В церковной и околоцерковной среде нередко слышатся голоса, призывающие к постепенному отказу от церковнославянского языка. Причем подобные мнения высказываются или поддерживаются не только откровенными модернистами и последователями идеологии обновленческого раскола ХХ века, но иногда и людьми с достаточно традиционным православным мировоззрением.
Главным аргументом является тезис о «непонятности» церковнославянского языка для большинства верующих, а тем более, для только начинающих приобщение к жизни Церкви. Далее следует утверждение, что церковнославянский язык препятствует воцерковлению и мертвит молитву, превращая её в произнесение архаичных слов, смысл которых не доходит до ума и сердца. А молиться, дескать, нужно на том языке, на котором человек думает и говорит.
В качестве образцов приводятся наиболее трудные для понимания фрагменты Священного Писания и Богослужения.
Вот, например, цитата из Книги пророка Исаии: "Судяй кийждо ближнему, и брату помощи, и речет: Превозможе муж древоделатель, и ковачь бияй млатом, вкупе проковаяй: овогда убо речет, спаяние добро есть, утвердиша я гвоздьми, положат я, и не подвигнутся" (Ис., 41, 6-7).
«Попробуйте, - говорят сторонники перехода на современный язык, - перевести этот текст без словаря, не заглядывая в Синодальный перевод! Да это же какая-то аракадабра для современного человека…».
Что можно сказать в ответ?
Да, проблема понимания существует. Вообще трудности встречаются в любых языках. А в священных и торжественных текстах сам строй речи бывает непривычен, и это препятствует мгновенному пониманию.
Но подобные тексты создаются для глубинного осмысления, поэтому и пишутся таким образом, чтобы их воспринимали не как SMS или новости Авто-Радио.
Да не упрекнут меня в пропаганде греха гортанобесия, но позволю себе такую аналогию: фаст-фуд можно проглотить для быстрого утоления голода, а изысканное блюдо следует распробовать и насладиться его вкусом, тщательно прожевав. Соответственно, блюда фаст-фуда и блюда "высокой кухни" готовятся по-разному, из различных ингредиентов, различного качества и содержания.
Если речь идет о пище духовной, то тем более, следует различать утоление первичного духовного голода, с одной стороны, и приобщение к Божественной красоте, с другой.
Для первого нужны максимальная простота и краткость, употребление привычных повседневных образов, современность в подаче информации.
Для второго (а это, главным образом, Богослужение и келейная молитва) - изящество, возвышенность, одухотворённость, смысловая насыщенность и, не будем бояться этого слова, некоторая тАинственность.
И первое не заменяет второго и не может вытеснить одно другого.
Они всегда должны быть вместе, и каждое - на своём месте.
Нелепо и неплодотворно в наше время произносить проповеди для прихожан на церковнославянском языке.
Но столь же нелепо приближать язык Богослужения к разговорной речи.
А если ввести нечто среднее ("церковно-русский язык"), то это, скорее всего, окажется "ни Богу свечка, ни чёрту кочерга". Для новоприходящих такой язык всё равно останется непонятным (они на нём не говорят и не думают), а для людей, уже погрузившихся в мiр Церкви, он будет неполноценной подделкой.
***
Возвращаясь к тексту из Книги Пророка Исаии: этот фрагмент действительно непрост. Особенно на слух. Я честно постарался его перевести на современный язык без подсказки. Потом открыл Синодальный перевод, чтобы проверить себя. И убедился, что Синодальный перевод БЕДНЕЕ передаёт смысл.
Итак, повторим: "Судяй кийждо ближнему, и брату помощи, и речет: Превозможе муж древоделатель, и ковачь бияй млатом, вкупе проковаяй: овогда убо речет, спаяние добро есть, утвердиша я гвоздьми, положат я, и не подвигнутся" (Ис., 41, 6-7).
Я понял смысл этих стихов так: "Определяющий своё отношение к ближнему и желающий помочь брату, скажет: плотник и кузнец достигнут успеха, действуя вместе: и тогда скажет: соединение [результатов трудов каждого] хорошо, скрепили их гвоздями, положат их, и будут они прочными".
Несколько коряво, далеко не так ритмично, как по-церковнославянски, но понятно и с практической, и с духовной точек зрения. Ясная аналогия для обоснования необходимости сотрудничества.
А вот что гласит Синодальный перевод (перевод неплохой, именно "церковно-русский" для своего времени): "Каждый помогает своему товарищу и говорит своему брату: «крепись!». Кузнец ободряет плавильщика, разглаживающий листы молотом – кующего на наковальне, говоря о спайке: «хороша»; и укрепляет гвоздями, чтобы было твердо" (Ис., 41, 6-7).
Неужели это лучше, чем на церковнославянском? И понятнее? И назидательнее? Или ближе к современному пониманию? Но пониманию чего - технологии производства "спайки"?
Церковнославянский текст требует усилий для понимания, но он закладывает в сознание нечто ценное (пусть и не мгновенно уловимое и выразимое).
"Церковно-русский" текст (в данном случае - в "Синодальном изводе") эту задачу не решает или решает гораздо слабее.
***
И это еще не самый худший случай. Иногда мы встречаем искажения смысла, вплоть до противоположных утверждений.
Вот один из примеров: В 1 Послании св. Апостола Павла к Коринфянам по-церковнославянски читаем: "Раб ли призван был еси; да не нерадиши: но аще и можеши свободен быти, больше поработи себе” (1 Кор, 7, 21).
Это точный перевод с греческого.
То есть: если ты порабощён, не гнушайся своего положения и трудись добросовестно, но и если освободишься, то чем больше у тебя свободы, тем больше ты должен добровольно ограничивать сам себя.
Что же мы читаем в Синодальном переводе? “Рабом ли ты призван, не смущайся; но если и можешь сделаться свободным, то лучшим воспользуйся”.
Церковнославянский текст отражает христианское понимание жизни.
"Церковно-русский" - социально-политическая инструкция, причем с конечным выводом, фактически противоположным истинному смыслу фразы.
***
Много копий сломано в полемике об отношении христиан к власти – «всякая» ли власть «от Бога»; это ли утверждает Апостол Павел в Послании к Римлянам? И здесь опять церковнославянский текст ясен и соответствует всему прочему, что сказано в Священном Писании о власти, а «церковно-русский» создаёт идеологическую почву для сервилизма, оправдывая порой совершенно чрезмерное соглашательство с любым политическим режимом.
Церковнославянский перевод, наиболее близкий к греческому подлиннику, доносит до нас истинный смысл слов Апостола Павла: «Несть бо власть, аще не от Бога» (Рим. 13, 1). А в Синодальном переводе фраза звучит так: "Ибо нет власти [которая] не от Бога"
Однако славянское слово «аще» означает не «которая», а «если». Сравните с греческим оригиналом «;; ;;; ;;;;; ;;;;;;; ;; ;; ;;; ;;;;», с латинским переводом Библии (Вульгата): «Omnis anima potestatibus subjecta esto, non enim est potestas nisi a Deo”. (Romanos, 13, 1); со староанглийским переводом (Библия Короля Иакова): “Let every soul be subject to the governing authorities. For there is no authority except from God” (Romans, 13, 1). Во всех переводах соответствующее словосочетание означает «если не», а вовсе не «которая».
Апостол Павел предписывает повиноваться не «всяким» и «любым» властям, а «властем предержащим», то есть имеющим высшую власть от Бога. Власть же не предержащая, власть, не основывающаяся на Богоучрежденном порядке – не власть, а ее ложное подобие, антивласть, высшим проявлением которой в конце Истории человечества станет временное торжество Антихриста, которому христианам отнюдь не положено повиноваться.
Богодухновенную мысль Апостола развивает блаженный Августин: «При отсутствии справедливости, что такое государство, как не простая разбойничья шайка, также как и разбойничья шайка, что такое, как не государство? И они (разбойники) представляют собой общество людей, управляются начальствами, связаны обоюдным соглашением, делят добычу по установленному закону. Когда подобная шайка потерянных людей достигает таких размеров, что захватывает города и страны и подчиняет своей власти народ, тогда открыто получает название государства» (Блаженный Августин. Творения. – Киев, 1906. – С. 123).
***
Замена церковнославянского языка на что-то новое в Богослужении - неверный и крайне опасный путь. Не потому, что церковно-славянский язык "Божественный", "сакральный по сути" и т.п. Эти утверждения, по меньшей мере, спорны. И, в любом случае, "обожествление" языка - это одна из разновидностей нарушения второй Заповеди. Но церковно-славянский язык ОБЪЕКТИВНО богаче, насыщеннее, и даёт гораздо больше возможностей выразить смыслы Божественного откровения. Именно потому, что на нём не говорят и не думают в повседневной жизни, а применяют для разговора с Богом и для выражения самых дорогих и важных мыслей и чувств. Это, в данном случае, не минус, а несомненный плюс церковнославянского языка. Усвоение его для русскоязычных людей точно не труднее, а существенно легче, чем изучение иностранных языков, так как большинство корней обще с корнями современных слов.