Не унывайте, если не везёт,
Отбросьте груз печали непомерный,
Однажды невезение пройдёт
И канет в лету!
Вы же не бессмертный?
Андрей Олегович
Есть люди, которых трясёт и плющит от слов удача и гарантия, потому, что их по жизни преследует невезение.
Самое интересное – им тоже кто-то завидует. Но об этом позже.
Ефросинья Аристарховна Плещеева, девушка приятной наружности, но слегка пухленькая по причине хорошего аппетита и невозмутимого характера (про таких девиц обычно говорят: куда положишь, там и лежать будет) росла в многодетной семье.
Лениться, в семье Фросиных родителей, было не принято. За невыполненные в срок задания и обязанности тятька наказывал жестоко, несмотря на то, что была она девушкой на выданье.
Ровесницы давно уже хороводились, ей же было не до того: приходилось вставать “ни свет, ни заря” и приниматься за хозяйские заботы.
Девочка была старшим ребёнком, потому отвечала за всё и за всех.
С раннего утра до позднего вечера суетилась Фрося, исполняя тяжёлую крестьянскую работу, а в перерывах обихаживала ребятню.
Попадало ей часто.
Девочка постоянно хотела спать. Дремота могла её настигнуть в самое неподходящее время, даже за едой.
Нянькой Фросю определили года в четыре, когда та сама еле стояла на ногах.
Мамка всё рожала и рожала, иногда каждый год, а смотреть за детишками не имела возможности: работала на скотной ферме, дома держала живности до десяти и больше голов, не считая полусотни кур да гусей. Ещё сенокос, огород, ручная стирка.
К братьям и сёстрам, которых теперь вместе с ней было девять душ, Ефросинья относилась с любовью – родная кровь, но для себя твёрдо решила, что, ни при каких обстоятельствах не будет рожать.
Мечтала девушка о том времени, когда выпорхнет из родительского гнезда, когда освободится от нудной обязанности подтирать зады и носы, когда отоспится всласть.
Ни-ка-ких детей. Ни-ког-да. Ни-за что!
После восьмого класса Ефросинья Аристарховна намылилась улизнуть от постылых забот на учёбу в торговый техникум, но не тут-то было.
Отец как прознал про коварный план “хитромудрой” дочурки, рассвирепел. Хлестал со всей дури вожжами “куда ни попадя”, не обращая внимания на то, что побоями может нарушить детородную функцию.
Перестарался, дубина стоеросовая. Но функция не пострадала.
Фроська неделю с лежанки встать не могла, хотя мамка ветеринара приводила. Тот уколы делал, мази целебные оставил.
Ребятня жалела сестрёнку. Собственно, это и понятно: она для них и отцом, и матерью была.
Девушка не плакала, терпела боль, сцепив зубы. Несмотря на мази, кровавые рубцы воспалились.
Время от времени она впадала в забытьё.
Фросе снилось, как выходит замуж, как навсегда уезжает из опостылевшего дома, от бессердечного тятьки, век бы его не видеть, супостата.
Девчоночка, несмотря на небольшой избыток веса, выглядела соблазнительно: румяная, мяконькая, белокожая, с очаровательными ямочками на щеках, обворожительной улыбкой.
Мальчишки в школе наперебой пытались завоевать её сердечко, но тщетно. Отец следил за добродетелью и скромностью дочери, в каждом мальчишке видел лиходея и татя.
Подружки наперебой невестились, начиная с тринадцати лет, а Фросе не было дозволено выходить со двора, кроме хозяйственной надобности, и учёбы.
Ефросинья дневник завела, куда определяла заветные мечты и умные, как ей казалось, мысли.
К пятнадцати годам внутри девочки созрела потребность любить, которую она изливала на страницы тетради.
А ночами грезила.
Но дети… теперь она твёрдо решила не иметь детей.
Так она и Лёшке Пименову сказала, когда тот признался в любви, тайком провожая её домой.
В тот день отец уехал в район по неотложным делам.
– Лёшь, ты целоваться умеешь, – спросила девочка, прикусив от смущения губу до крови, едва не умерев от страха.
– Не знаю, не пробовал.
Фрося закрыла глаза, сделала губы слоником.
– Пробуй!
– С ума сошла, а тятька?
– Всё равно от него убегу, пусть хоть до смерти запорет. А рожать никогда не буду. И в техникум поступлю.
– Давай вместе убежим?
– Не теперь. Целуй скорее, пока никто не видит.
– А куда?
– Ты дурак, да? В губы целуй.
– Тогда глаза открой.
– Боюсь.
– Ага! Мне тоже страшно.
После они уединялись при каждом удобном случае, что бывало довольно редко.
Оказалось, что всяких разных поцелуев великое множество.
В конце девятого класса Фрося почувствовала, что внутри происходит нечто незнакомое.
Посоветоваться, понятное дело, было не с кем.
Беременность обнаружилась на шестом месяце, когда форму живота невозможно было объяснить полнотой.
Ефросинья читала и перечитывала записи в дневничке, где чёрным по белому было написано: “ни-ког-да не буду рожать”.
Бить дочь по бокам и мягкому месту отец побоялся, хотя по щекам отхлестал до крови. Зато Лёшке досталось не по-детски.
Учёбу в десятом классе пришлось отложить: Фрося родила в положенный срок двойню, точнее близняшек.
Такой странной свадьбы в деревне никогда прежде не видывали: у жениха и у невесты на руках было “по ребятёночку”.
Жить в семье отца Фрося наотрез отказалась.
Свёкор принял в свой дом пополнение с энтузиазмом.
Характер у него оказался мягкий, покладистый. Детишек в Лёшкиной семье обожали.
Жизнь Ефросиньи изменилась полностью. Сам муж и его родня пылинки с неё сдували.
Лёшкина мама обучила невестку женским премудростям, позволяющим мужа ублажать и не залетать.
Народный опыт – хорошо, посчитала девушка, а медицина надёжнее.
И приняла дополнительные меры: съездила в районную женскую консультацию, выписала некое патентованное противозачаточное средство, а чтобы с гарантией не беременеть вдобавок вживила новомодное средство – внутриматочную спираль.
Когда обжигаешься горячим молоком, невольно начинаешь дуть и на холодную воду, поэтому на тайном семейном совете, начавшемся в самый неподходящий момент сладострастия, когда Лёшка собирался финишировать, Фрося предъявила ультиматум: извергаться отныне будешь в тряпочку, кроме безопасных дней, просчитанных гинекологом в графике.
Лёшка спорить не стал. Зачем рожать голытьбу? Тем более, что Фрося ещё тогда, до первых поцелуев, предупреждала, что никаких детей не будет.
Нет, так нет. Близнецов бы до ума довести.
Так и любили друг друга, огородившись всеми возможными способами от судьбы Фросиных родителей, которым дети были в тягость, тем не менее, их рожали конвейерным способом, лишь изредка пропуская какой либо год.
Фрося следила за графиком безопасных дней, незадолго до близости с мужем тайком помещала внутрь противозачаточную мазь “Фермекс”, принимала гормональные препараты, после секса немедленно спринцевалась.
Когда близнецам исполнилось полтора года, у Фроси случилась задержка циклического кровотечения. Это насторожило, но поверить в то, что опять случилась то, чего никак не могло произойти, было попросту невозможно.
В этот самый момент со свёкром случилось несчастье: сорвался на ходу с прицепного устройства трактора, попал под сеялку.
Порвало его основательно.
Пришлось ухаживать ещё и за ним.
Не до подозрений было, тем более, что даже самый агрессивный сперматозоид не мог преодолеть многоступенчатую противозачаточную защиту.
И всё же это случилось.
Врачиха пожимала плечами, ссылалась на некую пятипроцентную статистику, когда медицина, даже самая современная, бессильна.
Фрося рыдала, заламывала руки, грозилась покончить с собой.
Делать аборт было поздно. Да и не пошла бы она на такой шаг – убить собственное дитя.
Почему, ну, почему не везёт именно тому, кому не нужны дети?
Вон соседка, Люська Самойлова, седьмой год по клиникам шляется, по святым местам ездит, к знахарям и колдунам, а детишек нет, хотя доктора говорят, что патологии отсутствуют.
Чего только бедолага не делает – ни-че-го.
А у Фроси…
У Фроси снова родилась двойня. Две девочки, два голубоглазых ангелочка с кудрявыми волосиками.
А ведь она думала отдать мальчишек в ясли, и учиться пойти в торговый техникум.
Или в медицинский. Чтобы раз и навсегда исключить проблему нежелательного деторождения.
Можно конечно решить эту проблему радикально – не давать, но тогда…
Тогда вообще вся жизнь наперекосяк.
Отчего так-то?!
Гинеколог в консультации, видя, как она страдает от нежелательной беременности, нашептала ей на ушко, что есть ещё одно средство, стопроцентное, но оно мужское.
Зато наверняка.
Необходима операция на семенных канатиках яичек, вазэктомия называется.
Мужская физиология, мол, от этой процедуры не пострадает, потенция и желание тоже. Спермии будут рассасываться, не встречаясь с яйцеклеткой, значит…
Если только непорочное зачатие.
Лешка артачиться не стал. Перекрестился и бесстрашно лёг под нож вивисектора.
Что такое непорочное зачатие, супруги узнали спустя год.
Теперь опять ждут пополнения.
– Фроська, твою мать, ты у меня как Мария Магдалина. А если снова двойня?
– Изыди, изверг! На что намекаешь? Нагуляла, мол? Ты во всём виноват. Вот кастрирую как-нибудь ночью, посмотрю, как запоёшь.
– Да люблю я тебя. Двойня, так двойня. Пусть даже тройня. Только в толк не возьму: как же в тебя живчики проскочили, если во мне семя заперли.
– Кормить-то чем всю эту ораву будешь, дурачина-простофиля? Уйду я от вас, в монастырь уйду. Нет мне покоя. Теперь уже немного до мамашиного рекорда осталось. Нарожаю тебе полную хату, и уйду. А насчёт охреневших живчиков разбираться нужно. А-а-а, врачи, лиходеи опять отговорятся какой-нибудь статистикой. С них как с гуся вода, а мне каково?
– Справимся, мать. Где четверо – там и десять. Голодными не оставим. Батька уже выздоровел. Поможет.
– Невезучая я, Лёшь, несчастная. Согрешила наверно, только не пойму, когда и где. Наверно от мамаши напастью многоплодия заразилась.
– По мне, так напротив – ты самая счастливая. Я где-то слышал, что невезение, это ироничная разновидность удачи, которую покровительствующее тебе провидение доставляет в форме гротеска, потому, что некоторые люди сами не знают, чего на самом деле хотят. Ведь ты ни разу не попыталась избавиться от плодов любви.
– Неужели меня можно заподозрить в способности убивать. Они ведь живые.
– Так и я о том же.