детей, больше чем простой воспитательницей.
Она страшно боялась его насмешки, его презрения. «А вдруг он подумает, что я хочу  понравиться ему, а не детям?  Нет, только не это.  Я старше его на целых два года. Я «меченая». У меня не будет детей. Я никогда не стану настоящей женщиной. Господи, пусть он только не думает, что я его хочу «охмурить». Хоть бы он поскорее нашел себе жену. Господи, прости меня, дуру. Но сделай  так, чтобы его будущая жена не любила мальчиков. Может быть, тогда он согласится мне их отдать!»
Нина сердилась на себя за такие мысли, но ничего не могла с собой поделать. В этой жизни, как полагала она сама, ей нужны были только двойняшки Кокорины. Их любовь, их   признание её матерью.
Нина  даже мысли не допускала о том, что кроме мальчиков, ей с некоторых пор, стал интересен  сам Николай. 
В девушке, вновь проснулась  женщина.  Та самая, что уснула в ней много лет назад. И эта женщина очень хотела любить и быть любимой.
И эта, вновь проснувшаяся женщина, шептала Нине «Ты не сможешь родить? Ну и что? Зато, ты  сможешь  стать настоящей матерью тем, кто   очень в этом нуждается. Зато, ты сможешь стать настоящей женой. Преданной и любящей».
Но Нина, которой  до 25 лет вдалбливали в голову, что она «меченая уродина», не хотела слышать этого шепота. Она упорно гнала от себя всякого рода, проявления чувств.
Уверенная в том, что ни один мужчина не пожелает  стать её мужем, Нина в зародыше душила в себе то, чем щедро наградила девушку природа.  Она душила в себе  желание любить мужчину, а не только его детей.
В ночь, перед поездкой в районный поселок, Нина почти не сомкнула глаз.   Что –то давило в груди, пугало и  в то же время сладко тревожило. Но что именно, Нина не совсем понимала. 
Поднявшись с постели далеко до света, Нина затопила     остывшую за ночь, печь.  Умывшись холодной водой, принялась собираться в дорогу. Сердечко ее усиленно стучало. Вздрагивая от каждого шороха за окном, Нина с нетерпением и страхом ждала,  Николая.
Он подъехал к  своему бывшему дому  в начале девятого утра. Поднявшись на  крыльцо, громко постучал в дверь и тут же вернулся к  саням. Кокорин посчитал, что нечего ему делать в доме одинокой женщины.
Нина, видимо, посчитала так же.   Она сразу же, не медля ни минуты, вышла на крыльцо.
  Над селом занимался едва видимый, зимний рассвет. В конце ноября, в Сибирь пришла настоящая зима. С двадцати градусными морозами, снегами и  метелями.
Но в день поездки, с утра было тихо и ясно.
Увидев, что Кокорин не собирался входить в ее жилище, Нина почувствовала легкую досаду.  «Что это со мной» - мимолетно удивилась она своему ощущению.    К задку   передних саней, был привязан еще один конь, запряженный в другие сани.
Кивнув в ответ на Нинино «здравствуйте», Кокорин велел девушке сесть  в сани и укутаться в тулуп.
«Ничего, Николай Антонович, не беспокойтесь, не замерзну»                -«Нина Николаевна, простите,  вы зимой на открытых санях когда ни будь, ездили? Нет!»  Тогда не спорьте. Хорошенько укутайтесь в тулуп. Мне за вас  отвечать нет желания».
  Увидев, как  не ловко пытается девушка     завернуться в тяжелую, овчинную шубу, Кокорин   сам  застегнул огромные, металлические пуговицы неудобной, но теплой одежды. Прикрыв ноги Нины  охапкой сена, Кокорин прыгнул в сани и  взмахнул над головой кнутом. «Пошли, родимые».
Разогнав лошадь, Николай  натянул на себя второй тулуп. Тот был короче и не такой громоздкий, как у Нины.
Лошади бежали ходко.  Временами, Николай, сбросив с себя  верхний тулуп, на всем ходу, соскакивал с саней и  некоторое время, бежал рядом с санями. Разогревшись, он снова запрыгивал в сани и набрасывал на плечи тулуп.
Над  просторными, заснеженными полями, перечеркнутыми местами, темными березовыми колками, поднималось красное, холодное солнце.
Кокорин, казалось, совершенно забыл о том, что  в санях, кроме него, сидит его попутчица. Он молчал, думая о чем то своем,  не обращая внимания на Нину.   Девушке стало обидно. Она сама была, далеко не разговорчива. Но   в данный момент, молчание тяготило ее, заставляя лишний раз убеждаться в своей «непривлекательности» для     мужчин.
 Тишина, нарушаемая лишь скрипом полозьев по снегу и пофыркиванием лошадей,  давила на Нину. Двадцати градусный мороз, постепенно проник под тулуп. Чувствуя, как озноб  начинает охватывать тело, Нина запаниковала.
 Они уже подъезжали к  районному поселку, когда Кокорин, наконец то, обратил внимание на то, что Нина все сильнее кутается в тулуп.
-«Замерзли, товарищ Глазкова? - Спросил он, - Так скиньте тулуп и пробежитесь. Враз, согреетесь».
Нина вздрогнула, как от удара.  «Товарищ Глазкова», неприятно  резануло слух. Ей вдруг стало трудно дышать.
- «Зачем мне  это все нужно? Спала бы на  топчане и дальше. Зачем мне  посуда, из которой некого кормить? Зачем мне книги, которые некому читать?  Зачем мне нужен этот чертов комод, в который нечего складывать. Я просто «товарищ Глазкова» У меня нет даже  имени».
Вместе с обидой, проснулась злость. –«Да катись он со своим  «товарищем». Пусть делает, что хочет. А мальчиков он все равно не запретит мне видеть. Хотя бы видеть и на том «спасибо»».
Закусив губы, чтобы не разрыдаться, Нина сорвала с себя тяжелую одежду и оставшись в своем коротеньком кожушке, спрыгнула  с саней.  Но это получилось у нее неловко. Вместо наезженной дороги, Нина  угодила  в глубокий, придорожный сугроб, провалившись в снег, выше колен.
Лошадь, бежавшая позади саней, испуганно шарахнулась  в сторону, задев Нину краем  саней.  Девушка упала в снег. Боли она почти не почувствовала, но невыносимая горечь, выплеснулась из глаз, не менее горькими слезами.
«Стой!» - испуганно закричал Кокорин,  натянув вожжи до предела.
Подбежав к барахтающейся в снегу девушке, он  быстро выхватил ее из сугроба и поставил на ноги, легко, как пушинку, перекинув на твердую дорогу.
«Что больно?  Вам больно. Лошадь задела? Нина,  у вас все цело, ничего не сломано? Ноги целы?» - Кокорин тряс её, вертя как куклу. При этом, Николай вдруг начал сильно заикаться. Так происходило с ним лишь в минуты сильного душевного волнения.
«Вы, скорее,  мне все переломаете, если не отпустите. Перестаньте меня трясти» - прошептала девушка, стараясь унять  слезы.
Убедившись, что Нина не пострадала, Николай заорал уже со  злостью : «Вы могли меня предупредить, что сойти хотите. Совсем глупая  баба. А если бы ты под лошадь попала? Тебе  инвалидность или еще хуже. А мне тюрьма. А у меня дети».
Николай осекся, услышав, как  громко зарыдала Нина, не в силах больше сдерживать   обиду.
«Ну что ты, что ты, - не замечая, что перешел на «ты», забормотал Кокорин, прижимая к себе плачущую «глупую бабу». – Ну, прости, пожалуйста. Просто, я очень испугался за тебя».
Нина затихла, изумленно вслушиваясь в его слова.  Впервые в жизни, ее обнимал мужчина. И не просто  мужчина. Но отец  любимых ее мальчиков.
От  смущения и необычности своего положения, Нине сделалось жарко. Торопливо высвободившись из его рук, спросила, не в силах поднять глаз на мужчину, - «Испугались за меня? Может за себя?»
-«И за себя, тоже -  каким-то уставшим голосом отозвался Николай.  Он очень переволновался, испугавшись, что лошадь, сбившая Нину,  серьезно повредила ее. – Не обижайтесь, Нина Николаевна. Но мне действительно, нельзя в тюрьму. Мальчишки маленькие. А теща хорохорится только. А сама стонет по ночам. И еле поднимается утрами. Больная совсем, хоть и вида не показывает. Вы присядьте на тулуп. Надо снег из валенок вытряхнуть».
Он почти насильно усадил Нину на краешек саней, подтолкнув под нее  баранью шубу, Присев на корточки, ловко сдернул   валенок  с её ноги.
Нина мучительно покраснела, чувствуя, как  Николай обметает  с ее ступни   снег, попавший в валенок.
-«Ноги мокрые, -  озабоченно  пробормотал он, закончив   работу. Кокорин  тщательно вытряхнул снег из валенок и вновь одел их на ноги Нины. Только сейчас , она почувствовала ледяной холод,  пробирающийся в промокшие валенки. Кокорин  тщательно укутал ноги девушки в полу своего полушубка.  Второй тулуп он накинул поверх своего. 
Отступив от правила не бить плетью лошадей, Николай,  вскочив в сани,   чувствительно огрел   кнутом застоявшегося конягу.
Упряжка  галопом ворвалась в районный поселок.  Нина, выглянув из-под  тяжелого тулупа, увидела, что  едут они не туда, где находился ее дом.
-«Николай Антонович, куда вы правите?» - громко прокричала девушка. –«В Дом Колхозника» - последовал ответ. Николай правил лошадью, стоя в санях. Лицо его  выражало озабоченность. Пожав плечами, Нина снова спряталась под тулуп.
Кокорин остановил лошадей у большого, деревянного строения  с вывеской «Районный Дом Колхозника»
Такие дома, долго еще существовали в городах и некоторых районных поселках СССР. Дом Колхозника, служил в основном, как гостиница  для приезжих колхозников. При таких учреждениях   имелась обязательная столовая и Красный Уголок.
В городских Домах Колхозника, обязательно имелся своеобразный, читальный зал. Чаще  всего, это был обыкновенный «Уголок Читателя»,  находившийся в «Красном Уголке»
При большом дефиците печатных изданий, здесь зачастую, можно было найти кое какую литературу.  Чаще всего, специального назначения. «В помощь молодому председателю колхоза.  (Агроному, зоотехнику,   механизатору и т.д.)»
Но главной ролью Домов Колхозников, оставался отдых людей, приехавших из деревень.
Редкие двухместные номера придерживались для   начальства.  Простые  колхозники отдыхали  в больших, многоместных комнатах, где иногда, располагалось от десяти и выше кроватей.
  В Доме Колхозника, куда вошли Николай с Ниной, топилась огромная русская печь, распространяя по большой прихожей   живое, ни с чем несравнимое, тепло  от сгораемых, березовых поленьев.
Навстречу  замерзшим путникам вышла немолодая, опрятная  женщина. «Замерзли, гостенечки? Проходьте к печке. Раздевайтесь, валенки скидовайте» - ласково заворковала хозяйка, светясь всеми морщинками доброго, простого лица.
«Хозяюшка, тулупы занесу прогреться. А то, скоро в обратную дорогу нам» - обратился к горничной Николай.  « Конечно неси, сынок. А я пока, жинкой твоей займусь».
Нина, при слове «жинка», в панике оглянулась на Кокорина. Но тот уже вышел во двор.
 Хозяйка, помогла Нине освободиться от  ее кожуха и    шерстяного платка.  «Скидовай валенки, девонька. К печке ступай.  Ноги в духовку суй. Она не очень горячая. Но смотри, все равно обжечься можно» -  пожилая горничная говорила еще что-то. Но Нина ее почти не слышала.  Из головы не выходило  слово «жинка»
«Почему он промолчал. Надо было сказать  этой тетеньке, что  никакая я ему не жинка». Опомнившись, она смущенно поблагодарила хозяйку и разувшись, села на лавку у печи.
Качая головой, горничная взяла в руки  валенки Нины. В это время вошел Николай, волоча за собой тяжелые, забитые снегом, тулупы.
Горничная протянула Кокорину валенки Нины:- «Что ж это ты, мил человек,  сам  здоровый яки бугай, а у жинки в валенках сыро? Ноги то, гля-ко, совсем мокрехоньки»
«Оступилась она в снег. Неподалеку от поселка» - смущенно, словно оправдываясь,  заговорил Кокорин.
И снова он не поправил горничную, не сказал той, что Нина никакая ему не «жинка».               
Не выдержав этой пытки, Нина  обернувшись к  спорящим, сердито выкрикнула- «Никакая я не жинка. Из одного села мы».
-«А какая разница? -  Ничуть не смутилась горничная, - Мужик, он завсегда мужиком быть должон.  Кто ж за бабой досмотрит, как не мужик?  А чья ты жинка, не все ль, равно. Его или  Вани, какого то. Ты, смотрю, еще молода. Тебе, чай, рожать еще. Застудишь нутро бабье. Ноги то, грей Мокрехоньки все».
«Рожать? Кому? Мне?» - с трудом сдерживая слезы, Нина отвернулась к печи. Лицо девушки пылало, словно её только что, отхлестали по щекам.
«Нина Николаевна. Ключи от дома у вас? Вы отогревайтесь, а я сам разберусь. Вы скажите только, что забрать».
Николай,   заглянув в лицо девушки, нахмурился. «Не переживайте из-за пустяков. Что хотели взять из дома?»
-«Я сама. С чего это вы с моими тряпками таскаться будете?» - Нина сделала попытку подняться с лавочки, но Кокорин удержал ее, надавив на плечо. «Не геройствуйте. В нетопленом доме ровно, как и на улице. Такой же холод». 
Забрав ключи, Кокорин вышел к коням.
  Пожилая горничная,   выглянув из соседней комнаты, позвала Нину пить чай.
- «Пошли в мою боковушку, девушка. Посамоварничаем. У меня тут тепло, за печкой. Лежанка прямо таки, горячая. Чайку с малиной попей и на лежанку. Да чулки скидовай. Я их просушу».
Чувствуя некоторую вину перед доброй женщиной, Нина послушно встала с лавочки и отправилась за горничной. Они оказались в маленькой  комнатушке, позади русской печи, обогревающей все здание Дома Колхозника.
Нина  пила горячий чай с сушеной малиной,  не замечая, как   мелкие слезинки,  сбегая по щекам, падают в блюдце. Ее толстые, шерстяные чулки, хозяйка расстелила прямо на горячих кирпичах печи.
Занятая своими, не веселыми мыслями, Нина не видела, с каким вниманием и  сочувствием, смотрит на нее хозяйка Дома Колхозников.
-« Тебя как зовут , девушка? Уж не Нина ли? Сдается мне, что ты тут у нас в районе,  в родильной палате работала. Я пять лет назад, дочку из больницы с внучкой  забирала.  Ты мне её тогда, вынесла. И дохтур ваш сказал, что мол, Нина наша за Аленкой , внучкой моей,  так уж хорошо досматривала.- Нина подняв глаза , молча кивнула.
- Меня Еленой Митрофановной кличут. А ты, значит, Нина. Хорошо. Так, выходит, ты не у нас, теперича, живешь? А почто?»
Узнав, что Нина с недавних пор, проживает в Ивняках и работает в детском саду воспитателем, хозяйка   одобрительно поддержала:
-«И правильно. Воспиталка, это тебе, не горшки за родящими бабами таскать. А у самой-то деток сколько?»   «А нисколько», -  с горечью откликнулась Нина, вновь  опускаясь в пучину тоски.
«Ого! И почто так? Ай, мужика подходящего не нашлось для такой красавицы?»
- «Кто красавица? Я что ли?  - Нина рассмеялась с горьким сарказмом. –  Моя красота, Елена Митрофановна, вся у с меня на животе и руках-ногах. От такой «красоты», любого мужика стошнит».
Что-то, в наивной простоте и непритворной доброте,  этой простой,   русской женщины, расположило к себе обычно молчаливую девушку.
Неожиданно для себя, Нина впервые в жизни, рассказала о себе все.  Ни Василисе Кузминишне, ни  Агафье, ни  бывшим коллегам по  работе в больнице, Нина никогда о себе не рассказывала так подробно и безжалостно. Почему она, вдруг  безоглядно доверилась первой встречной женщине, она и сама не смогла бы понять. Скорее всего, сегодняшняя поездка, со всеми «приключениями» и   глубокими переживаниями девушки, стали той последней каплей, что обычно, переполняет любую чашу терпения человека.
Позабыв про остывающий чай,  Елена Митрофановна, слушала излияния девушки, с возрастающей жалостью глядя на Нину.
«Бедная ты моя, страдалица.  А  Колю ты, похоже, любишь». - Увидев изумленный, протестующий взгляд Нины,  горничная только покачала головой. – «Глупая ты девушка.  Он вдовец с детьми. Ты красивая девушка. Да еще и деток его, как своих любишь. Дурь свою отпусти от себя.   И ни кого не слушай. Это я тебе говорю. Мне уж под семьдесят. Всякого насмотрелась и натерпелась за жизнь. Ты красивая, Нина. Мне не к чему тебе глаза  враниной замазывать.
Посмелее быть надобно, а не  сопли пускать и не кукситься. Цену себе немного подними. Если так и будешь, за  копейку себя выдавать, то и Колька твой, тебя за  копейку посчитает. А вот, если вдолбишь ему, что ты  четвертной и не меньше, то и он тебя  за всю сотню сочтет. Поняла?   Красоту свою бабскую, надо мужику  как подарок подавать, а не прятать ее за   семью замками».
Нина недоверчиво усмехнулась. Решительно приподняв подол длинной юбки, оголила покрытый синеватыми пятнами живот. «А с этим как быть?»
-«А чего тебе синячки едва видные,  они мешают?  В темноте, да в постельке вдвоем, они не помеха. Дурочка ты. Зачем влюбленному мужику, твои ожоги рассматривать? Ему душа твоя нужна. Личико твое ангельское, волосы твои кучерявые. А главное, твоя любовь . И к мужику, и к деткам его. Не притворная, а настоящая. Нина, да кто же, если не ты, любови той заслужил. Охмуряй Кольку и не  выжидай, пока мужик сам на тебя оглянется.  С виду он телок, телком. Сам пока дотумкает, башкой своей тупой, его  мальчонки к тому времени, сами уж женихами станут».
Николай, загрузив в запасные сани то, что сам счел необходимым, подъехал к «Дому Колхозника»
Все то время, пока Кокорин  грузил на сани вещи девушки, он думал о Нине. – «Странная она какая-то. Не знаешь, что в следующую минуту выкинет. То плачет, то молчит. И смотрит как собака побитая.  Будто, виновата  в чем то.   Мальчишек моих, втихую целует. Думает, наверное, что  не вижу. А может быть, у нее  когда-то,  ребенок умер? Или мужа потеряла».
Николай вошел в здание Дома Колхозника и замер у порога, прислушиваясь к веселому, девичьему смеху, доносившемуся из   приоткрытой двери,  ведущей в глубь дома.
 Из комнаты выглянула хозяйка. Лицо ее  было весело, будто женщина только что  увидела что-то смешное.
 «А вот и наша потеря.  Давайте к нам на чаек,  Николай, как вас там по батюшке?»
Нина притихла, с замиранием сердца, глядя на дверь. Кокорин  скинув верхнюю одежду, степенно, как того требовала обстановка, вошел в комнатушку хозяйки. 
Он буквально застыл на пороге, с недоверием глядя на раскрасневшееся лицо девушки,  сидящей за столом.   Её глаза, цвета весенней фиалки, озорно блестели,      крупные губы сложенные бантиком, готовы были приоткрыться в звонком смехе, который он только что слышал.  Ноздри тонкого носа трепетали.   Светлые волосы,   крупными локонами рассыпавшиеся по плечам, искрились в  лучах   зимнего солнца, пробивающихся сквозь корочку льда, намерзшего на стеклах окон.
«Какая она красивая, оказывается» - мелькнула мысль. С трудом оторвав взгляд от  лица девушки, Кокорин присел к столу.
Он пил  чай с сушеной малиной, хрустел   тонкими баранками и  с усилием отводил глаза в сторону. 
Николаю казалось, что Нина легко прочтет в его глазах то удивление, что почувствовал он, увидев воспитательницу своих мальчиков,   совершенно в новом свете.
Кажется, они поменялись ролями. Раньше Нина робела перед Кокориным, едва ли не до потери речи. А сейчас, девушка смело смотрела на краснеющего мужчину.   Эта смена ролей, все больше придавала ей смелости.
  Отведя глаза от смущенного Кокорина, Нина победно  взглянула на Елену Митрофановну. Та заговорчески подмигнула девушке, вызвав у Нины благодарную улыбку.
Женщина, жаждущая любви и ласки, кажется, стала побеждать  в Нине, неуверенную в себе, закомплексованную девчонку. Горячо поблагодарив Елену Митрофановну за приют и ласку,  Нина    оделась в дорогу.  Обняв горничную, она вышла во двор.  Солнце поднялось уже к    самой верхней точке зимнего солнцестояния.
Николай   вынес на сани тулупы и вернувшись в Дом Колхозника, рассчитался с хозяйкой за  «казенные» сушки. 
«На свадьбу меня не забудьте пригласить, - хитро сощурилась  Елена Митрофановна. Не дав Николаю опомниться, шутливо погрозила пальцем.- Не упусти девку, Николай. Такие, как она, раз в сто лет встречаются.  И то, не каждому».
Ошарашенный Кокорин не нашелся, что ответить. Но про себя подумал.  –«Куда уж нам. Какая там свадьба. У меня дети. Она свободна. Зачем я ей? Да и Таня недовольна будет».
Укутывая Нину в прогретый у печи тулуп, Николай почувствовал удушливый приступ неловкости и первого после смерти Тани,  позыва мужского желания.
Быстро взглянув в близкое лицо девушки, он встретил  ее ответный, смущенный взгляд.
 На секунду Кокорину показалось, что Нина видит его насквозь.  «Держитесь, Нина Николаевна. Назад до  темна успеть надо. Вы хоть посмотрели все ли я забрал, что нужно?»
  Рассеянно  осмотрев    аккуратно увязанный возок с кроватью,  периной, комодом, посудой и прочими вещами, Нина    только кивнула. Кажется, она   не увидела затуманенным взглядом всего, что сумел   Николай втолкнуть на небольшой, санный возок. 
-«Нина, почему вы всегда молчите? Мне кажется, что вы постоянно грустная», -  спросил Кокорин, едва они выехали за пределы поселка.
-«Я грустная с грустными и молчу с молчаливыми»- отозвалась девушка.                –«Да? Возможно, - Николай помолчал.  Сердце на секунду сжала привычная печаль. – Меня можно понять. У меня жена умерла. Всего год прошел. А вы отчего такая странная?  Все время, как будто, боитесь чего-то.  У вас наверное, муж на фронте погиб?»
«Я никогда не была замужем, Николай. И парня у меня сроду не было».                –«Вот как? – Кокорин обернувшись, столкнулся с синими глазами, в упор смотрящими на него. – Вы не были замужем? Но почему? Такая красивая девушка.  И куда только парни смотрят?»
Нина  хотела сказать, что туда же, куда и он. Но от недавней смелости, не осталось и следа. Жизнь не научила Нину быть смелой.   А небольшая вспышка кажущейся смелости, в присутствии Елены Митрофановны, наедине с Николаем, растаяла без следа.
 Чтобы подавить неловкость, Кокорин    принялся с упоением рассказывать о проделках своих годовалых пострелят.  Нина, подхватив приятную её сердцу тему, тоже  стала вспоминать проказы Саши и Леши.
Мужчина и женщина, связанные одной,  самоотверженной любовью к двойняшкам, смеясь и перебивая друг друга,  заговорили без умолку.
 Впереди показалось  занесенное снегом, кладбище села Ивняки.
Николай примолк, повернув голову в сторону крестов. Умолкла и Нина,     понимая и принимая его молчание.
В село они въехали, в полном молчании.  Николай,   остановив коней у знакомой калитки, сошел с саней и подал руку Нине.
- «Идите в дом, Нина и печь теплее протопите. А я все перенесу.  Но сначала, коней отгоню в конюшню. Сани с вашим багажом выпрягу, а коней  отгоню. Помощник напоит и распряжет. Я скоро»..
Кокорин вернулся быстро.  Он перенес в дом разобранную металлическую кровать,  комод, перину с подушками, коробку с книгами и  несколько предметов столовой посуды.   Все вещи, что он выгреб из комода, Николай без разбора, связал в узел.
– «Надо было мне с вами все же, в дом ехать. Вы все теткино добро прихватили, - рассмеялась Нина, заглянув в узел.- Её юбки и блузки.  Хотя, скатерть и полотенца мне самой пригодятся. А вообще-то, вы такой молодец. Редко когда мужчина,    без женской руки, догадается так тщательно все собрать».
Николай, сняв с себя верхнюю одежду,  принялся собирать комод. Закончив  с ним, приступил к сбору кровати. Навесив на крючья спинок, панцирную сетку, он    сел на кровать и раскачиваясь на упругой сетке, с удовольствием ребенка, произнес:
- «Красота!  Раньше все на топчанах спали.  У нас с матерью по  пружинной кровати. У нее совсем старая, все пружины торчат. Я ей  предлагал поменяться, но куда там».
Поймав взгляд Нины, Кокорин покраснел и торопливо поднялся. «Отдыхайте, Нина Николаевна.  Пора мне. Теща поди, с пацанами замаялась».
«Чайник закипел, Коля. Я блины разогрела.  Вы бы покушали. Потом пойдете.  Может мне с вами пойти? Я тоже соскучилась по мальчикам». – сообразив, что слова ее прозвучали нелепо, Нина привычно смутилась.                . Она представила себе, прилипших к окнам односельчан, наблюдающих, как идут они вдвоем с   неженатым мужчиной, по улице села.
«Подумают, что я ему на шею вешаюсь. Хотя, Елена Митрофановна    так и говорила. Мужику прямо надо дать понять, что он нравится женщине. Иначе, так и прокукуешь всю жизнь в девках»
  Но, не смотря на «науку» пожилой женщины, Нине неприятно было «вешаться»  самой на мужчину. Хотелось   решительного действия с его стороны. Но Кокорин, кажется, не собирался принимать никаких  подобных действий. « Мало ли что он там говорил, по поводу моей, якобы , красоты. Надо же молоть что-то языком, чтобы дорога не длинной показалась».
«Хорошо, Нина. Давай сюда свои блины» - вновь переходя на «ты» - решительно произнес Кокорин.  Торопливо, словно боясь, что Николай передумает, Нина накрыла на стол.
«Может быть, хотите рюмочку выпить? У меня есть немного».
Николай согласно кивнул. Нина принесла из спальни    четвертинку «Московской».  Покупала, как-то, подхватив простуду. Использовав на компрессы совсем немного  водки, остальную прибрала.  И вот сегодня, она пригодилась.
Николай выпил всего  одну стопку, отказавшись от повторной. Нина, чуть  смочив губы, отодвинула водку в сторону.
Нина сидела напротив мужчины, Забывшись, она с  удовольствием и нежностью наблюдала, как вкусно ест Кокорин, приготовленные ею блины, закусывая  их квашеной капустой, что принесла Нине Матрена Лозовая.
 Перехватив ее взгляд, Николай смутился. Нина, чтобы не смущать Кокорина, поднялась из-за стола. «Кушайте, Коля. Мне приятно смотреть, как вы кушаете. Простите, если я сказала очередную глупость»
Он одел  полушубок.  Поблагодарив хозяйку, шагнул к порогу.  Остановился, замешкавшись.  Быстро развернувшись, поймал ее руку и притянул к себе. «Спасибо, Нина. Вы очень удивительная женщина». Она затрепетала,  задохнувшись от  обуреваемых ее чувств. Закрыла глаза, ожидая чего-то. Но Николай, выпустив руку девушки, шагнул за порог.