Посвящается русским воинам добровольцам
Мне сниться сон, будто бы жаркое лето, середина июня, я еду в своей машине по улицам незнакомого мне города, среди разрушенных войной домов.
На всём протяжении пути я не вижу ни одного целого строения, ни одного кусочка асфальта, которого не коснулся бы смертельный ужас. С макушек раскуроченных взрывами фонарей, словно спагетти из кастрюли, свисают оборванные нити электрических проводов. Покачиваясь из стороны в сторону, они трутся об изогнутые стволы столбов и издают странный похожий на стон, душераздирающий скрежет, от которого становиться жутко и холодно. Изуродованные улицы пустынны, многочисленные воронки от разорвавшихся снарядов напоминают кратеры потухших, остывающих вулканов, источающих из себя едкие клубы прозрачного дыма. Всюду разбросаны вещи, осколки битого стекла, посуды. Скелеты выгоревших автомобилей напоминают огромных чёрных жуков из «звёздных войн». Смерть кровавым ковром прокатилась по городу уничтожая всё на своём пути. Я вижу всё это и мне становится страшно.
- Как это страшно, ведь когда-то здесь кипела жизнь, люди жили своими повседневными заботами, работали, любили друг друга, женились, рожали и воспитывали детей, -думаю я оглядываюсь по сторонам и поеживаясь от леденящего чувства самосохранения, которое меня выдавливает изнутри наружу, и раскручивает мой живот так, что нестерпимо хочется сходить по- большому, и я что есть силы сжимаюсь в комок, и терплю, продолжая медленно ехать.
Я привёз продукты для жителей этого города, я привёз много продуктов, всё, что мне удалось собрать за несколько месяцев в Москве.
Но никого нет. Ни одной живой души. Я опоздал. Я сильно опоздал.
Я вижу, как местами, на обочине городской дороги, неровными рядами кем-то выложены обезображенные, полуразложившиеся трупы мужчин, женщин, детей. Возле чудом сохранившейся зелёной скамейки, стоящей около опалённого пламенем дерева, валяются два раздавленных существа похожих на кошек, одно большое, а другое поменьше. Их вылетевшие из глазниц глаза были наполнены ужасом, который они испытали в мгновение смерти. Большая чёрная собака, высунув длинный бледный язык, уткнулась головой в спицы изогнутого колеса велосипеда и из её разорванного брюха вывалились облепленные мухами кишки. Бесцеремонные вороны расклёвывают их и уносят кусочки в своих огромных хищных клювах.
Я в ужасе от увиденного останавливаю машину, и выйдя из неё, морщась от трупного смрада, подношу к губам свои уставшие, сухие, затёкшие от руля ладони, и словно в рупор, захлёбываясь подступившими к горлу слезами, что есть силы, кричу, сначала в одну, а затем в другую стороны:
- Я привез продукты! Я привез продукты! Кто-нибудь есть из живых?! Я привёз продукты из Москвы!»
Мой голос стремительно улетает, долго блуждая среди развалин, пытаясь отыскать кого-нибудь из живых, и возвращается уставшим разочарованным смертельным эхом:
-Ни-ко-го нет, ни-ко-го нет, ни-ко-го нет…». Я оглядываюсь по сторонам, внимательно всматриваясь в руины, и опять складываю рупором ладони, и еще сильнее, ещё громче, до хрипоты кричу:
- Я привез продукты! Я привез продукты! Кто-нибудь есть из живых?! Я привёз продукты! Люди-и-и-и-и…!».
И вдруг, в этот самый момент, где-то сбоку и сзади тоненький детский голосок совершенно по-взрослому тихо сказал:
-Дяденька, вы что кричите, все давно умерли! Вы что не видите, что все умерли. Я тут совсем одна. Вы не видите?
От неожиданности я резко обернулся и увидел перед собой маленькую, совсем малюсенькую белокурую девочку с нечёсаными слипшимися волосами, лет пяти- семи, в грязном, рваном, когда-то видимо красивом белом платьице, с огромными кровяными разводами, напомнившие мне расплывшиеся краски акварели по мокрому листу белой бумаги, край которого был почти оторван и свисал вниз, касаясь осколков битого кирпича. Её напряжённое, измученное лицо было измазано засохшей кровью в вперемешку с грязью, растрескавшиеся губы, на которые то и дело садилась назойливая блестящая муха, были покрыты коричневыми гнойными болячками и не по-детски плотно, прижаты друг другу, как это обычно бывает у взрослых, когда они не хотят показать свою внутреннюю боль.
Её огромные глаза напомнили мне глаза людей изображенных на картинах Маргарит Кин и были полны печали и порожденного войной горя, и одиночества. Они смотрели на меня так, будто бы меня не видят, а пытаются разглядеть что-то в далеке, более важное и долгожданное. В них словно осколки весеннего грязного льда застыли две огромные мутные капли детских слёз, как будто это место было определено для них навсегда природой. В разбитых и изрезанных, и так же, как, и платье вымазанных кровью руках, она держала большого пыльного плюшевого медведя неопределённого цвета. У него было оторвано одно ухо и болтался на белой ниточке черный блестящий глаз. На месте второго глаза была нарисована жирная расплывшаяся точка. Тоненькие, во множестве ссадин и синяков ноги, напоминали две не совсем еще засохшие ветки небольшого деревца, которому чудом удалось спастись после какого-то мощного стихийного бедствия. Они были вставлены в стоптанные, не по размеру, клетчатые тапочки, носы которых совершенно разорвались и сквозь образовавшиеся в них щели были видны скрюченные, плотно поджатые друг к другу пальчики с грязными длинными ногтями.
- Дяденька! У вас есть что- нибудь покушать? Мне немножко покушать, можно? — вдруг спросила девочка и посмотрела мне внимательно в глаза.
-Что милая? - находясь в шоке от происходящего, не сразу среагировал я.
-Покушать хочу, я давно не кушала - ответила тихо она и перевела взгляд на своего медведя, плотнее прижимая его к себе.
- Покушать? - опять переспросил я. И тут в моей голове наконец-то что-то щёлкнуло и сдвинулось, заставив её словно компьютер в одно мгновение заработать в оперативном режиме.
- О, боже! - спохватился я и бросился к ней, схватил её худенькое тело в охапку, вместе с прижатым к нему медведем, и крепко вдавил в себе как бы принимая её боль на себя и отдавая ей своё тепло и жизнь.
-Как же мне повезло! Конечно есть, у меня, конечно, есть покушать! - дрожащим от волнения голосом, как заведённый тараторил я, - у меня всё есть, и покушать и молоко, и медикаменты, милая моя, я сейчас всё сделаю, я всё сделаю! Потерпи чуть-чуть. Как хорошо, что я тебя нашёл! Ты одна или ещё кто то есть?
- Все умерли, никого больше нет! – серьёзно повторила девочка и опять внимательно посмотрела мне в глаза слегка повернув голову в сторону моего лица.
-А вы наш? Вы наш?» —спросила она
-Я не знаю кто вы, а мне нужны только наши, русские, я русская- и с её голубых глаз сорвались висевшие до этого неподвижно две мутные капли. Они с силой ударили меня в грудь, пройдя сквозь плотную ткань футболки, и я ощутил, как по моему телу прокатилась леденящая волна детского горя.
-Да, господи, я наш, я наш, я конечно же наш - орал я во всё горло.
- Я очень даже наш, я русский, я из Москвы, я привёз продукты в город, я тебя спасу, я обязательно тебя спасу, - еще крепче прижимая её к себе, кричал в истерике я.
- Как же мне повезло, что я нашёл тебя, я тебя спасу, милое дитя, я спасу. Я тебя должен, во чтобы то не стало, спасти.
Распахнув дверку своей машины, я усадил в неё девочку и стал поить её молоком и кормить всем что у меня было. А она, захлебываясь жадно глотала предлагаемую мной еду, и ей сразу же стало плохо, её стало тошнить, и я в ужасе пытаясь ей помочь взял её опять на руки, нежно держа на своих ладонях, словно маленькую раненую птичку, и краем футболки вытирал её болезненный рот, из под сдёрнутой коросты тут же начала течь кроваво -жёлтая гнойная жидкость. Моя одежда мгновенно пропиталась вонючими сгустками рвоты, к горлу резко подкатил комок и меня самого тут же начало тошнить так, что выворачивало всего изнутри. Я упал на колени уронив её, и корчась от боли в пустом разрывающимся желудке, загибался около её тела бормоча, что сейчас всё пройдёт и я её буду опять кормить и спасать.
Наконец, приступы рвоты и боли утихли, я сумел взять себя в руки, поднялся на ноги и усадил девочку обратно в салон машины, обработал её раны, дал воды и активированный уголь. А потом на огромной скорости словно лыжник слаломист гнал машину с бедным полуживым ребёнком, завернутым в шерстяное одеяло из моего детства, уворачиваясь от бесконечных препятствий, то и дело, чудом избегая столкновения с разбросанными вокруг глыбами разрушенных зданий и никому не нужными телами погибших людей и животных.
Я знал, надо на тот берег реки, на том берегу наши, они помогут! Они помогут, они нам обязательно помогут!
Вдруг лобовое стекло моего автомобиля разлетелось в дребезги и что - то горячее и скользкое тупо ударило в меня и проникло во внутрь, словно током вздернуло всё моё тело вверх и я, теряя сознание, словно волчок закрутился в кабине огромного автомобиля не понимая, где я, и что происходит.
Огни в глазах медленно потухли и меня не стало.
Не знаю сколько прошло времени, но постепенно звуки стали возвращаться, меняя своё расплывчатое невнятное звучание на более ясное и понятное. Я открыл тяжёлые, покрытые пеленой глаза и первое что увидел, это была маленькая белокурая девочка с большим плюшевым медведем на коленях, она сидела возле меня на огромном чёрном стуле и странно улыбалась, её тоненькие мягкие пальчики подрагивая, нежно гладили моё перевязанное плечо. Она смотрела на меня своими большими голубыми глазами и совсем по-взрослому говорила:
-Всё хорошо, вы живы и это хорошо! Я вас спасла! Вы меня, а я вас! Мы спасли друг друга. Это ведь должно что-то значить. Я хочу, чтобы вы стали моим папой! Вы ведь мой папа?! А я ваша дочка, твоя дочка. Ты хочешь стать моим папой?) И не дожидаясь моего согласия громко на всю палату закричала:
- Доктор, мой папа проснулся, он жив, - и заплакала тихо и без слёз уткнувшись лицом в голову своего медведя.
-Он жив!
И тут меня тряхнуло один раз, а затем сразу второй, голова качнулась сначала в одну сторону, потом в другую, тело распрямилось, и я проснулся, понимая, что это был сон, очень страшный сон, а сейчас наступает реальность, в которую я должен вернуться. Надо мной, держа стакан с чаем наклонилась женщина в форме, это была проводница вагона, она почти кричала пытаясь меня разбудить. От неё пахло дешёвыми сигаретами, чесноком и ужасным разрывающим моё сознание парфюмом, запах которого напоминал мне запах толстой соседки тёти Любы живущей этажом ниже, которая выливала на себя тонны подобной гадости ежедневно и весь подъезд сразу же превращался в газовую камеру, пройти которую был ещё тот квест.
- Ну что же вы, просыпайтесь, сейчас же, мы приехали, все уже вышли, а вы всё спите и спите, мне ещё белье считать, а потом сдавать! Ну что же вы?! – и она сунула мне в руку стакан с мутной жидкостью, которую она вечером назвала своим фирменным чаем.
Я безропотно взял из её рук стакан и поставил на столик перед собой, раздвинул шторки на окне своего купе. На мокром от дождя перроне царило бесконечное броуновское движение, люди бежали, тащили на себе огромные сумки, стояли небольшими безмолвными компаниями уткнувшись в телефоны, курили.
Быстро придерживая за лямки рюкзаки, пробежали военные, подгоняемые командиром.
Я накинул куртку на плечи, вставил ноги в кроссовки и зацепив пальцами рюкзак выскочил из вагона, на ходу извиняясь перед проводницей:
-Простите милая, больше не повториться.
-Не повториться, - беззлобно ответила она.
-Не повториться! – ещё раз , но уже утвердительно, повторила она
- Конечно же, не повториться, если билет в один конец, милый.
- На войну?!- с тревогой в голосе спросила она мне в спину.
-Ага, - ответил я не оборачиваясь. Родину защищать! И выскочил из вагона на перрон.
-Ишь ты, Родину защищать! Мал ещё! Без тебя есть кому защищать Родину.
-А Мамка-то знает, а? И не дождавшись ответа добавила:
-Ладно! Удачи тебе, мальчик!
- Вернись домой живым! –добавила она, и тяжело вздохнула.
- Мой-то защитник уже не вернётся никогда», - и заплакала, уронив голову себе на грудь, как это может делать только безутешная мать, потерявшая своё единственное взрослое дитя, с воем и причитаниями, совершенно одна, где есть только она и её личное горе.
Пробежав не больше десяти метров, я тут же был остановлен полицией.
- Куда спешим? Ваши документы, гражданин?!- сурово произнёс старший, приветствуя меня под козырёк и заглядывая в мои заспанные, слегка припухшие глаза.
- Пили?
Я быстро достал паспорт и военный билет, и по слогам произнёс: «Я, доб-ро-во-лец, я на вой-ну! Я доброволец! Не пил я. Я вообще-то не пью, из принципа»
- Сейчас выясним, на какую войну ты приехал, почему не пьешь, что, в связи с этим употребляешь и что ты за доброволец, и зачем. Пройдёмте с нами! - беря меня крепко за локоть, продолжил он, и повёл в сторону небольшого железнодорожного вокзала.
- Ну надо, так надо, пройдёмте, только я действительно доброволец и ничего не употребляю, мне это не надо. Мне повестку не прислали, так я сам и приехал. Некоторые трусы убегают, а я, наоборот, приехал. Чего мне бояться, я-то наш, я в порядке, - с пониманием к обстановке ответил я.
Выясняли не долго. Извинились, если было что не так. Отпустили и даже рассказали куда надо идти, и пожелали удачи. И уже через неделю, после проверок и формальностей, я был зачислен рядовым в учебный отряд.
Но мне не терпелось попасть на передовую, у меня всё время перед глазами стоял разрушенный до основания город, выложенные рядами трупы людей и маленькая вымазанная кровью белокурая девочка с большими голубыми глазами, держащая в руках огромного плюшевого медведя с оторванным ухом и болтающимся глазом на белой ниточке.
Наконец, через месяц, мой взвод, куда меня распределили после двухнедельной подготовки, получил задание скрытно выдвинуться вперёд и ждать наступления основных частей, и в нужный момент поддержать их отвлекающим огнём на себя. И был мой первый настоящий страшный бой, мои товарищи гибли один за другим осыпаемые пулями, осколками от ручных гранат и артиллерии, и мне повезло, что я остался жив, я чудом остался жив среди всей этой мясорубки.
На окраине города, так напомнивший мне город из моего сна, среди руин разрушенных зданий, я нашёл ещё совсем крошечного маленького щенка, который дрожал от страха и не переставая судорожно пищал. Он лежал на острых пыльных кирпичных осколках вжавшись в проём полуразрушенной стены дома и как только я к нему подошёл, с воем бросился к моим ногам и упал на мои разбитые войной берцы, и тут же затих. Я взял его левой рукой и поднёс ближе к лицу, чтобы получше разглядеть. Щенок оказался девочкой. Сразу было видно, что она вырастит красавицей. Палевая рыжеватая мордочка, такая же шёрстка на груди и крепких лапках. Толстый длинный хвост и совершенно карие глаза, которые она то и дело щурила от испуга. Чёрный влажный нос, не переставая втягивал в себя воздух, пытаясь по запаху понять, что может произойти в данную минуту. Я тут же в неё влюбился и не удержавшись от переполнивших меня эмоций поцеловал в пыльную мордочку и сказал:
- Ну что ты, милая, теперь для тебя всё позади, теперь у тебя будет всё хорошо, я тебя спасу. Я тебя спас! Я буду звать тебя Умка! Ты моя маленькая Умка! Моя девочка! И сунул её за пазуху, сразу почувствовав, как что-то тёплое и жидкое с благодарностью растеклось у меня по животу, как знак мгновенной симпатии и особого доверия.
«Ну вот и началось», —улыбнувшись сказал я ей. Я тебя понял, спасибо за доверие, милая.
Город мы взяли. Умка стала для меня символом этой победы, слух о том, что я спас щенка во время штурма города разлетелась по группировке мгновенно. Умка стала всеобщей любимицей, и её специально в минуты затишья приходили посмотреть и побаловать лакомствами бойцы.
Через некоторое время меня перевели в разведвзвод и у нас стало традицией перед ответственным заданием гладить её по бархатной шёрстке на удачу. Умка не возражала, и каждый раз стремилась проводить как можно дальше уходящую на боевое задание группу, пристраиваясь в конце неё, пока кто-нибудь это не замечал и с тревогой не произносил:
- Держи, держи, Умку, увязалась за нашими, потеряется. И все дружно бросались её ловить и поймав разведчицу уносили её в землянку. А потом, когда группа, возвращалась все радостно обсуждали её смелый поступок и с гордостью произносили:
Наша разведчица, боевая подруга!
А однажды перед подготовкой к очень ответственному мероприятию в тылу врага, в расположение разведчиков неожиданно приехал генерал из штаба, чтобы лично убедиться, как идёт подготовка. Мы при его виде от неожиданности повскакивали, и кто в чём был вытянулись по стойке смирно. Не любили мы эти неожиданные приезды начальства.
-Как идёт подготовка, - спросил он нарочито строго, хитро шаря своим взглядом по полу. Мы молча переглянулись.
- В штатном режиме, - не растерявшись ответил наш лейтенант.
И в это самый момент протиснувшись между наших ног уверенными маленьким шажками на середину словно маленький детский мячик выкатилась моя Умка, присела на задние лапки, пописала, деловито отряхнулась, подошла к генералу, и села рядом с ним подняв в верх свою красивую умную мордочку.
Генерал серьезно и опять с хитрецой посмотрел на личный состав, на Умку и сказал, усмехнувшись:
-Мда! Так, вот ты какая, Умка, и генералы тебе не почём.
Все в ужасе переглянулись между собой ещё раз, понимая, что сейчас может произойти что-то ужасное.
- Иван Семёнович!» —сказал он, не поворачивая головы сопровождающего его зам по тылу. Приказываю, поставить на довольствие этого симпатичного бойца разведроты, и наклонившись к Умке потрепал её бархатные ушки:
- На удачу! -ласково сказал он
Умка тут же в благодарность лизнула ему в протянутую ладонь и тявкнула:
-Аффф!
-Ну вот и отлично! Нам такие смелые бойцы очень нужны!
Вижу всё будет отлично, разведчики готовы! - и опять посмотрел на Умку, которая не сводила с него своих карих глаз.
-Удачи! Помните, от вас зависит многое и даже больше!
- Служим России! - дружно отозвались мы, как по команде вытянув шеи вперёд.
-Вольно! - скомандовал генерал
-Берегите себя, сынки, у нас ещё много работы, а вы у меня такие, орлы, одни - сказал на прощание он и вышел из палатки.
-Уфффф, - обрадовались мы и набросились радостно на Умку.
Ну, ты даешь, боец! Генерала не испугалась!
Кто-то крикнул:
- Респект, боец!- и мы все радостно заорали, -«Респект Умка, Респект!»
Умка, обрадовавшись всеобщему веселью как заведённая начала носиться по землянке и громко лаять, что на собачьем языке означало: «Я вас всех люблю!"