Человек молод и стар в зависимости от того,
каким он себя ощущает.
Томас Манн
В струнной группе нашего оркестра пятнадцать скрипок, пять альтов, две виолончели и один контрабас. Несколько странный подбор, но так уж сложилось и на моей памяти было всегда…
Впервые за много лет я снова в городе, где родился, где окончил школу, где получил высшее образование… И где еще в школьные годы играл в струнном оркестре при архитектурном институте. Среди студентов музыкантов нашлось немного, и в оркестр брали всех, кто владел инструментом и желал посвятить себя музыке.
Решение зайти в институт, вновь коснуться знакомых стен, пройти по коридорам захватило меня целиком… И вот я здесь. Сейчас лето, воскресенье. Пустые аудитории ждут абитуриентов. Мои шаги гулко отдаются под сводами коридора. А где-то за прочными дверями и толстыми стенами актового зала чуть слышно поет скрипка… Или мне это только кажется? Нет, все. Пора идти домой.
Я спускаюсь по широкой центральной лестнице. С огромных многоцветных витражей на меня безразлично смотрят чьи-то правильно красивые лица. Я незаметно для себя замедляю шаг. Странное чувство не отпускает, не дает мне уйти, тревожит, и вдруг я понимаю, что просто хочу вернуться! Вернуться туда, где сейчас тонко поет скрипка, а полвека назад двадцать три человека усердно водили смычками, и дирижер черной птицей вился над ними. Я останавливаюсь. Робкое желание все еще не может утвердиться в моей душе. Наконец, я медленно поворачиваюсь… и решительно поднимаюсь по ступеням вверх. Не замедляя шаг, хотя сердце уже громко и отрывисто барабанит в груди, я иду по коридору. Вот и вход в актовый зал. Берусь за ручку двери… Под едва слышный скрип зал принимает меня к себе.
Стараясь не шуметь, пробираюсь к ближайшему стулу. Долго не могу отдышаться, годы берут свое. Но вот, дыхание успокаивается, и я начинаю слышать музыку с далекой сцены. «Серенада…» Чайковского! Боже мой! Мелодия юности, до боли знакомая, обволакивает меня, влечет за собой в прошлое…
Понемногу оглядываюсь. Все осталось, как прежде! Оркестр едва размещается на небольшой сцене. Непроизвольно пересчитываю скрипки: пятнадцать! Как и раньше! Как по регламенту. Кто же теперь у них «первая»? Ах, да. Этот представительный мужчина с бородой…
- Юрий Генрихович! – обращается к нему дирижер. – Я прошу Вас: раскованней! Не нужно так усердствовать! Вы же играете МУЗЫКУ, а не пилите дрова!
«Первая скрипка» только бормочет что-то невнятное, кивая, и утирая пот со лба голубым платком. До чего знакомый жест! Господи, да это ж Юрка! Тот самый сорванец Юрка, который сидел в последнем ряду скрипачей все время, пока я играл в оркестре… Ишь ты, Генрихович!
***
Он пришел к нам через два года после того, как мы собрались в первый раз. Маленький, чернявый, лихо стреляющий глазами по сторонам, похожий на грачонка, едва вылетевшего из родительского гнезда. Наш руководитель и дирижер Борис Андреевич долго молча изучал его, вздыхал: «мал ведь еше!», а потом попросил сыграть что-нибудь для пробы. Мальчишка нерешительно взял скрипку и пропиликал какой-то этюдик. После исполнения он церемонно раскланялся и даже поблагодарил за внимание. Вероятно, это и тронуло сердце Бориса Андреевича, так как играл-то парнишка неважно.
- Берем, - кивнул наш руководитель и благосклонно поинтересовался, - Тебя как зовут-то?
-Юра, - ответил мальчик и опять поклонился.
Все наши пятнадцать скрипачей, считая меня, рассмеялись и великодушно приняли новичка в свою компанию. Хотя меня особо не обрадовало появление шестнадцатой скрипки. Нарушалась строгая математическая закономерность построения нашей струнной группы!
Однако, вскоре «статус кво» был восстановлен. Одна из скрипачек, Оля Тюшко объявила нам, что на «веки вечные» покидает оркестр по причине замужества. Все наши «старшие», естественно были приглашены на свадьбу, а нас, «школяров», просто угостили конфетами. Я очень жалел об Олином уходе. Оля была душой оркестра, самая веселая и самая красивая скрипачка. Как же мы без нее? К тому же раньше я думал, что у Оли «отношения» со скрипачом Володькой Евсеевым. Они в оркестре сидели рядом, домой почти всегда вместе уходили. Со стороны казалось, что это счастливая пара. Но несколько месяцев назад я совершенно случайно подслушал их разговор.
В тот день я засиделся в нашей подсобке, пытаясь наладить свой пюпитр. Во время последней репетиции, в перерыве, кто-то от полноты чувств запустил им в пустой зрительный зал. Собственно, пюпитр лишь погнулся, и потерялась пара болтиков, скреплявших его детали.
Вероятно, Оля и Володя остановились прямо у плохо прикрытой двери подсобки, потому что слышал я все очень отчетливо. Когда разговор начался, выдавать свое присутствие мне было уже поздно…
- Оленька, послушай, милая. Наши с тобой отношения – еще не любовь. Увлечение скоро пройдет, - говорил Володя. – Пойми меня…
- Как же так, Вовка? Я ведь люблю тебя! Мне казалось, что ты тоже! А теперь говоришь, это увлечение, это скоро пройдет… У кого пройдет? Выходит, не было любви, и ты просто лгал? – в голосе Оли слышались слезы.
- Я не лгал, Оля! Я искренне любил тебя… Точнее, я думал, что люблю… Но теперь вижу, что все не совсем так… Ты очаровала меня, мы много времени проводили вместе, я привык...
- Привык? Выходит, я тебе надоела...
- Да нет же! Ты стала частью моей жизни… Ты мне друг, ты мне родной человек…
- Но как…? Как быть дальше? – Оленька начала всхлипывать. – Я хотела бы презирать тебя, Вовка! Но не могу, люблю… Скажешь банальное: будем друзьями?
- Оля!.. – голос у Володи дрогнул. – Я готов сам презирать себя! Но хочу, чтобы ты осталась в моей жизни! С тобой легко, интересно! Я не могу без тебя! Без наших бесед, рассуждений об искусстве, музыке… Да, банально… Прости меня!
И в этот момент все случилось по закону жанра: я уронил отвертку! С металлическим грохотом она прокатилась по пюпитру и шлепнулась на пол…
- Здесь кто-то есть! Давай уйдем отсюда! – воскликнула Оля, и ее шажки, перебиваемые тяжелой поступью Володи, заспешили по коридору.
Несмотря на тягостное впечатление, которое произвел на меня этот разговор, и чувство стыда за невольное подслушивание, я недолго думал о нем. Тем более, что Оля и Володя продолжали сидеть в оркестре рядом и уходить вместе домой.
И вот новость! Оленька вышла замуж. Замуж совсем за другого! И ушла… Да, скрипок в оркестре снова стало пятнадцать.
***
Голос дирижера возвращает меня к действительности:
- Валентина Трофимовна! Солнышко! Не забывайте, пожалуйста, что у Вас не соло! Аккомпанемент! Тише, легче… Вот-вот…
Пожилая сухонькая виолончелистка, которую дирижер назвал Валентиной Трофимовной, старательно водит смычком по струнам. Кажется, что она сейчас высунет кончик языка от усердия. Щеки ее краснеют под пристальным взглядом дирижера. Эти заалевшие щеки заставляют меня вновь окунуться в воспоминания.
***
На том самом месте, где сейчас пребывает Валентина Трофимовна, раньше сидела наша «прекрасная виолончелистка» Танюша Абрамова. Она так же безудержно краснела, когда взгляд руководителя останавливался на ней. Все четыре года моей жизни в оркестре я был влюблен в Танюшку, а она – в Бориса Андреевича. Я не мог спокойно видеть, как ее лицо заливается краской от одних взглядов дирижера, и мучился ревностью. Иногда я всю репетицию не сводил с Танюши глаз, но она не замечала этого. Видимо, было суждено, чтобы «прекрасная виолончелистка» так никогда и не узнала о моих чувствах.
Покидали мы оркестр одновременно. Я заканчивал выпускной десятый класс, она тоже. Экзамены, подготовка к поступлению в институт, пришлось расстаться с увлечением музыкой. Тогда мне казалось, что ненадолго, что скоро мы вернемся. Вот поступим и вернемся! А получилось, что ушли мы навсегда…
Учились мы с Танюшей в разных школах, и поэтому после торжественной части выпускного вечера, получив аттестат, я удрал от своих однокашников и побежал в Танюшину школу, где уже начиналось свободное веселье и танцы.
Каково же было мое отчаяние, когда я увидел «прекрасную виолончелистку» под руку с накаченным блондином! Танюша не удивилась и не обрадовалась мне. Вежливо поздоровалась и познакомила со своим спутником. Школьный оркестр заиграл вальс, и я, не поднимая глаз и, сам поражаясь своей дерзости, пригласил Танюшу на танец.
Ее прекрасное лицо было всего в нескольких сантиметрах от моего, во время крутых поворотов ее пушистые волосы касались моей щеки. Блондин смотрел на нас равнодушно, он был уверен, что никто и никогда не сумеет отбить у него Танюшу. А Танюшины щечки постепенно краснели не то под его взглядом, не то от быстрого танца…
- А как же Борис Андреевич? – тихо спросил я у нее.
- Борис Андреевич? – удивленно вскинула на меня глаза Танюша. – Причем здесь он? Ты, вообще, о чем?
- Ты… Тебе… Тебе ведь нравится Борис Андреевич?
- Ты глупенький, Мишка! - рассмеялась Танюша. – Совсем-совсем глупенький еще! Борис Андреевич – это сказка, фантазия… Никаких перспектив… И, в конце концов, он намного старше… А Коля – это реальность! Он чемпион города по вольной борьбе, занимается в школе олимпийского резерва! И я ему нравлюсь, – она гордо вскинула голову. Потом пожала плечами и вновь рассмеялась, но как-то неуверенно и нарочито.
Я ничего не ответил ей. Ее слова больно задели меня, как будто вычеркнули одним махом из жизни и наш дружный оркестр, и мечты, и влюбленности…
После вальса я подвел Танюшу к Коле-блондину и ушел. Я был во власти непонятных ощущений. С одной стороны, я только что танцевал с моей «прекрасной виолончелисткой», обнимал ее за талию, держал ее тонкие пальчики в своей ладони… А с другой стороны, я не мог забыть ее деловитых рассуждений, как будто это меня, а не Бориса Андреевича Танюша так прагматично оценила и променяла на блондина-чемпиона!
Вернувшись в свою школу, я застал танцы в самом разгаре. Среди друзей мне стало легко и спокойно, и образ Танюши как-то незаметно затуманился в моем сознании…
***
- Мужчина! – раздается вдруг над самым моим ухом. - Что вы здесь делаете?
Я медленно прихожу в себя. Ох, уж эти воспоминания…
Передо мной стоит дирижер. Музыканты бродят по пустому залу. «Перерыв», - понимаю я.
- Мужчина! Вы меня слышите?
- Да-да. Простите, пожалуйста, - я встаю. - Я просто хотел поприсутствовать на репетиции…
- Вы из мэрии? Отдел образования?.. А если нет, то идите, идите! Вы отвлекаете музыкантов, - дирижер указывает мне на дверь.
- Простите, великодушно, если помешал, - мне страшно неудобно. Кажется, что я вновь затаился в подсобке и невольно подслушал что-то, мне не предназначенное…
Ощущая спиной тяжелый буравящий взгляд руководителя оркестра, я выхожу из зала и ясно понимаю, от чего краснела бедная пожилая виолончелистка…
***
Я медленно спускаюсь по широкой лестнице. Теперь я четко осознаю, чего мне хочется… Мне хочется вернуться. Вернуться туда, где сейчас запоют под смычками волшебные инструменты струнного оркестра, где Юрий Генрихович (Юрка!), «первая скрипка», будет волноваться, пытаясь играть раскованней, и вытирать лоб голубым платком, а сухонькая Валентина Трофимовна краснеть под взглядом дирижера… Туда, где оживает сказочная мелодия моей юности, заставляя звучать самые потаенные струны моей души…
Но увы… Вернуться нельзя. И не потому, что суровый руководитель оркестра будет недоволен, и не потому, что подниматься снова на четвертый этаж в мои годы совсем не просто, а потому, что еще никому и никогда не удавалось «дважды войти в одну и ту же реку»…
Нельзя возвращаться туда, где ты был когда-то счастлив...
1976г.