Проклятия старой кокорихи. часть 8

Сараева
ПРОКЛЯТЬЕ СТАРОЙ КОКОРИХИ
                Часть 8
Из районного поселка в Ивняки, Алексей возвращался уже под вечер.
Встреча с будущими учителями, затянулась.   Молодые педагоги, забросали председателя Сельсовета, вопросами.  Спрашивали обо всем.  О селе, в котором им предстояло жить и работать, о  жилье, о  школе и будущих учениках. Интересовало  молодых специалистов и развитие культурной жизни Ивняков.
 Алексей ликовал. Область не поскупилась. Прислали сразу троих, грамотных  специалистов. Причем, двое из них, были супругами.   Третьим  педагогом, была незамужняя девушка. «Замуж выдадим за  местного колхозника.  И останется она у нас. После трех летней практики, не задумает в город сбежать. И  супруги, похоже,  правильные люди.  Возможно, тоже навсегда останутся».
Слишком хорошо все складывалось. И у Алексея промелькнула мысль, что в одну из свободных квартир, он вполне сможет заселиться сам. Главное для него, было то, что никого теснить или обделять не придется. Два новеньких, двухквартирных дома, стояли пустыми, поджидая своих хозяев..
 К первому сентября, ожидался большой приток учеников в их новую школу.  И не только, за  счет детей разросшихся Ивняков. В трех, близлежащих поселках, существовали лишь  крохотные школы четырех летнего обучения.
К обязанностям председателя Сельсовета, прибавлялась еще одна. Не менее важная, чем остальные.  Необходимо было  произвести учет детей из этих поселков.  Найти им   семьи, готовые принять маленьких квартирантов. Добиться в Райсовете разрешения  начислять  лишние трудодни для таких семей.
  Подъезжая ближе к поселку, Алексей привстал в седле мотоцикла, оглядывая,  все еще не скошенный, ромашковый луг.
Где-то здесь, он провел  вчера, свою самую незабываемую в жизни ночь.
В груди его, сладко заныло. Все «благородные» мысли, связанные с работой, мгновенно покинули голову. Остановив  мотоцикл  у обочины  проселочной дороги, Алексей снял шлем.
Где-то,  неподалёку,  скрытые  березовым колком, слышались людские голоса. Видимо, колхозники копнили высохшее сено.
Разминая затекшие конечности, Долгов  сделал несколько приседаний. По озорному гикнув, прошелся «колесом» вдоль дороги.  Сердце его распирала радость.
Подняв лицо к  небу, Алексей прошептал- «Спасибо тебе, кто бы ты ни был.  Бог или что-то другое?  Спасибо тебе, за счастье!  Но я тебя прошу, помоги мне и дальше.  Сделай так, чтобы Васёнушка навсегда моей стала».
Обращаясь к небу, Алексей забыл, что он не только коммунист, руководитель партийной ячейки села. Но и то, что обязан, в корне подавлять все «пережитки поповского мракобестия».
 Высоко в небе заливался звонкой трелью, невидимый жаворонок. Запахи буйно цветущего луга, сводили с ума и без того  «сумасшедшего», влюбленного мужчину.
Алексей побрел по лугу, срывая самые крупные и свежие цветы.   Собрав красивый букет, он вернулся  к мотоциклу.  Ромашки Долгов уложил в коляску, прикрыв сверху  брезентовой накидкой от пыли.
 «Что же это я,   не догадался, любимую свою, на свидание пригласить? Совсем ум потерял от счастья. Что Васенька обо мне подумает? Как же увидеть ее наедине, без завистливых глаз. Как  рассказать о том, о чем душа кричит?  Может быть, сама  догадается к вечеру в контору заглянуть?»
Алексей завел мотоцикл и  направился к поселку. С лица его не сходила  счастливая улыбка, делающая Алексея  совершенно не похожим на  «высокого» руководителя.
Затормозив  на привычном месте,  он увидел навесной замок на двери конторы.
«Прекрасно», - Алексей прихватив ромашки, пошарил рукой под ступенькой крыльца.  Ключ от замка  , как всегда, оказался в условленном месте.
Свежевымытые половицы коридора, уже изрядно   выцвели. Но краску,  полученную для конторы, Алексей распорядился   использовать  для  покраски полов в медпункте.     Лишнюю банку,  он сам лично, вручил  Кузякиной.
Хотя и скандальная баба, но  вдова фронтовика.
 Осторожно шагая по все еще влажным, после мытья, половицам, Алексей вспомнил о « Вековухе Палашке».   Так  в поселке, беззлобно, называли  одинокую инвалидку,  уборщицу Пелагею  Киселёву.
Одна нога женщины, была на много короче другой.  Замуж ее так никто и не взял.   Уже в зрелом возрасте, удивила «Палашка»  все село, родив  дочь неизвестно от кого.
 Посудачили односельчане,  потыкали пальцами   наугад в своих мужей, да и утихли. Зато у  одинокой инвалидки , подрастала дочка.
Пелагея мыла полы в школе и конторе, вполне  справляясь со своими обязанностями.
«Надо поговорить с  Киселёвой. Выяснить, не трудно ли ей будет управляться с   работой.  Школа наполовину больше стала.  Если согласится  и дальше работать, похлопотать, чтобы  трудодни увеличили  женщине»,-  мимоходом отметил про себя Долгов. Войдя в свой кабинет, он осторожно  опустил ромашковый букет на подоконник, прикрыв от солнца и посторонних глаз, старыми газетами.
 Выдвинув ящик громоздкого стола, достал   несколько хорошо отточенных карандашей.  Из нагрудного кармана  пиджака, Алексей извлек небольшой блокнотик, с которым никогда не расставался.
Блокнотик этот, был чем-то, вроде «еженедельника». В него он, обычно записывал все то, что необходимо было сделать в ближайшее время.   
Простым карандашом  Долгов  сделал несколько записей в блокноте.  Одна из них,   относилась к   уборщице Киселевой
Алексей Михайлович обладал,  редкой для руководителя,   чертой характера. Он искренне и   совершенно естественно, переживал за  каждого из тех, кто доверял ему. Не рисуясь  и не выставляя напоказ, заботу о людях,  Долгов старался   сделать все, от него зависящее.  Причем, чем  беззащитнее и «ниже»   по статусу, был человек, тем большую ответственность за него, чувствовал председатель  Сельсовета.
 Председатель колхоза, Демьян Федорович, тоже  заботился о своих людях. Но в районных, вышестоящих организациях, в последнее время, его начали, почему-то, все чаще притеснять. Совершенно обоснованные заявления и просьбы председателя, зачастую  просто игнорировались.
Как-то, в доверительной беседе с Долговым, Алтунин высказал предположение, что его рвение  и желание хоть как-то, облегчить жизнь своим людям, не нравятся  одному  руководителей района.
-«Мне давно товарищ Китаев, намекает, что пора  руководство колхозом  более  перспективному товарищу уступить.  А у меня образование – пять классов сельской, церковно –приходской  школы, да еще две войны за плечами».
Алексей знал, что сын того Китаева, закончивший Сельскохозяйственный институт, работает в данный момент, зоотехником   в одном из колхозов района.  Ходили слухи среди райкомовских служащих, что младший Китаев терроризирует  отца, требуя высокой должности в более перспективном хозяйстве.
Не смотря на большой опыт управления колхозом, Алтунина, что говорится, стали «подседать».  Хотя человеком он был, еще далеко не старым.
 Но он,  по собственной воле, отказался от почетной должности комсорга села.  Эту дополнительную нагрузку, возложили на плечи Долгова. И хотя, он внутренне воспротивился  такому назначению, отказаться было невозможно.  Времена   были не те.  И отказ коммуниста, да еще и при высокой должности от высокой партийной нагрузки, был чреват последствиями.
 Разобрав скопившиеся за последние дни,  дела, Алексей рассортировал заявления и прочие документы.
Большую часть из них, он собирался рассмотреть вместе с Алтуниным. Остальные,  подлежали отправке  на рассмотрение в Районный поссовет.
 Заявления от членов колхоза, написанные  полуграмотными людьми,   в  основном , были об одном и том же.  Завезти на зиму дров,   вывезти с полей, заготовленное  сено для своей коровы.
Несколько заявлений  были переданы для  Долгова из  сельского магазина «КООПТОРГ». Люди просили для себя, чаще для ребенка к школе, выделить им предметы обуви и одежды.
В послевоенной  Стране  Советов, все еще трудно было со снабжением. Особенно заметно это сказывалось на  сельском населении.
 Чтобы купить пальто или   ботинки, нужно было  добраться до городской «барахолки», где в основном, производился «натуробмен» между продавцом и покупателем.
То небольшое количество фабричной мануфактуры, что завозилась в села, строго распределялась между  членами «КООПТОРГА».
 В этом случае, при распределении  вещей, действовал не писанный, но строгий закон. Первоочередность отводилась тем, кто больше сдал в  «КООПТОРГ»  продукции с личного подворья.
Больше всего,  Долгов не любил разбираться именно с такими заявлениями. Разве сможет тягаться  инвалидка Киселева с крепкими хозяевами, по количеству сданных яиц или овечьих шкур?
И разве виновата в этом, ее единственная отрада в жизни,  дочь старшеклассница. Девочка, ничуть не меньше других детей, хотела бы, ходить в школу в настоящем,  драповом пальто.  А   ходить приходилось в  старом  ватнике, на десять размеров больше, чем надо.
«У Елены Васильевны столько тряпок с довоенного времени лежит.  Многое не носится. Нет, чтобы раздарить нуждающимся..», - вспомнилось некстати.
 «А что, если на общем собрании колхозников, поднять тему   по распределению вещей? Предложить создать дополнительный, внеочередной список, для особо нуждающихся.  Люди в селе с понятием живут.  Многим городским до них далеко».
Взглянув на наручные часы, Долгов поднялся и подошел к окну.   «Десятый час вечера. Основная масса людей,  уже дома. Почему Василиса не зашла?  Ведь мотоцикл на видном месте стоит. И  дверь   в конторе - нараспашку. Не могла она  не понять, что я здесь. Что жду ее.    Стыдится? Но чего? Неужели не понимает, насколько  я счастлив.   Васёна, моя Васёна, я   же дня без тебя прожить не смогу. С самого утра не видел глаз твоих медовых, зоренька моя».
Он долго стоял у окна, выходящего на  улицу села.  Мимо окон пропылило  частное стадо коров. И снова улица опустела.
Алексей включил свет и  снова присел за стол,  пытаясь сосредоточиться на неотложных, бумажных делах.

 Вернувшись из полей, остаток дня,  Василиса провела,  помогая поденщицам   наводить порядок на току.
 Током  называли  открытые площадки, для приема сырого зерна.  Здесь его веяли, сушили и распределяли по сортам. Часть, отправляли на семена в специальные амбары. Часть, оставляли для расчета с  колхозниками.  В большинстве колхозов, с работниками   сельского хозяйства, рассчитывались   именно зерном. Иногда – готовой мукой. В некоторых хозяйствах, денег колхозникам, не платили совсем.  В более развитых, люди получали копейки. И вся надежда из была на «трудодни» .
Люди имели право , часть заработанного зерна, продавать по своему усмотрению.
Количество   «натурпродукта», колхозники получали,  в соответствии с «трудоднями». Чем больше «трудодней» , тем больше зерна  причиталось на работающего.  Учет  «трудодней» вел «учетчик».
Вся нехитрая бухгалтерия  хозяйства, находилась под контролем учетчика.
Зачастую, весь инженерно технический состав  колхоза состоял из председателя, агронома и учетчика. Зоотехники полагались далеко не каждому хозяйству. Роль  зоотехника выполняли председатель с агрономом.
   После пятидесятых, когда  колхозы стали  укрупняться и людям, кроме зерна, стали платить небольшие деньги,  к ИТР, добавились  зоотехники.  Еще позже – бухгалтеры и механики.
Большую часть обмолоченного зерна,   отправляли в  Государственные хлебоприемные пункты. Но для начала,  все зерно поступало в район.  А  там уж,  шло его дальнейшее распределение.  Точно так же  сдавались и другие сельхозкультуры. 
Дни сдачи зерна государству, обставлялись  как большие праздники. Обязательно с красными знаменами, песнями,  плясками и  всеобщим весельем.
Бесхитростные сельские труженики, гордились победами своего колхоза, еще сильнее, чем собственными.  Особенно, если их колхоз сдавал сверхплановые тонны зерна и выходил в передовые.
За Переходящее Красное Знамя, люди боролись,  работая так, как не умели работать нигде, кроме  Страны Советов.
Именно патриотизм и умение Советских людей,  работать не за страх, а за совесть,  помогли С.С.С.Р. выстоять в нечеловеческих условиях войны.  Помогли  в рекордно короткие сроки, восстановить и приумножить экономику страны в послевоенное время.   

Ток  под прием зерна, в Ивняках,  решили приготовить заблаговременно.  До массовой хлебоуборки, оставалось еще не менее месяца. Распустив женщин после трудового дня, Василиса  домой не поторопилась. Весь  день, она была «нарасхват» .
 Механизаторы, готовящие видавшую виды, технику к началу уборочных работ,  предпочитали именно ей, доложить о состоянии своих  веялок и комбайнов.   Поденщицы «распределенные» для работы на току, так же не оставляли Василису своим вниманием.
А она, помогая и тем, и другим,    терпеливо   отвечала на вопросы людей. Делилась с  ними прогнозами на будущий урожай,  не назойливо и с искренним интересом, расспрашивала о здоровье и домашних проблемах.
Её, слишком явное, в это день, оживление и приветливость, люди расценивали, как радость по поводу  хорошего, ожидаемого урожая.
Но никто не догадывался, что на самом деле, кроется за ее неугасающей улыбкой и счастливым блеском глаз.
Оставшись на току одна, Василиса   прибрала метлы,  сваленные в кучу рабочими и присела на стопку,  перевернутых вверх дном, плетеных корзин.
Такие корзины, большие , крепкие и круглые, использовались для переноски зерна.  В   коровниках, в них   разносили силос для животных.  Плетению корзин   отводилось не мало времени. Занимались этим, не простым ремеслом, обычно,  старики или инвалиды. Из тех, кто не имел возможности полноценно трудиться в колхозах.
 И хотя уставшее тело, требовало отдыха, идти домой не хотелось. Она, то покрывалась стыдливым румянцем, вспоминая  подробности  их ночной   встречи с любимым. То   слегка хмурилась, возвращаясь к вопросу «Что с нами будет дальше?».
- «Интересно, думает ли он сейчас обо мне. Или забыл уже обо всем?  Нет, нет. Не такой он, мой Лёшенька, чтобы  из баловства меня взять. Любит, любит, любит… И ромашка тут ни при чем».
Василиса встала со своего, не очень уютного  «стула» и  не торопливо пошла в сторону дома. 
Было уже достаточно поздно. Проходя мимо конторы , Василиса чуточку задержала шаг.   С улыбкой осмотрела запыленный мотоцикл, скользнула взглядом по окнам конторы.
-«Интересно, один он там или с Алтуниным?   Что то,  наш пред. колхоза,   странным каким-то, сегодня выглядел. Чем,  он  не доволен?   Наверное, я с головой себя выдала. А Лёша! Как он смотрел на меня утром сегодня!»
Василиса  залилась  негромким, счастливым  смехом.- «Как же, я люблю тебя, сокол мой сизокрылый. Ну и пусть, что окольцованный.    Ты сильный,   сумеешь скинуть с себя оковы».
 Девушка, еще раз окинув окна конторы взглядом,  отправилась  домой. Войти в контору, она почему-то, не решилась.
 
Алексей, отложив бумаги,   вышел во двор и запер дверь конторы на замок.   Вечерние сумерки сгустились настолько, что ему пришлось немного постоять на крыльце, давая глазам привыкнуть к темноте.  Букет белых цветов он бережно прижимал к груди.
Минуя дом Тамары Владимировны, Алексей шагнул в переулок, в конце которого  стоял дом  Кузьмы Лозового.
Он не решился бы войти в его дом в такое позднее время.  Но  надежда увидеть Василису, хотя бы издали, хотя бы в проеме окна, гнала  влюбленного председателя вперед.
- «Одурел от счастья так, что на свидание  девушку пригласить забыл»- корил себя Алексей,  подходя к дому Лозового.
На улице совсем стемнело.  Во многих домах колхозников  свет уже не горел.   Кинофильма в этот день, в клуб не привезли. О телевидении , никто еще даже не слышал. И люди, управившись с домашними делами, спешили  лучше выспаться.
 По мальчишески, осмотревшись вокруг, Алексей сорвал лист лопуха и    бросил на скамью у дома Лозового.
Встав на  лист ногами, Алексей перевесился через забор и  припал глазами к темному окну, за которым была спальня Василисы.. Он вполне мог перемахнуть через   плетень   и оказаться в ограде у дома. Но   он  не знал, что скажет, как объяснит свое появление  в чужом дворе .  Скорей всего, на его стук, выйдет Кузьма.    И Алексей, в сотый раз, упрекнул себя за то, что не догадался  при расставании   назначить час новой встречи, своей любимой.
А в это время, Василиса, стоя за ситцевой  занавеской,  прижимала ладонь к губам, чтобы сдержать крик радости, рвущийся наружу.
Он пришел. Он был совсем рядом. Такой родной, такой желанный!  Сердце вновь не обмануло ее, поманив в этот поздний час к окну.
 Василиса потянула легкую ткань занавески в сторону, открывая ему свое присутствие. И Алексей, тот сам же увидел девушку движение ее рук.
В наступившей темноте, трудно было увидеть ее лицо. Но этого и не требовалось.  Они неотрывно смотрели друг на друга,  позабыв обо всем на свете.
Василиса  осторожно толкнула раму, стараясь не шуметь. Рассохшееся за лето дерево, недовольно скрипнуло,  и Василиса отпрянула от окна. Постояла немного, прислушиваясь к   звукам дома.
 Но все было в порядке. Родители крепко спали в своей половине. Они и не подозревали  о том, что их  взрослая,  серьезная дочь, как влюбленный подросток, собирается сбежать на свидание.
Накинув на плечи   большую вязаную шаль, Василиса  быстро взобралась на подоконник и   спрыгнула в  цветник под окном.
 Сминая в темноте, материны любимые  астры, девушка бросилась к забору.
 Алексей,  перехватив поудобнее, ее сильное, гибкое тело,   в мгновение ока, перенес  любимую   через забор.
 Не сговариваясь, они взялись за руки, и  едва сдерживая смех, побежали  к краю села. Туда, где в небольшой низине, неторопливо текла речушка.
-«Не спеши, Лёшенька. Я тапок потеряла -   Василиса,  смеясь повисла на руке Алексея, - Я в темноте тапки, по моему папкины нацепила».
 Продолжая тихонько смеяться, они долго, соприкасаясь лбами, искали в темноте «папкин» тапок.  А потом, замерев о  счастья, целовались до изнеможения. 
 У тихой, темной воды речушки, Алексей расстелил   свой пиджак и они сели, тесно прижавшись друг к другу  Василиса наугад плела венок из подаренных любимым, ромашек. А он,  утопая лицом в ее густых волосах, бессвязно шептал ей  слова любви.
Парочка совсем  юных односельчан, набредя на них в темноте,    обошла  сидящих  Василису и Алексея ,  и скрылись из вид.
И ему, и ей, было в этот час,  безразлично, узнали ли их вчерашние школьники, или нет.
Когда  восток немного порозовел и над речкой  пробежал   свежий ветерок, Василиса, решительно поднялась. –«Вставай, мой  милый.  Скоро на работу! Бедняжка, как ты сегодня  работать будешь?»
 «Ничего, - хрипловатым от нежности голосом, отозвался Алексей.-  Любовь мне силы прибавляет с каждой минутой, все больше. А ты как Васёнка моя?  Где сегодня трудиться думаешь?».
-«Сегодня районный  лаборант приезжает.  У  коровок наших, контрольный замер удоя и жирности. Помочь дояркам обещала».
 Василиса посерьезнела. –«Лёшенька, ты бы  в районе поговорил. Алтунина там, что-то, в последнее время, совсем не воспринимают, как руководителя. Зоотехник колхозу нужен.  Может быть, ты чего добьешься».
Алексей, всеми силами  удерживая в душе очарование  их ночи,  нехотя ответил, что  постарается.
 На краю села, они расстались. Василиса как и в прошлый раз, ушла  первой, предупредив Алексея, что в следующую ночь, им надо выспаться как следует.- «Мы с тобой  совсем ум растеряли, голубок мой, залетный. Осторожность тоже потеряли. Что о нас те  юные создания подумают?»
- «Подумают, что встретили этой ночью на берегу, самых счастливых людей на земле», - откликнулся Долгов. Но  Василиса расслышала в его голосе грустные нотки.
Алексей в эту минуту, невпопад вспомнил Лену.  –«Где был мой ум?» - не впервые  кольнула мысль. Он прекрасно осознавал, что с Василисой, его разделяет еще очень многое.
В этот раз, он вынес все пытки плоти и не проявил своего мужского начала.
Не молоденьким юношей был председатель.  Как никак, четыре года семейной жизни оставил за плечами.  Отлично понимал,  что  девушке, впервые ставшей женщиной в почти в 27 лет, нужна особенная его нежность и проявление бережного отношения.
 Но знал Алексей  о том, что надолго его не хватит. Что,  при очередной встрече со своей Васёной, он может снова, потерять голову.
 Глядя вслед уходящей девушке, с тоской подумал, -«Эх, свадьбу бы нам к седьмому отгулять.  Всем селом, на зависть  всей округе.  Да с баянистом, да на тройке лихой. А через год, ласточку свою из районной больницы, на той же тройке домой  привезти. Не одну, а с сыночком нашим. Или с доченькой.  Какая разница. Эх, Васенушка, любимая. Свела ты меня с ума».
Подойдя к калитке дома, Василиса вдруг вспомнила о том, что сбегая на свидание к Алексею, она заперлась в своей комнате на крючок.  Возвращаться к себе, предстояло так же, через окно. Девушка решила  сначала войти в ограду и обогнув дом, незаметно проникнуть  в свою комнату. Не лезть же ей, в самом деле, как подростку, через забор.
Отворив калитку, Василиса шагнула в ограду и замерла от неожиданности. На ступеньке крыльца, сидела Матрена. Кутаясь, от утренней прохлады в старенький ватник, она молча, смотрела на дочь.
 -«Мама? Что ты так рано встала. Еще час до дойки. Ты иди, отдыхай. Я сама подою корову».
-«Заегозила, коза ,– проворчала Матрена, с подозрением  оглядывая присевшую рядом с ней , Василису.- Где полкала всю ночь? Неужели с председателем молодым, гулена ты бесшабашная?
-«С ним, мама. Только почему «полкала»? Не гулена я,  мама. Бесшабашная – это, наверное, точно».
-«Васенушка, дочка. Погодили бы вы, людям показываться. Думаешь, я не догадалась, что и вчера ты с ним ночку прогуляла?  Женат он, дочушка ты моя разнесчастная. А нежели, ум растеряешь, да допустишь мужика до себя? Да понесешь как? Что будет, подумала? Сживут ведь со свету. Поверь мне, доченька. Будь ты хоть трижды добра, да с людьми обходительна. Все одно, найдутся те, кто  попляшет на слезах твоих. А его, так и вовсе, свои же, партийные, задолбят».
-«Нет, мама. Счастливая я, а не разнесчастная.  И слезы мои, только от счастья великого. И еще счастливей стану, когда «понесу». Он в ЗАГС заявление написал о разводе. Все будет хорошо, мама. А нет, так его травить не позволю.  Уеду куда-нибудь, до поры, до времени», - погладив по плечу охавшую мать, Василиса сняла с  колышка ведро и отправилась в сарай, доить корову. 
Выгнав в стадо скотину, Васёна взобралась на сеновал и сладко уснула, под коровье мычание и звонкое пощелкивание пастушьего кнута.