МИХАИЛ П. АРЦЫБАШЕВ
/
Габриэль Андерсен, учитель, подошел к краю школе сад, где он остановился, не зная, что делать. Вдалеке,в двух милях от нас лес голубоватым кружевом нависал над полем, покрытым чистым снегом. День был великолепный. Сотня оттенков переливалась на белой земле и железных прутьях садовой ограды. В воздухе была легкость и прозрачность, которыми обладают только дни ранней весны. Габриэль Андерсен повернул в сторону бахромы из голубого кружева для бродяги в лесу.
"Еще одна весна в моей жизни", - сказал он, глубоко дыша и вглядываясь в
небеса сквозь очки. Андерсен был склонен к сентиментальному поэтизированию. Он шел, сложив руки за спиной, помахивая тростью.
Он прошел всего несколько шагов, когда заметил группу солдат и
лошадей на дороге за садовой оградой. Их серые мундиры
тускло выделялись на фоне белизны снега, но их мечи и
плащи лошадей отбрасывали свет. Их кривые кавалерийские ноги неуклюже двигались
по снегу. Андерсен задумался, что они там делают. Внезапно до него дошла
природа их бизнеса. Это было отвратительное поручение, которое они
выполняли, скорее инстинктивно, чем разум подсказывал ему. Должно было произойти что-то необычное и ужасное. И тот же инстинкт подсказывал ему, что он
должен спрятаться от солдат. Он быстро повернул налево, опустился на колени и пополз по мягкому, подтаивающему, хрустящему снегу к низкому стогу сена, из-за которого, вытянув шею, он мог посмотрите, что делали солдаты.
Их было двенадцать, один коренастый молодой офицер в сером плаще
поймали в красиво у талии серебряным поясом. Его лицо было таким красным
что даже на таком расстоянии Андерсен уловил странный белесый отблеск
его светлых торчащих усов и бровей на фоне яркого цвета его кожи. Прерывистые нотки его хриплого голоса отчетливо доносились до меня туда, где притаился учитель, внимательно слушающий.
"Я знаю, что я делаю. Мне не нужны ничьи советы", - воскликнул офицер. Он хлопнул в ладоши и посмотрел вниз на кого-то из группы суетящихся солдат. "Я покажу тебе, как быть мятежником, ты, проклятый скунс".
Сердце Андерсена учащенно забилось. "Боже мой!" подумал он. "Неужели это
возможно?" В голове у него похолодело, как будто его обдало холодной волной.
"Офицер," тихий, сдержанный, но отчетливый голос пришел из числа солдат, "вы не имеете права ... это решит суд ... вы не судья - это обычное убийство, а не..." "Молчать!" - прогремел офицер, его голос задыхался от ярости. "Я подам на тебя в суд. Иванов, давай продолжай".
Он сунул шпоры в своего коня и ускакал. Габриэль Андерсен машинально наблюдал, как тщательно лошадь выбрал свой путь, поставив ноги изящно, как будто на ступенях менуэт. Его уши были навострены, чтобы уловить каждый звук. Среди солдат возникла мгновенная суета и возбуждение. Затем они разошлись в разных
направлениях, оставив позади трех человек в черном, двух высоких мужчин и
одного очень маленького и хрупкого. Андерсен мог видеть волосы короткого
чья-то голова. Она была очень легкой. И он увидел свои розовые уши, торчащие
по бокам. Теперь он полностью понял, что должно было произойти. Но это было так
из простых, так ужасно, что ему казалось, что он спит.
"Так ярко, так красиво-снег, поле, лес,
небо. Дыхание весны витает повсюду. И все же люди будут
убиты. Как это может быть? Невозможно!" Поэтому его мысли были в
замешательстве. У него было ощущение человека, внезапно сошедшего с ума, который
обнаруживает, что видит, слышит и чувствует то, к чему не привык и не должен
слышать, видеть и чувствовать.
Трое мужчин в черном стояли вплотную друг к другу у перил,
двое совсем близко друг к другу, невысокий - на некотором расстоянии.
"Офицер!" - закричал один из них отчаянным голосом - Андерсен не мог
разглядеть, кто это был - "Бог видит нас! Офицер!"
Восемь солдат быстро спешились, их шпоры и сабли неловко зазвенели
. Очевидно, они торопились, как будто выполняли воровскую работу.
Несколько секунд прошло в тишине, пока солдаты не встали
в ряд в нескольких футах от черных фигур и не навели оружие.
При этом один солдат сбил с головы фуражку. Он поднял ее
и снова наденьте его, не стряхивая мокрый снег.
Конь офицера все еще пританцовывал на одном месте, навострив уши
, в то время как другие лошади, также навострившие уши, чтобы уловить
каждый звук, стояли неподвижно, глядя на людей в черном, их длинные
мудрые головы склонены набок.
"Пощадите хотя бы мальчика!" - внезапно раздался другой голос. "Зачем
убивать ребенка, черт бы вас побрал! Что этот ребенок сделал?"
"Иванов, делай то, что я тебе сказал", - прогремел офицер, заглушая
другой голос. Его лицо стало пунцовым, как кусок красной фланели.
Последовала сцена, дикая и отталкивающая в своей ужасности.
Невысокая фигура в черном, со светлыми волосами и розовыми ушами, издала
дикий детский вопль и отшатнулась в сторону.
Мгновенно его подхватили двое или трое солдат. Но мальчик начал
отбиваться, и подбежали еще двое солдат.
"Ай-ай-ай-ай!" - закричал мальчик. "Пусти меня, пусти! Ай-ай-ай!"
Его пронзительный голос прорезал воздух, как вопль застрявшего поросенка, которого еще не
совсем прикончили. Внезапно он затих. Должно быть, кто-то ударил
его. Воцарилась неожиданная, гнетущая тишина. Мальчик был
толкнули вперед. Затем раздался оглушительный выстрел. Андерсен отшатнулся
весь дрожа. Он видел отчетливо, но смутно, как во сне,
сброс двух темных тел, вспышки бледной искры, и свет
дым, поднимающийся в чистой, светлой атмосфере. Он видел, как солдаты
поспешно садились на лошадей, даже не взглянув на тела. Он
видел, как они галопировали по грязной дороге, их оружие звенело,
копыта их лошадей стучали.
Он видел все это, сам теперь стоя посреди дороги, не зная,
когда и почему он выскочил из-за стога сена. Он был
смертельно бледный. Его лицо было покрыто мокрым потом, тело
дрожало. Физическая печаль охватила и мучила его. Он не мог понять
природу этого чувства. Это было сродни экстремальным болезни, хотя
гораздо более тошнотворной и ужасной.
После того, как солдаты исчезли за поворотом в сторону леса,
пришли люди, спешащие к месту съемки, хотя до сих пор не
на душе было и в помине.
Тела лежали на обочине дороги по другую сторону ограждения, где
снег был чистым, хрупким и нетронутым и весело блестел в
яркая атмосфера. Там было три мертвых тела, двое мужчин и
мальчик. Мальчик лежал, вытянув длинную мягкую шею, на снегу.
Лица мужчины рядом с мальчиком не было видно. Он упал лицом
вниз в луже крови. Третьим был крупный мужчина с черной
бородой и огромными мускулистыми руками. Он лежал, вытянувшись во всю длину
своего большого тела, его руки были раскинуты на большом участке окровавленного
снега.
Трое застреленных мужчин лежали, черные на фоне белого снега,
неподвижные. Издалека никто не смог бы сказать, какой ужас царил в
их неподвижность, когда они лежали там, на краю узкой дороги
переполненные людьми.
В ту ночь Габриэль Андерсен в своей маленькой комнате в здании школы
не писал стихов, как обычно. Он стоял у окна и смотрел на
далекий бледный диск луны в туманно-голубом небе и думал. И
его мысли были путаными, мрачными и тяжелыми, как будто туча
опустилась на его мозг.
Неясно очерченные в тусклом лунном свете, он увидел темные перила,
деревья, пустой сад. Ему показалось, что он видит их -
троих застреленных мужчин, двоих взрослых, одного ребенка. Они были
лежали там сейчас на обочине дороги, в пустом, безмолвном поле, глядя
на далекую холодную луну своими мертвыми, белыми глазами, как он своими
живыми глазами.
"Придет время, настанет день, - подумал он, - когда убивают людей
по другим будет полная невозможность. Придет время, когда даже
солдаты и офицеры, убившие этих троих, осознают, что
они сделали, и поймут, что то, за что они их убили,
так же необходимо, важно и дорого им - офицерам и
солдаты - о тех, кого они убили.
"Да, - сказал он громко и торжественно, его глаза увлажнились, - это время
придет. Они поймут". И бледный диск луны был
скрыт влагой в его глазах.
Огромная жалость пронзила его сердце к трем жертвам, чьи глаза смотрели
на луну, печальные и невидящие. Чувство ярости отрезал ним, как с
острым ножом и завладел его.
Но Габриэль Андерсен успокоил свое сердце, тихо прошептав: "Они
не ведают, что творят". И эта старая и готовая фраза придала ему сил
подавить свой гнев и возмущение.
II
День был таким ярким и белым, но весна была уже дополнительно.
Пахло мокрой почвы весной. Чистая холодная вода полилась отовсюду с
под рыхлого, талого снега. Ветви деревьев были упругими
и эластичными. На многие мили вокруг простиралась страна с
чистыми лазурными просторами.
Но ясности и радости весеннего дня не было в
деревне. Они были где-то за пределами деревни, где не было
людей - в полях, лесах и горах. В деревне
воздух был душным, тяжелым и ужасным, как в ночном кошмаре.
Габриэль Андерсен стоял на дороге рядом с толпой мрачных, печальных,
рассеянных людей и вытягивал шею, чтобы увидеть приготовления к
порке семи крестьян.
Они стояли на тающем снегу, и Габриэль Андерсен не мог
убедить себя, что это люди, которых он давно знает и
понимает. Из-за того, что должно было случиться с ними, из-за позорной,
ужасной, неискоренимой вещи, которая должна была случиться с ними, они были
отделены от всего остального мира и поэтому не могли чувствовать
что он, Габриэль Андерсен, чувствовал, точно так же, как он был неспособен чувствовать то, что
они чувствовали. Вокруг них стояли солдаты, уверенно и красиво
восседавшие высоко на своих огромных конях, которые вскидывали свои мудрые головы
и медленно поворачивали свои деревянные лица в яблоках из стороны в сторону,
презрительно глядя на него, Габриэль Андерсен, которому вскоре предстояло
узреть этот ужас, этот позор, и ничего бы не сделал, не посмел бы
ничего предпринять. Так казалось Габриэлю Андерсену; и чувство
холодного, невыносимого стыда охватило его, как между двумя ледяными зажимами
сквозь которые он мог видеть все, не имея возможности пошевелиться, заплакать
выйти или издать стон.
Они схватили первого крестьянина. Габриэль Андерсен увидел его странный,
умоляющий, безнадежный взгляд. Его губы шевелились, но не было слышно ни звука, а
глаза блуждали. В них был яркий блеск, как в глазах
сумасшедшего. Было видно, что его разум уже не в состоянии постигать
что происходит.
И таким ужасным было это лицо, одновременно полное разума и безумия,
что Андерсен почувствовал облегчение, когда его положили лицом вниз на
снег и вместо горящих глаз он увидел свою голую спину
блестящий - бессмысленное, постыдное, ужасное зрелище.
Крупный краснолицый солдат в красной фуражке протолкался к нему, посмотрел
на его тело с видимым восторгом, а затем закричал ясным
голосом:
"Ну, отпусти ее, с Божьим благословением!"
Андерсен, казалось, не видел солдат, неба, лошадей или
толпы. Он не чувствовал холода, ужаса или стыда. Он не
слышал свиста кнута в воздухе или дикого воя боли и
отчаяния. Он видел только голую спину мужчины, которая вздулась и
равномерно покрылась белыми и фиолетовыми полосами. Постепенно голая
спина теряла сходство с человеческой плотью. Кровь сочилась и брызгала,
формирование пластыри, капли и ручейки, которые текли по белому,
таяние снега.
Ужас охватил душу Габриэля Андерсена, когда он подумал о том
моменте, когда этот человек встанет и встретится лицом ко всем людям, которые видели
его обнаженное тело, превращенное в кровавое месиво. Он закрыл
свои глаза. Когда он открыл их, то увидел, как четверо солдат в форме и красных
фуражках толкают другого человека на снег, его спина обнажена точно так же
постыдно, ужасно и нелепо - нелепо трагическое зрелище.
Затем последовал третий, четвертый и так далее, до конца.
А Габриэль Андерсен стоял на мокром, подтаивающем снегу, вытянув шею,
дрожа и заикаясь, хотя и не произносил ни слова. Промозглый пот
лился с его тела. Чувство стыда пронизало все его существо. Это
было унизительное чувство - скрываться от посторонних глаз, чтобы они
не поймали его, не положили на снег и не раздели
догола - его, Габриэля Андерсена.
Солдат нажал и многолюдно, лошади трясли головами,
кнутом размахивавших в воздухе и голой, пристыдила человеческую плоть опухла,
рвали, переехал с кровью, и свернувшись, как змея. Дикие клятвы
в чистом белом воздухе того
весеннего дня на деревню обрушились крики.
Теперь Андерсен увидел лица пятерых мужчин на ступенях ратуши,
лица тех мужчин, которые уже пережили свой позор. Он быстро
отвел глаза. Увидев это, он подумал, что человек должен умереть.
III
Их было семнадцать: пятнадцать солдат, младший офицер и
молодой безбородый офицер. Офицер лежал перед костром,
пристально глядя в пламя. Солдаты возились с
огнестрельным оружием в фургоне.
Их серые фигуры тихо передвигались по черной оттаявшей земле,
и время от времени натыкался на бревна, торчащие из
пылающего костра.
К ним подошел Габриэль Андерсен, одетый в пальто и с тростью за
спиной. Младший офицер, плотный парень с усами,
вскочил, отвернулся от огня и посмотрел на него.
"Кто вы? Чего вы хотите?" - взволнованно спросил он. По его тону
было очевидно, что солдаты боялись всех в этом районе,
через который они проходили, сея смерть, разрушения и пытки.
"Офицер, - сказал он, - здесь есть человек, которого я не знаю".
Офицер молча посмотрел на Андерсена.
"Офицер, - сказал Андерсен тонким, напряженным голосом, - меня зовут
Майкельсон. Я здешний деловой человек, и я еду в деревню по
делу. Я боялся, что меня могут принять за кого-то другого... Вы
знаете ".
"Тогда зачем вы здесь вынюхиваете?" - сердито сказал офицер
и отвернулся.
"Деловой человек", - усмехнулся солдат. "Его следовало бы обыскать, этого
делового человека следовало бы, чтобы не шастал по ночам. Хороший
удар в челюсть - это то, что ему нужно".
"Он подозрительный тип, офицер", - сказал младший офицер. "
Вам не кажется, что нам лучше арестовать его, что ли?"
"Не надо", - лениво ответил офицер. "Они мне надоели, черт бы их побрал".
Габриэль Андерсен стоял там, ничего не говоря. В его глазах мелькнул
странным образом в темноте у костра. И было странно видеть его
невысокую, плотную, чистую, опрятную фигуру в ночном поле среди
солдат, в пальто, с тростью и очками, блестящими в
свете костра.
Солдаты оставили его и ушли. Габриэль Андерсен остался
постоять еще некоторое время. Затем он повернулся и ушел, быстро исчезнув в
темноте.
Ночь подходила к концу. Воздух стал прохладным, и верхушки деревьев
силуэты кустов отчетливее обозначались в темноте. Габриэль
Андерсен снова направился к военному посту. Но на этот раз он спрятался,
низко пригнувшись, пробирался под прикрытием кустов. Позади
него тихо и осторожно передвигались люди, раздвигая кусты,
бесшумные, как тени. Рядом с Габриэлем, справа от него, шел высокий мужчина
с револьвером в руке.
Фигура солдата на холме очертилась странно,
неожиданно, не там, где они ее искали. Она была слабо
освещена отблесками угасающего костра. Gabriel Andersen
узнал солдата. Это был тот, кто предложил его
обыскать. Ничто не шевельнулось в сердце Андерсена. Лицо его было холодным
и неподвижным, как у человека, который спит. У костра солдаты
откинулась спать, все, кроме подчиненных, которые сидели со своими
склоняя голову на его колени.
Высокий худой мужчина справа от Андерсена поднял револьвер и нажал
на спусковой крючок. Мгновенная ослепительная вспышка, оглушительный хлопок.
Андерсен увидел, как охранник поднял руки, а затем сел на землю
схватившись за грудь. Со всех сторон посыпались короткие, потрескивающие искры
вспыхнуло, и это слилось в один оглушительный рев. Младший офицер подпрыгнул
и упал прямо в огонь. Фигуры серых солдат двигались
во всех направлениях, как призраки, вскидывая руки и
падая и корчась на черной земле. Молодой офицер пробежал мимо
Андерсен, размахивающий руками, как какая-то странная, испуганная птица.
Андерсен, как будто думая о чем-то другом, поднял свою трость.
Со всей силы он ударил офицера по голове, каждый удар
опускался с глухим, уродливым стуком. Офицер закружился по кругу,
ударился о куст и после второго удара сел, прикрывая голову
обеими руками, как это делают дети. Кто-то подбежал и выстрелил из
револьвера, как будто из собственной руки Андерсена. Офицер свалился в
кучу и с огромной силой ударился головой о землю. Его
ноги некоторое время дергались, затем он тихо свернулся калачиком.
Выстрелы прекратились. Чернокожие люди с белыми лицами, призрачно-серыми в
темноте, обходили мертвые тела солдат, отбирая у них
оружие и боеприпасы.
Андерсен наблюдал за всем этим холодным, внимательным взглядом. Когда все было
он подошел, взялся за ноги обожженного младшего офицера и попытался
вытащить тело из огня. Но оно было слишком тяжелым для него, и он
отпустил его.
IV
Андерсен неподвижно сидел на ступеньках ратуши и думал. Он
подумал о том, как он, Габриэль Андерсен, со своими очками, тростью,
пальто и стихами, солгал и предал пятнадцать человек. Он думал, что это
было ужасно, но в его
сердце не было ни жалости, ни стыда, ни сожаления. Если бы его освободили, он знал, что он, Габриэль Андерсен, с
спектаклями и стихами, сразу же пошел бы и сделал это снова. Он
пытался исследовать себя, понять, что происходит в его душе.
Но мысли его были тяжелыми и путаными. По какой-то причине ему было еще более
больно думать о трех мужчинах, лежащих на снегу и смотрящих
на бледный диск далекой луны своими мертвыми, невидящими глазами,
чем об убитом офицере, которому он нанес два сухих, уродливых удара по
голове. О собственной смерти он не думал. Ему казалось, что он
покончил со всем давным-давно. Что-то умерло, ушло
и оставило его пустым, и он не должен думать об этом.
И когда они схватили его за плечо, и он поднялся, и они
быстро повели его через огород, где капуста подняла свои сухие
головки, он не смог сформулировать ни единой мысли.
Его вывели на дорогу и поставили у ограждения спиной
к одному из железных прутьев. Он поправил очки, заложил руки за спину
и стоял там своим аккуратным, коренастым телом, слегка
склонив голову набок.
В последний момент он посмотрел перед собой и увидел стволы винтовок
, направленные ему в голову, грудь и живот, и бледные лица с дрожащими
губы. Он отчетливо увидел, как одно дуло, направленное ему в лоб,
внезапно опустилось.
Что-то странное и непонятное, как будто уже не от мира сего,
уже не земное промелькнуло в сознании Андерсена. Он выпрямился
во весь рост своего короткого тела и запрокинул голову
в простой гордости. Странное неясное чувство чистоты, силы и
гордости наполнило его душу, и все - солнце, и небо, и
люди, и поле, и смерть - показалось ему незначительным, далеким
и бесполезным.
Пули попали ему в грудь, в левый глаз, в живот,
прошелся по своему чистому пальто, застегнутому на все пуговицы. Его очки
разлетелись вдребезги. Он издал вопль, закружился и упал,
прижавшись лицом к одному из железных прутьев, его единственный оставшийся глаз был широко
открыт. Он царапал землю с его протянутой руки, как будто пытаясь
поддержать себя.
Позеленевший офицер бросился к нему и потерял сознание
приставил револьвер к его шее и дважды выстрелил. Андерсен
растянулся на земле.
Солдаты быстро ушли. Но Андерсен остался прижатым к земле
. Указательный палец его левой руки продолжал дрожать еще несколько секунд.
около десяти секунд.
ВОЗМУЩЕНИЕ - ПРАВДИВАЯ ИСТОРИЯ
АЛЕКСАНДР И. КУПРИН
Было пять часов июльского дня. Стояла ужасная жара.
Весь огромный каменный город дышал жаром, как раскаленная
печь. Сияние дома с белыми стенами было невыносимым.
Асфальтовые тротуары размякли и обжигали ноги. Тени
акаций растянулись по мощеной дороге, жалкие и усталые. Они тоже
казались горячими. Море, бледное в солнечном свете, лежало тяжелое и неподвижное, как
мертвое. Над улицами висела белая пыль.
В фойе одного из частных театров небольшой комитет местных
адвокатов, которые обязались вести дела тех, кто
пострадал во время последнего еврейского погрома, заканчивал
свою повседневную работу. Их было девятнадцать, все юниоры, молодые,
прогрессивные и добросовестные мужчины. Заседание проходило без формальностей,
и большинство были в белых костюмах из утки, фланели и альпаки. Они
сидели где попало, за маленькими мраморными столиками, а председатель стоял перед
пустым прилавком, где зимой продавали шоколад.
Адвокаты были совершенно измучены жарой, которая лилась в помещение
через окна, ослепительным солнечным светом и шумом
улиц. Разбирательство проходило лениво и с некоторым раздражением.
В кресле сидел высокий молодой человек со светлыми усами и жидкими волосами.
Он сладострастно мечтал о том, как через мгновение умчится на своем
только что купленном велосипеде в бунгало. Он быстро раздевался и
не дожидаясь, пока остынет, все еще обливаясь потом, бросался
в чистое, холодное, сладко пахнущее море. Все его тело было напряжено
и напряженный, взволнованный этой мыслью. Нетерпеливо перекладывая бумаги
перед собой, он заговорил сонным голосом.
"Итак, Иосиф Морицович будет вести дело Рубинчика... Возможно,
все еще есть заявление, которое нужно сделать в порядке дня?"
Его самый молодой коллега, невысокий, плотный караим, очень черный и подвижный,
сказал шепотом, чтобы все могли услышать: "По приказу
дэй, лучше всего было бы квас со льдом..."
Председатель бросил на него суровый взгляд искоса, но не смог сдержать
улыбки. Он вздохнул и оперся обеими руками о стол, чтобы подняться
и объявит заседание закрытым, когда привратник, который стоял у
вход в театр, вдруг продвинулся вперед и сказал: "Есть
семь человек снаружи, сэр. Они хотят прийти".
Председатель нетерпеливо оглядел компанию.
"Что будем делать, джентльмены?"
Послышались голоса.
"В следующий раз. _Basta!_"
"Пусть они изложат это в письменной форме".
"Если они побыстрее покончат с этим... Решайте сразу".
"Пусть идут к дьяволу. Фух! Это как кипящая смола ".
"Впустите их ". Председатель раздраженно махнул головой. "Тогда
принесите мне Виши, пожалуйста. Но оно должно быть холодным ".
Портье открыл дверь и крикнул в коридор: "Входите.
Они говорят, что вам можно".
Затем семеро самых удивительных и неожиданных людей потянулись
в фойе. Первым появился взрослый, уверенный в себе мужчина в элегантном
костюме цвета сухого морского песка, в великолепной розовой рубашке в
белую полоску и с малиновой розой в петлице. Спереди его
голова выглядела как вертикальный боб, сбоку - как горизонтальный
боб. Его лицо украшали сильные, густые, воинственные усы. Он
носил темно-синее пенсне на нос, на руках у него соломенно-желтый
Перчатки. В левой руке он держал черную трость с серебряной оправой
, в правой - светло-голубой носовой платок.
Остальные шестеро производили странное, хаотичное, неуместное впечатление,
точно так, как если бы все они поспешно собрали вместе не только свою
одежду, но и руки, ноги и головы. Там был мужчина с
великолепным профилем римского сенатора, одетый в лохмотья.
На другом был элегантный парадный жилет, из глубокого выреза
которого бросалась в глаза грязная малороссийская рубашка. Здесь были
неуравновешенные лица криминального типа, но глядящие уверенно
которого ничто не могло поколебать. Все эти люди, несмотря на их кажущуюся
молодость, очевидно, обладали большим жизненным опытом, легкими манерами,
смелым подходом и какой-то скрытой, подозрительной хитростью.
Джентльмен в костюме песочного цвета просто склонил голову, аккуратно и
непринужденно, и сказал с полувопросом в голосе: "Мистер Председатель?"
"Да. Я председатель. Чем вы занимаетесь?"
- Мы... все, кого вы видите перед собой, - начал джентльмен тихим
голосом и обернулся, указывая на своих спутников, - мы прибыли как
делегаты от Объединенных Ростова-Харькова-и-Одессы-Николаева
Ассоциация воров."
Адвокаты заерзали на своих местах.
Председатель откинулся назад и широко раскрыл глаза. "Ассоциация
чего?" - спросил он озадаченно.
"Ассоциация воров", - хладнокровно повторил джентльмен в песочном костюме
. "Что касается меня, то мои товарищи оказали мне большую честь,
избрав меня представителем депутации".
"Очень ... рад", - неуверенно сказал председатель.
"Спасибо. Все семеро из нас обычные воры - естественно, из
разных отделов. Ассоциация уполномочила нас представить на рассмотрение
вашего уважаемого Комитета" -- джентльмен снова сделал элегантный
поклон - "наша уважительная просьба о помощи".
"Я не совсем понимаю... откровенно говоря... какая здесь
связь..." Председатель беспомощно развел руками. "Однако,
пожалуйста, продолжайте".
"Вопрос, по которому мы имеем смелость и честь обратиться к
вам, джентльмены, очень ясен, очень прост и очень краток. Это
займет всего шесть или семь минут. Я считаю своим долгом предупредить вас об
этом заранее, учитывая поздний час и 115 градусов, которые
по Фаренгейту отмечаются в тени ". Оратор слегка отхаркнулся и
взглянул на свои великолепные золотые часы. "Вы видите, в отчетах, которые
в последнее время появились в местных газетах в меланхолию и ужасный
дн последнего погрома, там очень часто есть признаки того, что
среди зачинщиков погрома, которые были оплачены и организованной
полиция-отбросы общества, состоящая из пьяниц, бродяг,
сутенерам, и хулигана из трущоб-воры и должны были быть
нашли. Сначала мы молчали, но наконец-то мы считали себя
при необходимости протестовать против такого несправедливого и тяжкого
обвинение перед лицом всего интеллектуального общества. Я
хорошо знаю, что в глазах закона мы преступники и враги
общества. Но представьте себе только на мгновение, господа, положение
этого врага общества, когда его оптом обвиняют в преступлении, которого
он не только никогда не совершал, но которому готов сопротивляться
всеми силами своей души. Само собой разумеется, что он почувствует
возмущение такой несправедливостью острее, чем обычный, средний,
удачливый гражданин. Теперь мы заявляем, что обвинение, выдвинутое против
сша совершенно лишены всякой основы, не только фактов, но даже
логики. Я намерен доказать это в нескольких словах, если достопочтенный
комитет соблаговолит выслушать ".
"Продолжайте", - сказал председатель.
"Пожалуйста, продолжайте ... Пожалуйста..." - послышалось от адвокатов, теперь уже
оживившихся.
"Я приношу вам свою искреннюю благодарность от имени всех моих товарищей. Поверьте
мне, вы никогда не раскаетесь в своем внимании к представителям нашей
... ну, скажем так, скользкой, но тем не менее сложной,
профессии. - Итак, мы начинаем, как Giraldoni поет в прологе к
_Pagliacci_.
"Но сначала я хотел бы попросить вашего разрешения, господин председатель, немного утолить мою
жажду... Портер, принесите мне лимонад и стакан английского
биттер, хороший парень. Джентльмены, я не буду говорить ни о
моральном аспекте нашей профессии, ни о ее социальной значимости. Несомненно,
вы лучше меня знаете поразительный и блестящий парадокс Прудона:
Законная собственность - парадокс, если хотите, но такой, который
еще никогда не был опровергнут проповедями трусливых буржуа или толстых
священников. Например: отец накапливает миллион, проявляя энергичность и
умело эксплуатирует и оставляет это своему сыну - рахитичному, ленивому,
невежественному, дегенеративному идиоту, безмозглой личинке, настоящему паразиту.
Потенциально миллион рублей - это миллион рабочих дней, абсолютно
иррациональное право на труд, пот, жизнь и кровь ужасного
количества людей. Почему? На чем основан разум? Совершенно неизвестно.
Тогда почему бы не согласиться с утверждением, джентльмены, что наша
профессия в какой-то степени как бы исправляет чрезмерное
накопление ценностей в руках отдельных людей и служит
протестуйте против всех тягот, мерзостей, произвола,
насилие и пренебрежение человеческой личностью ко всем
чудовищам, созданным буржуазно-капиталистической организацией
современного общества? Рано или поздно этот порядок вещей, несомненно,
будет опрокинут социальной революцией. Собственность уйдет в
неопределенность меланхолических воспоминаний, а вместе с ней, увы! мы исчезнем
с лица земли, мы, отважные кавалеры промышленности".
Оратор сделал паузу, чтобы взять поднос из рук портье, и
поставил его на стол рядом со своей рукой.
"Извините меня, джентльмены... Вот, мой хороший, возьми это... и, клянусь
кстати, когда будете выходить, плотно закройте за собой дверь ".
"Очень хорошо, ваше превосходительство!" - в шутку прокричал привратник.
Оратор отпил полстакана и продолжил: "Однако давайте
оставим в стороне философские, социальные и экономические аспекты
вопроса. Я не хочу утомлять ваше внимание. Тем не менее, я должен
отметить, что наша профессия очень близко подходит к идее того
, что называется искусством. В него входят все элементы, которые формируют искусство
призвание, вдохновение, фантазия, изобретательность, амбиции и
долгое и трудное обучение науке. В нем отсутствует
добродетель одна, о которой великий Карамзин писал с таким
колоссальный и огненное очарование. Джентльмены, ничто так не противоречит
моему намерению, как шутить с вами и тратить ваше драгоценное время на
праздные парадоксы; но я не могу избежать краткого изложения своей идеи. Для
постороннего уха звучит абсурдно дико и нелепо говорить о
призвании вора. Однако я осмеливаюсь заверить вас, что это
призвание является реальностью. Есть мужчины, которые обладают особенно сильной
зрительной памятью, остротой и аккуратностью взгляда, присутствием духа,
ловкость рук и, прежде всего, тонкое осязание, которые, как
это, были рождены в Божий мир с единственной и особой целью
стать выдающимися карточными шулерами. Профессия карманника
требует необычайной ловкости и подвижности, потрясающей уверенности в
движениях, не говоря уже о находчивости, таланте наблюдения и
напряженном внимании. У некоторых есть настоящее призвание взламывать сейфы
с самого нежного детства их привлекают
тайны любого сложного механизма - велосипедов, шитья
машины, игрушки с часовым механизмом и наручные часы. Наконец, джентльмены, есть
люди с наследственной неприязнью к частной собственности. Вы можете
назвать это явление дегенерацией. Но я говорю вам, что вы не сможете соблазнить
настоящего вора, и вора по призванию, на прозу честного
прозябания никаким пряничным вознаграждением или предложением надежного
положением, или подарком денег, или любовью женщины: потому что здесь
постоянная красота риска, завораживающая бездна опасности,
восхитительное замирание сердца, безудержная пульсация жизни,
экстази! Вы вооружены защитой закона, замками,
револьверами, телефонами, полицией и солдатами; но мы только своими силами
ловкостью, хитростью и бесстрашием. Мы - лисы, а общество - это
птичник, охраняемый собаками. Знаете ли вы, что самые артистичные
и одаренные натуры в наших деревнях становятся конокрадами и браконьерами?
Чего бы вы хотели? Жизнь так скудна, так пресна, так невыносимо
скучна для нетерпеливых и воодушевленных душ!
Я перехожу к вдохновению. Джентльмены, несомненно, вам приходилось читать
о кражах, которые были сверхъестественными по замыслу и исполнению. В
заголовках газет их называют "Удивительным ограблением", или
"Хитроумным мошенничеством", или снова "Хитроумной уловкой гангстеров". В
в таких случаях наш буржуазный отец семейства машет руками и восклицает:
"Какой ужас! Если бы только их способности были обращены к
добру - их изобретательности, их удивительному знанию человеческой
психологии, их самообладанию, их бесстрашию, их
несравненной театральной силе! Какую экстраординарную пользу они принесли бы
привозите в страну!" Но хорошо известно, что буржуа
paterfamilias были специально созданы Небесами, чтобы произносить банальности
и тривиальности. Я сам иногда - мы, воры, сентиментальные люди
признаюсь - я сам иногда любуюсь прекрасным закатом в
Парке Александра или на берегу моря. И я всегда уверен
заранее, что кто-нибудь рядом со мной скажет с непогрешимым апломбом_:
"Посмотри на это. Если бы это было изображено на картинке, никто бы никогда не поверил
это!" Я оборачиваюсь и, естественно, вижу самодовольного, сытого
отца семейства, которому доставляет удовольствие повторять чужие глупости
заявление, как если бы оно было его собственным. Что касается нашей дорогой страны,
буржуазная отцовская семья смотрит на нее, как на жареную
индейку. Если вам удалось отрезать лучшую часть птицы для себя
, спокойно съешьте ее в удобном уголке и вознесите хвалу Богу. Но
на самом деле он не такой уж важный человек. Я увлекся своим отвращением
к вульгарности и приношу извинения за отступление. Суть в том,
что гениальность и вдохновение, даже если они не посвящены
служению Православной Церкви, остаются редкими и прекрасными вещами.
Прогресс - это закон, и воровство тоже порождает его.
"Наконец, наша профессия отнюдь не так легка и приятна, как
кажется на первый взгляд. Она требует большого опыта, постоянной
практики, медленного и болезненного обучения. Он включает в себя
сотни гибких, искусных процессов, которые не под силу самому умному жонглеру
. Чтобы я не говорил вам пустых слов, джентльмены, я
сейчас проведу перед вами несколько экспериментов. Я прошу вас полностью
доверять демонстрантам. Мы все в настоящее время в
осуществление правовой свободе, и хоть мы обычно наблюдали, и
каждого из нас знают в лицо, и наши фотографии украшают альбомы
всех детективных отделов, на данный момент у нас нет
необходимости ни от кого скрываться. Если хоть один из вас должен
узнали кого-нибудь из нас в будущем, при других обстоятельствах мы
просим вас искренне всегда действовать в соответствии с профессиональным
обязанности и свои обязанности как граждан. В благодарность за ваше
любезное внимание мы решили объявить вашу собственность неприкосновенной,
и наложить на нее воровское табу. Тем не менее, я перехожу к
делу".
Оратор повернулся и отдал приказ: "Sesoi Великий, вы будете
иди сюда!"
Огромный сутулый парень, чьи руки доставали до колен,
без лба и шеи, похожий на большого белокурого Геркулеса, вышел вперед.
Он глупо ухмыльнулся и в замешательстве потер левую бровь.
"Здесь ничего не поделаешь", - хрипло сказал он.
Джентльмен в костюме песочного цвета выступил от его имени, обратившись к комитету
.
"Джентльмены, перед вами уважаемый член нашей ассоциации.
Его специальность - вскрытие сейфов, железных сейфовых ящиков и других
сосуды для денежных знаков. В своей ночной работе он иногда использует
электрический ток осветительной установки для
плавления металлов. К сожалению, у него нет ничего, на чем он мог бы
продемонстрировать лучшие элементы своего репертуара. Он безукоризненно откроет самый
сложный замок... Кстати, вот эта дверь, она
заперта, не так ли?"
Все обернулись, чтобы посмотреть на дверь, на которой висело печатное объявление:
"Служебный вход. Строго конфиденциально ".
"Да, дверь, очевидно, заперта", - согласился председатель.
"Восхитительно. Сесой Великий, не будете ли вы так добры?"
- Совсем ничего, - неторопливо ответил великан.
Он подошел вплотную к двери, осторожно потряс ее рукой, достал
из кармана маленький яркий инструмент, наклонился к замочной скважине,
сделал несколько почти незаметных движений инструментом, внезапно
выпрямился и молча широко распахнул дверь. В руках председателя были его
часы. Все это заняло всего десять секунд.
"Спасибо, Сесой Великий", - вежливо сказал джентльмен в песочном костюме
. "Вы можете вернуться на свое место".
Но председатель с некоторой тревогой прервал его: "Извините меня. Это все
очень интересно и поучительно, но ... он входит в
уважаемый коллега по профессии, чтобы иметь возможность опять запер дверь?"
"Ах, _mille pardons_". Джентльмен поспешно поклонился. "Это вылетело у меня из головы
. Сесой Великий, ты не мог бы сделать мне одолжение?"
Дверь была заперта с той же ловкостью и в той же тишине.
Уважаемый коллега вразвалку вернулся к своим друзьям, ухмыляясь.
"Теперь я буду иметь честь продемонстрировать вам мастерство одного из наших
товарищей, который занимается обчищением карманов в театрах и
на вокзалах", - продолжил оратор. "Он еще очень молод, но
можно до некоторой степени судить по деликатности своей теперешней работе
каких высот он достигнет по осмотрительность. Яша!" Смуглый юноша в
синей шелковой блузе и высоких сапогах glac;, похожий на цыгана, вышел вперед
развязной походкой, перебирая кисточки на поясе и весело прищуриваясь
его большие, дерзкие черные глаза с желтыми белками.
"Джентльмены, - убедительно сказал джентльмен в костюме песочного цвета, - я
должен спросить, не будет ли кто-нибудь из вас настолько любезен, чтобы подвергнуть себя
небольшому эксперименту. Уверяю вас, это будет всего лишь выставка, просто
игра.
Он обвел взглядом сидящую компанию.
Невысокий пухлый караим, черный, как жук, вышел вперед из-за своего
стола.
"К вашим услугам", - весело сказал он.
"Яша!" Оратор кивнул головой.
Яша подошел вплотную к адвокату. На его левой руке, которая была согнута,
висел яркий узорчатый шарф.
"Предположим, ты в церковь или в баре в одном из залов, - или наблюдает за
цирк", начал он сладким, свободно голос. "Я вижу сразу
- это тофф... Извините, сэр. Предположим, что это вы.
Здесь нет ничего обидного-просто означает богатого джентльмена, достаточно приличный, но не
знаете, по-своему. Первая-что он, скорее всего, имеют о нем. Все
разные. В основном, бегущая строка и цепочка. Где он их хранит?
Где-то в верхнем кармане жилета - здесь. У других они в нижнем
кармане. Только здесь. Кошелек - почти всегда в брюках, за исключением случаев, когда
грини носит его в пиджаке. Портсигар. Сначала взгляните, что это
- золото, серебро - с монограммой. Кожа - какой порядочный человек запачкает свои
руки? Портсигар. Семь карманов: здесь, здесь, здесь, наверху, там,
здесь и снова здесь. Правильно, не так ли? Вот так ты ходишь на
работу ".
Говоря это, молодой человек улыбался. Его глаза сияли прямо в
барристерская. Быстрым, ловким движением правой руки он
указал на различные части своей одежды.
"С другой стороны, вы можете увидеть булавку здесь, в галстуке. Однако мы этого не делаем
уместно. Такие джентльмены в наши дни почти никогда не носят настоящие
камни. Тогда я подхожу к нему. Я сразу начинаю разговаривать с ним
как джентльмен: "Сэр, не будете ли вы так добры дать мне прикурить от
вашей сигареты" - или что-то в этом роде. Во всяком случае, я вступаю в
разговор. Что дальше? Я смотрю ему прямо в глаза, просто
вот так. Только два моих пальца заняты этим - только этим и этим. "
Яша поднял два пальца правой руки на уровень лица
адвоката, указательный и средний, и подвигал ими
по кругу.
"Ты видишь? Этими двумя пальцами я пробегаюсь по всей пьесе.
В этом нет ничего замечательного: раз, два, три - готово. Любой человек, который не был
глуп, мог бы легко научиться. Вот и все. Самое обычное дело. Я
благодарю вас ".
Карманник развернулся на каблуках, словно собираясь вернуться на свое место.
"Яша!" Многозначительно произнес джентльмен в песочном костюме.
- Яша! - строго повторил он.
Яша остановился. Он стоял спиной к адвокату, но, очевидно, был
бросил на своего представителя умоляющий взгляд, потому что тот нахмурился
и покачал головой.
"Яша!" - сказал он в третий раз угрожающим тоном.
"Ха!" Молодой вор раздраженно хмыкнул и повернулся лицом к
адвокату. "Где ваши часики, сэр?" - спросил он писклявым
голосом.
"О!" Караим резко выпрямился.
"Вот видишь, теперь ты говоришь "О!" - укоризненно продолжал Яша. "Все это время,
пока ты любовался моей правой рукой, я управлял твоими часами
левой. Только этими двумя мизинцами, под шарфом. Это
почему мы носим шарф. Поскольку твоя цепочка ничего не стоит - подарок
от какой-то мамзельки, а часы золотые, я оставила тебе
цепочку на память. Возьмите это, - добавил он со вздохом, протягивая часы.
"Но ... Это умно", - растерянно сказал адвокат. "Я их вообще не
заметил".
"Это наше дело", - с гордостью сказал Яша.
Он с важным видом вернулся к своим товарищам. Тем временем оратор отпил
из своего бокала и продолжил.
"Теперь, джентльмены, наш следующий сотрудник покажет вам
несколько обычных карточных фокусов, которые отрабатываются на ярмарках, на пароходах
и железные дороги. С тремя картами, например, тузом, дамой и
шестеркой, он может это сделать довольно легко... Но, возможно, вы устали от этих
демонстраций, джентльмены "...
"Вовсе нет. Это очень интересно", председатель ответил:
приветливо. "Я хотел бы задать один вопрос-что будет, если она не слишком
нескромный-какова ваша специализация?"
"Моя... ГМ... Нет, как это может быть ошибкой?... Я работаю в большой
магазины драгоценных камней ... и другой мой бизнес-банки", - ответил оратор
со скромной улыбкой. "Не думай, что это занятие легче, чем
Прочее. Достаточно того, что я знаю четыре европейских языка: немецкий, французский,
Английский и итальянский, не говоря уже о польском, украинском и идиш.
Но могу ли я показать вам еще несколько экспериментов, господин председатель?"
Председатель посмотрел на свои часы.
"К сожалению, времени слишком мало", - сказал он. "Не было бы лучше
перейти к сути вашего бизнеса? Кроме того, эксперименты,
которые мы только что видели, убедили нас в таланте ваших
уважаемых сотрудников... Разве я не прав, Исаак Абрамович?"
"Да, да ... Абсолютно", - с готовностью подтвердил караимский адвокат.
"Восхитительно", - любезно согласился джентльмен в песочном костюме. "Моя дорогая
Граф"--обратился он к белокурый, кудрявый парень, с лицом, как
бильярд-мейкера на праздничной--"положить ваши инструменты от отеля. Они
не хотел. Мне нужно сказать еще всего несколько слов, джентльмены.
Теперь, когда вы убедились, что наше искусство, хотя оно
и не пользуется покровительством высокопоставленных лиц, тем не менее является
искусством; и вы, вероятно, пришли к моему мнению, что это искусство является таковым
который требует многих личных качеств, помимо постоянного труда, опасности,
и неприятные недоразумения - вы также, я надеюсь, поверите, что
к этой практике можно привязаться, полюбить и
уважать ее, какой бы странной она ни казалась на первый взгляд. Представьте себе
, что известному талантливому поэту, чьи рассказы и поэмы украшают
страницы наших лучших журналов, внезапно предоставляется шанс
написать стихи по пенни за строку, подписанные в придачу, как
реклама "Сигарет Jasmine" - или что была распространена клевета
об одном из вас, уважаемые адвокаты, обвиняющем вас в совершении
выдумывать улики для бракоразводных процессов или писать
петиции от извозчиков губернатору в трактирах! Конечно,
ваши родственники, друзья и знакомые этому не поверят. Но
слухи уже сделали свое ядовитое дело, и вам придется пережить
минуты пыток. Теперь представьте себе, что такая
позорная и возмутительная клевета, запущенная Бог знает кем, начинает
угрожать не только вашему доброму имени и вашему спокойному пищеварению, но и вашему
свободу, ваше здоровье и даже вашу жизнь!
"Это позиция нас, воров, которых сейчас клевещут
газеты. Я должен объяснить. Существует класс
отбросов общества - passez-moi le mot_, - которых мы называем Любимцами их матерей.'
С ними мы, к сожалению, запутались. У них нет ни стыда, ни
совести, распущенный сброд, бесполезные любимцы матерей, праздные,
неуклюжие трутни, продавщицы, совершающие неумелые кражи. Он думает, что
ничего, живущих на его любовницей, проституткой, как мужчина
скумбрия, который всегда плавает после женщины и жизни на ней
экскременты. Он способен обобрать ребенка с насилием в темном
переулка, для того, чтобы вам ни копейки; он убьет человека во сне и
пытать старую женщину. Эти мужчины - вредители нашей профессии. Для
них красота и традиции искусства не существуют.
Они смотрят на нас настоящих, талантливых воров, как стая шакалов после
Лев. Предположим, мне удалось реализовать важное дело-мы не будем
говоря о том, что я должен уехать на две трети, что я попаду в
приемники, которые продают товары и скидка ноты, или обычного
субсидии на наш неподкупный полицейский, - я все-таки придется поделиться
что каждый из этих паразитов, которые пронюхали о моей работе,
случайно, с чужих слов, или случайный взгляд.
"Поэтому мы называем их _Motients_, что означает "половина", искажение
_moiti;_ ... Оригинальная этимология. Я плачу ему только потому, что он знает и
может донести на меня. И чаще всего случается так, что даже когда он получает
свою долю, он бежит в полицию, чтобы получить еще один доллар.
Мы, честные воры... Да, вы можете смеяться, джентльмены, но я повторяю это:
мы, честные воры, ненавидим этих гадов. У нас есть для
них другое название - позорное клеймо; но я не смею произносить его здесь из
уважения к месту и к моей аудитории. О да, они бы с радостью
принимаем приглашение на погром. Мысль о том, что нас могут с ними спутать
для нас даже во сто крат оскорбительнее, чем
обвинение в участии в погроме.
"Господа! Пока я говорил, я часто замечал улыбки на
ваших лицах. Я понимаю вас. Наше присутствие здесь, наша просьба о
вашей помощи и, прежде всего, неожиданность такого явления
как систематическая организация воров, с делегатами, которые являются
ворами, и лидером депутации, также вором по
профессия - все это настолько оригинально, что неизбежно должно вызывать
улыбнитесь. Но сейчас я буду говорить из глубины своего сердца. Давайте избавимся
от нашей внешней оболочки, джентльмены, давайте поговорим как мужчины с мужчинами.
"Почти все мы образованны, и все любят книги. Мы читаем не только
"приключения Рокеамболя ", как говорят о нас писатели-реалисты. Неужели
ты думаешь, что наши сердца не обливались кровью, а щеки не горели от
стыда, как будто нам дали пощечину, все это время, что
эта несчастная, позорная, проклятая, трусливая война продолжалась. Вы
на самом деле считаю, что наши души не пламя гнева, когда в нашей стране
избивают казацкими нагайками, топчут ногами, стреляют и плюют в тебя
безумные, раздраженные мужчины? Неужели вы не поверите, что мы, воры, встречаемся
каждый шаг к освобождению должен сопровождаться трепетом экстаза?
"Мы понимаем, каждый из нас-возможно, лишь немного меньше, чем вы
адвокаты, господа,--подлинный смысл еврейских погромов. Каждый раз, когда
происходит какое-то подлое событие или позорный провал, после
казни мученика в темном углу крепости, или после обмана
общественное доверие, кто-то скрытый и неприступный получает
боится народного гнева и направляет его порочную стихию на
головы невинных евреев. Чей дьявольский разум изобретает эти
погромы - эти титанические кровопускания, эти каннибальские забавы для
темных, звериных душ?
"Мы все с определенной ясностью видим, что близки последние конвульсии
бюрократии. Простите меня, если я представляю это образно.
Был народ, у которого был главный храм, в котором за занавесом обитало
кровожадное божество, охраняемое жрецами. Однажды
бесстрашные руки сорвали занавес. Тогда все люди увидели, вместо этого
бога, огромного, мохнатого, прожорливого паука, похожего на отвратительную
каракатицу. Они бьют его и стреляют в него: он уже расчленен;
но все еще в исступлении своей последней агонии оно протягивает по всему древнему храму свои отвратительные, когтистые щупальца.
древний храм. И священники,
сами приговоренные к смертной казни, толкают в лапы чудовища всех,
кого они могут схватить своими испуганными, дрожащими пальцами.
"Прости меня. То, что я сказал, вероятно, дико и бессвязно. Но я
несколько взволнован. Простите меня. Я продолжаю. Мы воры по профессии
мы лучше, чем кто-либо другой, знаем, как были организованы эти погромы. Мы
забредаем повсюду: в публичные дома, на рынки, в чайные,
ночлежки, общественные места, в гавань. Мы можем поклясться перед Богом,
людьми и потомками, что мы видели, как полиция организует
массовые убийства, не стыдясь и почти ничего не скрывая. Мы знаем их
всех в лицо, в форме или переодетых. Они пригласили многих из нас принять
участие; но среди нас не было никого настолько подлого, чтобы дать даже внешнее
согласие, которое могло быть вызвано страхом.
"Вы, конечно, знаете, как ведут себя различные слои российского общества
по отношению к полиции? Ее не уважают даже те, кто пользуется
ее темными услугами. Но мы презираем и ненавидим три, десять
еще раз-не потому, что многие из нас были замучены в детектив
отделы, которые просто палат ужас, избивают чуть ли не до смерти, избивают бичами из воловьей шкуры и резины для того, чтобы вымогать исповедь или чтобы заставить нас предать товарища. Да, мы ненавидим их и за это. Но у нас, воров, у всех нас, кто сидел в тюрьме, безумная страсть к свободе. Поэтому мы презираем наших тюремщиков со всей ненависть, которую может испытывать человеческое сердце. Я скажу за себя. Меня Трижды пытали полицейские детективы, пока я не был наполовину мертв. Мои легкие и печень были разрушены. По утрам я сплевываю кровь пока не перестану дышать. Но если бы мне сказали, что я буду избавлен от четвертой порки, только пожав руку начальнику сыскной полиции, я бы отказался это делать!
"А потом в газетах пишут, что мы взяли из этих рук
Иуды-деньги, политые человеческой кровью. Нет, господа, это клевета
которая пронзает саму нашу душу и причиняет невыносимую боль. Не деньги,
ни угроз, ни обещаний не будет достаточно, чтобы сделать нас наемными убийцами
наших братьев или их сообщниками ".
"Никогда... Нет... Нет ... ," его товарищи, стоя за его спиной начали шум.
"Я скажу больше", - продолжил вор. "Многие из нас защищали жертв во время этого погрома. Наш друг по имени Сесой Великий - вы только что видели его, господа - в то время жил у еврейки плетельщицы кос на Молдаванке. С кочергой в руках он защищал его хозяин из Большой Орды убийц. Правда, Sesoi в Великий человек огромной физической силы, и это хорошо известно для многих жителей Молдаванки. Но вы должны согласиться,Господа, в эти моменты Sesoi Великой посмотрел прямо в
лицом смерти. Наш товарищ Мартин Шахтер-этот вот джентльмен"
-- оратор указал на бледного бородатого мужчину с красивыми глазами, который
держался на заднем плане: "спас старую еврейку, которую он никогда раньше не видел, которую преследовала толпа этих канайяль. Они проломили ему голову ломиком от боли, сломали руку в двух местах и раздробили ребро. Он только что вышел из
больница. Именно так действовали наши самые пылкие и решительные участники. Остальные дрожали от гнева и плакали из-за собственного бессилия.
"Никто из нас не забудет ужасы тех кровавых дней и кровавых
ночей, освещенных отблесками пожаров, тех рыдающих женщин, тех маленьких
детских тел, разорванных на куски и оставленных лежать на улице. Но при
всем этом ни один из нас не думает, что полиция и мафия являются настоящими
источниками зла. Эти крошечные, глупые, отвратительные паразиты - всего лишь
бессмысленный кулак, которым управляет подлый, расчетливый ум, движимый
дьявольской волей.
"Да, джентльмены, - продолжал оратор, - мы, воры, тем не менее,
заслужили ваше законное презрение. Но когда вы, благородные господа, нужны
помогите умных, смелых, послушных мужчин на баррикадах, мужчин, которые будут
готов встретить смерть с песней и с шуткой на устах самых славное слово в мире--свободы--Ты отринул нас, то и того, нас из-за заядлого отвращение? Черт возьми,
первой жертвой Французской революции была проститутка. Она вскочила
на баррикаду, элегантно подхватив юбку рукой и крикнул: "Кто из вас, солдат, осмелится стрелять в женщину?" Да, клянусь Богом ". Оратор громко воскликнул и ударил кулаком по мраморной столешнице: "Они убили ее, но ее поступок был
великолепен, а красота ее слов бессмертна.
"Если ты поведешь нас в Великий день, мы обращаемся к вам и
сказать: 'Ты безупречно Херувим ... если человеческие мысли у меня ранить,
убивать и грабить человек чести и имущества, то кто из вас невинной
голуби не заслуживала бы кнутом и пожизненным тюремным заключением?' Тогда мы
уйдем от вас и построим наш собственный веселый, спортивный, отчаянный
воровская баррикада, и мы умрем с такими дружными песнями на устах
что вы позавидуете нам, вы, которые белее снега!
"Но я снова увлекся. Простите меня. Я подхожу к концу.Теперь вы видите, господа, какие чувства у нас вызвала газетная клевета. Верьте в нашу искренность и делайте все, что в ваших силах, чтобы смыть грязное пятно, которое так несправедливо было брошено на нас. Я закончил ".
Он отошел от стола и присоединился к своим товарищам. Адвокаты
перешептывались вполголоса, совсем как магистраты скамьи подсудимых на заседаниях. Затем поднялся председатель.
"Мы вам абсолютно доверяем и приложим все усилия, чтобы снять с вашей
ассоциации это самое тяжкое обвинение. В то же время мои
коллеги уполномочили меня, джентльмены, передать вам свое глубокое
уважение к вашим страстным чувствам как граждан. И со своей стороны
Я прошу разрешения у руководителя депутации пожать ему руку ".
Двое мужчин, оба высокие и серьезные, держали друг друга за руки
сильным, мужским пожатием.
Адвокаты выходили из театра, но четверо из них немного задержались
у вешалки для одежды в холле. Исаак Абрамович не мог
найдите где угодно его новую элегантную серую шляпу. На ее месте на деревянном колышке висела матерчатая кепка, небрежно заглаженная с обеих сторон.
"Яша!" Внезапно с другой стороны двери послышался строгий голос оратора. "Яша! Я говорю с тобой в последний раз, будь ты проклят! ... Ты слышишь?" Тяжелая дверь широко распахнулась. Вошел джентльмен в песочном костюме. В руках он держал
шляпу Исаака Абрамовича; на лице его была благовоспитанная улыбка.
"Джентльмены, ради всего Святого, простите нас... странное маленькое
недоразумение. Один из наших товарищей случайно поменял свою шляпу...
Ах, это твое! Тысяча извинений. Привратник! Почему бы тебе не держать
глаза на вещи, добрый молодец, да? Просто дайте мне эту шапку, нет.
Ещё, более того, я прошу вас простить меня, господа."
С приятным лук и той же благовоспитанной улыбкой он направился быстро на улицу.