Стимул с привкусом касторки

      
     – Эх, вот бы мне таким моторчиком разжиться, я бы им показал! – с завистью глядел Олежка на мчащуюся по кругу модель скоростного судна. Собственно, это было и не судно вовсе, а маленький буйер, удерживаемый металлическим кордом и приводимый в движение микромотором с воздушным пропеллером. Серебристая грациозная стрела с хвостовым поперечным крылом стремительно неслась над водой, едва касалась её поплавками, и бисером искристых брызг обдавала деревянный мостик, на котором в напряжённом ожидании следил за своим детищем хозяин модели.

      Олежкина модель только что закончила предварительную стадию состязаний, показав весьма скромный результат. Ещё бы – разве на этом «ритме» далеко уедешь? Ну, ладно, хотя бы в финал пробился. А некоторым не удалось и этого – у кого-то мотор заглох на полпути, и его модель так и не намотала положенное количество кругов, а у кого-то движок и вовсе не завёлся за отведённое для этого время.

      О «метеоре» он мечтал давно. Главное его отличие от «ритма» – в хитрой конструкции цилиндра и в типе используемого топлива. И, хотя, оба одинакового объёма, в два с половиной кубика, и внешне мало отличимы, «ритм» чистый компрессионник, с контрпоршнем, в то время как «метеор» – настоящая «калилка» с миниатюрной свечой. И работает он не на эфире, который едко щекочет ноздри и дурманит голову – а что вы ещё хотите от средства для наркоза, – а на чистом спирте с небольшим добавлением касторки.

      Последнее обстоятельство несколько коробит Олежкины чувства, пробуждая в нём сомнения относительно серьёзности инженерной мысли. Касторка с детства вызывает в нем глубокое внутреннее отторжение, поскольку знаком он с ней, как с рвотным, и надо сказать, весьма отвратным. А мотору каково? – прикидывает он. Всякий самодвижущийся или напоминающий живое существо предмет он с пелёнок привык одухотворять, и эта привычка выискивать забавное и трогательное в косной природе с годами не ослабевает.
      Не иначе, как инженер этот был большим приколистом, а остальные приняли его изыски за чистую монету. И надо же было выдумать такое! Впрочем, касторовое масло может заменять смазку и не участвовать в процессе горения, утешает он себя. Иначе нос обязательно уловил бы тошнотворный привкус в запахе продуктов сгорания. Но ничего подозрительного в них не ощущается, и этот факт его как-то примирят.
      Что касается спирта, то здесь споров нет. Ведь он способен привести в движение и мёртвого – так, во всяком случае, обычно приговаривает Виталька Лопатин, записной кружковский авторитет, когда заливает в бачок топливо для «метеора» или той же «кометы», моторчика посолиднее. Кстати, именно Виталькина модель рассекает сейчас водную гладь.

      Лопатин, этот ветеран судомоделизма, уже целый второкурсник техникума и знает толк в самых разных вещах, не только в умении обращаться с древесно-стружечными материалами и с инструментами для их обработки. Не то что они, школяры, с горем пополам едва лишь овладевшие рубанком да плоской стамеской. Да что там говорить, сам Кентий – Иннокентий Васильевич, руководитель кружка – относится к Лопатину с почтением.

      Руки у паренька растут из правильного места: остро заточенным ножиком он владеет в совершенстве, а на токарном станке, допуск к которому остальным строго ограничен, вытворяет настоящие чудеса. А как-то раз из бальзы – лёгкой и нежной древесины – и из пергамента он соорудил модель комнатного планера с резиновым приводом, и Олежка с замиранием сердца следил, как этот хлипкий полупрозрачный скелетик – в чём только самолётная душа там держалась – парил над верстаками, тихо шурша пропеллером и наматывая круг за кругом. Эх, видели бы это чудо соседи, эти зазнайки из авиамодельного!

      Но основная страсть Лопатина – скоростные модели. В отыскании идеальной формы для своих поделок он, что называется, съел собаку. Их стремительный силуэт и отполированные до зеркального блеска поверхности вызывают у всех тихую зависть. Да и в изготовлении пропеллеров он тоже знает толк. Граб он предпочитает традиционному буку, а его поделки всегда отличаются изяществом и тяговитостью. Недаром последний лопатинский шедевр сейчас показывает чуть ли не лучшее время – а есть здесь и маститые участники, с опытом и возможностями, не чета нашим. Одни импортные моторчики чего стоят. Словом, парень не промашка, настоящий клад для Кентия. Правда, водится за ним один грешок, но среди людей талантливых – так уж повелось – это далеко не редкость…

      Рядом с Лопатиным, на мостках, Юрка Шульгин: этот всегда ходит хвостом за своим кумиром, во всем старается ему подражать. Наверняка и скоростной страстью тоже от него заразился. Правда, его «Барракуда» – жалкая копия лопатинской, да ещё и с таким же, как у Олежки, бедолагой «ритмом».

        Надо сказать, Олежка тоже с почтением относится к Виталику, но абсолютных авторитетов не признаёт. Хочет дойти до всего сам – ведь не боги горшки обжигают. Справимся. Моторчиком бы правильным разжиться, и тогда…
Пока же «горшки» его выходят сыроватыми. Он помнит, как Виталик скептически поморщился, когда ему на глаза попалась Олежкина гордость – обтекатель мотора, над которым тот усердно корпел последние несколько дней, доводя линии обводов до совершенства. Так, во всяком случае, представлялось самому творцу этой, с вашего позволения, минигондолы. Этот двусмысленный неологизм, внедрённый в обиход Юркой Шульгиным, многих здесь веселит.
      То же Шульгин, увидев тогда реакцию Виталика, тоже не упустил возможности вставить свои три копейки.
      – Хвостовик длинноват. И плоский какой-то, – скривился он.
Реплика эта, как и гримаса Лопатина, не остались незамеченной и для Кентия.
      – Хвостовик сойдёт, а вот излишняя пузатость налицо, – резюмировал он, подойдя к подопечным.

      А вот тут он загнул – пузатость налицо, – подумал Олежка. Наверное, ботинки, как и прапорщик, герой известного анекдота, тоже рекомендует с вечера чистить, чтобы надевать их с утра на свежую голову.
      – В аэродинамике нужно стремиться к сечению крыла, – продолжил шеф поучительно. – У него обтекание оптимальное.
      И уже  снисходительным тоном добавил Лопатину:
      – Ничего, с годами они обретут чутьё. Да и вкус тоже. А пока пусть упражняются.

      С теорией крыла он познакомится позже, в институте. Также, как и с критериями ламинарности и турбулентности потока. Но пока пребывает в неведении и злится. Обтекатель как обтекатель – что они придираются? И ещё этот Шульгин. Тоже мне, знаток!

      Обкатка новых моторчиков тоже проходит под неусыпным контролем Лопатина. Он лично готовит топливную смесь, тщательно вымеряя мензуркой одному лишь ему известные пропорции. Чуть напутал – получи пропеллером по пальцам: мотор то вручную заводится. И всему виной раннее воспламенение. То-то весь указательный в рубцах, как у того инструктора по технике безопасности, который кичится тем, что знает эту технику, как свои четыре пальца.

      А однажды Олежка был свидетелем того, как под вечер, в канун какого-то праздника, они вместе с Кентием уединились в подсобке, а через некоторое время вернулись в мастерскую слегка навеселе и с блестящими глазами. Наверное, проверяли качество новой партии горючего, подумал Олежка. Или погрешность мензурки – он где-то слышал, что спирт перестаёт воспламеняться при сорока градусах.
 
      Лишь позже он понял, что немного заблуждался. В  состав горючего входил метанол, и употреблять его было опасно. Впрочем, этиловый спирт у Кентия тоже не переводится. Чем шеф обосновывал необходимость его включения в ведомость снабжения кружка, оставалось для него загадкой. Интересно, а табачок у него свой, или тоже дом-пионерский? Дымит Васильич, как паровоз. Вон и сейчас не вынимает папиросу изо рта.

      От этих мыслей Олежку отвлекает хриплое сипение мегафона, возвещающее о начале основного этапа соревнований.
      Лопатин, хоть и в лидерах, но чем-то недоволен. Впрочем, он вечно стремится что-нибудь улучшить. Вот и сейчас бурчит, что обороты его, видите ли, не устраивают. Ухо не улавливает каких-то ультра-тонов. Вполне себе нормальный визг, почти поросячий – моему бы «ритму» такой, думает Олежка. А тут выжимаешь компрессионный винт почти до упора, рискуя заглушить мотор, и всё равно его жужжание почти на октаву ниже лопатинского.

      Может, всё дело в рабочей смеси, прикидывает Виталий. Та, что забодяжена накануне, могла немного выдохнуться. Надо бы развести свежую.
      – Да брось ты, всё у тебя нормально, – пытается остановить его шеф, видя, как тот норовит осушить топливный бачок.
      Но Виталик неумолим.
      – Приготовиться Лопатину, – командует судья.
      – Вот, чёрт, – ругается тот и судорожно хватается за сумку. А в ней чего только нет: и инструменты, и крепёж, и даже логарифмическая линейка. В общем, приблуды на все случаи жизни. Олежка как-то видел, что он извлёк из неё портативный микроскоп, чем привёл в изумление даже Юрку Шульгина, который обычно в курсе всего, что касается Лопатина.

      Между тем, Виталька вытаскивает из сумки флакончик со спиртом, (Кентий нередко доверяет ему и самое святое – ключи от каптёрки), баночку с касторкой, мензурку и начинает привычно колдовать с компонентами. Теперь уже особо не торопится – подождут, если что. Дело то важное.

      Процедура занимает несколько минут – и вот бачок заправлен, модель прицеплена к корду, запущен отсчёт времени. Мостик скрипит в такт усердным манипуляциям Лопатина, пытающимся завести мотор. Но – странное дело – заводиться тот никак не желает. Виталька впрыскивает небольшую порцию топлива в раструб картера – крайняя мера, – проворачивает пропеллер на пару оборотов и снова дёргает за него пальцем. Бац – по указательному. «У, бля!» – вопит Лопатин и вновь хватается за винт.

      Мотор чихает и, наконец, заводится. Виталька переводит дух, скидывает накал со свечи и снижает подачу топлива. Движок выходит на обороты. Вот модель запущена, и все замерли в ожидании. Первый круг, второй, третий… Судя по количеству касаний воды, дело движется к рекорду. И тут – никто не ожидал такого казуса – мотор внезапно глохнет.

      Лопатин убит. Отстегивая модель от карабина, он с трудом сдерживает слёзы. Ведь победа сулила ему почётное звание кандидата в мастера спорта, к которому он шёл не первый год. И вот такой облом!

      Но, как говорится, не было бы счастья, но несчастье помогло. Во всяком случае, с этим провалом повезло Олежке. С посредственным результатом он попал в зачётную шестёрку, принеся призовые баллы команде. Немного опередил его и Юрка Шульгин со своей «Барракудой». Оба «счастливчика» получили грамоты.

      Возвращаясь с соревнований, Олежка слышит, как за его спиной Лопатин переговаривается с шефом. Они едут на трамвае тридцать шестого маршрута до Стрельны. Там им ещё предстоит пересесть на автобус до Петергофа: дорога неблизкая, есть время для «разбора полётов». За окном медленно проплывают унылые пейзажи, мелькают неказистые домишки – когда ещё сюда доберутся девелоперы. Об их существовании пока ещё никто здесь не догадывается и даже не рискует предположить, что бы могло обозначать такое мудрёное слово.

      – Иннокентий Васильевич, давайте по соточке, с горя. Думал, что на радостях, а вон оно как обернулось.
      – Что ты имеешь в виду?
      Лопатин шуршит в сумке и вытаскивает оттуда флакончик.
      – Вот, прихватил – он у вас на нижней полочке, в уголке стоял.
      – Ах ты, шельмец! – Шеф картинно пучит глаза.
      – Да ладно вам. Разведите по-свойски, у вас это хорошо получается, без мензурки.
      Кентий оглядывается по сторонам.
      – Ты мне только мальчишек моих не испорть.

      Он берет флакончик и внимательно изучает наклейку. Брови лезут на лоб.
      – Так это же метиловый!
      Теперь вытягивается лицо у Лопатина.
      – Ёлы-палы, не может быть!.. А что же я в бачок-то залил!?
      Ему всё становится ясным.
      –  Вот же идиот, спутал в спешке – пузырьки-то с виду одинаковые. А температура вспышки у них разная, тем более, в смеси с касторкой. Потому и мотор заглох.
      Он бьёт сея по лбу. В сердцах. А теперь вот ещё и «банкет» накрылся.

      Нет, всё же не зря эти инженеры едят свой хлеб, думает Олежка.
      – Говорил же тебе – от добра добра не ищут!  Улучшатель…

      Остаток дороги они проводят в молчании.

      Но на этом история не заканчивается.
      Через неделю после соревнований в школе состоялось торжественное собрание, на  котором чествовались отличники учёбы и прочие активисты. Основные лавры, конечно же, достались комсомольским вожакам. Грамотами поощрили и победителей олимпиад, сборщиков металлолома и прочих юных друзей природы. Не забыли и про доморощенных судомоделистов – Олежке с Юркой кроме цветастых грамот с портретом вождя вручили и ценные подарки.

      Каково же было удивление Олежки, когда, открыв коробку, он обнаружил там вожделенный «метеор»! Видимо, Кентий, их трудовик, пробил это по своим каналам. Вот же молодец, знает чаяния своих подопечных!

      Принеся подарок домой, Олежка похвастался им своим родителям. Они ничего не поняли толком из его объяснений, но за сына порадовались.
      На следующий день его ожидал очередной сюрприз.
      –  Кондратьев и Шульгин, вас Иннокентий Васильевич разыскивал, – сообщила классная.
      На переменке они помчались в кабинет труда.
      – Так, ребятки, – прокуренным голосом, не успев откашляться, просипел Кентий, – моторчики бы вернуть надо.
      – «Ритмы»? – сердце у Олежки упало в предчувствии недоброго.
      – Да нет, «метеоры».
      – И грамоты тоже? – Шульгин вскинув бровь.
      – Грамоты можете оставить у себя. Заслужили.
      – А «метеоры» – нет?
      – До них вы пока не доросли. У меня на них другие планы. У Витальки цилиндр задрался, нужно поменять. Да и… в общем, может, на следующий год…
По коридору Олежка брёл с понурым видом. Не доросли. И к чему эта вся показуха! Немного утешало то, что подобная учесть выпала и Шульгину, его вечному сопернику.

      Но, если взвесить трезво, размышлял он, то Кентий, пожалуй, прав. Пусть это будет стимулом, морковкой, висящей перед носом. И получить её надо заслуженно, а не волей обстоятельств. Потому и спешка здесь ни к чему –  ведь она, как и в случае с Лопатиным, может сыграть злую шутку. А мотор этот от меня никуда не уйдёт. И касторка в нагрузку, ухмыльнулся он, слегка поморщившись. И уже с бодрым видом толкнул дверь в класс.


(Начадо - "Последний залп Авроры")