Из цикла рассказов "Мое уральское детство"
Все, наверное, помнят детские дурацкие страшилки: «В черной-черной комнате стоял черный-черный маленький гробик…» Ничего кроме смеха у меня не вызывали эти мрачные рассказки, но зато на других мое актерское исполнение действовало ошеломляюще. Не раз мне доставалось от разгневанных родителей за бессонные ночи перепуганной малышни, ревущей до икоты. И естественно, не могло так случиться, чтобы я не поплатилась за свои издевательства…
Взрослые часто, между прочим, произносят слова, не придавая сказанному никакого значения, полагая, что ребенок забудет об этом через пять минут, и даже не догадываются, насколько глубоко они могут влезть в детскую голову.
В один из вечеров все мои четыре бабушки сидела за вязаньем и обсуждали нашумевшую статью о женщине, проснувшейся от летаргического сна спустя несколько лет.
- А как это понимать «летаргический сон»? - тут же полюбопытствовала я, еле выговорив неизвестное слово.
- Это человек когда заснул, а все подумали, что он умер.
- А что значит «умер»? – не унималась я, пытаясь прояснить ситуацию до конца.
- А это Таточка, когда уснул и больше не проснулся, мы как раз в таком возрасте, что не ровен час, уснем однажды навсегда, - просто объяснила старшая из сестер, придав сказанному оттенок легкой иронии.
- Гоголь вот тоже, всю жизнь боялся, быть похороненным заживо, так и случилось наверно - не зря его нашли перевернутым в гробу, и крышку изнутри, говорят, всю в клочья расцарапал горемычный, - вздохнула, сокрушаясь, младшая и поправила на носу очки, - жуткая история…
Старушки незаметно переключились на свое «похоронное приданое», умудряясь шутить при этом, как будто разговор шел о погоде, а мне было совершенно не до смеха….
Никакого Гоголя, кроме гоголь-моголя, которым Айболит лечил зверюшек, я не знала, но мое впечатлительное сознание нарисовало такую жуткую картину во всех подробностях «уснуть и не проснуться», что с тех пор это стало главным кошмаром моей до сих пор беззаботной жизни.
Не поверите, но каждый раз, оставаясь с ночевкой, я первым делом, просыпаясь спозаранку, босиком подкрадывалась к бабушкиной кровати и, затаив дыхание, прислушивалась. Убедившись, что бабушка еще не умерла и мирно посапывает, возвращалась обратно и, зарывшись в одеяло, спокойно досыпала.
История с Гоголем тоже имела весьма драматическое продолжение….
Традиционным местом летнего отдыха горожан были многочисленные пляжи нашего озерного края. Мы обычно ездили на Шершни, куда нас от самого дома благополучно доставлял автобус тридцать восьмого маршрута за каких-то неполных два часа! Опустим испытания, связанные с особенностями советского общественного транспорта – кто жил, тот знает, но зато каким вожделенным был момент наконец-то оказаться на природе и вдохнуть долгожданный глоток свежего воздуха.
Тропинка от дороги спускалась вниз по насыпи и терялась в тени высоченных мачтовых сосен, вскоре лес редел и открывался широкий берег, поросший клевером, а дальше белый песок очерчивал геометрически ровную дугу и уходил под зеркальную гладь воды. На другой стороне в солнечной дымке виднелись разноцветные крыши садовых домиков, а за ними до самого горизонта тянулись волнами зеленые холмы. Красотища!
Я обожала ездить на озеро с папой. Мне разрешалось и покупалось все, что предлагали пышногрудые продавщицы в накрахмаленных кокошниках, бойко орудующие за прилавком многочисленных пляжных киосков. После каждого купания нестерпимо хотелось что-то пожевать, и я тут же бежала за очередной сдобной «Маковкой», пирожком или ватрушкой. И для полного счастья оставалось запить прохладным «Миндальным напитком» лимонного цвета, разлитого в бумажные стаканчики, стоящие рядками на витрине. Невозможно забыть вкус этого божественного напитка! Не то, что с бабушкиной компанией – все съестное с собой и китайский термос с квасом.
Но на этот раз мы с папой не доехали до озера…
Где-то на полпути разбушевался сильный ветер, небо затянула гигантская черная туча, и стало очевидно – отдых отменяется. Мы протиснулись к выходу, чтобы пересесть на обратный маршрут. Не помню, у кого возникла идея пойти в кино, но возвращаться домой вовсе не хотелось - не пропадать же выходному!
Оказавшись на улице Кирова, мы перешли дорогу и прямо таки уперлись в кинотеатр «Октябрь», занимающий старый особняк, переживший на своем веку не одну революцию. Во всю рекламную афишу чернели три огромные буквы, увитые свисающей паутиной: «ВИЙ».
- Сказка! Гоголь написал, - ободряюще подмигнул отец, мы купили билеты, прошли через тесное сырое фойе и заняли свои места в полупустом зале. Дежурная почти следом за нами задвинула вишневые бархатные шторы и потушила свет. Возникло ощущение, что мы в зале одни. И тут меня пронзила догадка: «Гоголь! Это же тот самый Гоголь!», но было уже поздно….
Следующие полтора часа леденящего ужаса я запомнила на всю оставшуюся жизнь. Ни один из современных фильмов, несмотря на всевозможные спецэффекты, не вызывал у меня больше такого поглощающего чувства страха, как этот дневной сеанс в старом кинотеатре….
С первых же секунд пугающая музыка и закадровый голос ввели меня в состояние гипнотической власти, и я полностью уверовала в подлинность истории. Как будто ожили на экране дедушкины рассказы о его полной сказочных чудес далекой родине. И эта правдивость вызывала еще больший трепет.
В кромешной тьме блуждали, сбившись с дороги, друзья-семинаристы, кругом лишь голая степь и зловещие вопли филинов, а в зале протяжно завывал сквозняк и колыхал тяжелые портьеры.
Скрипнула калитка и на пороге одинокого хутора появилась дряхлая сгорбленная хозяйка – «Мама дорогая! Это же вылитая Матрена Ивановна из тринадцатой квартиры! Я всегда подозревала, что она ведьма….» Холодок пробежал по спине. Взгляд, с которым старуха преследовала Хому, то исчезая, то появляясь в разных местах, глубоко впечатался в мою память и потом еще долго мучил в ночных кошмарах.
Я сидела, как завороженная, не в силах шелохнуться. Когда Паночка встала из гроба, на улице прогрохотал первый гром и крупные капли дождя забарабанили по крыше. Разыгралась небывалая гроза. Лики Святых Угодников сурово взирали под мрачными сводами, метая молнии в мерцании свечи. Покойница неистово металась, содрогаясь от злобы, не в силах проникнуть в пределы магического круга, а в зале со всех щелей свистал ветер и громовые раскаты содрогали стены. Паночка летала в гробу с распростёртыми руками, а мощные порывы ветра пытались сорвать крышу, внутри все гудело и ходило ходуном, казалось, еще чуть-чуть и вихрь подхватит зрителей, вознесет и закружит в бесовской феерии. Гроза нанесла сокрушительный удар, захлопнулась крышка гроба, я вцепилась в папину руку и пронзительно взвизгнула.
- Может, уйдем?
В ответ я только молча помотала головой, не в силах оторвать приколдованный взгляд от экрана - я должна была дождаться первых петухов….
Как же хорошо было выбраться на дневной свет! Гроза совсем закончилась. От луж на разогретом асфальте поднимался легкий пар, а воздух был пропитан острым запахом зеленой листвы и озона. Солнце игриво перебегало от облака к облаку, оставляя на помытых домах графические узоры светотени. Подошел наш тридцать восьмой автобус, мы заняли место у окошка, уставшие и довольные покатили домой. Хватило нам сегодня впечатлений! Зато нисколечко не промокли.
***
Когда через год я пошла в первый класс, многие лица на портретах, украшавших наш кабинет, мне были уже знакомы. Я обожала сказки Пушкина, знала их почти все наизусть, читала детские рассказы Толстого, любила чеховскую Каштанку, жалела тургеневскую Му-му и, конечно же, я узнала незабываемый облик с длинным крючковатым носом и смоляным кругляшом волос. Да, Гоголь - еще то воспоминание!