я не автор Стихи.руАвторы Произведения Рецензии Поиск Магазин О портале Вход для авторов
Статья Л. Н. Толстого Христианство и патриотизм
Статья Л. Н. Толстого Христианство и патриотизм
Роман Алтухов
[Публ. 8 мая 2016 г.]
ПОСВЯЩАЮ ОЧЕРЕДНОМУ «9 МАЯ» -- ПРАЗДНИЧКУ ПУТИНСКОГО ОГОЛТЕЛОГО ВОЕННО-ПАТРИОТИЧЕСКОГО ПОБЕДОБЕСИЯ -- В СТРАНЕ, ГДЕ ВЕТЕРАНЫ ДОЖИВАЮТ ВЕК ХУЖЕ (и материально, и морально), ЧЕМ В "БЛУДНЫХ ГЕЙРОПЕ С АМЕРИКОЙ" ИХ БЫВШИЕ «ВРАГИ».
СОДЕРЖАНИЕ:
1) ССЫЛКИ на ПОЛНЫЙ ТЕКСТ статьи Л. Н. Толстого «Хримстианство и патриотизм» и аудиокнигу по этой же статье (в МОЁМ незабываемом прочтении ))
2) Моё вступительное слово к данной статье Льва Николаевича.
3) ПРИЛОЖЕНИЕ. Отрывок из указанной статьи.
1) ССЫЛКИ:
1.1. ТЕКСТ в формате PDF:
https://yadi.sk/d/ccxJSgrFrZdHE
1.2. АУДИОКНИГА (2 файла по полтора часа звучания):
https://yadi.sk/d/znaYmrkWrZd9S
https://yadi.sk/d/XPGpK9DerZd9w
2) О СТАТЬЕ ЛЬВА НИКОЛАЕВИЧА ТОЛСТОГО
"ХРИСТИАНСТВО И ПАТРИОТИЗМ".
"Рабочее" название, которая получила эта статья у Толстого – "Тулон". Поводом к её написанию послужила патриотическая шумиха, поднятая русскими и французскими газетами в связи с заключением франко-русского союза и торжествами по случаю прибытия в начале октября 1893 г. русской эскадры под командованием вице-адмирала Авелана в Тулон.
Из официальных газет можно было почерпнуть сведения о съеденных на празднестве кушаньях и произнесённых речах. С сарказмом отмечает Л.Н. Толстой, что меню было явно разнообразнее речей о любви к миру, царю, президенту и начальнику эскадры одновременно – и всё это под музыку гимнов двух государств, один из которых, российский, прославляет царя, а другой, французский, «проклинает всех царей и обещает им скорую погибель».
Ложь правительственной и околоправительственной сволочи, в которую она, видимо, уверовала сама, шовинистический дурман, массовость «психопатической эпидемии», охватившей сотни тысяч рядовых участников торжеств и манифестаций – всё это не могло не возмущать Толстого. Самое страшное, подчёркивал писатель, то, что среди помешанных есть люди, имеющие деньги и власть для распространения своего помешательства по миру. Между тем военные приготовления идут, деньги на вооружения тратятся миллиардами и миллионы людей уже находятся под ружьём и в России, и во Франции. Вот почему, по глубокому убеждению Толстого, неизбежно вся эта игра в мир и любовь рано или поздно окончится новым правительственным призывом к войне.
Прибегая к соединению художественного и публицистического начал, всегда представляющего лучшие, ярчайшие страницы в его публицистике, Толстой набрасывает поистине жуткую (но и пророческую!) картину:
«Зазвонят в колокола, оденутся в золотые мешки долговолосые люди и начнут молиться за убийство <…>. Засуетятся, разжигающие людей под видом патриотизма, к ненависти и убийству, газетчики, радуясь тому, что получат двойной доход. Засуетятся радостно заводчики, купцы, поставщики военных припасов, ожидая двойных барышей. Засуетятся всякого рода чиновники, предвидя возможность украсть больше, чем они крадут обыкновенно, засуетятся военные начальства, получающие двойное жалованье и рационы, и надеющиеся получить за убийство людей высокоценимые ими побрякушки – ленты, кресты, галуны, звёзды. Засуетятся праздные господа и дамы, вперёд записываясь в Красный Крест, готовясь перевязывать тех, которых будут убивать их же мужья и братья».
Миллионы, каждый против своей разумной воли, будут втянуты скопом в новую бойню. А итог один: «…Опять одичают, остервенеют люди, и уменьшится в мире любовь, и наступившее уже охристианение человечества отодвинется на десятки, сотни лет. И опять те люди, которым это выгодно, с уверенностью станут говорить, что если была война, то это значит то, что она необходима, и опять станут готовить к этому будущие поколения, с детства развращая их».
Агрессивная символика государственных гербов с их оскаленными, выпустившими когти хищниками, приобретает в осмыслении Толстого зловеще-символическое значение. Действуя в интересах влиятельной финансовой «верхушки», власть имущие возбуждают рядом несправедливостей вражду у других народов по отношению к «своему», а потом этой-то враждой пользуются для возбуждения вражды в «своём» народе. И вот, ещё недавно разумные, самостоятельные, добрые люди покорно встают «друг против друга с выпущенными когтями и оскаленными зубами и ждут только того, чтобы кто-нибудь впал в несчастье и ослабел, чтобы можно было с наименьшей опасностью напасть и разорвать его».
Всё сбылось, и неоднократно, в веке ХХ-м, оставив нам, потомкам, незабвенные свидетельства правоты Л.Н. Толстого – мыслителя… но, как водится, ничему никого не научило. И сегодня, как более чем сотню лет тому назад, Толстому пришлось бы, как о чём-то новом, говорить о том, что «чувство, ложно именуемое патриотизмом и выражающееся в предпочтении своего государства или народа всякому другому государству или народу вовсе не высокое, а, напротив, очень глупое и очень безнравственное». И по сей день наивнейшей из утопий принято признавать мнение великого писателя, публициста и борца за мир о том, что нации и народы, как и отдельные люди, в своих сношениях друг с другом должны руководиться не соображениями выгоды лиц, доминирующих в общественной иерархии, а известным нравственным законом: «Не делать другому и другим, чего бы мы не хотели, чтобы нам делали».
А утопия-то – наоборот: считать, что можно жить, как сейчас, празднуя военные праздники "великих побед" над самими собой (такими же простецами, которых обмануло или принудило к войне их правительство), или ещё некий особенный "мужской" (а на деле армейский и военно-патриотический) праздник 23 февраля, и надеяться при этом на мирную жизнь, на выживание на нашей планете природы и человечества...
Ведь все «доводы» в пользу отжитого чувства патриотизма – не новы. В соответствии с известной концепцией «трёх жизнепониманий» Л. Н. Толстого, они выражают психологию и жизнепонимание еврея или римлянина, и совершенно невозможны для исповедника учения Христа в его настоящем силе и значении. Подменившее его церковное лжеучение стало шагом назад для адептов христианства, ибо выражало и выражает по сей день всё то же, отжитое много веков назад, а для современного мира просто опасное, общественно-государственное жизнепонимание язычника и еврея.
Если истина нового жизнепонимания уже раз донесена до человечества Христом -- её не скроют ни время, ни жестокость правителей по её искоренению, ни лукавство церковников в её извращении. Можно каждому отдельному человеку, узнав её, не уметь или не мочь исполнить её веления. Но в одном всякий человек свободен: НЕ КЛЕВЕТАТЬ НА ИСТИНУ, не отворачиваться от неё, не терять её из виду как духовный ориентир. И не только для себя -- влиять и на других обличением и проповедью, способствуя охристианению того, что Лев Николаевич называл «общественным мнением».
Так не пора ли перестать держаться за утопии, и – взяться за ум и за книги Толстого, содержащие его христианское научение, признав их не как догмы, но как руководства нового (хорошо подзабытого старого!) мышления и жизнепонимания в новой жизни наступившего уже и предъявившего человечеству свои вызовы III-го тысячелетия?
*****
Толстой приступил к работе над статьёй 8 октября 1893 г. Первую редакцию статьи, подписанную этим числом, Толстой, начал непосредственно с изложения опубликованной в газетах телеграммы из Парижа от 5 октября с описанием торжеств по случаю заключения союза, но тут же перешёл к изложению содержания прочитанной им «недавно» статьи «учёного психиатра» (И. А. Сикорского) о психопатической эпидемии малёванщины, напечатанной в «Киевских университетских известиях». Сравнивая эту эпидемию с эпидемией, «появившейся в Париже», Толстой находит вторую несравненно опаснее первой, потому что последствиями её будут «неисчислимые бедствия». Если расспространителями эпидемии малёванщины являются совсем ничтожные и безвредные люди, то распространители парижской эпидемии — могущественные люди, «обладающие и властью и громадными средствами». Эти люди, как пишет Толстой в первой черновой рукописи, «не их Паскали, Руссо, Дидероты, Вольтеры...а самые пошлые и жалкие представители правительственного патриотизма».
Начав обработку статьи, Толстой постепенно расширил первую часть, посвящённую описанию празднеств в Тулоне и Париже, введя в неё в качестве иллюстраций ряд цитат из газет наподобие «Сельского вестника», и отодвинул изложение статьи Сикорского. В окончательном печатном тексте этой статье посвящена гл. III.
Вся статья была начата в резко обличительных тонах, описание торжеств давалось в саркастическом тоне.
Толстой знал, что напечатать эту статью по тогдашним цензурным условиям в России будет невозможно, и изначально предполагал послать её в немецкие газеты. Об этом Толстой сообщил бывшей у него в начале октября 1893 г. Л. И. Веселитской, которая в свою очередь по приезде в Петербург передала об этом Н. С. Лескову. Лесков живо откликнулся на это сообщение и в письме от 16 октября писал Толстому: «Океан глупости» [так Лесков назвал франко-русские торжества], говорят, вывел Вас из терпения, и Вы хотите противопоставить этому отрезвление в немецком издании. Правда ли это? «Океан глупости» противен чрезвычайно, но благоразумно ли ставить свою ладонь против обезумевшего быка? В каком фасоне это будет написано и в какое немецкое издание будет направлено? И почему именно в немецкое, а не в английское? Немецкое приводит целую ассоциацию идей, которые совсем неудобны у нас теперь» («Письма Толстого и к Толстому», Гиз, 1928, стр. 152).
20 октября Толстой ответил Н. С. Лескову: «Вы правы, что если посылать, то в английские газеты. Я так и сделаю, если пошлю, и в английские и в немецкие. Говорю: если пошлю, потому что всё не кончил ещё. Я не умею написать сразу, а всё поправляю. Теперь и опоздал. И сам не знаю, что сделаю... если следует послать, то это напишется хорошо. До сих пор этого нет, поэтому еще медлю» (66, 405—406). А 22 октября Лев Николаевич писал дочери Татьяне: «Мама подала очень хорошую мысль послать Тулон, если посылать, к Сутнер» (66, 408).
[«Сутнер» -- это некогда знаменитая Берта фон Зуттнер (1843—1914) — немецкая писательница, пацифистка, издательница журнала «Die Waffen nieder» («Долой оружие») ].
Между тем Толстой продолжал работать над статьёй, расширяя и дополняя её новыми материалами.
Например, 29 октября И. И. Горбунов-Посадов прислал Толстому вырезку из газеты «Русские ведомости» (1893, № 291 от 22 октября) со статьёй «Русская эскадра в Тулоне (От нашего корреспондента)», прося обратить внимание на приведённую в статье речь тулонского епископа при спуске броненосца «Жоригибери». 31 октября Толстой, сообщая дочери Татьяне Львовне о получении от Горбунова этой вырезки, писал, что она ему «пригодилась» (66, 416). Речь тулонского епископа была почти целиком помещена в гл. II статьи.
По-видимому, к началу ноября 1893 г. статья в черновом виде была закончена. 30 октября Толстой писал Д. А. Хилкову: «Написал статью Протест против франко-русских празднеств... Эту статью пошлю в английские газеты» (66, 415); и в тот же день сообщил В. Г. Черткову: «Я кончил, кажется, о религии [статью «Религия и нравственность»] и теперь хочу кончить о франко-русских празднествах и пошлю в «Daily Chronicle» и к Suttner в её журнал «Die Waffen nieder» (87, 232).
Этой редакцией статьи Лев Николаевич остался недоволен. Работа продолжалась интенсивно весь ноябрь, и 1 декабря Толстой подписал статью, что обычно означало окончание какой-то редакции статьи. 3 декабря он сообщил Г. А. Русанову: «Теперь пишу о Тулоне, гипнотизации патриотизма, кажется, кончил» (66, 436); однако М. Л. Толстая в тот же день уведомляла В. Г. Черткова: «Тулон всё это время усиленно работается. Сегодня отец подписался под ним и говорит, что кончил, но я не верю, так как он давно уже говорит это, и сейчас буду очищать ему для его работы завтра» (87, 237).
Так это в действительности и было. И декабрь 1893 г. и январь и почти весь февраль 1894 г. Толстой продолжает исправлять статью и уже ни разу не упоминает об окончании её. Лишь 17 марта 1894 г., после внесения всех исправлений, Толстой подписал рукопись № 37 и пометил: «Совсем, совсем, совсем кончено».
21 апреля 1894 г. он записал в Дневнике: «Тулон решил послать переводчикам. Все одобряют» (52, 115).
Статья «Христианство и патриотизм» была послана для перевода на французский язык Жюлю Легра, на английский — К. И. Тёрнеру и на немецкий — С. Ю. Бер. Публикации на французском, английском и немецком языках состоялись в мае – августе 1894 г.
По-русски статья «Христианство и патриотизм» была впервые опубликована в изд. М. К. Элпидина в Женеве в 1895 г. (Carouge — Gen;ve, М. Elpidine, Libraire-;diteur).
В России статья оказалась под жесточайшим цензурным запретом и распространялась в подпольных гектографированных изданиях. Кроме того, печатные экземпляры ввозились контрабандно из-за границы. Особенно большое распространение статья получила в прибалтийских губерниях и Польше. 31 мая 1901 г. лифляндское жандармское управление в связи с этим запросило письмом за № 1753 Главное управление по делам печати, что делать с этими изданиями. 18 июня 1901 г. Главное управление известило, что ввоз означенных изданий запрещён, и предложило «неукоснительно следить о прекращении всякого доступа им из-за границы» («Архив Петербургского цензурного комитета», дело 78, ч. IV. - По кн.: Апостолов Н. Н., «Лев Толстой и русское самодержавие», Гиз, С. 121-122).
Впервые в России статья в числе других запрещённых статей Толстого («Не убий», «Письмо к либералам», «Письмо к фельдфебелю» и пр.) была напечатана лишь в революционном 1906 г. отдельной брошюрой в изд. «Обновление». Издатель H. Е. Фельтен был привлечён за эти публикации к судебной ответственности.
В 1911 г. статья была включена С. А. Толстой в т. XVIII Собрания сочинений Л. Н. Толстого с большими цензурными искажениями и пропусками. И в той же редакции в 1913 г. была напечатана в т. XVIII Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого под ред. П. И. Бирюкова, изд. т-ва И. Д. Сытина. Фактически первая бесцензурная и точная публикация статьи состоялась лишь в Полном (юбилейном) собрании сочинений Л.Н. Толстого в 90 тт., в томе 29-м, по тексту которого (с. 27 - 80) она и воспроизводится нами.
3) ОТРЫВОК ИЗ СТАТЬИ "ХРИСТИАНСТВО И ПАТРИОТИЗМ" (главы XVII - XVIII):
XVII
Для того, чтобы совершились самые великие и важные изменения в жизни человечества, не нужны никакие подвиги: ни вооружение миллионов войск, ни постройки новых дорог и машин, ни устройства выставок, ни устройства союзов рабочих, ни революции, ни баррикады, ни взрывы, ни изобретения, ни воздухоплавание и т, п., а нужно только изменение общественного мнения. Для изменения же общественного мнения не нужно никаких усилий мысли, не нужно опровергать что-либо существующее и придумывать что-либо необыкновенное, новое, нужно только не поддаваться ложному, уже умершему, искусственно возбуждаемому правительствами общественному мнению прошедшего, нужно только, чтобы каждый отдельный человек говорил то, что он действительно думает и чувствует, или хоть не говорил того, чего он не думает. И только бы люди, хоть небольшое количество людей, делали это, и тотчас само собой спадёт отжившее общественное мнение и проявится молодое, живое, настоящее. А изменится общественное мнение, и без всякого усилия само собой заменится всё то внутреннее устройство жизни людей, которое томит и мучает их. Совестно сказать, как мало нужно для того, чтобы всем людям освободиться от всех тех бедствий, которые теперь удручают их: нужно только не лгать. Пускай только не поддаются люди той лжи, которую внушают им, пусть только не говорят того, что они не думают и не чувствуют, и тотчас же совершится такой переворот во всём строе нашей жизни, которого не достигнут революционеры столетиями, если бы вся власть находилась в их руках.
Только бы верили люди, что сила не в силе, а в правде, и смело высказывали бы её, или хоть только бы не отступали от неё словом и делом: не говорили бы того, чего они не думают, не делали бы того, что они считают нехорошим и глупым.
Что же тут важного, чтобы прокричать: «Vive la France» или «ура!» какому-нибудь императору, королю, победителю, пойти, надев мундир, придворный ключ, дожидаться его в передней, раскланиваться и называть его странными титулами и потом внушать всем и молодым и необразован-ным людям, что делать это очень похвально. Или что важного в том, чтобы написать статью в защиту франко-русского союза или таможенной войны, или в осуждение немцев, русских, французов, англичан. Или что важного пойти на какое-нибудь патриотическое празднование и пить за здоровье и говорить хвалебные речи людям, которых не любишь и до которых тебе нет никакого дела. Или даже что важного в том, чтобы в разговоре признать благотворность и полезность трактатов, союзов или даже промолчать, когда при вас восхваляют свой народ и государство, бранят и чернят другие народности, или когда восхваляют католичество, православие, лютеранство или какого-нибудь героя войны, или правителя вроде Наполеона, Петра или современного Буланже, Скобелева? Всё это кажется так неважно. А между тем в этих-то кажущихся нам неважными поступках, в воздержании нашем от участия в них, в указании по мере сил наших неразумности того, неразумность чего очевидна нам, в этом наше великое, непреодолимое могущество, то, из которого складывается та непобедимая сила, которая составляет настоящее, действительное общественное мнение, то мнение, которое, само двигаясь, движет всем человечеством. Правительства знают это и трепещут перед этой силой и всеми зависящими от них средствами стараются противодействовать ей или завладеть ею.
Они знают, что сила не в силе, а в мысли и ясном выражении её, и потому боятся выражения независимой мысли больше, чем армий, устраивают цензуры, подкупа-ют газеты, захватывают управления религиями, школами. Но та духовная сила, которая движет миром, ускользает от них, она даже не в книге, не в газете, она неуловима и всегда свободна, она в глубине сознания людей. Самая могущественная и неуловимая, свободная сила эта есть та, которая проявляется в душе человека, когда он один, сам собою обдумывает явления мира и потом невольно высказывает свои мысли своей жене, брату, другу, всем тем людям, с которыми он сходится и от которых считает грехом скрыть то, что он считает истиной. Никакие миллиарды рублей, миллионы войск и никакие учреждения, ни войны, ни революции не произведут того, что может произвести простое выражение свободным человеком того, что он считает справедливым независимо от того, что существует и что ему внушается.
Один свободный человек скажет правдиво то, что он думает и чувствует среди тысяч людей, своими поступками и словами, утверждающими совершенно противоположное. Казалось бы, что высказавший искренно свою мысль должен остаться одиноким, а между тем большей частью бывает так, что все или большинство уже давно думают и чувствуют то же самое, только не высказывают этого. И то, что было вчера новым мнением одного человека, делается нынче общим мнением большинства. А как скоро установилось это мнение, так тотчас незаметно, понемногу, но неудержимо начинают изменяться поступки людей.
А то каждый свободный человек говорит себе: «Что я могу сделать против всего этого моря зла и обмана, заливающего нас? К чему высказывать своё мнение? К чему даже составлять его? Лучше не думать об этих неясных и запутанных вопросах. Может быть, эти противоречия составляют неизбежное условие всех явлений жизни. И к чему мне одному бороться со всем злом мира? Не лучше ли отдаться увлекающему меня потоку: если и можно что-нибудь сделать, то не одному, а только в обществе с другими людьми». И, оставляя то могущественное орудие мысли и выражения ее, которое движет миром, каждый берется за орудие общественной деятельности, не замечая того, что всякая общественная деятельность основана на тех самых началах, с которыми ему предлежит бороться, что, вступая в общественную деятельность, существующую среди нашего мира, всякий человек должен хоть отчасти отступить от истины, сделать такие уступки, которыми он уничтожает всю силу того могущественного орудия борьбы, которое дано ему. Вроде того, как если бы человек, которому дан в руки необыкновенной остроты клинок, всё перерезающий, стал бы лезвием этого клинка забивать гвозди.
Все мы плачемся на безумный, противоречащий всему нашему существу порядок жизни, а не только не пользуемся тем единственным находящимся в нашей власти могущественнейшим орудием: сознания истины и выражения её, но, напротив, под предлогом борьбы со злом уничтожаем это орудие и приносим его в жертву воображаемой борьбе с этим порядком.
Один не говорит той правды, которую он знает, потому, что он чувствует себя обязанным перед людьми, с которыми он связан, другой — потому, что правда могла бы лишить его того выгодного положения, посредством которого он поддерживает семью, третий — потому, что он хочет достигнуть славы и власти и потом уже употребить их на служение людям; четвёртый — потому, что он не хочет нарушать старинные священные предания, пятый — потому, что он не хочет оскорблять людей, шестой — потому, что высказывание правды вызовет преследование и нарушит ту добрую общественную деятельность, которой отдается или намерен отдаться...
Один служит императором, королём, министром, чиновником, военным и уверяет себя и других, что то уклонение от истины, которое необходимо при его положении, далеко выкупается приносимой им пользой.
Другой исполняет обязанности духовного пастыря, в глубине души не веря всему тому, чему он поучает, но позволяет себе уклонение от истины ввиду приносимой им пользы. Третий поучает людей в литературе и, несмотря на необходимое умалчивание всей истины для того, чтобы не восстановить против себя правительства и общества, не сомневается в приносимой им пользе; четвёртый прямо борется с существующим порядком, как революционеры, анархисты, и вполне уверен, что цель, преследуемая им, так благотворна, что необходимое для успеха его деятельности умалчивание истины и даже ложь, не уничтожат благотворности его деятельности.
Для того, чтобы изменился противный сознанию людей порядок жизни и заменился соответственным ему, нужно, чтобы отжившее общественное мнение заменилось живым, новым. Для того же, чтобы старое, отжившее общественное мнение уступило место новому, живому, нужно, чтобы люди, сознающие новые требования жизни, явно высказывали их. А между тем все люди, сознающие все эти новые требования, один во имя одного, другой во имя другого, не только умалчивают их, но словом и делом утверждают то, что прямо противоположно этим требованиям. Только истина и высказывание ее может установить то новое общественное мнение, которое изменит отсталый и вредный порядок жизни, а между тем мы не только не высказываем той истины, которую знаем, а часта даже прямо высказываем то, что сами считаем неправдой.
Только бы не полагались свободные люди на то, что не имеет силы и всегда несвободно, — на внешнее могущество, а верили бы в то, что всегда могущественно и свободно, — в истину и выражение её. Только бы смело, ясно высказывали люди уже открывшуюся им истину о братстве всех народов и преступности исключительной приверженности к своим народам, и само собой соскочило бы, как отсохшая шкура, то мёртвое, ложное общественное мнение, на котором держится вся власть правительств и всё зло, производимое ими, и проявилось бы то новое, живое общественное мнение, которое ждёт только отпадения мешающего ему старого, для того чтобы явно и властно заявить свои требования и установить соответственные сознанию людей, новые формы жизни.
XVIII
Стоит людям только понять, что то, что им выдают за общественное мнение, что поддерживается такими сложными, напряжёнными и искусственными средствами, не есть общественное мнение, а только мёртвое последствие когда-то бывшего общественного мнения; стоит, главное, поверить им в себя, в то, что то, что сознаётся ими в глубине души, что просится у каждого наружу и не высказывается только потому, что противоречит существующему общественному мнению, — есть та сила, которая изменяет мир и проявление которой составляет призвание человека; стоит людям поверить в то, что правда не есть то, что говорят вокруг них люди, а то, что говорит человеку его совесть, т. е. бог, и мгновенно исчезнет ложное, искусственно поддерживаемое общественное мнение и установится истинное.
Только бы люди говорили то, что они думают, и не говорили того, чего они не думают, и тотчас же отпали бы все суеверия, вытекающие из патриотизма, и все злые чувства и насилия, основанные на нём. Отпала бы раздуваемая правительствами ненависть и вражда государств к государствам и народностей к народностям, отпали бы восхваления военных подвигов, т. е. убийства, отпали бы, главное, уважение к властям, отдачи им своих трудов и подчинение им, для которых помимо патриотизма нет никаких основании.
А только бы сделалось это, и мгновенно вся та огромная масса слабых, всегда извне руководимых людей, мгновенно перевалит на сторону нового общественного мнения. И новое общественное мнение станет царствующим на место старого.
Пускай обладают правительства школой, церковью, печатью, миллиардами рублей и миллионами дисциплинированных, обращенных в машины людей, — вся эта кажущаяся страшной организация грубой силы ничто перед сознанием истины, возникающим в душе знающего силу истины одного человека, и от этого человека сообщится другому, третьему, как одна свеча зажигает бесконечное количество других. Стоит только загореться этому свету, и, как воск от лица огня, распадётся, растает вся эта кажущаяся столь могущественной организация.
Только бы люди понимали ту страшную власть, которая дана им в слове, выражающем истину. Только бы не продавали люди своё старшинство за чечевичную похлебку. Только бы пользовались люди этой своей властью, и не только не посмели бы властители, как теперь, угрожать людям всеобщей бойней, в которую они по своему произволу ввергнут или не ввергнут людей, не смели бы на глазах мирных жителей делать своих смотров и манёвров дисциплинированным убийцам, не смели бы правительства для своих расчётов, для выгод своих пособников устраивать и расстраивать таможенные договоры, не смели бы собирать с народа и те миллионы рублей, которые они раздают своим пособникам и на которые приготовляются к убийству.
Итак, изменение не только возможно, но невозможно, чтобы оно не сделалось, так же невозможно, как невозможно, чтобы не сотлело и не развалилось отжившее, мёртвое дерево и не выросло молодое.
«Мир оставляю вам, мир мой даю вам: да не смущается сердце ваше и да не устрашается», — сказал Христос. И мир этот действительно уже есть среди нас, и от нас зависит приобрести его.
Только бы не смущалось сердце отдельных людей теми соблазнами, которыми ежечасно соблазняют их, и не устрашалось бы теми воображаемыми страхами, которыми пугают их. Только бы знали люди, в чём их могущественная, всепобеждающая сила, и мир, которого всегда желали люди, не тот, который приобретается дипломатическими переговорами, переездами императоров и королей из одного города в другой, обедами, речами, крепостями, пушками, динамитами и меленитами, не изнурением народа податями, не отрыванием цвета населения от труда и развращением его, а тот мир, который приобретается свободным исповеданием истины каждым отдельным человеком, уже давно наступил бы среди нас.
Л. Толстой.
17 марта 1894. Москва.