Якутские лошади
Еще в пору деревенского детства был я наслышан об особенных якутских лошадях. По рассказам, отменно неприхотливые и на редкость дюжие при скромном росте, они представлялись мне столь же экзотичными, как, например, пони или лошади Пржевальского.
И потому, впервые попав в Якутию, я, естественно, стал оглядываться: не бродят ли поблизости якутские лошади? Но в столице республики лошадей не было. И я решил напроситься в попутчики к тогдашнему пресс-секретарю местного парламента (Ил Тумена) Егору Сибирякову и помощнику председателя палаты Прокопию Уарову, отправлявшимся на джипе в Чурапчинский улус. Они обещали показать мне таинственную лошадь.
Едва переправились мы на огромном, словно ковчег, пароме через матушку-Лену, я припал к окну. Однако остались позади и десять, и двадцать верст, а лошадей всё не было. Да и откуда бы им взяться? Сперва к самой дороге подступали сосны, потом пошёл смешанный лес, а потом - сплошь лиственницы, почти чёрные, с заиндевелыми макушками. Лошадям здесь делать нечего.
Но вот появились первые елани, долины, и пресс-секретарь толкнул шофера в плечо. Тот притормозил машину. У меня замерло сердце: недалеко
от дороги на заснеженной поляне стоял небольшой табун лошадей, настоящих якутских. Сразу бросились в глаза их седоватые, длинные, до копыт, хвосты, буйно-густые гривы и чёлки. Лошади были впрямь низкорослы, если можно так сказать о лошадях, с крутыми боками, широкими крупами и как-то по-особому прочно, основательно стояли на коротких и толстых ногах с лохматыми бабками.
Лошади не паслись, а именно стояли, повернувшись к нам мордами, припудренными куржаком, и словно бы дремали. Возможно, наевшись пожухлой травы из-под копыта, лошади мирно отдыхали. Тем более что время двигалось к полудню, а погода стояла тихая и довольно тёплая для якутского октября - под минус десять. Но мне показалось, что лошади не дремлют, а думают о чем-то важном для них. Должно быть, об ушедшем лете, о грядущей зиме, столь суровой в этих краях, о нелегкой лошадиной доле...
Когда машина тронулась, это заметила лишь одна лошадь и тихо
покачала вослед косматой головой. Остальные не шелохнулись. Дотоле молчавшие спутники мои, коренные жители, вдруг все – и Егор Егорыч, и Прокопий Иваныч, и шофёр Коля, якут с усами запорожца, – наперебой заговорили об якутских лошадях, об их покладистости и терпеливости, выносливости и смелости, доверчивости и самоотверженности. О том, как искони привязан к лошадям народ саха, во многом обязанный им своим выживанием, ибо лошадь для якута – и транспорт, и мясо, и кумыс… Посыпались примеры, истории, бывальщины.
Запомнились такие детали. Оказывается, из-за скудости трав в здешних засушливых районах сено для лошадей почти не готовят. Ну, разве что какой возишко на весну, на пору ожереба кобылиц, а всю зимушку якутские лошади добывают корм сами, из-под копыта, несмотря на обильные северные снега. Пасутся часто самопасом, небольшими группами. Очень дружны и проявляют героическую заботу о потомстве. Если на табунок нападают волки, то лошади, сбиваемые в круг своим вожаком, прячут молодняк в середину, а сами отчаянно отбиваются от хищников задними копытами. Держатся до последнего. Один местный пастух рассказывал, что после волчьей атаки он собрал наутро шесть звериных трупов, лошадиных же не обнаружилось...
Покуда мы ехали до улуса, нам снова и снова попадались якутские лошади, чалые, сивые, белесые, как окрестные снега. И под рассказы о них я, наверное, не первый подумал о том, что и сам якутский народ похож на своих лошадей, такой же выносливый, терпеливый, но в то же время и гордый, полный достоинства. Ну, а если взглянуть на всю сегодняшнюю Россию, упорно выживающую в суровых рыночных условиях, добывая прокорм "из-под копыта", то хочется, перефразируя поэта, сказать: "Все мы немножко... якутские лошади".