Такая игра

Пролог
       
        Каждый человек, в душе, считает себя хозяином жизни. Он что-то планирует, расписывает свою жизнь на годы вперёд, идёт к цели и уверен, что достигнет её. Но в народе не зря придуманы пословицы: «человек предполагает, а Бог располагает», «близок локоток, да не укусишь», «ехал прямо, да попал в яму», «хвалилась синица море зажечь», «каждый сверчок знай свой шесток», «трон и эшафот всегда рядом». В любой момент, по независящим от человека причинам, его жизнь начинает рушиться, проблемы валятся одна за другой, он мечется, пытается их разрешить и понимает, что не в силах сделать этого. Жизнь катится под откос, он цеп-ляется, пытается удержаться, но тщетно. Человек понимает, что в происходящем нет его вины, но его опутали ложью, предательством, как липкой паутиной. И анализируя происходящее, понимает, что он никакой не хозяин своей жизни, а скорее - исполнитель и только от «хозяина» зависит чем закончится его жизненное испытание. Выдержит он его или нет. И это испытание ему для чего-то даётся. Скорее всего он что-то делает не так. И каждый человек должен сам сделать вывод из той ситуации, которая с ним произошла. Судьба проверяет его на прочность. Сумел выстоять или сломался. И вот это зависит только от него – Человека.


































       Глава 1

       Круглая, полная Луна светила, как яркая, раскалённая лампочка в маленькой комнате, освещая улицу и все, что на ней находилось: дома, заборы, тротуар, ямки на дороге, машины вдоль дороги и много еще чего, на то, что не обращаешь внимания при дневном свете. Я металась по этой улице, пытаясь найти место, где можно укрыться и не находила. Вся улица была, как на ладони. Желтый лунный свет лился отовсюду, заглядывал во все уголки, щели, под машины, за заборы, де-ревья. Стучать ночью в калитки, бесполезно, никто не откроет. Днём-то не открывают, а ночью в 2 часа, тем более. Никому не нужны проблемы. Такое теперь время, будут убивать на глазах, никто не поможет. Зато будут снимать на телефон, чтобы выложить в «Инстаграм» и получить «лайки». Общество стало равнодушным к чужой боли. У каждого хватает своей.
       Я уже слышала топот ног тех, кто загнал меня на эту лицу. Скоро они увидят меня и тогда спасения уже не будет. Я знала, что в городе появилась группа «от-морозков», которые убивают людей, неважно какого пола, возраста, ни за что-то, а просто того, кого выбрали жертвой. Сегодня седьмой прохожий, завтра пятнадцатый и так далее. Они отслеживают этого человека, выбирают время, когда этот че-ловек возвращается домой или идёт куда-то поздним вечером, и начинают свою «игру». Они гонят человека, как зверя, дают ему оторваться на какое-то время, а потом настигают и убивают. На труп обязательно кладут номер, по которому вы-бирали жертву. Даже по телевидению было обращение к гражданам города, по возможности не ходить в одиночку после полуночи. Высокий чин из Полиции го-ворил, что работа по поимке преступников ведётся, что все силы брошены на это, что уже есть какие-то данные и наработки, но жертв было уже 6, а преступники так и продолжали играть в свою «игру».
       Меня зовут Таня и я конечно же знала об этом предупреждении, но сегодня в аптеке, где я работаю, была инвентаризация, и мы закончили считать остатки пре-паратов вначале второго ночи. Остаться до утра в аптеке нельзя, так как она сдается на сигнализацию. Заведующая уехала на своей машине чуть раньше. Начальник отдела уехала следом за ней. Она живет далеко от аптеки и совсем в другой сто-роне, чем я, поэтому подвезти меня не предложила. Она попросила меня, Свету и Наташу, сдать аптеку на сигнализацию. У нас не большая аптека. Не считая уборщицы и подсобного рабочего нас шестеро специалистов. Валя сейчас в отпуске.  Света и Наташа которые живут рядом с аптекой в одном доме, убежали сразу после сдачи и закрытия аптеки.  А мне пришлось после идти домой одной по ночному городу. Наташа звала к себе переночевать, но у неё однушка, а их трое, еще муж и ребенок. Я постеснялась идти к ним. Света не звала, она сама снимает жи-лье с подругой. И вот теперь, из-за этого дурацкого стеснения, я буду следующей жертвой этих «игроков». Бедная мама, как ей будет тяжело одной. У неё больное сердце. Надо делать операцию, но на платную денег нет, а квота ещё не скоро бу-дет. А если она и доживёт, то потом нужна долгая реабилитация. Кто будет следить за ней, помогать? Получается, убив меня, они убьют и маму тоже?
        Я бежала вдоль улицы и в моей голове проносились эти мысли, сменяя одна другую. Неужели всё?! Неужели? Нет, я не могу оставить маму, практически убить её! Господи, помоги! Почему всё так? Мне только двадцать пять. У меня еще вся жизнь должна быть впереди. Я столько всего задумала, на планировала, о стольким мечтала. Неужели всё? Как глупо.
        Вдруг, краем глаза я заметила впереди справа машину. Она стояла у откры-тых ворот. Мотор работал, а в машине никого не было видно.  Первой мыслью было забежать во двор и попросить помощи, но руки сами дернули дверцу, я упа-ла на водительское сидение и дала по газам. Из ворот выскочил мужчина, он бе-жал следом, что-то кричал, махал руками, но я не остановилась, а наоборот ещё и прибавила газу. Вскоре и улица, залитая лунным светом и мужчина, и мои пресле-дователи исчезли из боковых зеркал и зеркала дальнего вида. Я гнала и гнала, пока не поняла, что еду по своей улице и через два дома будет мой дом. Я притормози-ла, перевела дыхание и подумала, хорошо, что в школе учили вождению и после 10 класса выдали права. Своей машины у меня нет и вряд ли, когда-нибудь в бли-жайшее время будет. На машину нужны немалые деньги, а их у меня нет и какое-либо большое поступление в ближайшие годы не предвидится. Если конечно же я не выйду замуж за какого-нибудь богатея, как мечтает мама.   Но богатеев на го-ризонте тоже не наблюдается. Неважно.  Зато, имея пусть и небольшие навыки в вождении, я смогла спасти себя, и хоть на время оторваться от преследователей. Что делать дальше?  Если я брошу машину рядом с домом, то полиция сразу же найдёт её и попробуй потом докажи, что ты не угоняла машину, а спасала свою жизнь. Но, если уехать подальше от дома, где гарантия, что эти подонки не едут или теперь уже не едут следом? Я ведь снова буду одна на ночной улице. Прохожих никого нет. Совершенно пустая улица. Я могу снова оказаться в их руках или ещё в чьих-то. Мало ли ночью придурков ходят, которые ищут приключений?  Самое плохое, что один из этих «игроков» засветился передо мной лицом. Значит, они в любом случае будут меня искать и не оставят в живых при любом раскладе. Я свидетель.
              Мысли снова заметались в голове - что же делать? Куда поехать, куда пойти? Мама! Они могут использовать ее, чтобы добраться до меня! Они знают, где я работаю. А зная это, не трудно узнать всё остальное. Значит, надо забирать маму и уезжать. Но, куда? Есть мамина троюродная сестра в Астрахани. Но, мы видели её лет десять назад, если не больше. Вряд ли она будет нам рада. У неё муж пьет. Да и жива ли? Давно не списывались. Есть подруга по институту, живет в Тамбове. Но, одно дело перезваниваться и раз в году в кафе посидеть, вспоминая студенческие годы, другое свалиться ей на голову вместе с мамой. Что остается? Идти домой и ждать, когда придут эти «игроки» и убьют?
          Я решительно въехала во двор своего дома, припарковала машину недалеко от входа в подъезд и побежала домой. Мама не спала.
          - Танечка, доченька, слава Богу! Я уже вся испереживалась, места себе не нахожу. Ночь на дворе, а тебя всё нет и нет. Звонила тебе, телефон недоступен. Наташе звонила, она сказала, что ты ушла домой. У тебя всё хорошо? Ты такая красная и испуганная. С тобой ничего не случилось? Тебя никто не обидел?
          - Телефон разрядился. Я забыла зарядить утром, а зарядку дома оставила. Всё плохо, мама. Нам срочно надо уехать.
          - Куда?!
          - Не знаю. Неважно. Хоть куда, главное отсюда.
          - Почему?!
          - Я тебе по дороге все объясню. У нас мало времени. Только не волнуйся. Мы живы, мы с тобой, а это главное. Собери свои документы, вещи необходимые, а я свои и выходим.
         - Танечка, куда мы пойдем на ночь глядя? Боже мой, что же это такое? Как же мы квартиру бросим? – Мама схватилась за сердце и побледнела.
         - Мама, так и бросим. Или ты хочешь, чтобы и меня и тебя убили? – Я пони-мала, что пугаю её, а ей нельзя волноваться, но другого выхода не было.
         - Как убили?! За что? Кто убил?
         - Мама, быстрее! Меня преследуют «игроки». Одного из них я видела.
         - Да ты что?! Господи! Так, надо в полицию!
         - Мама! Времени нет! Какая полиция? Ночь на дворе, пока приедут. Пока разберутся. Да и потом еще есть одно обстоятельство. Расскажу позже.
         - Хорошо, хорошо, дочка, я поняла. – Она встала и начала собирать вещи.
         Мы быстро собрали все необходимое на первое время, взяли деньги, доку-менты и закрыв дверь квартиры, спустились вниз и вышли на улицу. Я показала на машину.
         - Мама, нам туда.
         - Таня, откуда машина? Чья она?
         - Угнала. А как ты думаешь я ушла от «игроков»?  Я думаю, хозяин уже со-общил полиции об угоне и нас будут искать. Садись, скорее. Нам надо успеть из города выехать.
         - Ты умеешь водить? Откуда?
         - Мам, ты забыла? Меня же в школе учили вождению, я экзамены сдавала. А тут коробка автомат. Вообще просто.
         Я завела машину, и мы поехали. Я гнала по ночным улицам, стараясь не ехать по главным, чтобы не столкнуться с патрульными машинами. Мы всё-таки встретились с одной патрульной машиной, но видимо увидев в машине двух жен-щин, полицейские не стали нас останавливать, а проехали мимо. Время близилось к трем часам ночи, но спать не хотелось совсем. Видимо сказывались стресс и страх. Когда мы оказались за городом, я выдохнула. Мне показалось, что до этого, я просто не дышала. Я начала часто и глубоко вдыхать. Застучало в висках, стало жарко. Я приоткрыла окно.
        - Мам, ты как? Тебе не холодно так? -  Я посмотрела на маму, та сидела блед-ная, губы тряслись. – Тебе плохо? Нитроглицерин дать?
        - Он у меня уже под языком. Ничего, терпимо всё со мной. Расскажи, что с тобой случилось, как ты встретилась с «игроками» и куда мы едем?
        - Что случилось? А случилось то, мамочка, что я работаю на работе, где она иногда заканчивается ночью, а иногда и утром, ты же знаешь.  Инвентаризацию же в рабочие часы не сделаешь. Народ идёт до последней минуты. А наша заведую-щая не сильно заботится о том, как их сотрудники доберутся домой и смогут ли добраться вообще. Она села в свою машину и уехала.  Начальник отдела следом за ней. Ну а мы, со Светой и Наташей, после закрытия пошли домой. Но они-то ря-дом с аптекой живут, да и вдвоём пошли. Ну а я одна домой побежала. Транспорт уже не ходит, ты знаешь. Думала такси вызвать, хватилась, а телефон разряжен. Когда обнаружила это, девчонки уже ушли. Стою одна на улице.  Куда деваться? Вот и пошла пешком.  Вот такая у тебя дочь, идиотка.
       - Ладно, чего уж теперь. Что дальше было?
       - А что дальше? Иду по Добролюбова и вижу навстречу мне идут четверо пар-ней. Увидели меня и сразу маски на лицо натянули.  Я бежать, они за мной, пой-мали. Я думаю, всё, сейчас изнасилуют по очереди, а потом убьют, а они между собой переговариваться начали. Один говорит – «Она не пятая». А другой – «Ну и что? Зато вон как бегает, подольше развлекуха будет».  Третий – «Ну, это против наших правил. Мы их раньше не нарушали». Четвертый – «Вы чего, братва? От-пустить её хотите, что ли? Ну давайте тогда хоть развлечёмся, что ли?» Этот чет-вертый начал меня лапать, эти давай ржать, я начала сопротивляться, сдернула с него маску, поцарапала лицо, он заорал, а я бежать.  Куда-то свернула. Луна такая, как днем всё видно, спрятаться некуда, слышу догоняют. Думала всё и тут увидела эту машину у ворот. Мужчина что-то из неё выгружал, зашел во двор, а мотор-то работает. Вот я в неё и запрыгнула и ходу. Вот так-то мамочка. До сих пор не ве-рится, что смогла убежать.
      - Господи, страсть-то какая! Доченька, Господь уберег. Спасибо ему! Чтоб им пусто было, этим извергам! Когда их уже поймают? Страшно подумать, если бы ты не сумела убежать, чтобы они с тобой сделали. Я бы тут же умерла, если бы с тобой что-то случилось. Погоди, дочка, я так поняла, они тебя случайно увидели?
       - Ну, да.
       - Не у аптеки?
       - Нет. Я уже довольно далеко ушла.
       - То есть, они не знают, откуда ты шла?
       - Получается не знают. Мама, я идиотка. Я почему-то решила, что они знают откуда я шла.
       - Так чего ж мы с тобой бежим?
       - Так они в лицо меня видели.
       - Ночью, несколько минут? Они не знают откуда ты шла, где живешь, где ра-ботаешь. А мы с тобой квартиру бросили, все бросили, летим куда-то. Вот за угон машины, нас точно задержат и арестуют.
        - Мама, извини, я точно дура! Но я так испугалась. Ничего не соображала.
        - Так, скажи, тебя мужчина, этот владелец машины видел в лицо?
        - Нет. Он выбежал, когда я уже отъехала.
        - Это хорошо. Значит так, сейчас мы с тобой доезжаем до первого поселка, бросаем там машину где-нибудь в лесочке или у кустов, идём на автостанцию, скоро светать начнет, автобусы в город пойдут и возвращаемся домой. Ты зво-нишь и говоришь заведующей аптекой, что заболела, я попрошу моего лечащего врача оформить тебе больничный на 2 недели, она не откажет, я объясню ситуа-цию, и ты сидишь дома, пока все не утихнет, а после увольняешься и устроишься на работу в другую аптеку, в другой стороне города. Поняла? Тебе там не надо больше показываться. Если они и будут искать тебя, то именно в тех местах.
        - А получиться с больничным?
        - Получится. Это мой вопрос. Сделаешь стрижку или покрасишь волосы в светло-русый цвет в парикмахерской у дома. Ты темненькая, а светлые волосы во-обще меняют лицо и цвет глаз. Одежду эту тоже пока одевать не будешь. Они могли запомнить твою куртку и сумку. Джинсы такие у каждой второй. Так что, не узнают.
        -  Мам, ты умница! Я как-то растерялась, испугалась и не сообразила, что они меня не знают. Хорошо, что сумка была перекинута через голову и они её не успе-ли сдернуть. Там же документы лежали. Так, смотри, Завидово. Давай смотреть куда машину поставим. Уже светает, надо быстро, чтоб кто-нибудь не увидел.
        - Вон, видишь рощица небольшая, - мама указала рукой налево, - давай к ней. Руль протри, панель, я тоже сейчас все протру.
        Мы подъехали к небольшой рощице, вышли из машины, протерли всё к чему могли прикасаться руки и даже сидения протёрли. Закрыли машину и пошли к видневшимся вдалеке домам.
        - Надо будет в полицию позвонить, сказать на счет машины, а то раскурочат. Человек ведь не виноват, что у тебя такая ситуация была. – Мама обернулась назад, посмотрела на машину и тяжело вздохнула.
        Я покачала головой. - Нет, мам, нельзя, сейчас определить номер, раз плю-нуть. Сразу засекут.
        - А с телефона-автомата?
        - Тем более, теперь камеры везде есть.
        - В посёлке?
        - Так там и телефонов-автоматов, наверное, нет.          
        - Ладно, домой вернемся, там что-нибудь придумаем. Будем надеяться, что до этого никто машину не заберет. Смотри, мы отошли ещё не так далеко, а машины уже не видно.
          Я огляделась по сторонам. Сейчас середина осени. Деревья еще не сбросили свою листву полностью. Красные, багряные, желтые листья сливаются с молочно-кофейным цветом машины и первыми солнечными лучами. Мини-джип я поста-вила боком к дороге, закрыла зеркала, чтобы фары и зеркала не бликовали. Три березы и клён своими ветвями и листьями прикрывают её, и скрывают от глаз проезжающих по дороге машин. Если никто специально не пойдёт в эту рощу, или не подъедет, то вряд ли машину можно будет заметить. Мы зашли в посёлок и пошли к центру.
          - Мам, вон женщина идёт, давай спросим, где автостанция.
          - Ты, что? Зачем нам привлекать к себе внимание? Она и так на нас посмот-рела с подозрением.
          - Конечно, раннее утро, а мы с сумками идем, обвешанные с ног до головы.  И потом, наверное, она местная, и всех тут проживающих знает. Ладно, пошли быстрее. Сейчас народ будет просыпаться и выходить на улицу. Надо, чтобы как можно меньше людей нас увидело. Машину всё равно найдут и будут разбираться, людей опрашивать.
          - Так, дочка, надень кепку на голову, скрой волосы и лицо, а я очки одену и платок.
          - Да, мам, ты права. Сейчас. – Я достала из сумки кепку, очки, экипирова-лась и посмотрела по сторонам. Как же давно я не была в маленьких поселках, де-ревнях. Получается с детства.  Пока была жива бабушка, каждое лето родители от-правляли на каникулы меня к ней в Заречье. Как же было хорошо просыпаться утром от петушиного крика, бежать на улицу, там бабушка давала кружку парного молока и кусок белого, пышного хлеба. На бегу проглотив этот незатейливый зав-трак, я летела к речке, над которой клубился туман и падала в холодную, еще не успевшую нагреться и остывшую ночью воду. А потом, стуча зубами от холода, я выбегала, ложилась на теплый песок и чувствовала, как солнечные лучи ласкают меня, тепло входит в моё тело, согревает его. От этого тепла наваливается дрёма, глаза слипаются сами собой.
         Потом прибегал кто-то из подружек, брызгал на меня холодной речной во-дой, я визжала, и начинались: догонялки, бесконечные разговоры, смех. Лишь по-чувствовав дикий голод, мы мчались по домам, где нас ждала холодная окрошка, отварные яйца и картошка. Бабушка приносила с грядки огурцы, редис, помидо-ры. Как же это было всё вкусно. А вечером, всегда были танцы, посиделки у клу-ба. Мы, мелюзга смотрели, шептались, влюблялись в парней, которые танцевали со старшими девочками. Потом следили за ними, прятались за кустами, углами, хихикали, когда они целовались. Они гоняли нас. Когда я подросла, у меня там случилась первая любовь. Его звали Сережа. Друзья звали его Серый. Ему было 16, а мне 14 лет. Он казался мне принцем. Высокий, стройный, зеленоглазый с пшеничного цвета волосами, с постоянной полуулыбкой на лице. Я не могла ото-рвать глаз от него. Когда его взгляд падал на меня, я становилась пунцовой и практически переставала дышать. Все мои подружки были влюблены в него. Ви-димо я нравилась ему тоже, так как он однажды, после кино, куда я пошла с по-дружкой Тоськой, предложил проводить меня. Мы начали встречаться. Ходили, держась за руки. Он говорил, что ему всё во мне нравиться и фигура, и мои длин-ные каштановые волосы и синие глаза с густыми чёрными ресницами и мой смех, и «чертики» в глазах, когда я что-то задумываю. Он поцеловал меня только раз, перед отъездом, когда я уезжала домой. Это был мой первый поцелуй.  Как я рев-новала его! Сейчас смешно вспоминать. Если он разговаривал с кем-то из моих подружек, улыбался им, я сходила с ума. Он тоже приехал к своим дедушке и ба-бушке на каникулы. А жил где-то в Сибири. Вроде в Барнауле.  Когда пришла по-ра мне возвращаться домой, мы гуляли всю ночь перед отъездом. Вот тогда он меня и поцеловал. Я просила родителей, чтобы они оставили меня еще хотя бы на неделю, но они не согласились. Я рыдала всю дорогу до дома. Казалось, жизнь кончилась. Как я буду без него?  Потом были письма. Долго, почти год. Потом письма стали приходить реже и реже и в конце концов перестали приходить во-обще. Когда я приехала летом к бабушке, его в деревне не было. Я ждала, ходила по улице его дедов, заглядывала за забор. Потом узнала, что он этим летом вообще не приедет, поступает в институт.  Больше я его не видела. Я пострадала еще не-много и влюбилась в Витьку с параллельного класса. А потом и вовсе забыла о первой влюблённости. А теперь вот оказавшись в похожем месте, вдруг всё вспомнила.
         - Таня, смотри, магазин круглосуточный. – Вернула меня в настоящее мама. - Может я зайду и возьму нам с тобой что-то перекусить? Очень пить хочется, да и съесть хотя бы плюшку не мешало.
         - Мам, ты сама только что говорила о том, что светиться не надо, а теперь, когда в магазине никого, потому что еще очень рано, ты хочешь туда идти. По-терпи пожалуйста немного. Вот в автобус сядем и тогда на первой же остановке что-то купим.
          - Да, дочка, ты права, что-то я устала и плохо соображаю. Просто в горле пересохло. Ничего, потерплю.
          - Мам, вон, видишь здание? Там народ. Давай я сбегаю, узнаю, а ты на скамеечке посиди. Видишь, вон, под деревом? Отдохни.
          Я быстрым шагом пошла к толпившимся у какого-то здания людям. Подойдя ближе и послушав разговоры, я поняла, что скоро здесь будет проезжать транзитный автобус, который берет даже «стоя». Я побежала за матерью. Вскоре мы уже ехали и даже с комфортом потому, что удалось сесть. У водителя были бу-тылки с водой и печенье с шоколадками. Я купила всё, что предлагалось. После перекуса мама выпила лекарства и задремала. Я смотрела на неё с жалостью. Хо-телось плакать. Её лицо было белым, как бумага, под глазами залегли темные те-ни, нос обострился. 
          Я тоже закрыла глаза и задумалась. Бедная мама, ей и так тяжело и тут еще я со своими проблемами. Она очень сдала после ухода от нас отца. Долго плакала, переживала, а потом начались проблемы с сердцем. Аритмия, отдышка. Потом приступы. Приступ за приступом. Потом случился микроинсульт. Врачи обнаружили стеноз, то есть сужение сосудов, ишемию.  Сказали, что нужна операция. Мама сразу как-то постарела, съежилась, ушла в себя. С работы она уволилась, так как не могла выдержать полный рабочий день в офисе. Устроилась на полставки на почту. И теперь штампует, и разбирает документы. Получает копейки, но в лю-бой момент может, если ей плохо, выпить лекарства, чай, посидеть с закрытыми глазами, отдышаться. С этого момента для неё центром вселенной стала я. Порой это очень напрягает, так как мама хочет быть в курсе всех моих дел. Любая за-держка на работе или с подружками хотя бы на полчаса, вызывает у мамы панику, и она начинает названивать. Не засыпает пока я не вернусь. Пока отец был с нами, этого не было. Видимо, она боится потерять и меня. Она боится остаться одна.
           Отец. Для меня страшным ударом было узнать, что у него уже 2 года есть другая семья, параллельно с нами. Мне всегда казалось, что у нас крепкая, друж-ная семья и родители любят друг друга. Они всегда смеялись, что-то обсуждали, редко ругались и быстро мирились. Да, в последнее время, я замечала, что мама стала часто задумываться и грустить, что отец стал  задерживаться на работе, уез-жать в какие-то командировки, которых раньше не было, стал выпивать, хотя раньше это было только по праздникам. Я думала, что это временные трудности на работе или в их отношениях, и он просто где-то «тусит» с мужиками, а маму это расстраивает. Они казались такой крепкой и любящей парой. У меня даже мысли не мелькало о том, что они могут когда-то расстаться. Как раз в это время у меня развивался бурный роман с Костей, в которого я была влюблена «по уши» и мне было не до родителей и их проблем. Как-то отец позвонил мне на работу и попросил вечером встретиться с ним в кафе для разговора. Я посмеялась, спроси-ла, - разговор пойдёт о моей «холостой» жизни? Неужели я настолько засиделась в девках и им срочно нужны внуки? Но мне всего-то двадцать два. Отец отшутился. А вечером, когда мы встретились, он сообщил, что сегодня уходит от мамы и по-дает на развод потому, что любит другую и та другая ждет от него ребенка. По-просил, чтобы я поддержала маму потому, что ей первое время будет тяжело. Я вначале растерялась, думала, что он шутит, а потом, когда поняла, что это правда, вспылила и сказала ему, что это подло бросать мать после 24 лет брака и перекладывать свои проблемы на меня. Короче, мы с ним поругались. Меня трясло. Я не понимала и не принимала эту ситуацию. Мой отец и другая женщина и другой ре-бенок? Он будет жить в другой семье? Будет там спать, есть, любить другую жен-щину и нянчить другого ребенка? А как же мы с мамой? Отец сказал, что я буду приходить к ним в гости, у меня появится брат. Для меня ничего не измениться, так как я и так прихожу домой только спать, да и то редко. Я сказала, что приходить я к нему не буду и знать его не хочу. С тех пор мы с ним не виделись. Он звонил мне за практически три года всего два раза на мой день рождения, но я не ответила. Вскоре, после его ухода, мама с казала, что у него родился сын, мой брат, назвали Юрой. Их с отцом общая знакомая сообщила.  Может, я не права, но я считаю поступок отца настоящим предательством. Он так часто говорил нам с мамой, что мы самые любимые и дорогие для него девочки, что он всегда будет с нами, что любит маму больше жизни, что мы для него всё. А сам жил с другой женщиной. И теперь живет, и радуется в другой семье и говорит видимо уже теперь этой женщине и этому ребёнку, что любит их больше жизни и они для него всё в этом мире. Его совсем не волнует, что мама после его предательства и ухода почти полгода лежала в больнице с нервным срывом, практически была на волосок от смерти. Что теперь ей нужна операция, иначе она умрёт. Он ни разу не по-интересовался о её здоровье и вообще жива она или нет. Мне пришлось расстаться с Костей, так как он хотел, чтобы я переехала к нему окончательно и занималась только им, а не своей мамочкой (так он сказал). И вот мне 25, я работаю, занимаюсь здоровьем мамы, коплю деньги на операцию, а папочка живет с новой женой и новым ребенком и плевать ему, что с нами происходит. Он знает, где я работаю, знает где мы живем, но ни разу не пришёл. Звонки на день рождения, это видимо для самоуспокоения, что он звонит, я не отвечаю, значит он сделал всё, что мог и может дальше жить спокойно.
          Кстати, после этого я пересмотрела и свои взгляды на жизнь. Выходить за-муж? Зачем? Чтобы отдать всю себя, как моя мать этому человеку, а потом чтобы тебя выбросили, как ненужную вещь и забыли о тебе? Рожать ребенка, растить его, чтобы потом он чувствовал себя обязанным тебе и тяготился этими обязатель-ствами? Гробить свое здоровье, свою жизнь? Ради чего и ради кого? Я считала, что Костя, это моя судьба, мой мужчина, что мы любим друг друга, а оказалось он просто потребитель. Ему нужна была домработница и любовница в одном флаконе и только. Он заботился только о своём благополучии и комфорте.  Мы прожили с ним почти год в «гражданском браке», и он за всё это время ни разу даже не заик-нулся о настоящем браке. А когда я после ухода отца сама спросила его об этом, он удивился.
        – А зачем? Тебе что, так плохо живётся? Штамп в паспорте ничего не решает, поверь мне. Я уже дважды был женат и   больше делать эту глупость не намерен.
        Я обомлела. Он никогда мне не говорил, что был женат и тем более дважды. 
       - Может у тебя ещё и дети есть? – Я вдруг поняла, что ничего не знаю о своём «гражданском супруге». Альбома в доме у него нет. Есть два фото. На одном родители, на другом он один. Книги только по специальности и спортивные журна-лы. С родителями он меня не знакомил, говорил, что они живут далеко и как-нибудь мы с ним к ним съездим. С друзьями тоже не знакомил. По пятницам он уходил с играть в боулинг и карты. Меня не приглашал. Я в это время ездила к родителям с ночёвкой. По субботам он уезжал на рыбалку я, вернувшись от роди-телей, занималась домом (стирка, уборка, глажка, готовка). Воскресенье мы про-водили вместе. Ходили в кино, на выставки, в театр, просто гуляли, сидели в кафе. И я была рада этому одному дню, посвященному мне. Я даже не знала где кон-кретно он работает, по какому адресу. Он сразу обозначил мои границы, когда мы начали жить вместе. Он сказал, что о работе он дома не говорит, и чтобы я не за-давала лишних вопросов. Если идёт к друзьям, это не обсуждается. Если едет на рыбалку, это его отдых и его личное пространство. Я только знала, что он окончил институт по специальности – менеджер. Что-то связано с управлением. Работает в Префектуре начальником отдела. А в какой именно Префектуре, он не говорил.  То есть я так была влюблена, что согласилась на все его условия не задумываясь. Получается я год жила с человеком, о котором практически ничего не знала.
        Костя хмыкнул и сердито ответил, - А твоё какое дело мои дети? Да, у меня их двое. Но я с ними не общаюсь. Их матери ненавидят меня. А чтобы увидеть де-тей, надо вместе с ними встречаться и с их матерями. Я плачу алименты и этого достаточно. Когда дети подрастут и можно будет с ними разговаривать, я буду разговаривать. А пока не им ни мне это не надо. Сыну пять лет, другой (он даже не сказал дочке или девочке) три года. Им мама нужна, а не отец. Почему-то раньше это тебя не интересовало. Тебя интересовал только я. Ты с меня пылинки сдувала. А теперь, когда твой отец помахал вам ручкой и твоя мать в истерике и ступоре от его ухода уже бог знает сколько времени, ты вдруг заговорила о женитьбе, заинтересовалась моими детьми. С чего бы? И знаешь, мне надоели, и ты и твоя мать, и твои проблемы. Твоя мать теперь для тебя оказалась важнее меня. Торчишь у неё всё время. Приходишь угрюмая, заплаканная. А мне это надо? Ле-карства, больницы, расходы, слёзы каждый день.  А мне нужны: покой, уют, горя-чая еда и чистые рубашки. Поэтому, я считаю, нам надо расстаться. 
        Я была в шоке. Когда немного пришла в себя, спросила, - А ты вообще любил меня? Ты же предложил жить вместе. Натаивал. Мне казалось, что мы любим друг друга. Мы пара.
       Он ответил, - Господи, далась вам всем эта любовь. Любил, не любил, разлю-бил. Ты мне понравилась. Красивая, умеешь всё делать в бытовом плане, с тобой не стыдно куда-то выйти. Умеешь разговор поддержать. А если честно, то, надое-ло тратить деньги на приходящую домработницу, и по утрам надоело есть бутер-броды и яичницу. Мне уже тридцать лет. Это раньше разнообразие в сексе нравилось, а теперь встречи урывками стали напрягать. Секс должен быть регулярным. Тебя, как мне казалось, тоже всё устраивает. Разговора о детях не было. Это боль-шой плюс. Мои бывшие клуши о детях грезили, а ты молчала. Всегда в настрое-нии, всегда весёлая. Как оказалось, я снова ошибся. Я думал, твоя мать взрослая женщина, сама справится со своими проблемами. Не её первую и не её последнюю бросает муж. Подумаешь, трагедия! Найдет себе другого мужика, если ты не бу-дешь ей мешать. А ты в панику кинулась. Торчишь там у неё всё время.  Прихожу домой, ужин не на столе, тебя нет, рубашки грязные в ванной неделю лежат, ты уставшая, раздраженная. Как ты знаешь, нет ничего вечного и бесконечного. Нам было хорошо, стало плохо. Значит самое время пойти каждому своей дорогой. 
             Удар еще и от любимого мужчины был для меня таким сильным, что разочарование в мужчинах накрыло меня с головой. В какой-то момент, когда ма-ме было совсем плохо, а я не могла сделать ничего, я возненавидела их всех. Мо-тыльки, порхающие по жизни. Не одна так, другая. Какая разница? Потребители, привыкшие, что женщина должна их обсуживать. А если она уже не так свежа и притягательна, или у неё какие-то проблемы, то можно перешагнуть через неё и пойти дальше. Со временем я поостыла, но связывать себя серьезными отношени-ями с противоположным полом больше не хотела категорически. Легкий флирт, легкие ни к чему не обязывающие отношения время от времени. Ещё раз пережить такое? Это надо иметь железную психику, железное здоровье и полный жизнен-ный пофигизм. 
            Я часто анализировала, вспоминала какой была мама, когда я была ребен-ком, подростком и даже уже взрослой девушкой где-то до двадцати лет и видела, какая она сейчас. Во мне поднималась буря эмоций. Где та певунья, смешливая, солнечная женщина, которая радовалась каждому дню, во всех и всегда видела только хорошее и пыталась оправдать любой проступок ближнего? Неужели эта худая, съежившаяся, с синими губами и потухшими глазами женщина? Женщина, которая вздрагивает при любом упоминании о новостях, которые кто-то хочет ей сообщить, как будто изначально ждёт очередного удара и неприятностей. Мы как-то разговорились с ней, когда она уже немного начала приходить в себя и она с горечью мне сказала, что она так верила отцу, считала, что он не такой, как все. Он особенный. А теперь не верит никому. Вернее, боится верить. И скорее всего, не поверит больше ни одному мужчине. Она не витала в облаках, видела измены му-жей у подруг, коллег, знала, что это сплошь и рядом, но отец говорил, что надо доверять друг другу, а иначе зачем жить вместе. Если кто-то из них влюбится в другого или другую, то скажут сразу, жить в обмане не будут никогда.  И она доверяла. А когда они разводились, и она задала ему вопрос, а как же быть с доверием? Больше двух лет она жила в обмане. Он ответил, что она или действительно наивная дурочка или претворяется. Все так врут и все так живут. Для неё эти слова были даже большим ударом, чем сам развод. Она-то так и жила, как они договорились, когда начали строить семью. Иногда мне кажется, что, если я увижу отца, я брошусь на него с кулаками. Ты влюбился. Бывает. Это жизнь. Никто от этого не застрахован.  Но сделай свой уход наименее болезненным, найди какие-то слова своей теперь уже бывшей семье, чтобы они не чувствовали себя ненужными, чужими, брошенными. А он, ещё уходя, сказал маме, что влюбился впервые в жизни, Люся (так зовут новую жену) чудо и самая прекрасная женщина на свете. Я не ста-ла рассказывать матери о Косте. Просто сказала, что отношения закончились и всё. Зачем ей ещё мои переживания и слёзы? Ей своих хватает.
             Приятельница Надя говорит, что это во мне играет ревность. Что я была единственной, любимой дочкой, а теперь, у отца есть сын и я уже не один ребенок в его жизни. Конечно, доля правды в этом есть, но совсем небольшая. Да, мне не-приятна эта правда, но дело не в этом. Дело в том, что отец врал два года и маме и мне, а я физически не переношу ложь. Мне просто становиться плохо до тошноты. А он все это время приходил домой, после того, как побывал у той  женщины, ел еду, приготовленную мамой, одевал одежду, купленную мамой, постиранную ма-мой, шутил с нами, говорил, что мы самые любимые девочки в его жизни, ложил-ся спать с мамой в кровать, обнимал её, а думал о другой и бегал к другой. И ви-димо, если бы эта Люся не забеременела, это все так бы и продолжалось. А может, у него и раньше были другие женщины, теперь я ни в чём не уверена. Нет, я видимо такая же, как и моя мама, наивная. Я бы поняла, если бы он влюбился, пришел и честно нам об этом сказал, а после ушел к той, другой. Пусть даже спустя месяц, два, когда понял, что это серьезно.  Наверное, есть и сильная, всепоглощающая любовь, которой невозможно противостоять. Но лгать два года?! Жить два года на две семьи?! И уйти так стремительно, толком ничего не объяснив только потому, что другая беременна и так захотела? Получается я вообще не знала своего отца? Я любила и уважала придуманного мною человека? А тот, который так поступил не достоин ни любви, ни уважения?
              После его ухода, я еще несколько месяцев ждала, надеялась, что он вер-нётся, одумается, ведь мы же его любимые девочки и он понимает, как нам плохо и страшно без него. Бежала к каждому дверному звонку, проверяла телефон, нет ли сообщений или пропущенных звонков. Но их не было. Он не звонил даже мне, чтобы узнать пусть не о бывшей жене, то хотя бы о дочери. Он же понимал, как я переживаю из-за их разрыва. Видимо Люся не разрешала ему встречаться с быв-шей семьей, а может он сам не хотел. И наступил момент, когда я поняла, что ждать больше нечего, он не вернется, у него родился сын. Он позвонил через семь месяцев после ухода, в мой день Рождения, но теперь уже я уже не хотела его слышать. Потом он позвонил еще раз через год и больше звонков не было. Он для меня как будто умер. Я даже не знаю где он живет. А он знает, но не пришёл ко мне ни разу за эти годы. Маме подружки иногда рассказывают о нем, так как он продолжает общаться с их мужьями. Мама иногда рассказывает это мне, но в по-следнее время я пресекаю эти разговоры. У неё после этих рассказов всегда случается сердечный приступ. И потом, если эти подружки рассказывают о нем, то они же рассказывают ему и о нас. И если он знает о маме, о её состоянии здоровья, о том, что я рассталась с Костей и живу с мамой, и ни разу не пришел, знает о том, как я бьюсь, чтобы заработать денег на операцию маме и не предложил свою по-мощь, значит ему все равно.  Если нас нет в его жизни, значит его в нашей тоже нет. Всё, хватит об этом, оборвала свои воспоминания я саму себя, у тебя есть о чём подумать, кроме этого.
           Что делать дальше? Эти «игроки» видели моё лицо, пусть и в темноте, но при ярком лунном свете. Можно перекраситься, как рекомендует мама, постричь-ся, но лицо-то не перекрасишь. Город Рязань большой, конечно, но исключить случайную встречу нельзя. Да я живу в другом районе, не там, где работаю, но я хожу в кино, в театр, в кафе, в магазин.  Вероятность встречи исключать нельзя. Но и сидеть дома вечно не будешь. Надо менять место работы. Жаль, хороший коллектив и я уже ко всем привыкла. Работа нравится, зарплата не плохая. Я часто беру подработку на выходные, мне разрешают, зная о маме.
            - Доченька, знаешь, что я думаю. – Мама погладила меня по руке, - тебе надо на время уехать из города. Чтобы время прошло, стёрлось твоё лицо у этих уродов из памяти. Или вообще уехать. - Мама оказывается уже проснулась, а я за своими размышлениями этого не заметила.
          - Мама, ну куда я уеду? И как же ты? У тебя то и дело сердечные приступы. На кого я тебя оставлю? Нет, это не вариант.
          - В Москву. Как только там работу найдёшь, квартиру снимешь, я здесь квартиру сдам, и к тебе приеду. А там, глядишь, этих «игроков» поймают, и мы вернемся.
          - Мама, ты знаешь, сколько там стоит снять квартиру? Раза в четыре больше, чем мы за свою получим. У нас с тобой денег не хватит.
          - А мы из этих, которые на операцию откладываем возьмем.
          - Нет, ты что? Нет, нет.
          - А зачем мне жить, если с тобой что-то случится? И потом, может в Москве быстрее с операцией получиться, чем здесь?
          - Каким образом? Мы здесь приписаны к поликлинике. Там не возьмут.
          - Но попытаться стоит.
          - Хорошо, я подумаю.
          - Знаешь, что я решила? На работу ты больше не пойдешь. Больничный оформлять не будем. Я заявление твоё отнесу на отпуск, с последующим увольне-нием.
          - Не дадут отпуск, скажут отрабатывать.
          - Это уже мое дело. Вон, смотри, уже подъезжаем. До дома такси возьмем и не спорь. И сегодня же уедешь в Москву.
         

           Глава 2

           Что там заведующей говорила мама, я не знаю, но документы с аптеки она принесла уже через три часа. В трудовой было написано, что я уволена неделю назад, а не с сегодняшнего дня или после отпуска, то есть через две недели.
            - Мама, почему неделю назад?
            - Неважно. Компенсацию за отработанную неделю и за отпуск за две оставшиеся недели тебе выплатят на карту в зарплату. Ты собралась?
            - Нет. Да мне собираться всего-ничего. Только куда же я поеду? Где ноче-вать? Где жить? Не на вокзале же. Давай не бежать впереди паровоза мам. Теперь уже торопиться некуда. Все сейчас спокойно обдумаем, я в интернете поищу ва-кансии, съем жилья и только потом, поеду. Хорошо?
           Мама смущённо улыбнулась и ответила мне, - Да, ты права, что-то теперь я не подумала про проживание. Просто боюсь за тебя. Да и в Москве никого из зна-комых, кто бы приютил, хоть на время нет.
           - Мам, не бойся. Мы дома. Дверь на внутренний замок закрыта. Еда есть, лекарства твои пока есть. У нас всё хорошо.
           Весь вечер я сидела в интернете. Вакансий было много, как не странно, и жилья на съем тоже, но стоимость однушки практически съедала всю мою зарплату, озвучиваемую на сайте. А жизнь в Москве дорогая, я это слышала. То есть, да-же с деньгами от сдачи нашей квартиры, (а её еще надо сдать), после оплаты в Москве будет оставаться тысяч двадцать. Мама с её сердцем и приступами рабо-тать вряд ли сможет. Вдвоем на двадцать тысяч плюс её пятнадцать по инвалидности, мы не проживём. Снимать комнату в коммуналке? Можно сэкономить тысяч двенадцать – пятнадцать. Я посмотрела на свою уютную комнатку и вздохнула. Вот так живешь, кажется, что столько проблем, всё так плохо, а потом наступает день, когда на тебя сваливается что-то такое, что предыдущие проблемы кажутся уже и не такими неразрешимыми и страшными, а вот новые это да. Мне казалось, что всё так плохо в нашей с мамой жизни. Мама больна, у нас не хватает денег на операцию. Я одна и, по - видимому останусь одна навсегда, так как теперь так же. Как и мама, никогда не смогу довериться мужчине. А когда случилось эта ситуация с «игроками», я поняла, что всё до этого было не так уж и плохо. У нас была квартира, уютная и просторная, трехкомнатная. Это была квартира родителей ма-мы и отец не осмелился на неё претендовать. Снова ушёл в «примаки» к новой жене. У меня была работа, нормальная зарплата, надежда, что мы всё-таки до-ждемся квоты или мне удастся собрать деньги на операцию маме. И вот всё рух-нуло в одночасье. Жилье есть, но жить там нельзя, работы теперь нет, подруг в Москве нет, с теми, что есть здесь, пока лучше не общаться, на всякий пожарный. Да и надежд на скорое разрешение всех проблем тоже пока нет. Сколько еще бу-дут ловить этих «игроков» неизвестно. Правильно говорят – всё познается в сравнении.
          Утром я проснулась как обычно в 7 утра и забыв, что уже не работаю, по-мчалась в ванную. И только зайдя на кухню и увидев, что завтрака как обычно нет, вспомнила, что я теперь свободная и безработная. Я заглянула в мамину ком-нату, она еще спала, но услышав скрип, открывающийся двери, открыла глаза.
         - Что Танюш, уже утро? – Она посмотрела на часы. – Чего ты так рано соскочила? Ведь почти всю ночь не спала. Я слышала.
         - Забыла, что на работу не надо.
         - Нашла что-нибудь для нас?
         - Мамуль, нашла, но не знаю.
         - Чего не знаешь?
         - Квартиру, даже однокомнатную, мы не потянем, а жить в одной комнате в коммуналке это тяжело будет. Соседи, общие места пользования. Мы с тобой так никогда не жили. Тебе стрессы и волнения противопоказаны, а там то одно то дру-гое будет.
         - Танечка, я тебе говорила возьмем из «заначки» деньги. Поймают же когда-то этих бандитов, вот тогда мы и вернемся.
         - Нет, мам это не обсуждается. – Я села на кровать, рядом с ней и погладила её по руке.
         - Значит, в коммуналку поедем. – Решительно ответила мать. - Потерплю. Чай не кисейная барышня.
         И тут раздался звонок в дверь. Мама с тревогой посмотрела на меня. - Кто это? Ты кого-то ждешь? Я нет. В поликлинике вчера была после того, как к тебе на работу съездила. Рецепты взяла на лекарства. Их же без рецепта не отпускают. А в Москве неизвестно куда идти. Да и в платной дорого. 
         - Нет и я не жду. Сейчас посмотрю.
         - Не открывай, пусть думают нас нет. – Остановила меня мама. Схватив за руку.
         - Мам, у нас свет в кухне горит, и форточка открыта. Не бойся. Я в глазок по-смотрю, прежде чем открывать.
         Я подошла к двери и осторожно посмотрела в глазок. На площадке стояли двое мужчин в полицейской форме и женщина. Я похолодела. Звонок повторился, потом раздался стук в дверь.
         - Полякова, открывайте, это полиция!
         Я открыла дверь.
         - Вы Полякова Татьяна Михайловна? – Полицейский, по погонам майор про-тиснулся мимо меня в квартиру.
         - Да, это я.
         - Вы задержаны по подозрению в убийстве Семенова Павла Андреевича. Со-бирайтесь. Сейчас у вас будет произведен обыск. Наташа – обратился он к жен-щине, - зови понятых.
        - Какое убийство? Кого? Я не знаю никакого Семенова. – У меня похолодели руки и ноги стали ватными.
        - Дочка, кто там? – Мама вышла в коридор. – Что это такое? Зачем они к нам? Что-то случилось? – Мама схватилась за сердце и начала оседать на пол. Я кину-лась к ней, но меня удержал второй полицейский лет тридцати, по звездочкам на погонах, вроде капитан.
       - Пустите! – начала вырываться я, - У мамы больное сердце.
       - Не положено.
       - Тогда «скорую» вызовите. Видите, у неё губы синеют. У неё стеноз.  Если с ней что-то случиться по вашей вине…
       - Успокойтесь, сейчас вызову. – Он поднял маму с пола и отвел на кровать. Я слышала, как он вызывал «скорую». Меня провели на кухню и посадили на стул. Наталья привела соседей снизу, двух старичков, (я помогала им иногда с лекар-ствами, приносила из аптеки). Они всегда поили меня чаем. Сейчас они с испугом смотрели на меня, перешептывались. Я улыбнулась им.
        - Я ни в чем не виновата, не волнуйтесь. Все скоро выясниться.
        Они закивали головами. Приехала «скорая» маме сделали кардиограмму и тут же с подозрением на инфаркт, увезли в больницу. С одной стороны я очень пере-живала за неё, боялась, с другой если меня увезут, то ей одной оставаться в квар-тире опасно. Случись ухудшение самочувствия, помочь будет некому.
        В кухню вошёл капитан и представился, - Капитан Ерёмин.
        - Капитан, скажите мне почему меня обвиняют в убийстве? Я честно не знаю человека с такой фамилией.
        Капитан не ответил на мой вопрос, но задал свой.
        - Расскажите, где вы были вчера с 2-00 утра и до 11-00?
        - Понятно. Это касается машины, которую я угнала? Я расскажу почему это сделала. Но я никого не убивала. На меня напали «игроки», я была вынуждена…
        В кухню зашел майор.
        - Все, поехали, там допрос проведем, как положено.
        - Нашли что-то?
        - Нет. Но, это неважно.
        - А что вы искали? – я посмотрела на майора. – И почему неважно?
        - Потому, дорогая девушка, что у нас видео есть. И орудие убийства найдём рано или поздно.
        - Какое видео?
        - Всё, поехали. Вещи теплые возьми, ну и что там женщинам надо, ты видимо надолго к нам.
        Я покидала какие-то вещи в сумку, пачку печенья, яблоко, на меня надели наручники, и мы вышли из квартиры. Квартиру опечатали. Мы сели в машину и поехали. Я сидела в ступоре, а в голове билась только одна мысль – мама была права, надо было вчера уезжать. В Москве я бы затерялась. Или надо было на этой угнанной машине в полицию ехать и все рассказывать. Да, «задним» умом мы всегда хороши. Теперь надо говорить правду, правду и ничего, кроме правды. Если начну что-то придумывать, запутаюсь. Я врать не умею.
        Меня подвезли к трехэтажному зданию полиции, вывели из машины и завели в какой-то кабинет без окон. Вернее, было одно окно, но было тёмным и через не-го ничего не было видно. В комнате стоял стол и три стула, горела тусклая лам-почка. Меня посадили на один из стульев и вышли. Я осталась одна. Сидела долго, минут двадцать.  В кино я видела, что таким образом стараются эмоционально по-давить человека, а сами наблюдают за этим человеком за окном. То есть там теперь стоят люди и смотрят, как я буду реагировать на эту комнату, одиночество и арест. Кроме угона машины для спасения жизни, я больше ни в чем не виновата. Расскажу всю правду, как есть. Надо успокоиться. Я нужна маме.
         Дверь резко открылась и в комнату вошёл майор, сел напротив и представил-ся, - Майор Ефимов. Так, гражданка Полякова, расскажи-ка, что у тебя произошло с Семёновым и за что ты его убила?
         - Товарищ майор…
         - Гражданин майор.
         - Хорошо, гражданин майор, сейчас я вам все расскажу. Я никого не убивала. Я только угнала машину, чтобы спасти себе жизнь. Меня преследовали «игроки».
         - Да, что ты говоришь! Прямо «игроки»? Все теперь на них всё сваливают, чтобы не случилось. Сообщаю тебе, что чистосердечное признание может сокра-тить срок. Подумай об этом и давай говори правду.
         - Я и говорю правду. Послушайте, я работаю в аптеке. У нас была инвентари-зация. Мы закончили работу поздно ночью, где-то около 2 часов. Я пошла домой и нарвалась на этих «игроков».  Это можно легко проверить. Позвоните моей за-ведующей.
         - Я звонил. Она сказала, что такой сотрудницы у нее нет.
         - Правильно, я вчера уволилась.
         - Почему?
         - Я боялась, что меня найдут «игроки» и хотела уехать.
         - Да, что ты! И зачем им тебя находить?
         - Я видела одного из них в лицо.
         - Так, подруга, хватит врать, они в масках ходят. Никто их в лицо не видел. У нас данные с камер есть. А тебе они лицо показали и отпустили? Хватит нести чушь! – Он стукнул кулаком по столу. – Придумала бы что-нибудь правдоподоб-ное. - Он перешёл на крик - Мы полиция, все проверить можем. Твоя заведующая сказала, что ты уволилась неделю назад. Так, что тебя никак не могло быть на этой вашей инвентаризации. Говори правду! – Он практически орал на меня.
         - Да вы что? Можете у Наташи, Светы, спросить. Я с ними аптеку на сигна-лизацию сдавала.  Это заведующая, по просьбе мамы уволила меня задним чис-лом. Там камеры есть в торговом зале, посмотрите. Я работала всю неделю.
         - Ой, какая молодец! Еще и руководителя своего подставляешь. Получается, что она документы подделала? В сговоре с тобой? И про какие камеры ты говоришь? Нечего там смотреть. Не работают ваши камеры уже 2 недели. Скажешь, ты об этом тоже не знала?
         - Почему не работают? – Я начала паниковать. Заведующая ни за что не при-знается, что уволила сотрудника задним числом и почему это сделала. Я действительно её подвела. Но, если я не скажу об этом, получается, что я действительно придумала «игроков». Но почему она сказала, что камеры отключены? Они рабо-тали, я это точно знаю, сама проверяла. Что происходит?
        - Как сказала заведующая аптекой, что они вообще для виду были, а так об-служивание дорогое. Да и коллеги твои подтвердили, что вчера тебя в аптеке не было. И не ты ни с кем из них на сигнализацию аптеку не сдавала.  И вообще хочу сообщить тебе, что твоя заведующая тебя в воровстве обвинила. У них недостача большая. Так что тебе ещё за это отвечать придётся. Слушай, давай правду говори. Хватит из себя овечку невинную строить.
        - Я правда была в аптеке. Я только вчера уволилась. И никаких лекарств себе я не брала. Какая недостача? Вы о чем?  Я…
        - Слушай, была в аптеке не была, какая разница? Это мелочи жизни. Зачем Семёнова убила? Из ревности что ли? Бросил тебя? Обещал жениться и женился на другой?  Ты, понимаешь, что у него жена беременная осталась? Ох, бабы, бабы, всё любовь ваша. Страсти-мордасти. Мне не достался, так и другой не доставайся?
        - Не знаю я никакого Семёнова! А как его убили?
        - Ну ты и настырная! Убила и не знаешь как? Черепушку ты ему чем-то тяже-лым пробила. Может камнем, может еще чем, эксперты скажут. Самое женское орудие убийства. Много усилий прилагать не надо. Тюк и всё.
        - Так это «игроки» скорее всего и убили. Они за мной бежали. Я машину от-крытую увидела и калитку открытую. Посмотрела, ключ зажигания в машине, и она заведена. Я в машину села и уехала. А они видимо этого Семёнова увидели, когда он выбежал к машине и вместо меня убили.
        - Складно говоришь. Только машину по камерам везде, с тобой за рулём, от-следили, а никаких «игроков» не видели.
        Я заплакала. Напряжение двух дней дало о себе знать. Я рыдала и не могла остановиться. Открылась дверь, в комнату вошёл молодой полицейский. Майор кивнул ему, - уведите её в камеру. Пусть успокоиться. Потом поговорим.


        Глава 3

        Меня повели по длинному коридору, стены которого были выкрашены в тем-но-зеленый цвет. Коридор напоминал тоннель, в конце которого был виден сла-бый свет. У меня вдруг начался истерический хохот, я захлёбывалась им вместе со слезами. В голове билось – вот и попала в преисподнюю, вижу свет в конце тонне-ля. И суд будет, только не божий, а людской. И вкатят мне по полной программе за то, чего я не делала. Мама, бедная мама тебе-то это за что? То отец, теперь я. Какая уж тут операция? Прости меня мама.
       Полицейский прикрикнул на меня, чтобы я замолчала, подвел к железной две-ри, поставил меня лицом к стене, открыл дверь и втолкнул меня в полутёмную комнату. Дверь за мной захлопнулась. Я огляделась. Через зарешёченное, пыльное окно пробивался тусклый свет. Комната была метров 12, справа и слева стояли двухэтажные железные кровати. На одной из них сидела полная женщина лет со-рока на вид.
      - Ну, чё встала птичка? Залетай в гнёздышко, давай знакомиться. Не боись, не съем. Меня Зиной зовут, а тебя?
      - Меня Таней.
      - И за что тебя подруга закрыли?
      - Куда закрыли?
      - Сюда, дурочка, в камеру.
      - Машину угнала. А мне говорят, что я хозяина машины убила.
      - Ты?! Вроде на мокрушницу не похожа. Такой одуванчик с виду. Такие обычно воровками на доверии промышляют. Ладно, проходи, пока никого больше нет, занимай нижнюю шконку. Если кто и появиться, я быстро отошью.
     - А что такое шконка?
     - Да, сразу видно не сидела ещё. Нижняя койка это. Привыкай. Если осудят, на зону попадёшь, хоть что-то будешь понимать. А то таких одуванчиков как ты быстро оприходуют. Научу тебя, пока здесь уму-разуму.
     - А вы уже сидели?
     - Так, кончай выкать, отвыкай от своих интеллигентских штучек. Будь проще, жить легче будет на зоне.
     Я расправила матрац на кровати, положила вещи и села. Зина наблюдала за мной.
     - Так, а теперь гони все как было. Да не тушуйся, я много всяких прибамбасов знаю, может получиться соскочить.
     - Кого гнать? Куда соскочить?
     - Ну, блин, беда с вами интеллигентами. Ладно, пока на твоем птичьем языке поболтаем. А потом я тебя всяким нужным словам научу. Давай рассказывай на чём тебя взяли, как что было?
       Я рассказала всё с начала и до прихода в камеру. Зина задумалась, потом цок-нула языком, - да, подруга, не подфартило тебе. Видать судьба-злодейка такая. На роду написано, срок мотать. Мать твою жалко. Видать проклял вас с ней кто-то. Порча и наговор какой. Изводят вас под корень. Она помрет и тебе живой, с таким лицом и характером не выбраться. Видать новая зазноба отца твоего старается.
      - То есть у меня ситуация безвыходная? – Я шмыгнула носом.
      - Так, только не реветь. Терпеть не могу мокроты. И на будущее – покажешь свою слабость, слезы, сожрут в момент. Будем думать. Ты, конечно, дура-дурой, но этого уже не исправить. Надо было морду лица прикрывать и машину бросать где-то во дворах.
     - А если бы я сразу в полицию поехала? Они бы мне поверили?
     - С какого перепугу? Они бы пробили номер тачки, подъехали с тобой туда, а там труп. Взяли бы сразу там на месте.
     - То есть без вариантов? Все равно не докажу, что не виновна?
     - Ну, машину-то ты угнала, значит один эпизод, как они говорят, уже доказан. «Игроки» эти, по твоим словам, нигде под камерами не засветились. С позиции поциков, ты гонишь, чтобы себя выгородить.
    - Каких поциков?
    - Ох, беда мне с тобой.  Раньше милиция была – менты. Сейчас полиция – по-цики. Понятно?
      - Понятно.
      - Ладно, не тушуйся, я буду не я, если не решу эту задачку Пифагора. Понра-вилась ты мне. Я мечтала такой как ты быть. Да не судьба.
      - А вы, то есть ты за что тут?
      - Да не заморачивайся. Мне не привыкать тут сидеть. Я с детства на учёте стоя-ла. Родители пили, дрались. Я убегала, неделями дома не ночевала. Возвращалась помыться, переодеться, деньги стащить или что-то на продажу. С компанией ребят связалась. Первый раз по малолетке за кражу пошла. Вышла, куда идти? Родители ни разу ко мне в колонию не приехали. Пошла к ним, а куда ещё? Оказалось, отец спился, помер. Мать в психушке. Квартиру государство себе захапало. Денег нет, жилья нет. Менты определили меня в какую-то шарагу на маляра учиться и в об-щагу. А там каждый вечер пьянки-гулянки. Старых дружков встретила, всё по но-вой пошло, и снова на шконку. Сейчас уже в четвертый раз замели. Прямо на хазе взяли.
      - На каком хазе?
      - На таком. Ладно, проехали. Тебе лучше не знать. Здоровее будешь. Со мной -то всё понятно. Мне уже с этой дорожки не свернуть. Поздно уже. Для меня тюрьма – дом родной. Всё ясно и понятно. Крыша над головой есть, еда, подруги, работа. А ты другая. Сразу видно к хорошей, нормальной жизни привыкла. Да и я -то действительно за дело сижу, а тебе за чужие грехи срок мотать? Ладно, подруга, не дрефь, придумается что-то. Вон, ужин везут, похаваем, поспим, а утро вече-ра мудренее. Устала я что-то. Усну, меня не буди. Я если не высплюсь, дурная становлюсь, могу и заехать.
      - Куда, заехать?
      - По морде.
      Я замолчала. Нам выдали по чашке риса с рыбными консервами, два куска черного хлеба и что-то похожее на чай светло-желтого цвета. Рыбные консервы я не люблю с детства, когда их давали на обед в школе. Рис тоже не входит в число моих любимых продуктов.
      - Что, подруга зависла? Не та хавка? Ешь, другой не дадут, а силы тебе нужны.
      - Да, что-то и есть не хочу. Даже подташнивает.
      - Это от переживаний. Ешь говорю, а то в глотку запихну. Потом ныть будешь, а завтрак только после 9 утра и не лучше. Пшенка или овсянка на воде. Ешь, гово-рю!
      Я съела хлеб, немного риса, чтобы не раздражать Зину и выпила чай.
      - Консервы не буду, меня вырвет. Я их сроду не ела. С детства терпеть не могу.
      - Ладно. Поклевала немного и то счастье. А я, наоборот. Консервы рыбные обожаю. Прям фанатею.
      - Берите, ой, бери мои если хочешь.
      - Давай.
      Зина поела и легла спать. Я тоже легла и задумалась. Хоть здесь повезло, нормальная тётка попалась. И я не одна в камере. Одной было бы страшно. Надо как-то выстроить линию поведения на допросах. Мне скрывать нечего, значит надо говорить только правду и стоять на своем. Как я могла попасть в такой переплёт? Ну, хорошо, не села бы я в эту машину, значит «игроки» убили бы меня. А так, они убили Семёнова. То есть я стала причиной смерти этого мужчины? То есть он умер из-за меня? Получается я виновна в смерти ни в чём неповинного человека? Да, но я ведь тоже не была ни в чём виновата. Почему я должна была умереть? Это просто стечение обстоятельств. Если бы у нас не было инвентаризации, если бы мы не засиделись на работе допоздна, если бы я не возвращалась с работы так поздно, если бы у меня не сел телефон, если бы мне попалось такси, если бы мне не попались «игроки», если бы я не свернула и не побежала по этой улице, если бы Семёнов не оставил открытой машину, если бы я не умела водить машину, если бы я не села в неё, а он не вышел на улицу и его бы не увидели «игроки», то ниче-го бы и не было. Теперь я начинаю понимать фаталистов, которые живут по прин-ципу – чему быть того не миновать.  То есть все сложилось так как сложилось и ничего уже изменить нельзя. Кто-то из нас всё равно должен был погибнуть. По-гиб Семёнов, а я теперь видимо стану уголовницей, меня посадят в тюрьму и не-известно выйду ли живой из этих стен и когда выйду. Мама без моей помощи не выживет. Отец не поможет, а больше некому. Вот так жила-жила, спешила, к че-му-то стремилась, мечтала, надеялась и как на стенку с разбегу влетела. Удар, остановка, финиш. Финиш для нас обеих – мамы и меня. Слезы потекли из глаз ручьем. Я понимала, что у меня начинается истерика. Разбужу Зину, мало не по-кажется. Я прикрикнула сама на себя - ну-ка прекрати!  Возьми себя в руки! Тряпка!
        Проснулась я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Вначале я не поняла, где я и кто меня трясёт, как грушу. Потом вспомнила всё. Получается, я уснула? Надо мной стояла женщина в форме.
        - Просыпайся! Давай быстро! Спит, как дома, сном младенца. Убила человека и раскаяния ни в одном глазу. Вставай, говорю! Тебя, на допрос вызывают.
        - Чего орать-то? Не видишь, люди спят. – Недовольная Зина, потирая кулака-ми глаза, рыкнула на полицейскую.
        - А тебе бы только дрыхнуть, - огрызнулась та. – Сколько тебя знаю, всё вре-мя спишь. Курорт тут тебе, что ли? Видать на вольных хлебах шибко утомляешь-ся. Нелегко по ночам «работать» - людей грабить?
        Зина фыркнула, - Да и я тебя сколько знаю, гражданка начальница, ты тоже не меняешься. Любишь покричать, покомандовать. Чего девчонку пугаешь? Она и так чуть живая. Нашла убийцу! Не видишь, что ли? Нормальная девка, подставили её.
        - Да, все вы здесь нормальные – убийцы, воры, мошенники. Нимб прямо над головой светится. – Полицейская сама засмеялась своей шутке.
        - А ты, святая? – Зина встала с кровати и пошла к раковине. Включила воду, брызнула на себя водой. – Думаешь не знаю, как с подследственных денежки стрижёшь?
        - Ты, что?!
        - Ничего. За звонок пятьсот рублей. За женские прибамбасы тысячу. Маляву на волю передать, так вообще 2 тысячи. Много еще за что. Так что девчонку не трогай. Поняла? А то быстро твой бизнес раскрою твоим командирам.
        - Попроси у меня хоть раз еще что-нибудь, шалава!  Чего зависла?  - рыкнула на меня полицейская. – Пошли, быстро! – Она вытолкала меня в коридор и закрыла дверь на ключ.
        Мы снова шли по длинному полутёмному коридору, потом завернули направо, ещё раз направо и зашли в какую-то комнату. Это была другая комната, не та, в которой меня допрашивали вчера. В комнате за столом сидели два человека. Од-ного я видела вчера, это был капитан, а второго я не знала. Это был мужчина лет пятидесяти, с залысинами, уставшим видом, с легка полноватый, в сером костюме не первой свежести. Капитан сказал мне садиться, потом посмотрел на мужчину.
       - Я пока выйду. Минут через десять вернусь.
       Мужчина посмотрел на меня, покачал головой и вздохнул.
       - Господи цыплак, а не убийца. Мир сошёл с ума. Так, - он посмотрел в какую-то бумажку, - Татьяна, значит? Я твой адвокат. Меня зовут Виктор Семёнович Ветров. Я буду тебя защищать. Давай, рассказывай, что случилось? За что ты уби-ла своего друга?
       - Я адвоката не вызывала – это первое. – Я решила не мямлить и не охать, как с майором - И второе – я никого не убивала. Того, кого убили я в глаза не видела.
       - А меня не надо вызывать. – адвокат улыбнулся, - Я назначенный, государ-ственный. Или у тебя свой адвокат есть?
       - Нет. Я никогда в своей жизни не сталкивалась с полицией, до этого времени, поэтому адвокаты мне были ни к чему.
       - Всё когда-то бывает в первый раз, девочка моя. – Вздохнул адвокат.
       - Я не ваша девочка. И я не хочу, чтобы вы были моим адвокатом.
       - И почему? – Удивился адвокат.
       - Вы изначально уверены в моей виновности. А такой адвокат мне не нужен. Сама разберусь. И имейте в виду, ничего, кроме угона машины и то по необходи-мости, признавать не буду. И никакой недостачи в аптеке. Я не воровка!
        - Молодец. Стержень есть. С виду не скажешь. Я хотел посмотреть, как ты будешь себя вести. А ты, молодец. Тогда давай серьезно. Я нормальный адвокат, адекватный и постараюсь во всём разобраться. Можешь рассчитывать на мою по-мощь. Да не смотри так! Извини, но я же должен был понять с кем придется рабо-тать и кого защищать. Такого за двадцать пять лет насмотрелся. Уже с двух-трех фраз подзащитного научился понимать кто он и с чем его едят. Ну, что, согласна взять меня своим адвокатом?
        - Давайте попробуем.
        - Хорошо. Так, скажи в камере к тебе нормально относятся? Не обижают?
       - Нормально.
       - Просьбы какие-то есть срочные?
       - Да, я очень за маму переживаю. У неё больное сердце, а тут стресс. Её в больницу скорая увезла, а куда и как её состояние не знаю. Можете узнать?
       - Конечно. С тобой сейчас поговорим и поеду. Завтра сообщу. Ещё что-то надо? Кому-то сообщить о тебе, принести что-то. Ты не стесняйся, говори.
       - А больше сообщать некому. Мы с мамой вдвоём живём. На работе знают, уволили меня вчера, а сказали майору, что неделю назад. Мама просила вчерашним днём, но заведующая почему-то задним числом уволила. Почему-то обманы-вают, что я не была в день убийства в аптеке. Видимо проблем не хотят.
       - Конечно. Кому нужны проблемы? А, отец, сестры, тети, дяди, братья?
       - У нас больше никого нет. Кому бы мы с мамой были нужны, нет.
       - Понятно. Грустно. И жениха тоже нет?
       - И жениха нет и любовника нет и мужа нет.
       - Любопытство не праздное, для дела. Почему? Тебе 25- 26?
       - Вы же знаете. Зачем спрашивать?  Старая уже для брака?
       - Да, нет, самое оно. И всё же?
       - Выйти замуж хоть за кого, лишь бы был штамп в паспорте, это не моя исто-рия. Достойного человека не встретила, а за недостойного не хочу. И потом, как мама не хочу страдать. Она с отцом чуть ли не четверть века прожила, и он её оставил, к молоденькой ушёл, а она жила им, любила его, а он её предал. И меня предал.
       - Ну, не все же такие, как твой отец. И потом, почему тебя? Он же с матерью твоей развелся, а не с тобой. Так бывает в жизни, к сожалению.
       - Но со мной за два, да уже практически три года он не нашел времени встретиться, узнать, как я живу, и жива ли вообще я, а главное мама? Значит и меня бросил. А говорил раньше, что живёт ради нас. И потом, знаете, я тут анализировала по своему окружению, маминому, на работе, читала в журналах и везде одно и тоже. Третий брак, пятый, восьмой - у мужчин. Везде дети брошенные. А у них всё новая и новая любовь. Все вокруг в ладоши хлопают. – Ах, это же любовь! Любовь всегда права. Для любви нет препятствий. А препятствия, это брошенные дети, жены, которые остаются у «разбитого корыта».  Но что значат их страдания по сравнению с новой любовью, новыми ощущениями, страстью? А ушедший еще и хвастается. – Я квартиру оставил, машину. Ушёл с чемоданом.  Такой честный и благородный, сил нет. Но живут-то не с квартирой и машиной, а с человеком. И честность, и благородство в том, что своего ребенка и жену на улицу не выбросил? А некоторые ещё делят имущество, отбирают всё что могут отобрать. Бывают и такие, которые хвастаются тем, что не знают сколько у них детей. Естественно, и не помогают этим женщинам, а те тянут его детей из последних сил, работая на 2-3 работах без отдыха. Им некогда новую любовь искать. Так и проживают жизнь, старятся раньше времени. Кто-то ломается, спивается, кто-то заболевает, как моя мама. Я не хочу пополнять их ряды. Я ответила на ваш вопрос?
      - Вполне. Прежде чем перейти к обсуждению дела, еще раз спрошу – тебе что-то принести?
      - Нет. Одежду я взяла, еды мне хватает. Телефон все равно нельзя.
      - Хорошо. Теперь давай рассказывай всё по порядку, ничего не забывая и не приукрашивая. Я сразу увижу, если придумываешь или пытаешься мне «лапшу на уши» повесить.
       Я рассказала ему всё от начала и до конца. Адвокат покряхтел, почесал затылок и буркнул:
       - Или ты выдумщица замечательная или ты везучая невероятно и у тебя Ан-гел-хранитель мощный. Уйти живой от «игроков» ещё никому не удавалось.
       - Да, страшно везучая, сижу за решёткой.
        - Сидишь, да, но ведь живая. Ладно, я понял. Ничего лишнего без меня следователям не говори. Ясно? И ничего не подписывай, как бы не уговаривали и чего бы не сулили. Я попробую во всём разобраться. На твою бывшую работу к тебе съезжу, камеры от работы до дома потерпевшего поищу. Может чего и узнаю. Всё поняла?
      - Поняла. Я и не собиралась ничего подписывать. На мне, кроме угона машины ничего нет.
      - С машиной позже разберемся. Это уже мелочи жизни. Так, я пошёл.
      - А мама? Вы обещали.
      - Конечно, сначала в больницу, потом уже по нашим делам. Кстати, ты с Зин-кой сидишь в камере?
      - Да.
      - Как она с тобой? Она баба оторва, если не понравишься, съест с потрохами. Может перевести в другую камеру?
      - Нет, мы с ней подружились. Она сказала, что будет меня защищать.
      - Да ты что? Редкий случай. Ну тогда замечательно.
      Адвокат ушёл. В комнату зашёл капитан Ерёмин и сел напротив.
      - Слушай, может ты и не очень-то похожа на убийцу и воровку, но я и не таких видел на вид пай-девочек, которые горло перерезали любовникам. Скажи честно, поругались, слово за слово, и сама не знаешь, как получилось? Потом испугалась и уехала? Не тушуйся, в жизни и не такое бывает. Недавно одно дело было, дочь мать убила из-за того, что та её к парню не пускала. А там первая любовь оказалась. Девочке пятнадцать лет. Схватила часы настольные и в мать кинула. Попала в висок. Смерть мгновенная. Девочка в ступоре, рыдает, кричит, что маму любит ужасно, хотела просто ударить от злости. Но ведь убила же, хоть и не преднамеренно.
      - Я ещё раз вам повторяю. Я никогда не видела и не знала убитого. Я убегала от «игроков».
     - Да, да, слышал. А можешь мне описать этого, которого ты видела?
     - В общих чертах. Темно было и видела всего несколько секунд. Рост у него где-то метр восемьдесят. Лицо худое, удлинённое, волосы скорее тёмные, чем светлые. Губы тонкие, нос длинный заострённый. Всё. Остальные в масках были. Тоже все выше среднего роста. Один полноватый.
    - Ну, а у длинного никаких особенностей не было? Ну, родинка, шрам.
    - Нет. Хотя, постойте – была родинка или бородавка не знаю над верхней губой справа.
    - Ну, это уже кое-что. А лет ему сколько на вид?
    - Не больше тридцати, но больше двадцати.
    В комнату зашёл майор.
    - Ну, что, созналась?
    - Нет. Товарищ майор, тут не так всё просто. Надо бы разобраться.
    - Что, капитан и тебя успела охмурить? Поплыл? Хитра девка, хитра. Адвокат вышел размягчённый, как воск, лепи из него что хочешь, и ты туда же? А меня не проведёшь, я на такие вещи не ведусь. Поняла детка?
     - Я вам не детка, моя вина не доказана и пока суда не было, а значит я не преступница. Прошу вас обращаться ко мне на Вы.
     - Ничего, докажем, будь спокойна.  А пока посиди, подумай, оцени обстановку. Пальчики сейчас тебе откатают, фото сделают в фас и в профиль ну и другие фор-мальности соблюдут. Ясно?
      Я потеряла счет времени. Кто-то приходил, уходил, со мной что-то делали, да-же температуру меряли и про болезни спрашивали.
       Потом снова зашел майор и насмешливо произнёс, - Понравилось? А теперь, не будите ли так любезны встать и пойти в свою камеру предварительного заключения мадам?
     - Мадмуазель. Если не знаете разницы, погуглите в интернете.
     Я понимала, что нельзя так разговаривать с тем, кто ведёт следствие, но меня понесло. Я просто физически не переносила таких мужчин. Напыщенный, само-уверенный хам. Он и не будет ничего расследовать, у него уже есть убийца и это я. Ему надо закрыть дело, получить благодарность или что-то ещё, я не знаю, что здесь у них дают за раскрытие дела и ему наплевать виновна я или нет. Ему надо получить мое признание, и он будет использовать все способы для достижения этой цели. В том числе выводить меня из себя, давить, оскорблять. Но я не буду подстраиваться под него и ни под кого другого. Я не виновна и знаю это. На этом и буду стоять. Теперь от меня мало что зависит. Теперь всё зависит от того, как поработает адвокат, что эти капитан и майор «нароют» (если будут что-то «рыть»). Мне остаётся только ждать и надеяться.
      - Дежурный, - гаркнул майор, - уведи её, а то я ей сейчас покажу и интернет и гугл, мало не покажется. Нахалка!
      Дежурный, мужчина лет пятидесяти пяти, пока вел до камеры воспитывал ме-ня.
      - Дурная, вот дурная. Чего ты ерепенишься?  Плетью обуха не перешибешь. У майора власть, сила. А у тебя? Тебе бы поплакать, попросить, глядишь он бы и смягчился, пожалел и захотел во всем разобраться, помочь. А ты напролом прёшь. Гонор показываешь. Эх, пропадёшь, девка.
      Я молчала. Говорить и спорить не хотелось. Из меня как будто выкачали весь воздух. Сил не было вообще. Хотелось сесть тут же в коридоре на пол и закрыть глаза, чтобы не видеть и не слышать никого.
     - Молчишь? Ну, молчи, молчи. Жаль мне тебя, девка. Пропадёшь ведь на зоне-то. Сожрут тебя там и не подавятся, с гонором-то твоим.
     Зайдя в камеру, я с трудом дотащилась до кровати и рухнула на неё.
     - Ты чего, подруга? – Зина подошла ко мне и села на край кровати. – Плохо те-бе? Измывались что ли?
     - Нет. Просто сил нет. Никогда такого со мной не было.
     - Это у тебя отходняк пошёл. Ты была как пружина заведенная, а сейчас завод кончился. Они умеют всю душу вытрясти, козлы. После допроса всегда так поперву. Потом пообвыкнешь, всё путём будет. Придави давай часок другой, а по-том чифирчику тяпнешь, схаваешь что-нибудь и будешь, как новая. Ох, жизнь наша злодейка, судьба копейка.
     Я провалилась куда-то в темноту. Когда я открыла глаза было еще темно. Под потолком тускло светила лампочка. Зина и еще какая-то женщина слева, спали. Значит, у нас пополнение. Я посмотрела на часы. Стрелки показывали без пяти шесть. Интересно, вечера или утра?  Видимо утра. Сколько же я проспала? Часов двенадцать, если не больше.  Меня сюда с допроса завели, когда уже темнело. Сильна. Даже не слышала, как новенькую привели, как ужинали. Зато голова не тяжёлая, не болит. Мама. Как там мама? Жива ли после всех стрессов? Господи, помоги ей! Есть очень хочется. Да, я же не ужинала и практически не обедала. Завтрак тоже был, мягко говоря, не очень питательный. Пить очень хочется.
       Я встала и пошла к столу, на котором стоял графин и стаканы.
       - Проснулась, подруга? – Зина, зевнув, села на кровати.
       - Извини, разбудила? Пить очень хочется. Я попью и лягу.
       - Да я уже выспалась. Садись, я тебе жрачку вечернюю оставила, поешь и чи-ферни, будешь как новая.
       - А вдруг соседку разбужу? Рано ещё. Потерплю. Попью и лягу.
       - Перебьется соседка. Садись, говорю.
       - А кто это?
       - Да никто. Конь в пальто. Чмошница. Не обращай на неё внимания.
       - А если рассердиться?
       - Она?! Не смеши мои лёгкие, а то кашлять начну. Пусть только вякнет, огре-бёт по полной.
       Я поняла, что новая соседка Зине не понравилась. Хорошо, что я пока не на её месте. Зина открыла мне тарелку, в которой лежал кусок курицы, хлеб, вареное яйцо. Зина налила мне в кружку заварку и приказала: - Пей, ешь!
       - А воды нет?
       - Зачем?
       - Заварку разбавить.
       - Ой и дурная же ты. Это чифирь. Не наркота, но вставляет хорошо. Силы по-явятся. Давай, наворачивай. Завтрак ещё не скоро.
       Я с удовольствием съела холодный кусок курицы, яйцо, хлеб, запила все это заваркой и почувствовала, что жива. Зина похлопала меня по спине.
       - Ну, вот, вижу ожила. Рассказывай, чего там было? Ты никакущая пришла.
       - Майор требует, чтобы я призналась в убийстве. Сказал, что всё равно поса-дит меня. Адвокат какой-то странный. Не доверяю ему. Попросила, чтобы про ма-му узнал. Очень переживаю.
       - Кто адвокат-то?
       - Ветров какой-то.
       - Этот нормальный мужик. Не переживай. Он за идею ишачит. Если виновна, не будет обелять, а если вины нет, костьми ляжет, а вытянет.
       - Откуда знаешь?
       - Знаю. О, смотри, чмошница проснулась. Вставай, посуду помой, прибери. Мне её сейчас отдавать.
       С кровати поднялась женщина непонятных лет.  Ей можно было дать и трид-цать, и пятьдесят.  Одутловатое лицо, грязные, сальные волосы свисали на лоб. Не полная и не худая, среднего роста. Только глаза были яркие, синие и жили на лице сами по себе. Зина прикрикнула на неё, - чего зенки вылупила? Шевелись!
      Я погладила Зину по руке, - Не надо, я сама помою.
      - Нет! Здесь я порядок держу. Кому сказала, тот и делает.
      Я обратилась к женщине, - Как вас зовут?
      Та поглядела на меня, высморкалась и буркнула, - Роза.
       Зина засмеялась, - Да, имечко подходящее. Роза. Умереть не встать. Ты боль-ше на пожухлый лопух похожа. Роза! Знаешь за что её сюда определили? Собу-тыльника по пьяни бутылкой по башке шарахнула, а он тапки и откинул. Мало-летка, но совсем конченная.
       Я удивилась, - Почему малолетка?
       Зина хмыкнула, - А как ты думаешь, сколько ей?
       - Ну, лет сорок.
       - Ага, семнадцать.
       - Сколько?! – Я была поражена. - Не может быть. Нет. Нет.
       - Может. Она с одиннадцати лет бухает, с мужиками кувыркается, по подва-лам живёт с бомжами.
       Я смотрела на эту практически ещё девочку, которая выглядит в два, а то и в три с лишним раза старше, чем есть на самом деле и мне было одновременно и противно, и жалко её.
       Я спросила, - Роза, а тебя совсем нет семьи? Почему ты с бомжами живешь?
       Роза, ополаскивая тарелку под краном, посмотрела на меня безразличным, пу-стым взглядом.
       - Не знаю, может и есть. Пили они сильно, били, я и ушла от них. Больше не видела.
       - А органы опеки тебя в детский дом не забирали?
       - Забирали. Я сбегала. Там плохо. Старшие тоже били, как родители, еду от-нимали, одежду забирали, плясать голой заставляли и ржали.
       - А ты воспитателям говорила?
       - Вначале говорила, только после этого меня ещё больше били. Я и перестала. Ябед не любят.
       - А на улице разве лучше?
       - Лучше. Меня вначале Витька к себе взял, я с ним жила. Мы в подвале жили, нам дворник разрешал. Мы ему платили. Витька старше меня был, ему шестнадцать тогда было, а мне почти двенадцать. Меня другие мальчишки не трогали по-тому, что он защищал.  Мы с ним кошёлок чистили.
       - Каких кошёлок?
       - Ну, на базар приходят продукты покупать. Рот раззявят, пока выбирают, а тут я начинаю типа милостыню просить, плакать, они отвлекаются, а Витька у них деньги тырит. Потом его поймали и на малолетку закрыли, меня Сеня подобрал, я с ним год жила. Форточницей была.
      - Это как?
      - Так. Я тогда худая была совсем, в форточку пролезала, дверь открывала, ну и выносили всё что понравилось. Или через балкон. – Роза запела хриплым голосом. – Товарищ участковый десятый видит сон, а кошечка-кисуля пробралась на бал-кон.  Тоже хорошо жили. Еда вкусная была, одежда теплая, жилье в бараке. А по-том его убили.
      - Как убили?
      - Да в драке и убили. Перепились и чего-то не поделили. Я на улице осталась. Мне уже почти четырнадцать исполнилось. Жить негде, есть нечего, вот я в про-ститутки и пошла.  А что? Не плохо зарабатывала. Мужики девочек любят. Чем моложе, тем им в больше в кайф. Тогда же на наркоту и выпивку подсела. Потом кто-то заразу занес, 
«мамка» как узнала сразу меня выгнала на улицу. Лечиться деньги нужны, а у ме-ня их нет. Сейчас с бомжами тусуюсь. Вчера к нам один прибился, бутылку при-нёс. Выпили, начали базарить. Чего-то слово за слово и драка завязалась. Он начал Крепыша мутузить, а я за Крепыша любого порву. Он меня подкармливает, жале-ет, ну и вообще. Я эту бутылку взяла и по башке этому козлу, а он и скопытился.
       - Ты убила его?
       - Ну, да. И что? Ты же тоже своего хахаля убила? Не пожалела. Будем вместе чалится. Тебе надо признаться, меньше дадут. Я вон ничего не скрываю. А это, ко-торого я «уговорила», будет знать, как кулаками махать. Зато теперь я в тепле, на кровати сплю и жрачку нормальную дают. Всё одно скоро подыхать, так хоть в комфорте и может, хоть похоронят, а не на свалку выбросят.
       - Ну, во-первых, я никого не убивала и сознаваться мне не в чем. Во-вторых,  почему ты решила, что умрёшь скоро?
       - Так у меня этот, сид или скрид. С ним долго не живут слыхала.
       - Спид?
       - Ага.
       - Ах ты ж зараза! – Зина стукнула кулаком по столу. – Ну-ка тарелки мыть бросай и быстро на свою шконку и затихни там, чтобы я тебя не видела и не слы-шала. – Она пошла к двери и стала колошматить по ней. – Эй, часовой, открывай!
       - Чего шумишь? – открылось окошко и в него заглянул молодой парень в форме.
       - Быстро мне начальника зови!
       - Зачем?
       - Зови сказала, а то хуже будет.
       - Испугала, - парень захохотал. – Сидит, и угрожает ещё. Я тебе сейчас сам хуже сделаю.
        - Попробуй сосунок. - Она схватила его за руку и расцарапала кожу. – Я тебе уже сделала. Спидом не болел? Теперь будешь.
        Парень побледнел и отдернул руку.
        - Ты чего несешь? Офонарела совсем? Ты Спидом что ли болеешь?
        - Начальника зови, говорю!
        Парень кинулся бежать бегом, забыв захлопнуть окно. Через несколько минут к ним пришел офицер в чине старшего лейтенанта.
        - Чего шумишь Зин? Дежурный как ошпаренный прискакал, водкой руку по-ливает. Ты его укусила что ли?
        - Сеня, ты меня знаешь? Знаешь. Я по понятиям живу. Не беспредельничаю.  Вы зачем мне в камеру заразную подкинули? Я что чмошница какая?
        - Погоди Зин, не кричи. Какая заразная? Эта? – он кивнул в мою сторону.
        - Не прикидывайся дебилом, - разорялась Зина. – Прошмандовку эту мало-летнюю, Розку. У неё Спид. Я ещё жить хочу. Срок это одно, а в ящик сыграть раньше времени, это другое.
      - С чего ты взяла, что у неё Спид?
      - Сама раскололась.
      И тут Роза начала хохотать. Она смеялась так, что упала на пол и начала ка-таться по полу.
      - Ой, не могу, держите меня семеро. Поверила старая кошёлка. Обделалась от страха. А строила из себя. Пошутила я гражданин начальник. Скучно, делать нече-го, вот я и прикололась.
      - Я тебе приколюсь, дура. Давай, выходи, а то до завтра не доживешь, я Зинку знаю.
      Пока он открывал дверь, Зина схватила Розу за волосы и начала пинать, приго-варивая, - Ты шмакодявка надо мной шутки шутить. Придушу, как щенка бесхво-стого. Тебе не жить теперь! Подсадная утка! Майор закинул к нам? Маляву всем кину, что ты продажная поешь поцикам.
      Роза материлась, хохотала, рыдала одновременно, пинала Зину, плевала в неё. Старший лейтенант разнял их и потащил Розу к двери. Зина бежала следом, пытаясь достать её, но больше доставалось Старшему лейтенанту, который вытолкав Розу за дверь, захлопнул её крикнув, - всё, угомонились, а то в карцер отведу.
     Я смотрела на всё это и меня не покидало ощущение, что я смотрю какое-то плохое, страшное кино, которое надо выключить, чтобы не видеть этого кошмара. Выключить и тут же забыть. Это не может происходить со мной. Почему это про-исходит со мной? Как я домашняя, рафинированная девочка, не совершившая в своей жизни ничего противозаконного ни разу, гордившаяся своим умом, независимостью, порядочностью, попала в эту историю и сижу сейчас в этой грязной ка-мере с этими уголовницами и ничего не могу изменить? Моя бедная, добрая, без-отказная мама умирает, а меня нет рядом. За что ей такая судьба? Неужели, мне суждено провести последующую мою жизнь с такими людьми, как Зина, в таком месте? Неужели со временем я стану такой же, как эта Зина или Роза? Ведь они тоже когда-то были нормальными девчонками и думаю не мечтали стать уголовницами и проводить свою жизнь в заключении. Нет, я никогда и ни за что не стану одной из них. Мои размышления прервала Зина. Она сгребла всю посуду на столе и выкинула её в помойное ведро. Потом тщательно вымыла руки с мылом и до-став из сумки какую-то небольшую бутылочку, вылила её содержимое на руки и на лицо.
       - Подруга, чеши сюда. У меня одеколон есть, давай протрись от греха подальше. И стол надо с мылом продраить и спинки её кровати.
       - Так она же сказала, что пошутила?
       - Не верю я ей. Шнягу гонит.
       - Чего гонит?
       - Ну, фигню несет по - вашему. Ты её видела? Точняк Спид есть. Вот зараза! Ещё и пыталась тебя развести на сознанку.
       - Как это?
       - Ты, что, не врубилась? Её сюда подбросили, чтобы ты в задушевном трёпе созналась, что угрохала своего любовника. Утка подсадная.
       Я молча намочила тряпку, намылила её и начла протирать стол. Снова заскри-пела дверь, в камеру вошёл капитан.
       - Полякова, пойдём со мной.


       Глава 4

       Мы снова шли по длинному коридору, потом куда-то свернули, снова шли по коридору, пока капитан не открыл дверь справа и мы не вошли в большую свет-лую комнату.
       - Садись Татьяна. – Капитан кивнул мне на стул у стола и сам сел за стол.
       В кабинете было ещё 2 стола на которых стояли компьютеры, телефоны, ле-жали какие-то бумаги. В кабинете, кроме нас никого не было. Я присела на край стула и посмотрела в окно. Небо с проплывающими белыми облаками, с яркими лучами солнца, пробивающимися сквозь стекло, качающаяся под ветром ветка бе-резы, заглядывающая к нам в окно. Раньше я не замечала этого. Как же там хоро-шо на улице, на свободе. Как мне хочется туда.
        - Татьяна, я еще раз пересмотрел видео, поговорил с твоими коллегами, свидетелями, с твоей мамой…
        - Как   мама? – перебила его я.
        - Терпимо. Волнуется за тебя. Особенно её напрягает неопределённость с то-бой. Знаешь, я считаю, если ты любишь мать, заботишься о её здоровье, тебе надо подписать чистосердечное признание, тогда документы быстрее уйдут в суд, там учтут твоё признание, скостят срок и как говорится, чем быстрее сядешь, тем быстрее выйдешь. И не забудь про недостачу в аптеке. Деньги надо вернуть и со-знаться в краже. Можешь написать, что деньги брала, чтобы матери помочь. Когда будет определенность, мать уже будет знать, что и, как и у неё будет стимул дер-жаться, чтобы дождаться тебя. Она же ещё молодая, пожалей её. Если будешь упорствовать, можешь на предвариловке год, а то и больше просидеть, потом суд снисхождения делать не будет, впаяют на полную катушку. Смерть матери будет на твоей совести. Не каждый может с этим справиться. Да и в камере разное бывает. Я вижу, ты девушка умная, красивая, понимаешь всё. – Он ободряюще улыб-нулся и погладил меня по руке. – Вот я уже всё подготовил. Подпиши и сразу ста-нет легче. Я знаю, что говорю.
        - Но я не знала и не убивала этого мужчину. Мне не в чем сознаваться, кроме угона машины. Я вам это уже неоднократно говорила. – Я чувствовала, что начинаю паниковать. Слёзы были уже близко. Не хватало разрыдаться при этом капи-тане, который вроде сочувствовал мне, смотрел участливо, улыбался, желал мне добра, а сам практически запугивал.
        Дверь кабинета открылась и в него буквально ворвался Виктор Семенович.
        - Почему опять ведётся допрос без адвоката? – Он негодовал, - это в нарушение всех правил. Я напишу докладную. Как всегда, вместо того, чтобы искать ис-тину,
  давите на подозреваемую? Сколько можно? Таня, - он посмотрел на меня, - я надеюсь ты ничего не подписывала?
       - Нет, пока.
       - Он заставлял? – адвокат кивнул на капитана.
       - Рекомендовал. Но я сказала ему и говорю еще раз вам, что кроме угона ма-шины, я ни в чём не виновата. Поэтому, мне сознаваться не в чем и подписывать я ничего не буду.
       - Молодец. И так, господин капитан, продолжим?
      - Я закончил. Протокол подпишите, - капитан вдруг обратился ко мне на «вы». 
      - Вначале я прочту. – Адвокат взял листок, надел очки. – Капитан, ты за кого нас держишь? Какое чистосердечное признание? Ты не пробовал поработать? Рас-следование только началось. Забери и перепиши, а мы пока поговорим. Я такое не разрешу подписывать. 
     Капитан забрал Протокол, молча встал и вышел за дверь. Виктор Семёнович посмотрел на меня.
      - Татьяна, я понимаю, ты впервые оказалась в такой ситуации и не знаешь, как себя вести. Тебе страшно, многое непонятно. Ещё раз говорю тебе – для следователей (капитана и майора) главное доказать твою виновность и быстрее закрыть дело. Тебе ещё и попались не очень чистоплотные, в этом отношении, люди. Я с ними уже давно на «ножах». Им проще уговорить подозреваемого на чистосер-дечное, чем бегать искать, доказывать невиновность. И потом…. Нет, это уже тебе знать не надо.  А сейчас я расскажу тебе, что мне удалось узнать. Я встречался с друзьями погибшего, его женой.  Друзья Семенова никогда о вас не слышали. Он недавно женился и говорят, что обожал свою жену, очень радовался, что ребенок скоро будет.  Друзья говорят, что и подружки такой, чтобы могла мстить у него не было. Он уже года три как ни с кем, кроме своей жены не встречался. Два года её обхаживал, потом женился. Поэтому ревность и месть отпадают, как мотив. Жена сказала, что
  тоже не верит, что у мужа была любовница. Он каждую свободную минуту про-водил с ней. Работал на дому, делал сайты. И потом, они вдвоём вернулись с дачи ночью, потому что она записалась на 9 утра к врачу на прием. Начало тянуть жи-вот и муж испугался. А до этого они не собирались в город, поэтому никто не знал, что они приедут. Он завел её в дом и пошёл за вещами. Она услышала крики, мужские голоса, вышла и увидела мужа, лежащим на земле. Машины не было, и она решила, что мужа убили угонщики. Сейчас она на сохранении в больнице. Угроза преждевременных родов. Но, если ты просто хотела угнать машину, и не-преднамеренно убила Семенова, о зачем тогда её бросать? Поэтому, она тоже не верит, что ты убила. И тем более, что на слышала мужские, а не женские голоса. Я развалю их обвинение на раз, можешь не сомневаться. Да и   коллеги твои Наташа и Светлана подтвердили, что ты была тогда ночью в аптеке. Сказали, что заведу-ющая запретила им правду говорить, поэтому вначале они и скрыли этот факт. Сейчас разбираюсь, почему заведующая обманула следствие. Я её сегодня вызвал на беседу. Есть у меня кое-какие соображения. Потом расскажу. А сейчас давай еще раз пробежимся по основным показаниям. Да, твоя мама, что ты ни с кем в данный момент не встречаешься и почему-то это её вина. Скажешь, почему?
      - Скажу. – После слов адвоката, мне стало как-то легче дышать. В моей душе начал зарождаться тоненький лучик надежды. А вдруг ему действительно удастся доказать мою невиновность? Неужели я смогу выйти отсюда? Я впервые посмотрела на адвоката нормально, не вскользь, не исподлобья, а прямо.
       Он улыбнулся. – Ну, вот вроде немного оттаяла. А то разговаривать было страшно. Как снежная королева сидела. Я тебе сейчас разные фото покажу, а ты посмотри, вдруг кого узнаешь?
       Какое-то время я рассматривала фото разных мужчин, парней, подростков, но никого не узнала. Я была уверена, что тех двух, которых я могла хоть как-то опо-знать, здесь нет. Потом мы с адвокатом заново шаг за шагом прошли весь мой путь от аптеки до дома.   Виктор Семенович на минуту задумался, потом улыб-нулся, взял мою руку в свои руки, легонько пожал её и тут в кабинет влетел мой майор.
       - Беспредельничаешь, Ветров?  Следствию палки в колёса ставишь? Ничего, посмотрим кто кого! Если вы закончили, то вот Протокол, пусть подписывает и в камеру. Её. – Он протянул лист бумаги. Виктор Семенович прочитал и протянул мне, - подпиши.
       Я прочитала, подписала. Майор выхватил бумагу и рявкнул, - дежурный, под-следственную в камеру! А вас господин Ветров я попрошу остаться. Разговор есть.
       - А я еще не закончил. Мне еще минут пятнадцать надо. Так, что попрошу вас, господин майор выйти пока. – Адвокат с насмешкой посмотрел на майора.
      - Извольте, - майор щелкнул ботинками и приложил руку к голове.
      - Руку, к пустой голове не прикладывают. - Усмехнулся адвокат.
      Я поняла, что у них давняя вражда или неприязнь. Только этого мне не хвата-ло. Между двух огней находиться не хотелось совсем. Майор выскочил, сильно хлопнув дверью.
      - Как-то вот так, - протянул адвокат. – Татьяна, будь очень осторожна и с май-ором, и с капитаном. Лишнего не говори, а то не успеешь оглянуться, как еще что-нибудь на тебя повесят.
      - Капитан вроде пытается разобраться во всём, с мамой моей говорил, с колле-гами. И вежливый.
      - Правду говорят, простота хуже воровства. Да, Коля это умеет. Не орёт, как майор, говорит тихо, улыбается. Слабый пол и «покупается» на это. У них этой стандартный прием с майором. Тот «злой полицейский», Коля «добрый полицейский». А вы дуры девки. Образованные, необразованные, красивые, дурнушки – все одинаковые.  Улыбнулся, подмигнул, ласково поглядел и вы готовы. Уже защищаете его.
      - Ничего не готовы. Это ваши домыслы. И потом, мне скрывать нечего, я все-гда говорю только правду, а при вас или без вас, неважно. Запутать меня невоз-можно, потому что я не лгу. В одном вы правы, что хорошее отношение, а не ор и огульные обвинения нам женщинам больше нравиться. Вы про маму обещали рассказать.
       - Ну, что мама? Слабая, конечно, бледная, но держится. Врач говорит, что ожидали худшего, но пронесло вроде. Нет инфаркта. Ты не переживай. У неё сей-час организм мобилизовался из-за тебя, и будет держаться, пока твои проблемы не разрешаться. Я с таким сталкивался в своей практике не один раз. А вот потом, ко-гда всё закончиться в одну или другую сторону, неважно, и организм расслабить-ся, могут возникнуть серьезные проблемы. Тут главное момент этот не упустить. А пока она под врачебным контролем, ты о себе думай.  От тебя и её самочувствие будет зависеть. Сейчас я пойду с твоей заведующей беседовать. А потом снова те-бя позову. Хорошо?
       - Да.
       Виктор Семёнович позвал дежурного и тот снова повёл меня по коридору в камеру. Зина всё никак не могла успокоиться по поводу Розы. Она материлась, бе-гала по камере, угрожала и майору, и этой Розе разобраться с ними, если вдруг она заразилась СПИДом. Я молчала. Мне не хотелось ни говорить, ни думать. Я ждала, когда меня снова позовут. Где-то через час за мной снова пришли. Адвокат си-дел уже не в кабинете следователей, а в отдельной комнате, видимо для допросов или свиданий. Он начал с места в карьер.
       - Ну, что пообщался я с твоей начальницей. Вот кого надо за решётку и без промедлений.  Интересная дама. Прошлое её интересное. Мне коллеги информацию скинули. Она дважды от суда уходила за недостачу. Свидетелем шла. Живёт не по средствам. Машина не по зарплате. А мужа нет. Любовник есть, но она сама его содержит, он моложе на пятнадцать лет. Короче вопросов много. Видимо при-торговывает дорогостоящими лекарствами и теми, которые содержат кодеин и прекурсоры.
        - Виктор Семёнович, вы знаете, что такое прекурсоры?
        - Я много чего знаю Танечка. А уж препараты, приравненные к наркотиче-ским и психотропным веществам, которые сейчас продают без рецепта, и которые рецептурного отпуска я знаю. Бардак, конечно, в аптечной системе полный.
       - Да, Феназепам и Кодеин от кашля сейчас одну упаковку мы продаем без ре-цепта.
       - Ну а она видимо десятками без рецепта. На простых препаратах состояние не сделаешь. 
       - Не может быть! И она подставляла сотрудников?
       - Ещё как может. В трех аптеках, где она раньше работала, большие недостачи обнаруживались. Сотрудников увольняли, сажали, они возмещали убытки, а она всегда сухой из воды выходила. Короче мой помощник пообщался сегодня с род-ными тех, кого она «посадила» и выяснил, что она запрещенными лекарствами приторговывала, дорогостоящие лекарства уносила, но доказать это обвиняемые не смогли. Она меняет место работы периодически.  Где-то с год-два видимо жи-вёт на деньги от продажи запрещёнки, показывает, что все нормально с остатками, а потом ворует дорогостоящие препараты и проворачивает комбинацию, как сей-час. Ваша так называемая «инвентаризация» и была проведена для того, чтобы за-фиксировать очередную, накопившуюся недостачу и свалить её на одну из вас двоих тебя или Светлану.  Я узнал, что Света, твоя коллега, снимает жилье и ей всегда нужны деньги. А тебе на операцию матери.  И тут ты преподносишь ей та-кой подарок. Увольняешься срочно.  Она поняла, что всё можно свалить на тебя. Уволила тебя задним числом, подготовила Заявление, что ты сбежала с деньгами, а тут полиция и тебя ищут за убийство. Прямо джекпот.
      - Как же так можно? – Я была просто в шоке. Я не понимала, как люди, после такого могут спокойно жить, радоваться жизни, покупать машины, дома, любовников, когда другие сидят в тюрьме за то, чего не совершали?
     - Можно. Ещё как можно.  Всё очень просто, девочка моя. Вы провели инвен-таризацию в аптеке, твоя заведующая выяснила сколько точно украла и чего. Все описи вы же ей сдали? Кроме неё никто финальных цифр не видел и знать не мог. Она сказала вам, что подобьет итоги завтра или послезавтра. Так?
       - Да, она сказала, что все устали и сейчас голова уже не работает считать.
       - Ну в этом и вся фишка. Она и её зам уехали раньше, а вы остались. Её расчет заключался в том, что наутро она объявит эту недостачу и скажет, что это сделал кто-то из вас двоих, потому, как ни она ни её заместитель аптеку не закрывают, всегда уходят раньше и только кто-то из вас мог вынести лекарства. Но тут приходит твоя мать, отдает вместо тебя Заявление и просит слёзно тебя уволить.  Стечение обстоятельств. Но у тебя есть я, и я докопаюсь до истины. 
      Я молчала. На душе было пусто и холодно. Я понимала, что действительно всё выглядит именно так, как говорит адвокат. И если бы мне рассказали всю мою ис-торию, я бы тоже вряд ли поверила, что этот человек говорит правду.
      - Ты чего скисла? – Виктор Семёнович, взял меня за руку и легонько пожал её. – Я же тебе верю. Я докажу, что ты говоришь правду. Или я не адвокат. Поэтому давай держи «хвост пистолетом». По твоей заведующей вообще проблем нет, я на раз это раскручу. Не понимаю, почему этого раньше не сделали? Твои девчонки помогут, они испугались, что на них это могут повесить и готовы говорить. Ната-ша сказала, что лучше уволится, чем будет с такой заведующей работать. У неё семья. И с «игроками» разберёмся. Я по улице этой пройдусь, с жильцами поговорю, может кто-то что-то слышал, видел. Держись девочка. И запомни. Что бы тебе не предлагал капитан или майор или кто-то еще не ведись на их уговоры. Они бу-дут давить на признание, говорить, что срок скостят за добровольное признание, не соглашайся. Стой на своём. Завтра снова приду.  Ну, я думаю на сегодня разговоров хватит. Ты устала, да и мне надо кое-что уточнить, посмотреть.  – Он нажал кнопку под столом. Вошёл дежурный. Адвокат кивнул на меня – Уведите.
      В камере успокоившаяся Зина выспросила всё до мельчайших подробностей и только потом разрешила лечь. Я сразу же провалилась в сон. Видимо моя нервная система так берегла меня. Я никогда столько не спала раньше. Мне снились какие-то квартиры, дома, в которых я не жила, а теперь живу, места, в которых я не была никогда, трамваи в которых я ехала, но не знала куда и зачем. Я была растеряна, куда-то бежала, шла, ехала и не могла понять, где я. Потом приснился капитан Коля, который обнимал меня и что-то шептал на ухо. Ухо зачесалось, и я просну-лась. Рядом сидела Зина и дула мне в ухо.
     - Ха-ха-ха, вставай соня, дрыхнешь уже часа четыре. Ночью филином будешь? Хавку принесли. Одной не в кайф эту могилу лопать.
     - Какую могилу? – Я села и потёрла глаза, чтобы отогнать сон.
     - Суп рыбный так по-нашему. Запоминай, пока я добрая. Давай, а то мне тут шепнули, что снова скоро кого-то к нам на шконку закинут. Аппетит себе не хочу портить.
     Я села к столу. В чашке действительно был рыбный суп из консервов, на второе картошка отварная, кусок сала с солёным огурцом и два куска хлеба. В кружке слабенький чай. От запаха рыбы меня тут же затошнило. Зина расхохоталась.
      - Не блевани тут мне. Ладно, оприходую и твой положняк.
      - Чего?
      - Баланду твою. А ты давай налегай на сало да картошку. Сало просто  цимус, ну вкусное по-твоему, я уже схавала. Уши пухнут, да сигареты кончились. Щас похлебаю и на боковую в тряпки.
      - В какие тряпки?
      - На шконку. Не грузи меня больше, мне ещё крестины новенькой проводить, да в стойло ставить.
      Я ничего не понимала, что говорит Зина, но молчала. Зина отчего-то нервни-чала и мне не хотелось её сердить. Мы поели. Как не странно, но я насытилась и мне было вкусно. Я первый раз, находясь здесь съела все, кроме супа. Толи изве-стия о маме немного успокоили меня. толи Виктор Семёнович, толи я уже начала приходить в себя после всего произошедшего, но у меня появился аппетит. Зина легла на свою «шконку» и закрыла глаза. С ней явно что-то происходило. Заскри-пела железная дверь и дежурный ввел к нам женщину лет пятидесяти. Женщина была больше похожа на мужчину. Суровое, обветренное лицо, глубокие морщины на лбу и у носа. Черные как угли глаза, волосы с проседью. Худощавая, жилистая, среднего роста. Женщина окинула камеру взглядом, задержала свой взгляд вначале на мне, потом на Зине, подошла к лежащей Зине и сдернула её на пол.
      - Привет, подруга. Давай переселяйся вон к ней, наверх. Это моё место.
      Я похолодела. Что делать, если начнётся драка? Зина мне помогала, я же не могу её бросить в такой ситуации. Но я никогда никого не била, да и меня тоже. Я боюсь боли. Но. Если Зина начнёт противиться, я присоединюсь к ней и будь что будет. Но Зина молча взяла свои вещи и направилась ко мне.
     - Зина, - я показала рукой наверх, - давай я туда. Мне всё равно.
     - Нет! – гаркнула женщина. – Её место там, где я укажу.
     - Не спорь, - шепнула мне Зина. – Это смотрящая Волчица. – Она постелила свой матрац, бельё и забралась наверх. Я стояла.
     - Ты кто? – Женщина подошла ко мне и приподняла мой подбородок загляды-вая мне в глаза.
     Я оттолкнула руку и села. – Человек.
     - Да ты что? – хлопнула себя по бокам женщина. – Это я буду решать человек ты или нет и где твоё место.
     Я не знаю, что случилось со мной, но видимо все незаслуженные обвинения, страх перед «игроками», предательство коллег, болезнь мамы и моя усталость от безденежья, отцовского предательства, предательства Кости – накопились до пре-дела и выплеснулись в бессмысленный протест.
    - Нет. Не будите. И впредь прошу вас не указывать мне. А если попробуете, за-грызу, пока убивать будите. Мне терять нечего. А теперь идите на своё место.
    Женщина опешила, присвистнула и повернулась к Зине.
    - Это что за птичка-невеличка? За что чалится?
    - За убийство. – Зина с ужасом смотрела на меня. Когда женщина снова повер-нулась ко мне, Зина покрутила пальцем у виска.
    - Да ты что?! – Удивилась эта так называемая «волчица». – А с виду не скажешь. Значит жизнь не дорога? А ты знаешь, кто я?
    - Не знаю и знать не хочу, - буркнула я. – Какая разница? Тоже видимо уголов-ница, раз здесь.
    - Она с исповеди пришла и спала, я не успела ей сказать, - промямлила Зина. – Первоходка.
    - По-ня-тн-ень-ко, - протянула женщина. – Дура получается. Нечего, обломаем.
    - Попробуй. – Я встала и приготовилась умирать. Но «волчица», рассмеялась и легла на свое место, заботливо приготовленное ей Зиной. – Успею еще. Живи, по-ка. А теперь отдыхать. Устала я. Чтоб тишина была.  – Она закрыла глаза и вскоре раздался храп.
   Зина на цыпочках подошла ко мне и на ухо начала шептать. – Ну ты даёшь. С «волчицей» никто ещё так не базарил при мне. Её все бояться больше прокурора. Тот хоть срок говорит, а она приговор сразу в исполнение приводит, придушит и ничего ей не будет. Ночью будь на чеку. Она никому такого базара с ней  не про-щает.
   Зина видимо от испуга заговорила практически на нормальном, человеческом языке. Я вдруг осознала, что сделала и меня кинуло в жар. Я читала и смотрела кино, где людей на зоне приговаривали и убивали. Помутнение рассудка и осознание сделанного еще никого не спасало от возмездия. Всю ночь я не спала. Под утро уже щипала сама себя, кусала руку, терла виски и всё равно проваливалась в сон. Разбудил меня громкий, зычный голос «волчицы».
     - Подъем!
     Я соскочила на цементный холодный пол и замерла. Зина уже стояла.
     - Так, «красотки», быстро всё убрали, и мою шконку тоже, умылись, привели себя в порядок и за стол. Терпеть не могу нерях. Еду себе выберу какая мне по-нравится, а вы будите хавать, что останется и не возражать! – Прикрикнула она, глядя на меня.
     Я решила, что сдаваться, значит идти на попятный. Надо стоять до конца. Страшно? Да. Но если я сейчас покажу слабину, значит эта «волчица» меня слома-ет. И тогда это смогут сделать и капитан с майором.
    - Мы тут все на одинаковых основаниях. Каждый убирает своё место и ест свою еду. Если я захочу угостить, угощу. – Я закинула свое место одеялом, и пошла умываться. Когда я наклонилась резкая боль пронзила шею, лицо оказалось при-жатым к раковине, нос хрустнул и из него пошла кровь. Потом «Волчица» начала сильно бить мое лицо о раковину.
    - Ты чего о себе возомнила? Будешь, делать, что я скажу! Думала, я вчера тебя не придушила, так теперь можно всё? Ошибаешься, девочка. Не таких обламывала. Я думала, ты вчера поняла, кто я и как себя надо со мной вести, а ты оказывается тупая дура. Да ещё и хамить мне вздумала? Теперь твоё место у параши с это-го дня и до смерти. Поняла?
    Я начала кричать, вырываться. Заскрипела дверь и в камеру вошёл капитан. Увидев меня всю в крови, он отшвырнул «волчицу» к стене и закричал, - дежурный! – в камеру вбежал охранник. Капитан зарычал, - Ты что? Совсем мышей не ловишь? Что у тебя тут происходит? Кто Катьку-волчицу сюда определил? Она же в другой камере сидела. Ей завтра уже на зону путь.
     Охранник заюлил. – Так майор Ефимов распорядился. – Он зашептал капитану на ухо. Я сумела разобрать, так как стояла рядом. – сказал, пусть поучит эту кра-сотку. Может, говорит, после этого сговорчивей будет. А то гонору, мол много.
     Капитан посмотрел на меня и распорядился, - так я её забираю в санчасть. Пусть Галя посмотрит нет ли переломов, а то её адвокат нас по стенке размажет. У неё вон лицо отекает прямо на глазах.  Пошли, - он подтолкнул меня к выходу. – А с тобой я еще поговорю, - пригрозил он «волчице».
     Та только захохотала. – Давай Коленька, поговори. Я люблю с тобой разгова-ривать, ты же знаешь. Ты такой сладкий, красавчик.
     Мы шли по коридору, я закрывала нос ладонями, но кровь всё равно капала на пол. Было очень больно. Кружилась голова, подташнивало. И вдруг у меня перед глазами всё поплыло, стало темно, и я отключилась. Очнулась я на кушетке. Надо мной склонилась молодая, симпатичная женщина в белом халате и шапочке. В ру-ке она держала ватный тампон, пропитанный нашатырным спиртом, который под-несла к моему носу. Я задохнулась, закашлялась и попыталась сесть. Женщина остановила меня рукой.
     - Лежи. Тебе нельзя вставать. У тебя сотрясение мозга и нос сломан. Лицо оте-кает, скоро красивая бу-де-шь. Ничего, бывает хуже. Я думаю, без операции не обойдётся. Капитан, который тебя сюда принёс, пошёл с руководством вопрос утрясать, чтобы тебя в больничку отвезли. У нас такую операцию не сделать. Да и глаз у тебя левый совсем заплыл и красный весь. Как бы отслоения сетчатки не было. Видишь им что-то?
      Я помотала головой, - нет. Сияет всё перед глазами.
      - Плохо. Тебе сейчас покой нужен ну и с носом что-то решать надо. Капитан сказал, что ты, первоходка, вроде даже и не виновата, просто невезучая.
      Вошел капитан, следом за ним майор и через минуту вбежал Виктор Семёнович. Виктор Семенович, увидев меня, ахнул и чуть не с кулаками пошёл на майо-ра.
      - Я рапорт на тебя напишу! Это уже не в первый раз ты так подозреваемых принуждаешь к чистосердечному. Запугать, избить, это как раз твой метод. А если бы Твоя Катька убила её? Она же беспредельщица.  Ты же видишь, девочка домашняя и мать у неё на ладан дышит, а тебе доставляет удовольствие к ногтю придавливать тех, кто тебя посмел ослушаться. Только посмей отказать в госпитализации. Ты меня знаешь.
     - Знаю. – Буркнул майор. – Ладно, оформляй, - повернулся он к капитану, - а то видок, правда, краже в гроб кладут. Со шконки упала?
     Я было открыла рот, но врач не дала мне ничего сказать.
     - У неё сотрясение сильное. Потом будите господин следователь её допраши-вать, когда поправится. И шконкой тут не пахнет. Избили её. Я так и напишу.
     - Светик, а чего это ты со мной так официально? И ещё что-то диктуешь мне вроде? Ты берега не попутала?
     - А вы господин майор не у себя в кабинете, а у меня. Здесь я решаю, что кому надо, а чего не надо. Побои зафиксирую и нос сломанный. Официальное заключе-ние вам предоставлю сегодня же.
     Майор набычился, его лицо побагровело. – Ну, ну, осмелела значит? Не пожа-леть бы потом об этом.
     - Вы мне угрожаете? В присутствии двух свидетелей? – Хмыкнула врач. – За-мечательно. Коллеги, будите свидетелями? – Она посмотрела на капитана и адво-ката.
     Майор вышел, хлопнув дверью, не дождавшись ответа. Капитан покачал голо-вой, - Светлана, зря вы так. Он злопамятный. Как бы не придумал чего. Да и в свидетели мне к вам нельзя. Он мой начальник.
     Врач устало опустилась на стул.
     - Коля, честно? Не могу уже. Она, - она кивнула на меня, - за этот месяц у меня уже четвёртая такая. А если случись чего тебя или меня оговорят и такой вот май-ор нас с тобой так? И потом пристаёт ко мне постоянно. Противно. У него же трое детей, насколько я знаю, жена есть.
     Виктор Семёнович вздохнул, - он хитрый гад. Всё чужими руками делает, не подкопаешься.  Эта Катька-волчица, на воле, от силы месяц бывает. Для неё тюрьма – дом родной. Там она как рыба в воде. Её на всех зонах знают и боятся.  Майор её всегда в своих целях использует. Ладно, давайте с девочкой что-то ре-шать.
     Лицо у меня болело всё сильнее и сильнее. Глаза превратились в щёлочки и практически перестали видеть, на лбу я нащупала здоровенную шишку. Нос не дышал. Врач вколола мне какой-то укол, мне стало легче, я задремала. Проснулась, когда меня перекладывали на носилки. Двое мужчин в белых халатах куда-то понесли меня. Рядом шел адвокат.
     - Куда меня?
     - В больницу. Сделают рентген, решат надо оперировать или нет, голову твою посмотрят, глаза, а потом уже будут решать, там останешься на время или в изоля-тор снова привезут. Не переживай, я с тобой буду. Сержант еще Юра с нами едет. Ну это так положено. Ты же под следствием находишься.

   
   
            Глава 5

            Меня загрузили в машину «скорой помощи», адвокат и сержант сели ря-дом, а врач с водителем и мы поехали. В «приемном покое» мы ждали очереди почти час, потом дежурный врач отправил меня на рентген носа, КТ и анализы. Потом пришла окулист, закапала мне в глаза капли, чтобы посмотреть не повреждена ли сетчатка, померяла внутриглазное давление, потом пришёл невролог, по-смотрел мою шишку на лбу. Всё это заняло столько времени, что я уже ничего не соображала. Видимо от сотрясения меня тошнило, поэтому есть не хотелось со-всем, хотя желудок урчал, как трактор. Я вспомнила, что последний раз ела чуть ли не сутки назад.  В конце - концов меня вырвало желчью. Стало чуть легче. Зато во рту все свело и даже языку было тесно. Виктор Семёнович сидел в коридоре и не уходил, хотя я его просила.
     - Нет, нет, - мотал он головой, - я буду здесь, пока не решится вопрос с тобой.  Стоит мне уехать, и этот сержант заберёт тебя и отвезёт обратно. Я слышал его разговор с майором. А пока я здесь, он не посмеет.
     Ещё час мы ждали, когда дежурный врач выйдет к нам, после получения всех заключений.
     - Ну, что? Оперироваться надо. Нос сломан, сотрясение мозга, разрыв сетчатки на левом глазу. Паять надо. Оставляете? – Спросил он адвоката.
    - Конечно. Давайте, подпишем документы. Вон и следователь идёт. - Виктор Семенович показал на капитана, который быстрым шагом шёл к нам по коридору. – И везите куда там, в операционную или палату.
    - Какая палата? Оперировать надо срочно. Если пойдёт отслоение сетчатки, мо-жет глаз ослепнуть. Да и отек по носу может выше в мозг пойти. Сейчас повезём. Ты давно ела? – обратился он ко мне.
   - Я сегодня вообще не ела. – Швыркнула носом я.
   - Ну и замечательно. День поголодаешь, не умрешь. Хуже если бы ела. Наркоз тогда тяжело отходит.
    Капитан, врач и адвокат вернулись в кабинет, а я осталась под надзором сержан-та. Минут через пятнадцать они вышли.
    - Таня, девочка, - адвокат приобнял меня за плечи, - держись. Всё будет хорошо. Пока тут лежишь, я даю тебе слово, всё выясню, соберу информацию, да и капитан обещал помочь. Хотя очень сомневаюсь в этом. Он против майора не пойдёт. Но может, хоть палки в колёса ставить не будет.  Тебя сейчас прооперируют, день-два ты будешь в реанимации, а потом, как переведут в палату, я приду когда разрешат. Кто-то у палаты из полиции будет дежурить. Так положено. Но ты не обращай внимания. Пока врач тебя не выпишет, тебя не имеют права забрать обратно. А я с врачом договорился, чтобы тебя хотя бы недельку тут подержали. Давай, не дрефь. До встречи. – Он быстрым шагом пошёл на выход. Пришла санитарка и они вместе с сержантом повезли меня на кресле к лифтам. В предоперационной меня раздели, накрыли простынёй и завезли в операционную. Я перебралась сама на стол, ко мне что-то подключали, одевали, закрыли лицо какой-то марлей, сделали укол, и дальше я ничего не помню.
     Очнулась я от того, что меня трясет. Мне было так холодно, что я буквально подпрыгивала. Зуб не попадал на зуб. Меня колотило так, что подпрыгивали руки, ноги и даже спина, хотя я была укрыта теплым одеялом. Я лежала в палате, на кровати. Как я оказалась здесь, не помню. Получается меня привезли из операци-онной, но когда? Я попыталась расслабиться, глубоко подышать, чтобы успокоиться, но ничего не получалось. Открылась дверь и в палату вошёл врач, мужчина лет тридцати пяти. Приятное, располагающее лицо. Он улыбнулся и спросил, - ну как вы? Тяжело? Трясёт? Не волнуйтесь, это наркоз отходит. Тошнит?
     Я покачала головой. – Нет. Мне только очень холодно. И лицо всё болит очень, глаза режет. Пить очень хочется. Чаю горячего.
     - Сейчас нельзя. Особенно горячий. У вас сильный отёк. Он будет сохраняться дней пять, поэтому и лицо болит и глаза режет. Они у вас сейчас, как у азиата, од-ни щелочки. Ни пить, ни есть часа четыре ещё нельзя, потому, как вам обычный наркоз делали, а он тяжёлый. Может быть рвота, не пугайтесь. Операция прошла хорошо, глазик запаяли, отслоения сетчатки нет, были только разрывы, нос попра-вили, отека головного мозга нет, только сильный ушиб головы. Так, что, если всё пойдёт, как надо, через недельку будите снова здоровы и красивы. Сейчас скажу санитарке, чтобы принесла вам грелку под ноги, а часа через четыре, можно будет покушать и попить чай, но только теплый, не горячий. А пока вам капельницу с глюкозой поставят, сердечко поддержать. Отдыхайте, - он вышел.
     Буквально минут через пять зашла старенькая. Лет шестидесяти пяти – семиде-сяти санитарка с грелкой в руках.
      - Ну, чего, трясесся? – Она откинула одеяло и засунула мне грелку под ноги, - Чего натворила-то? Полицай у двери караулит. Убивица что ли? Полюбовника приговорила? Это он тебя так разукрасил?
      - Нет, - я попыталась сдержать дрожь, чтобы голос не дрожал, но получилось плохо. – Никого я не убивала.  И полюбовника у меня нет. Так получилось. Меня оговорили. 
      - Ой, девка, в жизни всё так – там получилось, здесь не получилось и в конце – концов ходишь с суднами, да швабрами, за копейки, чтобы с голоду не сдохнуть, никому не нужная и ждёшь непонятно чего. Хотя, понятно, чего тут. Конца ждёшь. – Она присела на стул и тяжело вздохнула. – Знаешь, я ведь в молодости красивая была, боевая. Парни роем вились вокруг. После школы в медицинское училище поступила. И тут меня любовь с головой накрыла. На танцах познакомились. Он в училище ремесленном учился. Никого и ничего, кроме него не видела. Учёбу забросила, прогулы, незачёты. Отчислили меня. Мать в рёв. Одна меня тя-нула. Думала выучусь, профессия будет, всегда на кусок хлеба заработаю. Но Саня мой обрюхатил меня и бросил. Уехал на заработки куда-то в Сибирь после учи-лища и пропал. Мать заставила аборт на пятом месяце сделать. Заражение крови пошло, чуть не умерла. Врач сказала, что деток больше не будет. Я пить начала. Под заборами валялась, спала с кем-попало. Не работала. У матери деньги клянчи-ла, воровала. Мать умерла. Жить стало не на что. Стала у людей воровать. В тюрьму попала. Там было умерла совсем. Сокамерницы избили сильно за крысят-ничество. И у них подворовывала. Мне же никто посылок не присылал, а хотелось сладенького, колбаски. Пока в больничке тюремной лежала, думала много. Вышла оттуда другим человеком. Отсидела, вышла на свободу. Профессии нет. Хорошо, хоть квартира осталась от матери. Учиться поздно, пятый десяток пошёл. На муж-чин смотреть не хочу. Детей не будет. Вот и пошла санитаркой. Людям помогаю и на людях всегда, не одна. Девки из столовой меня подкармливают. У них всегда остается. Это не воровство. Вот ты лежишь тут сутки, на тебя еда выделяется. А тебе нельзя есть-то. И таких, как ты много. Кто-то больничную еду вообще не ест. А выбрасывать жалко. Вот у тебя заместо лица сейчас шар. Жевать не сможешь дня два-три. Поэтому притащу тебе бульон, да пюрешку с подливой. А мясо тебе пока нельзя. Вот от таких как ты и кормлюсь. Не возражаешь, что мясо твое съем?
     Я помотала головой. Санитарка продолжила, - Это к чему я тебе тут про свою жизнь рассказывала? Не про…ри свою жизнь, как я. В душу к тебе не полезу, за-хочешь, сама расскажешь. Вот, видишь, и трясучка кончилась. Пока я тебе тут рассказы рассказывала. Давай поднимайся, хоть ночнушку на тебя наденем, а то голенькая, как архангел лежишь. Я принесла казенную и тапки тебе вон под кровать кинула. Халат позже принесу. Да меня Васильевной кличут. И ты так зови.  – Она помогла надеть мне ночную сатиновую рубашку в мелкий голубой цветочек и вышла.
      Я вдруг с удивлением поняла, что дрожь практически прошла. Только внутри ещё гудело и дрожало, но и это уходило. Я откинулась на подушку и только тут поняла как у меня горит лицо. Просто печёт. На глазах выступили слёзы. Зашла медсестра и поставила мне капельницу.
     - Что сильно больно? Обезболивающее сейчас сделаю.
     Она достала из кармана халата наполненный шприц и сделала мне укол. Минут через пять боль начала проходить, и я уснула. Проснулась я когда уже за окном было темно. В палате горел свет, капельницы на руке уже не было. Лицо, нос бо-лели, но уже терпимо. Очень хотелось пить. Во рту была пустыня Сахара. Язык царапал нёбо и щёки. Очень хотелось в туалет. Я попробовала сесть. Получилось. Опустила ноги с кровати, встала, держась за спинку, накинула байковый халат (видимо Васильевна заходила) и пошла к двери. Голова закружилась так, что при-шлось сесть на пол, чтобы не упасть. Открылась дверь и в палату вошёл врач. Увидев меня на полу, он подбежал и помог мне подняться.
     - Вы зачем встали? Кто разрешил?
     Я смутилась. – Я в туалет хочу и пить очень хочу.
     - Странно. Вам пятьсот миллилитров глюкозы с натрия хлоридом влили. Надо сахар проверить. Не поднялся ли? Сейчас скажу, чтобы кровь взяли. Давайте я вас провожу. – Он приобнял меня и повёл не к выходу из палаты, а к двери справа. – Здесь туалет и душевая. Идите, я подожду. Если что, зовите. И не смущайтесь, я же врач. У вас отдельная палата, потому что вас охраняют и она с туалетной ком-натой. Имейте в виду. Как вы? Всё нормально?
   - Нормально. – Я готова была провалиться сквозь землю. Надо же было ему зай-ти, а не медсестре или Васильевне. А он сильный, подумалось мне. Мышцы про-сто стальные. И пахнет от него хорошо: морозной свежестью и лекарствами. Он выше меня на голову. Я подошла к зеркалу и ужаснулась. Из зеркала на меня смотрело чудище. Сине-желтое лицо, с узкими глазками, нос заклеен широким пластырем, на лбу шишка и большая царапина. Ужас! Волосы грязные, всклокочены, как у Бабы-яги космы в разные стороны. Я как могла пригладила их пятерней, смочила водой. Халат был велик мне размера на четыре. Ручки, ножки то-ненькие. Похудела килограмма на четыре не меньше. И так ветром шатало, а теперь вовсе, как дистрофик.  Где та девочка-припевочка (так называла меня бабуш-ка, когда я была меленькая), с большими голубыми, как небо глазами, русыми пушистыми волосами, небольшим, чуть вздёрнутым носиком, пухлыми, розовыми губками? Сейчас я была похожа на пропитую, избитую бомжиху. Вернее, на ре-бёнка-бомжа.
    Я вышла из туалета. Врач стоял возле двери. Я впервые смогла разглядеть его. Коротко стриженые волосы под ёжика, темные, чуть с сединой на висках. Серые внимательные глаза, четко очерченный рот, прямой нос. Лицо как вырубленное, немного удлинённое.  Щетина темнеет на скулах. Очень симпатичное лицо.
    - Всё хорошо? – Он наклонился ко мне и заглянул в глаза. – Пойдёмте, я вас до кровати доведу. Мне вас осмотреть надо. – Он подвёл меня к кровати. Зашла мед-сестра, уколола мне палец и тут же посмотрела результат на маленьком аппарате для измерения сахара крови.
    - Чуть повышен Алексей Владимирович.
    - Сколько?
    - 6, 5. Надо что-то давать?
    - Нет, это из-за стресса. Я думаю, завтра всё нормализуется. Утром ещё раз возьмете. Скажите Васильевне, пусть бульон принесёт, она ей оставляла. И чай тоже. Она вторые сутки без еды.  – Он подавил мне над глазами, попросил просле-дить за указательным пальцем руки, потрогал шишку и шрам на лбу. – Так, всё идёт как надо. Сейчас немного перекусите и ложитесь. Вам постельный режим прописан. Это из-за сотрясения. Я пока все допросы запретил. Но, видимо завтра, придётся разрешить.  Доброй ночи. – И он вышел из палаты.
    У меня снова все заныло и заболело. Пока врач смотрел меня, я и забыла, что я под следствием. Зашла Васильевна с подносом в руках.
    - Ну и сильна ты спать, девушка. Садись, будем пытаться есть. Я тебе желток яйца растолкла в бульоне. Всё посытнее будет. Чуть-чуть мяска кручёного доба-вила. И вместо чая тебе кисель взяла. На ужин был.
    Я взяла ложку, открыла рот и взвыла от боли. Нос пронзило как иглой.
    - Я тебе говорила, - вздохнула Васильевна. – Так убирай ложку, пей прямо из тарелки. Цеди сквозь зубы, не открывай рот сильно.
    С горем пополам я выцедила бульон. Мясо практически всё осталось на тарелке, но на животе стало хорошо и приятно. Кисель пился хуже, но я осилила и его. До-вольная я откинулась на подушку.
    - Ну вот и хорошо, - Васильевна погладила меня по голове. – Если вдруг вздует от бульона, зови медсестру, она лекарство даст. Ты давно не ела, а он всё же говяжий. Но кисель не должен дать. Крахмал как никак. Все пошла, спи, набирайся сил Танюшка. – Она вышла, забрав с собой посуду.
    Я снова уснула и проспала до утра. Видимо организм понял, что тут безопасно и расслабился, несмотря на боль. Утром, я уже сама дошла до туалета. Как могла привела себя в порядок. У меня не было даже расчески. Опухоль на лице практи-чески не спала. Глаз, над которым была шишка оставался заплывшим, зато другой уже глядел, хоть и был ещё как у азиата. Шишка стала вроде меньше или я к ней уже просто привыкла.
     - На завтрак! Все на завтрак! – Услышала я из-за двери.
    Я выглянула в коридор. На стуле у палаты сидел полицейский.
    - Тебе нельзя! – Остановил меня он. – Тебе в палату принесут. Закрой дверь! -     Он так закричал, что я чуть не упала. Ноги подкосились, сердце заколотилось, бросило в жар.
      - Чего орешь, как оглашенный? Ну-ка отойди от двери, дай войти. – Васильев-на, оттолкнула мужчину локтем. – разорался. У нас чай больница, а не тюрьма. Люди после операций лежат, а он орёт. Есть у тебя место, вот и сиди, пёс цепной. И не зыркай на меня глазами, не боюсь. – Она зашла в палату и закрыла дверь. – Ну как ты детка? Вижу, лучше. Ты особо не показывай, что лучше. Быстро в тю-ремную больничку обратно отвезут. Оклемайся сначала. Давай поешь. Я тебе ман-ную кашку жидкую принесла, маслице в ней растопила. Какао на молоке. Без са-хара, правда, врач не разрешил сахар. И печеньку размочила в какао. Давай, нале-гай. Тебе силы нужны.
      Я съела-выпила всё что принесла Васильевна и поблагодарила её.
      - Спасибо вам. Если бы не вы… .  Я ничего плохого не сделала. Правда. – И я рассказала ей всю свою историю.
      - Ой, девка – Васильевна с жалостью посмотрела на меня, - влипла ты, как му-ха в г…но. Это судьба-злодейка тебя учит. Это тебе от неё за ненависть к мужи-кам, к отцу. Ненависть ещё никого до добра не доводила. На меня посмотри. На мать свою. Обида, ненависть её с ног свалила. Он-то. Отец твой живёт-поживает и горя не знает, а она вон, по твоим словам, на ладан дышит, а раньше весёлой и здоровой была. Ты к себе начала несчастья притягивать.  Остановись. Отец, каким бы они не был, всё одно твоим отцом останется. Звонил тебе, когда ты остыла, ви-дать хотел отношения наладить, а ты за фордыбачила. Ещё раз пытался, ты опять в отказ. Он и отстал. И потом, ты же со слов матери судишь об его уходе. Откуда ты знаешь, что между ними на самом деле было?  Она одно видела, считала, а он дру-гое видел. Что у него на сердце было? Может, правда любовь у него получилась? Ты выросла, а ему жить с нелюбимой не захотелось. И Костя твой. Мужики они же разные. И такие потребители бывают. Чего всех под одну гребёнку? А ты за-крылась. Я так же сделала. И что? Хорошо не спилась до смерти, не возненавидела весь мир. Прости их. Увидишь, всё начнет меняться.
    - «Игроков» тоже простить?
    - Это другая история. Этих отморозков даже Бог не простит на том свете. Убий-ство ещё и за просто так, простить нельзя. Тут уж я с Богом не согласна. Хоть раскаивайся потом, хоть не раскаивайся, а жизнь человека ты забрал и не по необходимости или спасая кого-то или себя, а для развлекухи.
    - А какие можно?
    - Всяко в жизни бывает. Я сидела у нас были те, которые мужей убили. Но те их били, унижали, издевались над ними и детьми общими. Когда твоего ребёнка уби-вают, любого убьёшь не задумываясь. Одна была мужа убила, он дочь изнасиловал. Ещё одна он её на мороз раздетую с детьми выгонял, пока не приползут на брюхе. Я бы, и сама таких убила. Изверги. Одно слово. Таких и судить не за что. И были  женщины - извргини. Одна детей в доме закрыла и ушла в загул, а они там померли с голоду да холоду. Ещё была гадина, она родителей, из-за квартиры, отравила. Вот таких прощать нельзя. Я тоже согрешила, мать послушала, дитя в утробе убила. Вот меня судьба-судьбинушка и наказала и мать мою рано забрала. Девочка у меня была. Так, что думай Танюшка, думай. Пошла я, у меня еще лежа-чих пятеро. В обед приду. – Она ушла.
     Я легла и начала анализировать свое поведение за последние годы и с грустью поняла, что Васильевна права. Я стала мужененавистницей, ждала от людей толь-ко подвоха, ни с кем не шла на сближение, отца готова была убить. Я постоянно жила в негативе и ждала неприятностей. Я перестала смеяться, радоваться жизни, стремиться к чему-то.  Я впервые подумала, что мама тоже даже не пыталась устроить свою жизнь, после ухода отца. Она холила-лелеяла свои обиды, рыдала постоянно, упрекала отца и довела себя до такого состояния, в котором она нахо-дится сейчас. А я жалела её, рыдала вместе с ней, вместо того чтобы переключить её на что-то другое, может где-то поругать, встряхнуть, отвлечь. Я только клейми-ла позором, обвиняла и ненавидела. Получается мы с мамой обе слабачки? При первых же трудностях сломались? Мы не приняли ситуацию, такой, какая она есть, не искали выход из неё, мы не пытались закрыть ту страницу жизни, которая завершилась и открыть новую, а мы плыли по течению, жалея себя, вгоняя себя в негатив и ждали что кто-то решит наши проблемы за нас. Я же прекрасно понимала, что не смогу собрать деньги на операцию матери, но делала вид, что собирала, откладывая какие-то крохи, а сама надеялась на квоту, на чудо и ещё на что-то. Я вела себя, как маленькая девочка, которая мечтает, что к ней обязательно прискачет принц на белом коне, влюбится и заберёт её с собой в замок. Он конечно же будет ещё и очень богатым, и сильным. Он защитит, сразиться, если надо со всем миром, если её будет угрожать опасность, и он отныне будет решать   все её про-блемы. Мечтала, что отец, поймет, что совершил ошибку и что именно мы глав-ные женщины в его жизни, а та женщина была просто увлечением. Он вернётся, попросит прощение и решит все наши проблемы, как делал это раньше. Вдруг кто-то откажется от квоты или её увеличат. Всё время кто-то должен был появится, как «добрый барин», который поможет, рассудит или что-то должно произойти без нашего вмешательства. Да, вот тебе и санитарка. Она за пять минут сделала то, чего не сделали несколько лет моих метаний и страданий. Она перевернула моё сознание. Я как будто очнулась от летаргического сна, увидела свою жизнь со сто-роны.  Получается все эти испытания мне были даны для того, чтобы я встретила Васильевну и наконец-то стала взрослой?
        Я проанализировала своё поведение за последнее время и поняла, что гордится нечем от слова вообще. Вместо того, чтобы сразу поехать в полицию, и рассказать об «игроках», не вмешивать маму в свои проблемы, я примчалась домой, но-чью заставила ехать её с собой больную, рискуя её жизнью. Собралась бежать в Москву и тащить её туда. Дерзила, хамила следователям. В камере начала показы-вать свой характер, лезла на рожон. Короче, вела себя как капризный, безответ-ственный ребёнок.
       Открылась дверь и в палату вошёл Виктор Семёнович.
       - О, ты сегодня молодцом! Добрый день.
       - Добрый день. Да, спасибо, мне уже лучше.
       - Ну и замечательно. Я поговорил с врачом, у него тоже благоприятные пер-спективы для тебя. Тебе привет от мамы. Я с утра забегал к ней.
       - Спасибо. Я надеюсь, вы не сказали, что я в больнице?
       - Нет, конечно же. Она и так переживает за тебя. За неё не волнуйся, она под присмотром и еще недели две будет там лежать. А там, глядишь и с тобой вопрос решится.
      - Вам что-то еще удалось выяснить?
      - Таня, слушай, ты какая-то не такая, как обычно. Не кричишь, не требуешь, спокойная. Голова действительно лучше? Наркоз полностью отошёл?
      Я улыбнулась. – Полностью. Всё нормально. Просто появилось время все про-анализировать, осознать и понять. Извините, я понимаю, что вела себя не лучшим образом всё это время. Больше такого не повторится.
     - М-д-а-а, - протянул адвокат, - хорошо, если так.  А то ты, как спичка, вспыхи-ваешь по любому поводу, в драку лезешь. Что мне удалось. А мне удалось полу-чить запись с камер видеонаблюдения продуктового магазина. На улице, по кото-рой ты бежала есть небольшой магазин на первом этаже трехэтажного здания. И они как раз установили камеру и «гоняли» её круглосуточно, адоптировали, как они сказали. Там видно, как ты бежишь и как эти уроды бегут за тобой. То есть этот эпизод, что они реально были, ты реально была в это время на этой улице, я уже смогу доказать без проблем. И это уже много. Главное, что зафиксировано время на камере. Пока твои показания совпадают.  Ещё не нашёл свидетелей, ко-торые видели, как ты угоняла машину, но, не переживай, найду. Всегда есть тот, который что-то видел, что-то слышал.  Всё, поехал, поправляйся. Если придёт майор, в разговор не вступай. Скажи, что без адвоката говорить не будешь. А главное, ничего не подписывай. Скорее всего придёт следователь из прокуратуры, по твоему избиению в камере (мы Заявление написали). С ним тоже очень акку-ратно говори, думай, что говоришь. Хорошо? И никаких предположений, только правду. Договорились?
     Я кивнула. Он вышел. Пришла медсестра, сделал укол и снова я осталась одна и задремала. В обед Васильевна принесла мне суп-пюре, кусочек сливочного масла и компот.
     - Ну, что, смотрю повеселела? Чего-то этот мужик с портфелем тебе хорошее сказал?
     - Да, это мой адвокат. Он сказал, что маме лучше, инфаркта нет, она под при-смотром. Я ещё за неё сильно переживаю. Ей операция нужна на сердце, а квота ещё нескоро. Но я думаю, я нашла выход. Мне главное, чтобы меня отпустили, дело закрыли, а дальше уже решим вопрос.
    Я действительно вдруг поняла, что вопрос можно решить, просто надо на него решиться. У нас хорошая квартира, есть небольшая дача. Если всё это продать, то можно купить «однушку» и сделать маме операцию. Как говорят, в тесноте, да не в обиде. Главное ведь не метры, а жизнь.
   - Выйдешь. Коль вины на тебе нет, выйдешь. Господь он всё видит. Бывает не-много оплошает, позволит несправедливости свершиться, а потом всё одно, по правде, решит. Тут еще один следак пришёл к тебе, а доктор не пустил. Сказал, что пообедает, тогда разговоры можно разговаривать. Слабая, мол больно. Давай, заправляйся. Этот следак прокурорский, я их за версту чую. Так ты лишнего не болтай. А то ещё на один срок наговоришь. И потом я помню этого прокурорско-го, он тогда только начинал. Но уже тогда был мерзким и взятки брал и начальству услужничал. Товарку мою за «зелёные» отмазал. Поняла?
   - Ладно. Спасибо Васильевна. Спасибо за науку. Вы мне на многое глаза откры-ли.
   - Ну и ладно, и ладно, хорошо. Ешь не торопись, подождёт. Я тебе блендером сбила суп. Там и картошка и маркошка и мясцо.   Я через полчаса зайду за посу-дой и его пущу. А ты пока подумай, что говорить будешь. И говори мне ты, я же не королева английская. Да и не привыкла я.
    - Хорошо, не буду.
    Я смогла уже практически нормально поесть. Суп выцедила, масло рассосала. Вкусно было необычайно. Я никогда не замечала раньше вкуса масла. Потому, что ела его с хлебом, сыром, порой с мёдом. Оказалось, у него такой восхитительный вкус. И суп был выше всяких похвал. Впервые за эти дни я насытилась полностью. Выпив компот, я пошла в ванную комнату, умылась, пригладила волосы (всё за-бываю попросить у Васильевны расчёску), легла на кровать и стала ждать прихода следователя.

     Глава 6

    Следователь зашел в палату действительно через полчаса, когда Васильевна со-бирала посуду. Вместе с ним зашел и врач Алексей Владимирович. Следователь был мужчиной лет пятидесяти, с залысинами, полный, невысокого роста, с крас-ным (видимо от повышенного давления) лицом. На пиджак был накинут, а не одет, белый халат, на ногах бахилы. И было видно, что эти бахилы, халат, палата, я в палате и врач его сильно раздражают.
      - Она ещё очень слаба и как видите отёк пока не сошёл с лица и удар по голове был столь силён, что сильное сотрясение и разрыв сетчатки вызывают сильную головную боль. Поэтому я могу разрешить вам не более пяти минут. Ей нельзя напрягаться и волноваться. – Алексей Владимирович незаметно для следователя подмигнул мне. Я удивилась. Ему-то с чего бы мне помогать? Потом догадалась, видимо Васильевна уже поделилась с ним моими «секретами».
     - «Какие нежности при нашей бедности». – Пробурчал следователь. – Ладно. – Он взял стул поставил его у моей кровати и сел. – Вы можете идти. У вас много работы. Я закончу и выйду. – Это он сказал врачу. Тот демонстративно сел на дру-гой стул.
     - Ничего я здесь побуду. Пять минут ничего не решат в моей работе.
     - Ваша воля, - хмыкнул следователь. – Моя фамилия Котов, я следователь и должен выяснить от какого и при каких условиях вы получили…, - он замялся, - короче, расскажите кто вас избил и почему?
     - Избили в камере предварительного заключения. Избила женщина, которую тоже поместили в камеру, где я была. Как зовут, не знаю. Представилась «волчицей».
    - За что избила?
    - Не знаю.
    - Как это не знаете?  Что, ни с того ни с сего взяла и избила? Вас там, насколько я помню трое было. Почему другую не избила?
    - Вы меня спрашиваете? Вы её спросите.
    - Я спросил. Она сказала, что вы первая на неё накинулись с дракой. Она, наоборот, хотела с вами подружиться.
    - Правда? – Мне очень хотелось рассказать правду. Ведь я же приняла такое ре-шение, говорить только правду. Но я понимала, что если я только заикнусь о том, что я стала противоречить этой «волчице», и пошла на конфликт, он тут же обвинит меня, а не её, если она сказала, что я первая начала драку, он ей и поверит, по-тому что за ней стоит майор. Это он подселил её к нам в камеру. Была цель или сломать, или запугать или вывести меня из себя и устроить потасовку. А потом обвинить в агрессии и на основании этого заставить признаться в убийстве. Он же видел, что я в эмоциональном состоянии на грани. – Ну если я устроила драку, то на той женщине «волчице» должны быть тоже зафиксированы побои, царапины. Они зафиксированы?
     Следователь с удивлением посмотрел на меня. Видимо он не ожидал такого во-проса. Он набычился, покраснел и практически рявкнул, - Вопросы здесь задаю я. В данный момент я хочу слышать вашу версию произошедшего, а делать выводы я уже буду сам. Понятно? И, так?
     -  Я проснулась, пошла умываться, но мне было «велено» заправить кровать «волчицы» и когда принесут еду, отдать её ей. Я сказала, что мы здесь все на оди-наковых основаниях и наклонила голову к раковине, а дальше удар, кровь, пере-лом носа и потеря сознания. Всё. – Я понимала, что он уже взял показания у Зины, а та, от страха скажет всё. Поэтому про мой отказ умолчать нельзя.
    - То есть, вы её спровоцировали своим несогласием? – Следователь удовлетво-ренно откинулся на спинку стула.
    - Я просто спокойно ответила. Я даже не приближалась к ней. С моей стороны не было агрессии.
    - А вот подследственная Барило Зинаида сказала, что вы хамили подследствен-ной Коневой, провоцировали её, насмехались, полезли в драку.
    - Я сказала, как было. А дальше уже вам решать кому верить, кому нет. Мне больше добавить нечего.
    Алексей Владимирович встал со стула и подошёл к кровати. - Так, всё. На сего-дня хватит. Вы видите, она вся красная, давление подскочило и внутричерепное в том числе. А у неё глаз прооперирован, ей этого нельзя. Прошу вас выйти.
    - Но я не закончил! – Возмущенный следователь продолжал сидеть и по его ви-ду было понятно, что уходить не собирается.
    - Мне охрану вызвать? – Спокойно спросил врач, - или вашему руководству по-звонить? Повторюсь. Здесь распоряжаюсь я. Пожалуйста, на выход. Или вы и меня обвините в том, что я вас провоцировал?
    - Чёрт знает что, а не больница! Я пожалуюсь на вас главному врачу.
    - Ваше право.
    Следователь нехотя поднялся и пошёл к двери. Там он обернулся, хмыкнул и произнес, - а с вами девушка мы продолжим разговор уже в наших стенах. И тогда нам никто не помешает. – Он захлопнул дверь с таким грохотом, что я вздрогнула. Врач снова подошел ко мне и сел рядом.
     - Я этого Котова давно знаю. Сволочь ещё та, простите за грубость. Он моего друга посадил, хотя тот был не виноват. Подтасовал всё так, что не виновный сел, а виновный остался на свободе. Они с майором Ефимовым вместе дела делают. Взятки берут. Дела разваливают. Поэтому не удивлюсь, если узнаю, что все ваши беды именно от них. Видимо кто-то снова заплатил хорошо или чиновник какой-нибудь или его сынок влипли в какое-то дерьмо. А эти, решили вас крайней сделать. Разве им может какая-то девчонка противостоять? С избиением, видимо перестаралась эта ваша «волчица». Они хотели вас запугать, чтобы сговорчивее бы-ла, да не рассчитали, что так получится и придётся в больницу везти. Ваш адвокат сказал, что доктор из СИЗо не испугалась, всё описала в Протоколе. Вот они и за-бегали.
     - А что ваш друг сделал? – Я спросила и смутилась. – Извините. Если не хотите, не отвечайте.
     - Да, ничего не сделал. Ему сделали. Сынок депутата, пьяный в его машину на совей машине на всей скорости въехал. Сергей, мой друг, с работы ехал, а тот на красный свет и в бок ему. Сергей с переломами, ушибами, сотрясением пролежал в больнице два месяца. А тот урод ушибами отделался. В крови Сергея алкоголя не нашли, запрещённых веществ тоже, а у того полный букет. Но каким-то образом из дела настоящие результаты исчезли, а были вложены другие, которые пока-зывали, что Сергей был пьян и под наркотой. И камера видеонаблюдения именно в этот день на этом перекрестке как-бы сломалась. И в журнал записей в лаборатории именно на последних пяти страницах был залит соляной кислотой, страницы покоробились, стали коричневые и рассыпались, когда их попробовали взять на экспертизу. Вроде уборщица на столе убирала и нечаянно перевернула склянку с кислотой. Нашёлся свидетель, который видел, что это именно Сергей поехал на красный свет. Других свидетелей не нашлось. Я пытался, и еще один наш друг, но безрезультатно. Дорога, высокий забор, за забором склады, но они далеко. А с другой стороны пустырь. Доказать невиновность Сергея не получилось. Вот так. Ладно Таня, можно вас так называть?
     - Да, конечно.
     - Спасибо. Пойду. Работы много. Лежите, отдыхайте. Больше сегодня никого к вам не пущу. И постараюсь подольше вас здесь задержать.
     - Спасибо Алексей Владимирович.
     Доктор улыбнулся и вышел. Я закрыла глаза и тут поняла, что меня снова тря-сёт и сердце готово выскочить из груди. Остаток дня я практически продремала. Что-то ела в обед, что-то вечером. Плохо помню. На вечерний обход ещё раз захо-дил Алексей Владимирович, посмотрел меня, остался доволен. Сказал, что майор еще пытался прорваться ко мне, но охрана его не пустила, что он сегодня дежурит и завтра работает до 17 часов. Поэтому я могу быть спокойна. Пожелал доброй ночи и ушёл. Я вдруг поняла, что пока он был здесь, я практически не дышала и когда он вошёл, моё сердечко ухнуло куда-то к пяткам. Неужели влюбилась? Я слышала, что пациентки влюбляются в своих докторов, но, чтобы я? Может это просто симпатия и благодарность за то, что он защищает меня? Нет. Меня и адвокат защищает, и даже капитан Коля оказывает предрасположенность, но сердце при виде их не ухает. Может поэтому и утром сердечко трепетало? Только этого мне до кучи не хватало. Я в таком виде, что ко мне кроме жалости и отвращения никакой другой реакции мужчина испытывать не может. Да и не влюблялась я уже столько лет ни в кого. Вот не было печали. Надо давить это чувство в зародыше. Нет, погоди, остановила я сама себя, ты же говорила, что теперь будешь жить по-другому, откроешь своё сердце любви, добру, жизни. Да, говорить легко, а сделать? Может показалось? Ладно, надо с этим переспать, а завтра посмотрим.
     Рано утром медсестра закапала мне в глаза, сделала два укола и сказала, что сейчас придут брать кровь и сегодня рентген носа. Я уже практически совсем бод-ренько дошла до туалета. Оба глаза начали нормально видеть и даже проопериро-ванный. Голова болела, еще подкруживалась, но уже совсем немного. Я посмотрела на себя в зеркало. Отёк еще сохранялся, лицо светило желто-синими красками, но вид был уже более-менее приемлемым. Вот только волосы были отвратительными. У раковины я увидела кусок мыла и решила помыть голову. Включила во-ду, наклонила лицо к раковине и чуть не взвыла от боли. Лицо ломило так, что из глаз сыпались искры. Собрав всю волю в кулак, я все же намылила голову и смыла. Пальцами разобрала пряди, пригладила и осталась довольна увиденным.  Накинула вафельное полотенце на голову и легла на кровать. Процедурная мед-сестра взяла кровь и сказала, что сейчас меня повезут на рентген. Я ждала Алексея Владимировича, но санитарка приехала раньше. У двери дежурил очередной по-лицейский, который повёз кресло сам. Он зашёл со мной даже в кабинет, где дела-ли снимки. Врач хмыкнула, - Неужели такая злостная преступница, что боишься сбежит в таком виде и в тапочках?
     - Так положено, - буркнул полицейский. – Я не буду мешать. У двери постою.
     - Стой.
     Врач сняла мой нос во всех ракурсах, потом сделала снимок головы и велела ехать в палату. Там меня уже ждал Алексей Владимирович. Увидев его меня снова бросило в жар. Было ощущение, что я знаю его давным-давно, это мой близкий человек. Хотелось прижаться к нему и забыть обо всём плохом. Так, остановила я себя, ты опять ищешь кто тебя защитит? Ты опять готова переложить свои про-блемы на другие плечи? Молодец!
    - Доброе утро Таня. Как дела?
    - Доброе утро Алексей Владимирович. Спасибо, лучше.
    - Так, кто-то своевольничал. Кто вам разрешил голову мыть? Глаза вон опять отекли. Нельзя пока голову опускать низко. Ох, женщины, женщины. Ладно, ло-житесь. Сейчас принесут результаты ваших обследований и посмотрим, что и как с вами. Извините, я не сразу сообразил, что у вас собой никаких вещей нет и соот-ветственно принадлежностей. Скажу Васильевне, чтобы расческу вам дала, щетку, пасту зубную. К вам же никого не пускают.
    - Спасибо, я не откажусь. Даже если бы и пускали, то мама тоже в больнице ле-жит. У неё приступ сердечный случился, когда меня забирали. А больше у меня нет таких, кто бы захотел навестить. Отец живет с другой семьей и ничего не знает, ни обо мне, ни о маме и знать не хочет. Приятельницы оказались неприятель-ницами, когда это со мной случилось. Подруга вышла замуж и уехала жить в дру-гой город.
   - А друг? Муж?
   - Нет ни мужа, ни друга. – Я не знаю, зачем я всё ему рассказала? Какая-то сиро-та получилась. Опять на жалость давлю? – Вы не беспокойтесь, я обойдусь. Я сильная.
   - Я вижу. А где у вас мама лежит?
   - А я не знаю. Мне адвокат сказал, что в больнице, а в какой не сказал. Я все рав-но пойти туда не смогу. Поэтому не спрашивала.
   - Хорошо. Я узнаю и вам расскажу о её состоянии. Я ведь тоже один. Мама жи-вёт далеко. Замуж вышла и уехала. Я всё время на работе провожу, поэтому с се-мьёй как-то тоже не получилось.
   Зашла медсестра и протянула ему мою медицинскую карточку. Он открыл. По-читал и улыбнулся.
    - Ну всё более-менее прилично. Пока отек носа сохраняется. Но заживает по протоколу. Хорошо, что удар головы и лба не спровоцировал отёк мозга. Дней че-рез пять будите, как огурчик. Кушаете хорошо? Хватает?
    - Да, спасибо. Васильевна старается. Она мне протёртые супы делает.
    - Васильевна?! Интересно. Никогда никому не делала. Значит, вы ей понрави-лись. Лады. Я ещё перед уходом домой зайду. – Он вышел из палаты.
    Я повернулась на бок к стенке и закрыла глаза. Я лежала и уговаривала себя не думать о докторе, не мечтать, не строить планов. Всё это иллюзии. Меня скоро за-берут обратно в изолятор, далее осудят и когда я вернусь неизвестно. Доктор, как только меня выпишут, забудет обо мне. И это правильно. У него таких, как я, бо-лящих много. А мне хоть будет о ком думать и мечтать. Я резко села и чуть не за-орала на себя в голос.
     - Перестань нюни пускать!  Столько людей о тебе заботятся, помогают, а ты опять ноешь. Ты обязана доказать свою невиновность и выйти на свободу. У тебя мама. Ты ей нужна, и она тебе нужна. Стой на своём, даже если тебя убивать бу-дут. Поняла?! Кроме угона машины и то по необходимости, ты ничего противо-правного не совершала.
     Распахнулась дверь и в палату влетел майор Ефимов.
     - Лежишь? Отдыхаешь? А сегодня твоего любовника хоронят. Вдова рыдает. А ты тут прохлаждаешься? Ты у меня подпишешь признание или я не Ефимов! – он наклонился близко к моему лицу и прошипел, - я тебя сгною гадина. Подписывай. - Он рывком сдернул меня с кровати, подтащил к столу и начал совать в руку руч-ку и лист бумаги. Он сдавил мне руку так, что на глазах выступили слёзы. Меня затошнило и вырвало прямо на него.
    - Ах ты, сука! – майор замахнулся на меня, я зажмурила глаза, но удара не по-следовало. Я приоткрыла глаза и увидела, как Алексей Владимирович заломил эту руку за спину майора.
   - Охрана! – Закричал врач, - охрану сюда! Нападение на пациентку. Вбежал охранник и Васильевна. – Так, составляем Протокол, и я пишу Заявление в Поли-цию.
   - Какой ещё Протокол? – взревел Котов.
   - Нападение на пациентку. Проникновение в палату без разрешения лечащего врача. Вы знали о моём запрете.
   - Свидетелей не было! Руку отпусти. Это я составлю протокол о нападении на сотрудника правоохранительных органов, находящегося при исполнении.
   - У вас свидетелей нет, господин майор, а у меня есть. – Алексей Владимирович отпустил Ефимова.
   Тот потряс рукой и отойдя к окну спросил, - И кто? Ты один зашёл, а она не в счет, подследственная.
   - Во-первых Вы, а не ты. Я не ваш подследственный, чтобы мне хамить, во-вторых, санитарка Власова, в-третьих, охранник Васильев, которые слышали, как вы мне угрожали и хамили.
   - Те же люди и видели, как Вы на меня напали.
   Алексей Владимирович обратился к Васильевне и охраннику, - Коллеги вы вы-дели, как я напал на майора Ефимова?
  - Нет, не видели, - ответили оба в голос. Мы зашли только когда он кричал на Таню, собирался её ударить, а потом кричал на Вас и кидался драться.
  Ефимов, хлопнув дверью, вышел из палаты. Алексей Владимирович подошел ко мне.
  - Сильно испугались Таня? Извините, я просмотрел. Он на полицейского надавил и тот пропустил. Хорошо, Васильевна услышала. Мы сейчас составим Протокол о нападении на вас и угрозы в ваш адрес и угрозы мне.
  - Может, не надо? А то ещё хуже будет? – Меня опять начало колотить.
  - Так, успокойтесь. Сейчас медсестра сделает укол. У вас вон опять давление подпрыгнуло и трясёт всю.  А писать надо обязательно. Сколько они с Котовым могут издеваться над людьми? – Васильевна, позови Наташу. – Таня я лично отнесу заявление в Полицию.
   Вошла медсестра, Алексей Владимирович показала на меня. – Наташенька сделайте пациентке успокоительное. Пусть поспит. – Таня, он снова обратился ко мне. – Сейчас поспите, а ближе к ночи я еще к вам забегу.
   - Так у вас рабочий день уже закончится? – Мне так не хотелось, чтобы он ухо-дил.
   - Ничего страшного, забегу не на долго.
   Наташа сделала мне укол и глаза начали закрываться сами собой. Проснулась я, когда уже было совсем темно. В палате горел свет и за столом, положив голову на руки спал Алексей Владимирович. Я долго глядела на него. Он немного посапывал, волосы растрепались, но он казался мне таким красивым, таким родным. Я всё же влюбилась. Хорошо, хоть он не женат. Хотя, какая разница? Для него я все равно пациентка и не более. Он просто порядочный человек и защищает более слабого. И ещё у него есть личный счет к этим людям.
     Открылась дверь и в палату влетел Виктор Семёнович.
     - Таня, победа! Не спишь? Слышишь меня? Победа!
      - Какая победа? – проснулся и подскочил Алексей Владимирович. - У кого по-беда? Над кем?
     Адвокат рассмеялся. – Над всем и всеми! А вы тут чего делаете? Вы двое суток на работе, насколько я помню. Да, кстати и вам спасибо, господин доктор. Ваше Заявление и Протокол, подписанный сотрудниками тоже не последнюю роль, сыграли. Ты можешь выдохнуть, девочка моя, - он погладил меня по голове, - для те-бя уже всё страшное закончилось. Можно сказать, что ты реабилитирована до-срочно. За угон машины только решат штраф тебе или вообще ничего.
     Я села на кровати. Меня вначале бросило в жар, потом в холод, закружилась голова и я поняла, что сейчас потеряю сознание. Как сквозь вату в ушах я слышала голоса, крик, но темнота поглотила меня. Резкий запах заставил очнуться меня. Я закашлялась. Открыв глаза, я увидела склонившуюся надо мной медсестру, которая держала у моего носа ватку с нашатырём.
      - Ну, вот и хорошо. Глазки открыли. Всё нормально? Видите меня?
      Я помотала головой и огляделась.
      - Да, спасибо. Я потеряла сознание?
      - Да. – Я узнала голос Алексея Владимировича. – Он стоял у изголовья. Рядом, на стуле сидел Виктор Семёнович. Все они с тревогой смотрели на меня.
      - Это последствия ушиба головы, - Алексей Владимирович подошёл ко мне. – Вам нельзя волноваться и стрессы вам противопоказаны, - он с укором посмотрел на адвоката. Тот смутился.
      - Извините, не подумал. Хотел хорошую новость срочно сообщить.
      - Я в порядке, - успокоила его я, - можете еще раз всё сказать? Обещаю больше в обморок не падать. Это правда, что вы мне сказали?
     - Истинная, - улыбнулся адвокат. Сейчас всё расскажу. Сегодня ночью поймали «игроков». Они вышли на обычную охоту, и напоролись на бойцов спецназа. На одного напали, а второй чуть задержался и шёл следом. Ребята были выпивши, но это не помешало им уложить всех шестерых уродов. Вызвали полицию. Привезли в следственный отдел, начали выяснять личности. Узнали твоего Таня обидчика по описанию, ну и остальных определили быстро. Трое из них сынки высокопоставленных чиновников, другие двое уже отсидели по разу, один сынок депутата.  Эти четверо охотились, а те двое убивали. Эти руки не хотели марать, как они ска-зали. То есть эти играли, а наигравшись те убивали. Как оказалось, трое «деток» из этих «игроков» не впервые попадают в поле зрения полиции. Но наш бравый майор Ефимов вместе с прокурорским Котовым, как оказалось их всегда «отмазы-вали». Ефимов и к тебе Танечка сегодня прибегал, пытался от тебя признание по-лучить, чтобы хоть этот эпизод закрыть по себе. Короче, все эти «игроки» сдали их с потрохами, подписали признание, что они знал об их «играх». И убийство Семенова подтвердили и что за тобой гнались от аптеки и что ты убежала.
     - А зачем они людей убивали? – Я начала снова дрожать и заревела. – У меня в голове не укладывалось, как можно выходить и убивать ни в чём неповинных лю-дей? Просто так.
     - Скучно им было. Понимаешь? – Крякнул адвокат, - Для них убийство челове-ка, это игра, как в компьютере. Сказали, что посмотрели кино «Охота на пира-нью», им понравилось и они решили так же играть с людьми, как там, то есть на выживание убегающих. Ну а потом убивать, когда наиграются. Кстати, ты первая, которая сумела от них убежать. На их совести семь человек.  Уму непостижимо - «Золотая» молодёжь». Отцы чего-то добились, решили деткам сладкую жизнь устроить, типа сами бедно жили, пусть хоть дети поживут без хлопот и забот и вот результат. Безнаказанность позволяет думать, что тебе позволено всё. В общем всё сложилось и их поимка и докладная врача из изолятора, и ваши Алексей Влади-мирович бумаги. Родители этих уродов примчались, пытались давить, стращали, угрожали, только ничего не получилось. Генерал спецназа, где служат эти ребята, на которых напали «игроки», вмешался, свои связи подключил. А это уже другие возможности, как понимаете. Он там всех поднял на ноги. Жаль, капитан Коля тоже оказался «замазанным» во всём этом дерьме. Содействовал своему начальнику и молчал. Короче, оба майора теперь и капитан, под следствием.
      - А меня теперь, после выписки, куда, снова в изолятор? – Я затаила дыхание.
      - Нет. Ты пока здесь лежишь, до полного выздоровления. Я занимаюсь твоими делами. Я думаю, теперь прокуратура возражать не будет, чтобы тебя выпустили до суда на подписку о невыезде и надлежащем поведении.
      - А потом?
      - Потом начнутся суды и надо будет приезжать, давать показания. Уезжать из города никуда нельзя и являться надо будет по первому требованию и всё. А я с угоном машины пока разберусь. Ты же жизнь свою спасала. Я думаю, будет по-ложительное решение.  Но пока, ты лежишь здесь и под охраной. Я договорился. Потому как думаю, будут пытаться на тебя давить ещё те, о ком мы пока не знаем (покровители Ефимова и Котова) и родители этих уродов. Если что кричи во весь голос. Поняла?
     Я кивнула. Алексей Владимирович вдруг сказал, - ну, днём они вряд ли поле-зут. Скорее всего попытаются вечером или ночью подкупить охрану. Поэтому, я возьму на ближайшие дни ночные дежурства и буду следить. Кровать вторую тут поставлю.
    Я смутилась. – Зачем? Ничего, я справлюсь. Не надо.
    - Надо. Я не могу позволить, чтобы с вами что-нибудь случилось. Я, как ваш лечащий врач ответственен за вашу жизнь. – Врач был категоричен. А я расстрои-лась. Он беспокоится за меня, потому что он мой лечащий врач. А я-то размечта-лась… .

    Глава 7

    Вскоре в палате я осталась одна. Лежала, вспоминала, что говорил Виктор Се-мёнович и не могла поверить в сказанное. Неужели я больше не вернусь в эту страшную камеру, к этим Зине и «волчице» на тюремную койку? Зина не будет учить меня тюремному сленгу, который должен пригодиться мне в будущем? Мне в какой-то мере было жалко Зину, хотя она «сдала» меня и неважно почему. Неужели скоро я смогу вернуться домой? Смогу увидеть маму? Смогу позвонить отцу? Не надо мечтать раньше времени, остановила я сама себя, еще ничего не яс-но. Пусть всё идёт, как идёт.  Лучше не надеяться, чем потом разочаровываться. Если всё получится, как сказал Виктор Семёнович, я выйду, меня оправдают, я обязательно уговорю маму, мы продадим нашу квартиру. Нам не нужна такая большая. Купим однушку, в крайнем случае комнату, а на оставшиеся деньги сделаем маме операцию и реабилитацию. Я выйду на работу. Проживём. Главное, мы будем вместе и живы. Позвоню отцу. Кто я такая, чтобы судить его? Это его жизнь, его выбор. Если он полюбил другую, почему он должен жить с нелюбимой? Я взрослая, меня он вырастил. Да, он поступил некрасиво, но я же не знаю всего. Я сужу с позиции дочери. Во мне живёт обида за мать. Захочет он со мной общаться, хорошо, нет, значит нет. Маму буду настраивать на позитив, на выздоровление. Главное в жизни, это сама жизнь. И если есть хоть малейшая возможность улыбаться, радоваться каждому дню, каждой мелочи – надо это делать. Да, мне попался на пути непорядочный человек – Костя. Но это же не значит, что все остальные тоже такие. Я после предательств испугалась, закрылась от жизни, пе-рестала в неё пускать всех без исключений. А люди разные. Я и Виктора Семёновича вначале приняла в штыки, а он несмотря на это, сутками бегал, выяснял, рас-спрашивал, чтобы доказать мою невиновность, защищал меня. А кто я ему? Ни-кто. И денег я ему не плачу. Он государственный адвокат. Алексей Владимирович, тоже сутками в больнице, чтобы защитить меня. Да, у него есть и свой интерес, но он изначально поверил мне и был на моей стороне. Васильевна, как бабушка забо-тится обо мне, поддерживает. И даже врач из изолятора сделала всё, чтобы меня отправили в больницу, а не оставили там и подписала бумагу, зная, что может за это поплатиться рабочим местом или ещё чем-то. Как оказалось, хороших людей много.
      Я открыла глаза, когда уже расцвело. Напротив, на кровати спал Алексей Вла-димирович.   Я даже не слышала, когда заносили кровать, когда он лег спать. Я смотрела на него спящего и у меня щемило сердце. Он посапывал во сне, правая рука была запрокинута за голову, халат распахнулся, на левой ноге носок был с дырочкой на большом пальце. Мне так захотелось его обнять, положить голову ему на грудь и почувствовать его тепло. Я осторожно села, потом на цыпочках дошла до туалета.  Из зеркала на меня смотрела уже практически я, какой я была до удара. На лице еще виднелись желтые пятна, но с глаз уже спал отёк, и шишка на лбу стала в два раза меньше. Я стала похожа на нормального человека. После приведения себя в порядок, я осторожно открыла дверь в палату.
     - Проснулись? – Алексей Владимирович, улыбался мне, сидя на кровати. – Как себя чувствуете?
     - Спасибо, уже лучше. Спала, как убитая, не слышала, как вы «заезжали» сюда.
     - Да, я вижу, что лучше. Давайте я посмотрю вас и пойду. Обход скоро. – Он повертел моё лицо, подавил над глазами, под глазами, пощупал шишку и удовле-творенно кивнул. – Да, вы практически здоровы. Головокружения еще какое-то время будут сохраняться, так как сотрясение было нешуточное, но в остальном, осложнений не вижу. Сейчас медсестра еще «Церукал» сделает, а обезболивающие я уже отменю. Ну и примочки еще на лоб поделаем, чтобы шишка рассосалась окончательно и капельки в глаза продолжаем. Сегодня окулист придёт, посмотрит, скажет, сколько еще капать надо и как сетчатка. А завтра невролога назначу. Так, что пока отдыхайте, спите, набирайтесь сил. Скоро будите совсем красотка, как в паспорте на фото.  Я буду забегать и Васильевну попрошу, чтобы она при-сматривала за палатой. Так, что не бойтесь, «враг не пройдёт», - он улыбнулся и вышел.
    Я скисла, а потом обрадовалась. Он назвал меня красоткой, значит я ему нрав-люсь? Нет, остановила я сама себя, не придумывай. Он сказал это, чтобы подбод-рить тебя, а в остальном вёл себя, как врач, не более. Ну, что ж, ладно. Пока я буду его видеть, радоваться его приходам, а дальше, посмотрим. В палату вошла Васи-льевна.
    - Ну, что, как ты? Да ты просто куколка сегодня.
    - Ага, куколка с шишкой и синяками. – Я улыбнулась. – А так, да, намного лучше.
    - Ты себя не видела, когда тебя привезли к нам. Не лицо, а сплошная рана. Да и эти дни, после операции выглядела не фонтан. А сейчас…, совсем другое дело. Вон
  и доктор наш, видать на тебя запал, с палаты не выходит, как коршун защищает. Сколь тут работаю, никогда его таким не видела. – Она хихикнула.
    - Да, нет, - я махнула рукой, - это он потому, что у него к майору Котову свой счет. Он со мной просто солидарен.
   - Чего? – Васильевна с удивлением посмотрела на меня, - переведи. Не поняла.
   - Ну, если по-простому, он хочет того же, чего и я.
    Васильевна в голос расхохоталась. – Ну и я о том же.
   - Да, нет. – Меня бросило в жар. -  Мы по расследованию хотим получить один и тот же результат. Он по майору Котову, чтобы тот получил по заслугам, а я и по майору Ефимову, и по «игрокам». 
    - А чем ему Котов насолил? – Васильевна задумалась, - не слышала ничего та-кого от доктора.
    - Я не знаю. – Я поняла, что опять сболтнула лишнее. – Просто сказал, что не нравится ему.
    - Ну, мало ли кто кому не нравиться.  Ну наш Алешенька тебе ведь нравится? - Васильевна с хитрецой в глазах произнесла Васильевна. – Он замечательный мальчик. Хороший врач и к тому же не женатый. Поняла?
   - Васильевна, где он и где я? Вы меня видите? Всё, закрыли эту тему.
   - Ладно, ладно. – Примиряюще погладила меня по руке Васильевна, - не оби-жайся. Просто я жизнь прожила и вижу, как вы друг на друга смотрите, особенно, когда один из вас не видит. Давай девка завтракай. Попробуй уже так есть, с лож-ки. Думаю, получится. Сегодня манная каша с маслом, сыр и запеканка. Если с за-пеканкой будут проблемы, растолки, вот вилку принесла. И я с тобой позавтракаю. А то бегаю с шести утра, как савраска. У нас тут один мужик лежит, лежачий, не встаёт, так с раннего утра начал орать. То ему утку, то воду, то укол, то градус-ник. Загонял. – Она села к столу, и мы начали завтракать. К своему удивлению, я поняла, что могу открывать рот и даже жевать. К окончанию завтрака челюсть не-много заныла, но всё равно, это был прогресс.
    - Ну, ты совсем молодцом, - похвалила Васильевна. Всё, я пошла, ложись. Сего-дня тебя Витька охраняет. Хороший мальчишка. Я его предупредила, пропустит кого к тебе, передо мной отвечать будет. Он обещался.
    День пролетел как-то незаметно. То и дело кто-то заходил в палату, то медсестра, то обход был, то Васильевна, то Алексей Владимирович, то окулист, то невролог. Окулист сказала, что капли надо капать две недели и прийти, показаться вра-чу по месту жительства через месяц. Невролог сказал, что выпишет мне антиоксиданты и Фенибут, чтобы нервная система пришла в норму и спала, я хорошо.  Прибегал Виктор Семёнович, сказал, что всё идет как надо. С мамой всё в порядке. Она хорошо себя чувствует, только за меня переживает. Сказал, что она рассказала ему в чём её вина передо мной. Я же не удосужилась поделиться. Я спросила и что же она сказала, и адвокат ответил, что мама считает, что она разрушила мою личную жизнь с Костей. Что обрекла меня на безрадостную жизнь с больной ма-терью. Виктор Семёнович сказал, что мы обе маемся дурью. Умные, красивые женщины, а в головах бардак. Ещё он сказал, что успокоил её и уверил, что по мне вопрос практически решён и меня скоро выпустят.  После чего, буркнул, что за-бежит завтра утром и умчался. Я тоже успокоилась, расслабилась. Часов в семь ве-чера у моей двери послышался шум, потом крик, дверь распахнулась и ко мне в буквальном смысле слова ворвались три человека – одна женщина и трое мужчин. Следом за ними забежал охранник, видимо Виктор, про которого говорила Васи-льевна. Он требовал, чтобы они покинули палату, хватал их за руки, но они вы-толкали его за дверь и закрыли её. Один из мужчин сел ко мне на кровать, я сжа-лась, дыхание перехватило и снова затошнило.
    - Так, - начал мужчина, - сейчас ты подпишешь бумагу, что оговорила наших ребят и что сама убила мужика.
    - Не буду, - промямлила я.
    - Будешь! А не будешь, придушу. Нам с Юлей, кивнул он на женщину, терять нечего. У нас сын один.
    - Погоди, Саша, - остановила его женщина, - мы же договаривались еще если она напишет, что наши мальчики её не трогали. Они просто оказались рядом. Они же действительно вас не трогали? И потом - деньги. Девушка, - она умоляюще по-смотрела на меня, - мы знаем, что вашей маме нужна дорогостоящая операция. Мы оплатим. Только подпишите.
    - А смысл? – Вырвалось у меня, - у вас же не один труп, а насколько я знаю, 7? И ваши мальчики присутствовали при всех убийствах, значит соучастники. И за мной они устроили охоту тоже все вместе. И было нападение, на котором их взя-ли. – Я поняла, что мне надо тянуть время. Охранник скорее всего побежал за по-мощью.
    - Это не твоя забота, отрезал другой мужчина. Что решаешь? На тот свет или подписываешь?
    Я начала паниковать. Прошло уже как минимум минут 5-7, а помощи не было.
    - А почему я должна вам верить? А если вы сказали, что оплатите операцию, а сами обманите? Где гарантии?
    Женщина начала быстро говорить, - я обещаю. Я обещаю. С вашей мамой будет всё хорошо. Вам много не дадут. Лет семь, потом еще по УДО выпустят, мы позаботимся. У вас ещё вся жизнь впереди будет. А мальчикам нельзя в тюрьму, потом вся карьера будет испорчена и на гос. службу не возьмут. Ну молодые, глупые ещё, кровь играет, на подвиги тянет. Да ещё друг перед другом. Они же сами не убивали. На них крови нет. Мы их в закрытый пансион отправим, когда всё закон-чится. В Англию. Там дисциплина. А этих двоих убийц пусть судят.
    Я слушала эту женщину и меня брала оторопь. То есть эти «детки» лишили жизни семь человек, осиротили, еще больше, а она говорит про карьеру, подвиги. С одной стороны я её понимала, один из них её сын и она будет защищать его, ес-ли даже он будет убивать её, с другой стороны я не могла понять, неужели она не понимает, что если сейчас его оставить безнаказанным, то дальше будет хуже. Он сам начнет убивать, а не чужими руками. И тут раздался страшный грохот, дверь распахнулась и в неё влетели мужчины с автоматами.
     - Всем на пол! Лежать! Полиция!
     Когда их увели, я начала рыдать. Я рыдала взахлёб, пока не начала икать. Кто-то обнимал меня, гладил по голове, что-то говорил. Но я не видела никого и не соображала. Успокоившись, я отодвинулась и поняла, что рыдала я на груди у Алек-сея Владимировича.
     - Ну, всё? Успокоились? Простите Таня, я был на операции, а Васильевна в па-лате белье меняла. Пока охранник её нашёл, пока полицию вызвали, пока они при-ехали. Они вам ничего плохого не сделали?
     - Не успели, - всхлипнула я, - только угрожали.
     - Ну и замечательно. Теперь уже не отмажут детей и не отмажутся сами. Вы ведь дадите показания?
     - Конечно.
     - Следователь запишет под Протокол у вас показания минут через тридцать. Я попросил. А пока полежите, успокойтесь. Он пока с охраной на входе разбирается, кто пропустил и почему. – Он вдруг поцеловал меня в макушку, - сколько же на вашу долю за последнее время выпало девочка моя? Здоровый мужик не выдержит. Вы молодец. Смелая. – И он быстро вышел из палаты.
     Следователь представился Николаем Николаевичем, записал всё, что я ему рас-сказала. Он был приветлив, внимателен и дотошен. Пообещал, что во всём разбе-рётся, и чтобы я не боялась больше. У двери теперь будут дежурить двое полицей-ских.  Я поняла, что и следователи бывают разные. Никогда не надо судить всех, если обидел кто-то один.  Спала я беспокойно, просыпалась каждые полчаса. Мне всё время казалось, что кто-то входит и крадется к моей кровати.
     На следующее утро пришёл Виктор Семенович и принес мне постановление о моём освобождении до суда и подписку о невыезде.   Сказал, что меня уже завтра могут выписать и я могу поехать домой. Меня будут вызывать на допросы, далее на суды, но жить я буду дома.  Рекомендовал никуда не выходить и не кому не открывать дверь, кроме него и нового следователя Горелова Николая Николаевича, который со мной беседовал вчера. Я с одной стороны обрадовалась, что завтра уже буду дома, а с другой расстроилась, что скорее всего больше не увижу своего лю-бимого доктора Алексея Владимировича.
     Меня выписали в обед на следующий день. Алексей Владимирович сказал, что-бы я показалась ему через два дня.  Я обрадовалась. Попрощалась со всеми. С Ва-сильевной обнималась и целовалась дольше всех.  Оставила ей свой адрес и про-сила заходить в гости. Она даже прослезилась.  Виктор Семёнович довёз меня до дому и уехал. Я зашла домой, села в кресло и долго сидела, наслаждаясь тишиной, покоем и уютом. В этот день решила к маме не ехать. Надо было прийти в себя, собраться с мыслями, купить продукты, приготовить еду, помыться и отдохнуть. Ещё я надеялась, что завтра желтизна с лица сойдёт практически совсем. Пугать маму мне не хотелось. Спала я без сновидений. А утром поехала к маме.


         ЭПИЛОГ

         Судебные слушанья длились долго, практически полгода. Четверым «игро-кам», которые были соучастниками дали по 8 лет колонии строго режима, двум исполнителям по пожизненно колонии строго режима. Тем, которые были у меня в больнице и угрожали, по 2 года условно. Они же не причинили мне увечий, так сказала судья.  У них нашлись рычаги, на которые они смогли надавить, но с гос-ударственной службы их уволили. Женщине, которая была в моей палате и угова-ривала меня, дали год условно. Майора Ефимова  И Котова, а так же  капитана Колю, уволили со службы, завели на них отдельные дела и пока они под следствием. Там, как сказал Виктор Семенович у них много чего вскрылось. И изнасилования, и крышевание, и сокрытие улик, и подтасовка данных. Меня оправдали. И даже за угон машины не назначили ничего, так как Виктор Семёнович сумел убе-дить судью, что это было сделано для защиты жизни, а не умышленно. Машина не пострадала, ремонта не требуется. Пока длилось расследование, я уговорила маму, мы продали квартиру, купили на окраине евро однушку, которую я разделила на две маленькие комнаты. В одной жила я, в другой мама. Из кухни сделала гости-ную с барной стойкой и кухню с плитой, холодильником и мойкой. Маме сделали операцию, она прошла реабилитацию, сейчас в санатории. Восстанавливается. По-знакомилась там с мужчиной. Он вдовец, тоже после операции. У них возникла симпатия. Мама в восторге, звенит, смеётся. Говорит, что предлагает жить вместе. Я рада за неё. Отцу я позвонила. Мы встретились. Но после встречи осталось очень тягостное впечатление. Он вёл себя как-то неуверенно, как с чужой. То и де-ло жаловался на нехватку денег. Говорил, что жена сидит с ребенком дома, он один работает. Видимо думал, что я буду просить у него денег. Пока мы разговаривали, она звонила ему дважды, что-то говорила, он оправдывался. Вид у него был какой-то затравленный. Счастья в его глазах я не увидела. Про маму он спросил, как бы мимоходом, как мол мама? Я сказала, что всё хорошо. Он не предложил мне прийти к нему в гости, не показал даже фотографию брата. Не спросил нужна ли мне какая-либо помощь, хотя знал, что я под следствием и не работаю. Проговорился, что друзья рассказали про меня. Мне было жаль его. Он как будто потерялся. Это был не мой папа, не тот которого я знала.  Всё время словно ожи-дал чего-то плохого от разговора и смотрел на часы. Видимо молодая жена отпустила его для встречи с дочерью на определенное время. Договорились созваниваться и разошлись. Я почувствовала его облегчение, когда он быстрым шагом пошёл от меня. Я не стала рассказывать маме о нашей с ним встрече. Не хотелось тревожить её и вообще не хотелось.
     После суда и оправдания, я устроилась на работу в лабораторию. Провожу ана-лизы. Мне помогла врач из изолятора. Коллектив очень хороший. Мне нравится.
     В больницу я ходила ещё дважды на приём к Алексею Владимировичу. Со здо-ровьем у меня всё хорошо. Мы изредка встречаемся с ним. Он практически всё время проводит на работе. Но иногда мы ходим в театр, в кино или кафе. Пока это больше дружеские встречи. Перерастут ли они в любовь? Не знаю. Поживём-увидим.