…Дина сбежала рано утром к источнику – Ди давно уже прекрасно обходился без женской помощи. Если проснётся до её возвращения – сам позавтракает. Она толкала огромную корзину с бельём – успеть постирать, да и самой пришло время принять ритуальное омовение – она давно отдала Ди свою энергию, пора бы снова наполнить себя. А затем, как-нибудь, притащить на купание самого Ди – хватит ему культивировать и лелеять свою апатию, будто самую нежную возлюбленную, и барахтаться в маленькой купальне, пора окунуться в полные воды залива. Похоже, кумир молодёжи склонен к депрессии – неудивительно, что увлекался наркотиками. Или, наоборот, депрессия – от наркотиков?
Джонатан Ди как будто избегал её, был мрачен и часто бегал к закрытой Двери. Если бы у Дины был компьютер, и если бы Ди был крутым хакером, возможно, ему удалось бы её взломать. Но – если бы да кабы…
Дина старалась не обижаться, быть терпимей. Она не дёргала его, не торопила, даже не просила помочь – всё придёт само, он успокоится, и они тогда поговорят. О себе, о своей – такой разной – жизни, об этом Мире и о прежнем Мире. Должен же он, наконец, всё узнать. Может, и зря не тревожила. Может, наоборот, надо было загрузить под завязку, чтобы не было времени для самокопания. Чем загрузить? Домашней работой? Мытьём полов? Прополкой? Скашиванием травы? Ха-ха-ха! Не смешно…
Ведь вместе с Ди в доме воцарился беспорядок. Изысканный, элегантный и делающий моду на музыкальном небосклоне, Ди в быту оказался чуть ли не неряхой. Баловнем, который смахивал со стула или тарелок несуществующие пылинки, и при этом пинал ногой упавший со стола кусочек хлеба… Он не терпел грязных рук, и рьяно совершал омовения в душе и купальне, придирчиво осматривал постельное, постиранное только что бельё. Зато оставлял после себя во всех комнатах кавардак и неразбериху, никогда не вытирал обувь, либо сбрасывал её уже посреди комнаты.
«С ним не соскучишься! Он вполне способен улечься в кровать прямо в ботинках, как в этих идиотских американских фильмах!» - сердилась Дина. – «И мне это терпеть!» Но хуже всего было то, что эти проявления безалаберности ярче проявлялись в редкие часы расслабленности и успокоения.
Ну, а если – хоть шанс до идиотизма мал – за ним всё-таки придут… Она не желала об этом думать, она слишком успела привязаться к этому непрошеному гостю. Но если это случится – что ж, она сумеет принять гостей достойно. Не показать, что в ней откроется ещё одна рваная рана. Неужели её снова потянуло в тот шумный и больной мир, для которого не придумано лекарства, свою родину? Ту самую, что сделала её изгнанницей?
Солнце сегодня светило ослепительно ярко, но задул прохладный ветер. Она чувствовала: скоро должны прийти дождевые тучи с Северного Приморья. Не по времени. Что-то неладно в «Динином королевстве», Земля волнуется.
Как давно Дина не путешествовала! И в Северном, и в Южном Королевствах её заждались, скоро могут прислать гонцов с приглашением. И Оракул давно с ней не разговаривала. Дина вспомнила последний разговор с Великой Моолой, ясновидицей и пророчицей Далаянского Храма, Главой Жреческого Клана. Дина спросила её, почему не наступает беременность? Почему пророчество не спешит сбываться?
«Ты не забыла, что отцом должен стать Избранный Мужчина?»
«Конечно, не забыла!»
«А ты уверена, что твой спутник – тот самый Единственный Избранник?» - Снова ответила Моола вопросом на вопрос.
Значит, Женька – не Избранный? Кто же тогда этот Избранный? Кроме Женьки, тут никого нет, и не будет…
И вот теперь появляется Ди. Но его возможная «Избранность» почему-то вызывает досаду и горький смех. «Тоже мне, Избранник! Горе-взломщик! Неудачник, паникёр, заласканный бабник, трижды разведённый, бывший наркоман, выпивоха, не выходящий на сцену без бутылки и пачки сигарет, обаятельный скандалист и позёр, и к тому же, до сих пор, кажется, меня ненавидит…»
Последний аргумент был особенно веским.
…Ди проснулся резко, как от испуга, словно кто-то подбросил его в воздух и позволил упасть. Он долго лежал с бьющимся сердцем, не вытирая пот со лба, глядя в золотистый потолок, резьба на котором создавала впечатление солнечных бликов. Потом перевёл взгляд в окно: очень раннее утро.
Нет, никакого сна он не вспомнил. Сны почему-то перестали сниться (говорило ли это о положительных сдвигах?), и это даже неплохо: в двухнедельном забытьи, а также первую неделю после, он насмотрелся их вдоволь. Его мучили кошмары о сорванных турах и концертах и злорадных лицах продюсеров; ему виделись ликующие газетные заголовки на разных языках: «Джонатан Ди, лидер знаменитой рок-группы «Крокодилы», заблудился в измерениях!», «Джи Ди – жертва пиратов?», «Джи Ди загулял в очередном борделе!». Глянцевые журналы вспоминали о нём всё, что только могли вспомнить скандального, и придумывали всё, что только могли придумать нелепого, и пестрели версиями - от трагических до похабных. Последняя жена, с которой он тоже был в разводе уже 5 лет, вышагивала, словно прокурор из комиксов, грозно тыча пальцем: - Я знала, что ты так кончишь! – и милостиво дарила сияющие улыбки счастливым папарацци. А Фил Джонс, бывший продюсер и экс-клавишник, изливал налево и направо накопившуюся желчь: «Я научил этого недоноска музыкальной грамоте! Без меня он загнулся бы в своей деревне!»
Но хуже всего было то, что без конца звучала неоконченная, не оформившаяся до конца мелодия с последнего альбома, который они спешили выпустить к Новому году, что доводило Ди до исступления. Проснувшись, он мучительно напрягался, тщетно пытаясь вспомнить мелодию от и до, вместе с первоначальной аранжировкой и гитарными соло, и непременно – с кодой, но она всегда обрывалась на одном и том же месте непристойным диссонансом, словно вдруг резко обрывалась, со вскриком рвалась гитарная струна…
…Нет, сна не было. Слабости тоже. Ди встал, побрился всё тем же «Супером», удивляясь, что тот до сих пор функционирует. Принял холодный душ, оделся в лёгкую одежду, предложенную хозяйкой, походил по дому – никого. Выпил чашку холодного какао, а, может, и не какао, машинально пожевал свежую булку. Нет, завтрак потом. Сначала – размяться: им, видимо, сегодня овладел очередной приступ упорной борьбы с самим собой за здоровый образ жизни.
Диана, наверное, в саду. Он выглянул во внутренний двор, зашёл в огород. Везде тишина и птичий гомон, никаких признаков человека, кроме затаившихся грядок с зеленью и нескольких заброшенных со времён его болезни клумб с расползшимися во все стороны синими цветами – он видел такие и в вазе в гостиной дома. Впрочем, огород в идеальном порядке – и когда она успевает? Наверное, пока он сидит истуканом на круглом валуне у Входа, наращивая живот и дожидаясь обеда?
Больше жизни, старина! К чертям живот! К чертям истуканов! Смотри, какая красота вокруг! Мир снова прекрасен!
Он шёл всё дальше и дальше от дома дорожкой, по которой никогда ещё не ходил, в сторону, противоположную своему обычному маршруту: «внутренний дворик – каменная изгородь – площадка с футбольным мячом в воздухе - крытая купальня», сам не зная, почему. Словно его туда притягивал огромный магнит.
Навстречу ему степенно вышагивали столбы беспроводной электропередачи, каждый столб представлял собой просто дерево без ветвей и коры с обрубленной макушкой в ажурном колпаке тонких проводов, которые слегка звенели и вибрировали, а к вечеру вспыхивали прекрасными яркими огнями.
Тело было лёгким и упругим, оно казалось натянутой струной, ему хотелось петь, кричать, бежать, нестись, лететь! Он ощущал внутри некий голод, о котором, казалось, забыл во время болезни и нервического ожидания. Он даже нашёл себя за старым, привычным занятием из старой жизни: насвистыванием под нос чего-то очень старенького, конца семидесятых, возможно – «АББЫ», но уютного и симпатичного.
Странно, что он никогда не обращал внимания на эту славную аллею и не ходил по ней, словно её и не было – его постоянно, как одного Жюль-Верновского героя, сносило неким течением к задворкам и заветной калитке. Но дороги не могут появляться и исчезать, это глаза могут увидеть их или не увидеть.
Туда, туда, за тот холм, за поворот, он слышит шум воды – это похоже на водопад. Не рассказывала ли хозяйка о каком-то горячем и целебном источнике? А он тогда и слушал, и не слушал, скованный раздражением и мыслями о возвращении. Но почему его влечёт туда, вот вопрос, кто толкает в спину и заставляет убыстрять шаг, переходя на бег – так легко и беспечно? Он знал, почему, но упорно не желал признаваться себе, что два месяца в райском уголке бок о бок с красивой, заботливой женщиной не могли не повлиять - если уж не на душу, то на тело - непременно!
Поворот приблизился сразу и внезапно, словно последние метры он преодолел одним звериным прыжком. В лицо пахнул влажный тёплый воздух. Он на мгновение зажмурился, а когда открыл глаза, то поразился, насколько четко и далеко он видит!
…Голубея отражённым небесным светом, широкая лента реки выпархивала из лощины сквозь дальние скальные образования, причудливые и разноцветные, напоминающие арки. Резвилась меж двумя невысокими грядами зелёных холмов, почти как на родине, затем вылетала прямо на него, но вдруг, ударившись в голый красноватый утёс, резко сворачивала вправо, где обрушивалась вниз, в узкую теснину. Над тесниной высилась небольшая гидроэлектростанция необычного вида и конструкции, и удивительной красоты белый ажурный мост золотился в солнечных лучах. Над широкой полукруглой заводью клубился пар, со свистом и шорохом носились огромные цветные стрекозы. На белом песке довольно широкого пляжа стояла большая плоская корзина на колесиках с мокрым бельём, валялись небрежно брошенный халат и синяя косынка.
Ди стоял и не решался выйти из-за ствола гигантского дуба, скрывшего его полностью объёмистой талией, и чувствовал себя вуайером, трусливо выглядывающим из-за ширмы. Никогда не любил вуайеров и всегда всё делал открыто – обнимал и целовал женщину у всех на виду, если на то была охота, или посылал её куда подальше, если надоела. Уводил у приятеля и не заботился о том, что тот увидит или услышит его триумф. А стриптиз-шоу? Что может более доступно и неприкрыто возбуждать и рекламировать похоть?
А сейчас он застыл истуканом, хотя ничего особенного и не происходило: ну, подумаешь, красивая женщина вышла, нагая, из воды, разыгрывая своё маленькое и привычное шоу. Он и не такое видел в борделях.
А сердце, взорвавшись, уже готовилось лететь ракетой в чёрт-те какие космические бездны. Ну, что же ты, Ди, где твоя нереализованная тяга к приключениям? Ты был готов идти хрен знает куда ради смазливой девчонки, а теперь перед тобой Королева Мира – вот она, как на ладони, вся, и никого вокруг. Иди и бери!
Приключение свершилось, радуйся и ликуй!
Женщина стояла посреди заводи, по пояс в курящейся воде, словно Ботичеллиевская Венера в раковине, и, слегка отклонившись назад, полоскала концы золотисто-рыжеватых, будто солнце, волос. Они лениво плыли по чистой, прозрачной воде, и никак не могли уплыть, обволакивали бёдра, взвихривались и кружились, посверкивая золотыми нитями. Солнце ласкало их, смеялось в них, купалось и дробилось в них, словно в густой кроне того дерева, что скрывал сейчас Ди в своей прохладной полутени.
Время сперва резко замедлилось, потом и вовсе остановилось. Вот Диана медленно подняла смуглые руки, привычным движением закрутила тяжелые мокрые волосы вокруг головы. Помешкала, вздохнула, наконец-то обернулась к берегу и пошла, раздвигая воду крепкими коленями, поступью королевы, по праву владеющей Миром. Небольшие груди, словно опрокинутые колокола, были нацелены сосками прямо в него. Тут волосы снова рассыпались и упали на лицо и плечи тугими жгутами. Женщина рассмеялась, закинула голову назад, вновь собирая непослушную золотую волну в один жгут.
Из воды показался живот, бёдра, лобок, окружённый золотистым облачком…
Диана – не зря ей было дано это имя – неспешно вышла на берег. Джонатан судорожно сглотнул слюну. Ему казалось, что он ощущает губами её нежный, чётко очерченный рот, заглядывает в глубокую, сияющую воду её глаз. Его пальцы шевельнулись, пытаясь дотянуться до её груди.
Ди отшатнулся, потом хотел бежать вперёд, нет, назад, нет, туда, на берег, но в результате не сделал ни шагу, продолжая наблюдать голодным взглядом.
«Вот это и есть кабала!» - мелькнуло в голове. – «Это сон и вечная кабала. Вот она, эта мелодия, теперь я вспомнил её! Беда лишь в том, что она будет звучать только в этом Мире. Дома она опять забудется, растворится в окружающем белом шуме. Нет, надо бежать, меня сюда не приглашали. Бежать быстрее, куда угодно! Не приглашали? Дурак! Вот оно, твоё долгожданное свидание! Быть тут – и не воспользоваться случаем? Тихоня, мямля, очкарик, зануда, притвора в шкуре «Крокодила», скрась своё убогое существование!»
…Дина поняла, что ей ещё многого не хватает, чтобы достичь хотя бы среднего Далаянского уровня. Да, она молода, да, она красива, но – не хозяйка Мира. Ей бы приручить, приворожить упрямого музыканта – но, увы, она пока ещё не повелительница. Она чувствовала приближение Ди, его подъём, но не сумела угадать сомнения и зарождающийся страх. Может быть, стоит позвать его, просто помахать рукой… И спугнуть? Тогда наоборот, не дразнить, уйти подальше, скрыться?
Переплыть на другую сторону? Ага, скажи ещё, пятиться к берегу задом наперёд. Нет, всё это чепуха. Надо оставаться естественной. С Женькой это удавалось с первой встречи.
Наступит момент, когда их обоих неудержимо потянет друг к другу, и они скажут себе, что честно сопротивлялись, сколько могли.
Да. Пора домой, готовить завтрак – и в огород, работа поможет забыться. Потом – пора снова сесть за рисование. И к чёрту маету! В реке она сбросила тяжесть и грусть. Может быть, потом – она засмеялась – удастся снова растормошить этого сникшего рокера, целиком ушедшего в себя, ведь он уже пробудился. Да, её влечёт к нему, да, чёрт побери, она хочет его, она молода и полна жизни. Но она не может позволить себе признаться первой.
Дина набросила лёгкий халатик, застегнула молнию, отремонтированную Женькой…
…Ди решительным, лёгким шагом вышел из-за дерева, чувствуя себя Тарзаном, и направился к воде. Дина вздрогнула и чуть не выронила гребень, изумлённая. Он шёл так стремительно, что волна быстро отросших, блестящих, чёрных волос взметнулась над головой. Потом замедлил шаг. Что-то насвистывая, Ди, не спеша, подошёл, мечтательно посмотрел вдаль и развалился на песке подле её ног, словно курортник, опередивший соседей с одной целью – позагорать на раннем солнышке.
- Как водичка? – небрежно осведомился он, копаясь пальцами в песке, чтобы скрыть их дрожь.
Дина пожала плечами и тоже села поодаль.
- Отлично. Здесь всегда отлично, тепло в любую погоду, всегда горячий пар и чистая вода. Можешь попробовать сам. Тебе ведь нравится здесь? Правда, здорово?
- Правда, - искренне ответил он.
- Ты завтракал?
- Да вроде того.
- Вроде того? Конечно, нет. Я пойду, приготовлю, а то ты с голоду помрёшь.
- За две недели не помер. И голод голоду рознь. Лучше посиди со мной, - тихо попросил он. Вернее, потребовал.
- Я и так сижу.
- Скажи, ты из беженцев?
- Да.
- Значит, это твой Мир, или ты завоевала чужой?
Она вздрогнула, почувствовав подвох и агрессию.
- Это мой Мир, Джи Ди.
- Как тебе удалось… всё это, - он повёл рукой вокруг. – Один человек не может создать целый Мир. Невозможно. Ментальных ресурсов не хватит. А ты сама… ты – настоящая? – он протянул руку и яростно схватил за плечо.
- Хочешь проверить? Я – настоящая, Джонатан. Ну, проверяй…
- А, может, подделка? Может, ты сама – фантом, или оборотень, как и твой придуманный Мир?
Кажется, Ди уже не контролировал себя и свои слова. Он рывком придвинулся к ней, протянул дрожащие пальцы, чтобы расстегнуть молнию, но вместо этого рванул полы в разные стороны, и молния разлетелась. Ди взял в ладони её горячую, ещё влажную грудь. Слава Тоннелю, на нём были сейчас удобные холщовые штаны, а не эти кожаные пыточные приспособления. Ди одним махом избавился от них, освободив обезумевшую плоть.
Дину испугал жадный, голодный блеск в его зелёных глазах, лицо, на мгновение исказившееся гримасой боли от слишком долгого ожидания. Вопреки длительно воспитываемому самообладанию, её сердце колотилось отчаянно, дико, загнанно, и не было возможности его утихомирить.
Джонатан был груб и порывист, может, для того, чтобы замаскировать своё волнение и неуверенность, может, оттого, что боялся собственного нетерпения. «Я не хочу, чтобы она смеялась надо мной… лучше отступить… но я не хочу, не могу больше терпеть!»
Он наконец-то ласкал её губы, он наконец-то погружался в неё целиком, как в море – с головой, захлёбывался, задыхался в неукротимой волне, и не хотел выныривать назад, даже с опасностью утонуть навсегда. И она тоже скользила, обволакивая его плоть, не прогоняла, что-то нежно и певуче шептала, словно читала мантры…
Пронёсся вихрь, вздыбил и опрокинул мир, воспламенил его – и загасил пламя, ещё немного поволновался над догорающим пожарищем – и стих совсем, осторожно расставляя окружающее по своим местам.
Первое слияние закончилось слишком быстро для обоих, оставив неуспокоенными. Они лежали рядом. Ди открыл глаза, повернул голову, и увидел, что она неотрывно, ненасытно смотрит на него, словно желая снова и снова вобрать в себя. И он понял, что ему уже не просто будет отказаться от добычи, и что если он захочет – она будет его добычей навеки. Только нужно ли ему это «навеки»? Почему-то дома, в своей, привычной, среде эти вопросы не возникали, всё казалось гораздо тривиальнее: он просто пользовался предложенным, либо брал, не спрашивая, и не задавал при этом ни себе, ни другим лишних вопросов.
Ди поднялся, оделся, глянул сверху вниз, увидел терпеливо ждущие глаза, но не протянул руку, чтобы помочь встать, а пошёл прочь, всё убыстряя шаг.