ПРОКЛЯТЬЕ СТАРОЙ КОКОРИХИ
Часть 6
Едва Долгов перешагнул порог дома Гавриловой, хозяйка протянула ему плотный конверт, - «Ты уж прости, Лексей. Я тут похозяйничала чуток. Сама за тебя расписалась у почтальонки нашей. Письмо, видать, важное. Вон сколько марок не пожалели».
Взглянув на обратный адрес, Алексей, поблагодарив хозяйку, ушел к себе в комнату. Заказное письмо на его имя, пришло из Горкома Партии, а не из ЗАГСа, как ожидал Долгов.
Распечатав конверт, он вынул из него листок с текстом, написанным от руки. И это еще больше удивило Алексея. Он был неплохо осведомлен об Горкомовских порядках. Целый штат машинисток, с утра до вечера «трещали» на своих машинках, распечатывая всякого рода сообщения, заявления, ответы и прочие «бумажки» для адресатов и заявителей.
Но чтобы письма были от руки… Как минимум, в этом было что то, странное.
Взглянув на подпись в конце коротенького письма, он еще больше удивился. Письмо было от его хорошего знакомого. Заместителя Первого Секретаря Горкома, Куржакова Владимира Викторовича.
Когда –то, они неплохо ладили меж собой. И даже, пару раз выезжали на совместную рыбалку.
Торопливо пробежав глазами текст, Алексей неуютно поежился.
«Алексей, я понимаю, что ты занят великими делами преобразования села. Но прошу тебя, отнесись серьезно к моему сообщению. Немедленно бросив все, поспеши ко мне. Лучше, домой в вечернее время. Я не хочу описывать тут, все те неприятности, что могут в скором времени, свалиться на твою голову. Могу коротко намекнуть, что в них замешана твоя жена. Просто, поверь на слово. И приезжай немедленно. Это только в твоих интересах. Надеюсь, помнишь мой адрес. А если забыл, то вот он…»
Дальше стоял адрес Куржакова, который Долгов и без того, хорошо помнил.
«Недооценил я Бочарову, - припомнил Алексей девичью фамилию супруги. - Елена Васильевна начинает претворять в жизнь свои угрозы. Надо ехать».
На следующий день, оседлав своего железного коня, Алексей выехал в областной город. Отправился он во второй половине дня, чтобы, не теряя драгоценного времени, нагрянуть к бывшему товарищу, после его рабочего дня.
После обоюдных приветствий и дружеских объятий, Владимир Викторович, пригласил Алексея в свой, домашний кабинет.
« К сожалению, Алексей, жалобу Елена Васильевна, зарегистрировала у секретаря. Но хорошо уже то, что ко мне первому на стол, сия кляуза легла».
Щелкнув замком обыкновенного портфеля, похожего на ученический, Куржаков, протянул Алексею двойной лист бумаги, исписанный мелким почерком Елены.
Оставив Алексея один на один с неприятным «сюрпризом», Владимир вышел из кабинета.
Всего ожидал Алексей от своей «Леночки», но только не такого. В заявлении, адресованном на рассмотрение Бюро Горкома Партии, Лена писала о том, что ее законный супруг, коммунист, Алексей Михайлович Долгов, систематически избивал жену. И в результате очередных побоев, она потеряла ребенка. После этого, боясь разоблачения, Долгов сбежал в районный поселок. Где его, неосмотрительно, поставили руководить селом Ивняки.
Движимая желанием сохранить семью, ячейку коммунистического общества, Елена, простив жестокость мужа, прибыла к нему в село. Но он открыто заявил ей, что сожительствует с простой колхозницей. Свой чудовищный поступок, он объяснил ей тем, что «простая баба, привыкла к тому, чтобы ее колотил мужик». И ему, мол, так жить нравится куда больше.
«Алексей Михайлович, вынуждал меня дать согласие на развод. Но я, как примерная жена Советского коммуниста, желаю сохранить наш брак» - написала она в заключении.
Такой откровенной, циничной лжи, от некогда близкого человека, Алексей не ожидал.
Куржаков, вернувшись в кабинет, нашел товарища в настолько подавленном состоянии, что и сам растерялся.-«Не раскисать! – приказал он, - пока ситуация контролируема. С Первым, мы в корешах. Конечно, Алексей, придется прилюдно покаяться перед женой. Надеюсь, простит».
Дико взглянув на Владимира, Алексей воскликнул- «За что меня прощать надо?. Здесь же нет ни единого слова правды».
Эмоционально жестикулирую, перескакивая с эпизода на эпизод, Алексей принялся рассказывать товарищу о том, как еще до поступления в институт, мечтал стать председателем колхоза. Как подставил его директор Мясоперерабатывающего Комбината, « просунув на теплое местечко в Горсовете». Как добивался он перевода в село. И как радовался, получив свою новую должность.
-«Никогда, слышишь Владимир, никогда я не повышал на Елену даже голоса. Она совершила неслыханное святотатство. Сделала криминальный аборт. Потеряла много крови. Ее в больнице от смерти спасали. Не мог же я, как муж, сдать ее. Товарищ Бочаров, папаша ее, сумел дочуру «отмазать» от суда».
Куржаков, хорошо знавший своего товарища, поверил ему сразу же. – «Не напрасно, твоя дамочка впечатление на меня неприятное произвела, - проворчал он. – Не убивайся. Завтра с Первым переговорим. Постараемся докторшу отыскать, что к жене твоей на вызов приезжала. От нее многое будет зависеть. На Комбинате, пошерстить надо. Уж больно не нравится мне тесть твой прыткий. Только сдается мне, что другой там сейчас руководитель. Что-то слышал я про Мясокомбинат. Вроде бы, как Госревизия там была. Пошли в зал ужинать будем. А я звонок один сделать должен».
После ужина в обществе приветливой жены Владимир а и двоих его вежливых сыновей подростков, Алексею отвели место для ночлега.
Утром, Владимир, велел Алексею отправляться домой.
–«Поезжай, работай спокойно. Твоей Елене сообщим, что ведется проверка. Пусть наслаждается планом мести. Проверку проведем. Но не в отношении честного коммуниста, товарища Долгова. А в отношении товарища Бочарова, бывшего руководителя Мясоперерабатывающего Комбината. Я вчера позвонил кое куда. Все подтвердилось. Бочаров сдал дела новому, перспективному руководителю. Но, что-то, там не то. Ведется масштабная ревизия. Подождем результатов. А заодно, факт, с криминальным абортом твоей супруги, пробьем. Не морщись, Алексей. Понимаю, неприятно, противно, но так надо. Иначе, тебе трудно «отмыться» будет. И еще. Алексей, пойми меня правильно. Твой моральный облик, негласно, тоже будет проверяться. Так, что, осторожней там с прекрасным полом».
Видя, что Долгов собирается что-то возразить, Куржаков рассмеялся. – «Ладно, иди. Все будет нормально».
В ЗАГС, Алексей заезжать не стал. Самое главное для него, в его положении, было дождаться решения бюро Коммунистической организации города.
И интерес свой к Васёнке, на время спрятать подальше придется, - эта мысль вновь заставила Долгова приуныть.
Не получалось у Василисы изгнать сердечную тоску по любимому. Сердце вещун, замирало от ожидания чего-то, А чего, девушка себе не смогла бы объяснить.
Не смотря на то, что не виделись они наедине, целую вечность, Василиса знала почти все о делах своего любимого. Но не знала главного. Всего того, что случилось за последнее время, в его семье.
Вчера вечером, возвращаясь домой с работы, она не увидела мотоцикла Алексея на привычном месте, у крыльца Колхозной конторы. В такое позднее время, он обычно стоял на месте.
-«Где он есть, неугомонная головушка? – подумала девушка. У ворот дома, где квартировал Долгов, сидела на лавочке его хозяйка тетка Тамара.
Проходя мимо, Василиса приветливо кивнула женщине и потянулась взглядом к ее двору, огороженному реденьким пряслом. Мотоцикла в ограде не было. «Заработался совсем»- вздохнула Василиса, замедляя шаг.
Словно заглядывая в ее мысли, Гаврилова спросила негромко - «Что поздно сегодня, агрономша? Заработалась, смотрю. Видно хлебушка ноне, много будет?»
Обрадовавшись оправданной причине задержаться у двора, где жил ее любимый, Василиса согласно закивала головой. –«Всходы хорошие дал наш хлебушек, тетка Тамара. И зерно наливается славно. Не будет града, так соберем добрый урожай!»
-«Не спеши, девонька. Сядь, поговори со старухой. Постояльца моего нет и слова не с кем молвить».
-«Ну, какая же вы старуха! Вам, наверное, 60 еще нет!»
-«Конечно, были бы внуки, была б старухой, бабкой. А так, молодуха, да и только» - горько произнесла Гаврилова, вытирая слезы.
-«Простите, расстроила вас. Пойду я. А вы квартиранта ждите».
Тамара Владимировна подняла на девушку внимательные, мокрые от слез глаза.
-«В город укатил мой квартирант. Бумага по почте ему пришла. Важная, видать. Под расписку. И марок на ней, штук пять. Не пожалели, налепили. Вряд ли, он приедет сегодня».
Чувствуя, как сердце сжимает, ставшая уже привычной, сосущая пустота, Василиса пробормотала, отводя затосковавший взгляд, -«От жены видно, письмо. Не удивительно, что там останется. Молодой мужик. Жена красавица, что еще надо?»
«Многое надо, голубонька. Главное, любви. А с ней никакие беды не страшны. Видела я эту красавицу. Кукла разукрашенная. Волосья белые, а у корней черно. Видимо, вытравила чем-то. Беляночку из себя корчит. А у самой душа черная. Лексей от нее в летнюю кухню ночевать сбежал.
А она винища бутылку выжрала, как мужик, скатерть мне льняную залила всю. Ладно, у Лексея совесть , как у ангела. Сам отмыл мне скатерть. А красавицу свою, едва в мотоцикл запихал и на станцию свез. Она орала, как порося резаное. Наши мужики на ферме так не лаются, как эта дамочка культурная. - Глядя в закипающие слезами глаза Василисы, тихо добавила. –Не мучайся, милая. Твоим он будет, дай время. Вижу все, не слепая. Лексей мужик совсем не городского закваса. Наш он, деревенский. Ему такая, как ты, нужна.
Бумага та, государственная была, а не от бабы его. Я тоже, не лаптем щи хлебала. И читать умею, - Тамара погладила дрожащую руку Василисы.
- Он, когда о тебе говорит, глаза становятся, как вода озерная. Чистые и видать в них все. Любит он тебя. Но блуда нет в нем. Пока законом с кралей той связан, греха не допустит. Не такой он, наш председатель».
Не в силах больше сдерживать рвущихся слез, Василиса порывисто обняла Гаврилову - «Спасибо, спасибо вам». – прошептала, обильно смачивая слезами кофту на груди женщины.
-«Ступай, милая. Не дай Господь, Гапку принесет еще, нелегкая. Слезы припрячь, Васена. Они тебе на свадьбе вашей, еще пригодятся».
Василиса ворвалась в дом, едва не сбив с ног мать. Поцеловав в щеку растерявшуюся родительницу, Василиса скрылась в своей боковушке.
-«Любит! Любит!» – колокольчиком звенело в голове, наполняя сердце девушки светлой радостью. Быстро переодевшись в домашнее платье, Василиса впорхнула в кухню, где за столом сидел отец с Катериной, старшей сестрой Василисы.
Понурая, постаревшая раньше времени Катерина, неодобрительно посмотрела на улыбающуюся сестру. – «Чего скачешь, как коза? Скоро тридцать лет, а ума нет. Чего замуж не идешь? Петро Голубев овдовел вон. Наталья его, три года уж, как прибралась. Жаловался мне Петя, что высокого мнения о себе ты, Василиса. У мужика трое на руках остались. Что ты его гонишь от себя? Или детей испугалась? Своих не завела, так хоть чужих пригрела бы, вместо того, чтобы о чужом муже сохнуть. Все село сплетничает, Васька. Отца с матерью не позорь».
Василиса, не ожидавшая от молчаливой Катерины такой отповеди, застыла, держа в руке кружку с парным молоком.
Кузьма, сердито вскинув брови, попробовал заступиться за младшую дочь,
- «Ты, того, Катька, не болтай, чего не след. Не из таких, Василиса, чтоб чужую семью рушить».
Василиса, опомнившись, с вызовом глянула на сестру. С некоторых пор, ту словно подменили. Спокойная и покладистая по жизни, она, в последнее время, сделалась раздражительной и какой-то злой. Понять Катю было можно. Как осталась на 25 году, без мужа, с тремя маленькими детишками, так одна и маялась с тех пор.
Родители помогали, конечно. Но они были еще нестарые, имели свое немалое хозяйство. Спасибо, детей дочкиных растили, холили.
-«Что ты сестренка, о чести моей печешься? Я ее не порушила. Рот Гапке не пристало мне затыкать. И тебе не к чему сплетниц слушать. А что на семью чужую намекаешь, так нет там никакой семьи».
Не желая ввязываться в разговор дочерей, Кузьма вышел во двор, помочь жене по хозяйству.
Василиса шагнула к Катерине, и сломив ее вялое сопротивление, крепко обняла ту за плечи.
–«Не нужен мне Петька, Катюш. Вижу все и понимаю. Нравится он тебе. Ему за сорок, тебе за тридцать. Детей у вас поровну. Глаз нет у мужика что ли? Мне двадцать шесть, сестренка. Не дети Петра меня пугают. Я любить хочу и с любимым жить.
Я другого люблю. Или за него, или ни за кого. Детей сама еще родить могу. – Поймав тоскливый взгляд Кати, усмехнулась. – Пусть говорят что хотят. Люди того не знают, что семья у Алексея, на бумаге только и есть.
Ты о себе подумай, Катя. Нет, чтобы голову помыть, косу распустить, платье крепдешиновое одеть. Да пройтись перед Петром павой. Вместо этого меня пришла за него сватать».
«Не стану же я сама ему навязываться», – всхлипнула Катя, сдавая позиции.
-Не навязывайся. Но если по нраву он тебе, покажись ему, какая ты на самом деле. А то сама из себя старуху сделала».
Катя, улыбаясь сквозь слезы, поднялась и вышла из дома. Василиса, слушая, как она зовет детей, игравших во дворе, с болью подумала о том, что сестре, пожалуй, не легче, чем ей.
Василиса хотя бы, любила. И не просто любила, а сходила с ума от любви. А Катерина готова была пойти замуж за невзрачного вдовца, лишь бы не коротать век одной.
Конечно, ее можно было понять. Поднимать одной троих детей, было слишком непросто.
-« Неужели и я такой стану, лет через пять. Если с Лешей ничего у меня не выйдет, - с ужасом подумала она. И тут же твердо ответила себе - Никогда! Лучше век одной, чем с нелюбимым»,
Алексей, по дороге в село, решил заехать в районный поселок. Проведать родителей и за одним, согласовать кое какие вопросы, с руководством Райсовета.
Добравшись до поселка, Долгов, первым делом, отправился «утрясать» производственные дела. Встречу с родителями, он запланировал на более позднее время.
Родители встретили сына с радостью. Не смотря на то, что жили они в 20 километрах, частых встреч, не получалось. Вечно занятый сын, при посещении поселка, не всегда находил время, заглянуть к отцу с матерью.
«Лешенька, сынуля, - Галина Ивановна Долгова, бросилась к «сынуле», возвышавшимся над ней, как тополь над рябинкой. – Я, как чувствовала. Пирожков с калиной, твоих любимых, испекла. Сейчас баньку истопим. Все готово. Только спичку к дровам поднести».
Все тревоги и невеселые раздумья, все напряжение и усталость от вынужденного путешествия, внезапно отступили. Алексей почувствовал, что он дома.
Он сам затопил баню, натаскал воды в деревянную кадку и прихватив тяпку, отправился в огород.
-«Зачем они столько картошки сажают?- окидывая взглядом участок, подумал он. – 20 соток одной картошки, не считая мелочи. Зачем они им? Старики ведь совсем. Молодым простительно. Семьи, дети, скот. Налоги продуктовые. Надо вынести на районном партсобрании предложение, освободить стариков от налогов этих. Хотя бы, в масштабах района. Страна уже, не в таком бедственном положении, как сразу после войны».
Отмахав тяпкой пару часов, Алексей отправился в баню. Отец, работавший трактористом, приходил домой поздно.
Алексей собирался, всласть попарившись, дождаться отца и засветло вернуться в Ивняки.
Хотя и не контролировал никто его рабочее время, он сам себе был строгий контролер.
И совесть Долгова возмущалась, напоминая ему, что второй уж день, он не занимается прямыми обязанностями председателя Сельсовета.
Но она, совесть его, молчала, не желая напомнить , что не зная ни выходных, ни праздников, он ежедневно перерабатывает те часы, которые проставляет ему в табелях, бухгалтерия в Райсовете. Ровно так же, как забывала она, что кроме своих прямых обязанностей, Алексей, не задумываясь, впрягается в работу строителя, грузчика и прочее.
Вернувшись из бани, Алексей обнял возвратившегося с работы отца.
-«Прости, папаня, через час выезжать надо. Из бани тебя дождусь. Пирогов маминых отведаю и домой!»
-«Вот и дожили мы с тобой, дед, до времени, когда сынок дома, а «домой» собирается. Правильно все это, конечно. Только бы внуков еще дождаться» -Галина Ивановна, сквозь слезы с надеждой посмотрела на сына.
-«Будут, мама у тебя внуки, дай время. А пока Надюшкиных нянчи» - засмеялся сын, целуя мать в макушку.
Надюшка, сестра Алексея, жила далеко. Как уехала в строящийся северный город , после окончания Мединститута, так там и осталась.
Но родителей не забывала. Приезжала с мужем и двумя мальчишками, едва ли не каждое лето. Не смотря, на достойный заработок, не променяли молодые, родителей на престижный отдых на курортах.
Уехать быстро из дома старших Долговых, Алексею не удалось. Отец уговорил остаться до вечера.
-«Засветло успеешь добежать. Каких-то 20 километров. Хоть за жизнь побалакаем. Завтра с утречка пораньше и за работу возьмешься. Устоят твои Ивняки, никуда без тебя не денутся».
Солнце почти коснулось горизонта, когда Алексей, выехал за пределы поселка.
До Ивняков оставалось не более пяти километров, когда мотоцикл, несколько раз «чихнув», вдруг замолк.
Недоумевая, что могло случиться с его «железным конем», Алексей встал с сидения. И только тут, его озарила мысль, что за текущими делами и проблемами, он просто забыл заправить свою машину. Когда еще, только подъезжал ко двору отца, мысленно приказал себе, пополнить бак. У запасливого Долгова старшего, всегда имелась «заначка» горючего.
Обычно, в таких случаях, отец сам напоминал сыну о необходимости заправиться. А тут, словно затмение на обоих нашло.
-«Далековато толкать придется. Подожду, может быть, грузовик, какой ни будь, попутный проезжать мимо будет. Если не заправлю, то хотя бы, на прицеп ему напрошусь», - решил Алексей.
Солнце, коснувшись горизонта, посылало на землю последние, красноватые лучи. Разноголосый стрекот летающих и ползающих насекомых, прятавшихся днем от жарких лучей солнца, приятно успокаивал. С одной стороны дороги, подсыхали наполовину скошенные травы. Чем глубже уходило за горизонт солнце, тем ароматнее становился легкий ветерок, долетавший с покосных лугов.
С другой стороны, тянулись хлебные поля. Ближе к селу, просторы трав и полей, перекрывали несколько крупных, березовых колков. Оттуда, из-за стены белоствольных берез, доносилось удаляющееся, сытое мычание коровьего стада.
-«Вот спасибо, друг, когда бы я такой красотой полюбовался», - развеселился Долгов, обращаясь к затихшему мотоциклу.
Прошло не менее часа, а попутки так и не было: –« Столкну машину с дороги, к ближайшему валку, прикрою охапкой травы, да пешочком потопаю», - решил Алексей.
Когда он, наконец, управился со своей задачей, в полях совсем стемнело.
Выбравшись на дорогу, Алексей зашагал в сторону села. Он не спешил. Хотелось подольше побыть наедине с природой. Он совершенно позабыл обо всем неприятном, что побудило его ехать в город. На душе было светло и спокойно. Из-за стены темного леса, медленно выползла луна, неровно озарив окрестности белесым приглушенным светом, И сразу же ожившие, глубокие тени, как сотни сказочных существ, поползли по полям и дороге.
Перед мысленным взором ночного путника, ясно, как наяву, вспыхнули печальные, медово карие глаза.
-«Васёнка!» – сердце, задохнувшись на секунду, зачастило, будто Алексей долго бежал по пустынной дороге.
Свернув в луга, он лег в пахучую траву, не успевшую отсыреть от ночной прохлады. Долго лежал, глядя в ночное небо, слегка освещенное высокой, неполной луной.
Алексей думал о Василисе, вспоминая эпизод за эпизодом из их вечерних «посиделок» в конторе, за обсуждением рабочих вопросов. Он так и не осмелился хотя бы как-то, дать понять девушке, насколько она дорога ему.
«Эх, Васёна, звездочка моя ясная! Что же будет с нами дальше?»- он вздохнул со стоном, не подозревая о том, что совсем недавно, Василиса так же, лежала в цветущих ромашках, с тоской и нежностью думая и нем.
Василисе не спалось. Не впервые, она подолгу лежала ночами без сна, в своей кровати. Сейчас она, как и Алексей, вспоминала их деловые свидания, долгие, задушевные беседы. И свою, вроде беспричинную, радость и ощущение счастья, только от того, что он был, совсем рядом. Простой и понятный. И бесконечно любимый.
Она сама, прекратила их встречи, лишив себя зыбкой надежды на что-то большее.
Ничего бОльшего, между женатым человеком и ей, засидевшейся в девках, быть не могло. А если бы и случился грех, то виновата в нем, была бы только она. И никто больше.
-«Но почему любовь, это грех? – прошептала Василиса, обращаясь непонятно к кому. – Я сыночка хочу. Чтобы глаза были серые, в ресницах выгоревших. Чтобы волосы русые и чтобы складочка между бровками была, когда задумается о чем».
Василиса села в постели, борясь со слезами. –«Ну и пусть. Мой грех будет и ничей больше. А на него и тени греха не упадет. Нельзя ему, коммунисту женатому, грешным перед законами Советскими быть. Не простят его, заклюют. Хотя и любят его, и чтут все сельские наши.
Но, не спроста же, бумага та пришла. Что-то не так с письмом тем «государственным», чует сердце мое.
Многим из тех, кто завидует успехам и авторитету его, поперек горла, Лёшенька мой. Стоит лишь пошатнуться чуток, подтолкнут с радостью.
А мне все одно. Кому я нужна? Из комсомольского возраста вышла, в партию не вступаю. Сама не знаю, почему все тяну с заявлением. Мне бы, сыночка, с именем его и отчеством. С кровью от крови его. Уеду куда ни будь. Затеряюсь в стране нашей большой. А он, пусть живет и будет счастлив. Не отпустит его от себя ведьма его белобрысая. Такими, как он, не разбрасываются».
Василиса снова упала в постель, пытаясь уснуть. Но что-то не давало ей сомкнуть глаза. Будто, чей голос шептал в ухо, подталкивая встать. И она поднялась, ведомая силами, понятными только одному Богу, под названием Любовь.
Опомнилась Василиса только за селом. Ночная прохлада слегка остудила ее , одетую в легкое, летнее платье.
«Куда ? Зачем? – вяло запротестовал ум. Но ноги несли ее по едва уловимой в темноте дороге, прочь от села.