Как только профессор Смит покинул стены сего уважаемого учреждения, наш факультет принял решение об учреждении «Часовни колледжа» в подражание английскому университетскому обычаю. Я сразу же написал протест и сослался на Устав учредителей. Преподаватели не ответили на мое письмо, но вместо часовни устроили перекличку. Когда все студенты собрались, администрация приказала запереть все двери и устроила молебен, закончив пением гимна.
После переклички я встал, подошел к двери и тщетно попытался ее открыть. К счастью, дверь с нашей стороны зала была из тонких деревянных досок. Я воззвал к сидевшим на помосте профессорам с просьбой открыть выход. На меня не обратили внимание. Тогда я разбежался и ногой выбил замок. Дверь с грохотом распахнулась.
На следующий день единогласным решением профессорско-преподавательского состава я был исключен из университета и отныне мог свободно посвятить себя юриспруденции. Судья Стивенс сказал мне, что при желании, он подаст иск от моего имени против факультета. Я даже мог получить компенсацию и восстановиться. Но университет без Смита значил для меня меньше, чем ничего. Зачем мне было тратить время на борьбу с безмозглыми фанатиками? Тогда я еще не знал, что это будет главным делом моей жизни. Но в тот первый раз я оставил поле битвы без боя, как, вероятно, и сделаю в самом конце своей жизни.
Я решил изучать юриспруденцию и для начала уговорил Баркера из фирмы «Баркер и Зоммерфельд» разрешить мне учиться в их адвокатской конторе. Не помню, как я познакомился с ними, но Баркер, чрезвычайно толстый человек, был известным адвокатом. Он проявил ко мне небывалую доброту без всякой видимой причины. Зоммерфельд был высокий светловолосый еврей немецкого вида, на редкость неразборчивый, почти косноязычный по-английски. Но он был прекрасным адвокатом и добрым, честным человеком, который пользовался уважением всех немцев и евреев в округе, отчасти потому, что его толстый маленький отец был одним из первых поселенцев в Лоуренсе и одним из самых успешных местных торговцев. Зоммерфельд-старший держал общий продовольственный склад и был добр ко всем своим соотечественникам в их первые, самый трудные дни в Новом Свете.
Это было замечательное партнерство: Зоммерфельд принимал клиентов и готовил документы, а Баркер вел дела в суде с непобедимым добродушием, равного которому я не видел ни у кого, кроме пресловутого англичанина Боттомли9. Баркер перед присяжными обычно излучал добродушие и здравый смысл и таким образом выигрывал даже скверные дела. О Зоммерфельде я расскажу подробнее в свое время.
__________________________
9 Горацио Боттомли (1860—1933) — английский финансист, журналист, редактор, владелец газеты, мошенник и член парламента. Известен тем, что был редактором популярного журнала «Джон Булл», а также своим патриотическим красноречием во время Первой мировой войны. В 1922 г. был уличен в мошенничестве и приговорен к 7 годам тюремного заключения.
Немного позже я получил от Смита удручающее известие: кашель его не уменьшился, и он скучал по нашему обществу. В письме сквозила безнадега, она ранила меня в самое сердце. Но что я мог поделать? Я мог только продолжать усердно работать, используя каждую свободную минуту, чтобы увеличить свой доход.
Однажды вечером я встретил Лили. Кейт все еще была в Канзас-Сити, поэтому я с удовольствием остановился поболтать с девицей. После первых слов приветствия она сообщила, что идет домой.
— Дома сейчас наверняка никого нет, — добавила она.
Я сразу же предложил сопровождать ее, и она согласилась. Было раннее теплое лето. В гостиной Лили села на диван. Ее тонкое белое платье соблазнительно подчеркивало стройную фигуру.
— А что вы делаете теперь, когда дорогая миссис Мэйхью покинула наш город? Вы, должно быть, скучаете по ней! — многозначительно произнесли Лили.
— Да, — играючи, признался я. — Интересно, хватит ли у вас отваги сказать мне правду?
— Отваги? — Она наморщила лобик и поджала свои пухлые губки
— Я имею в виду смелость.
— О, я очень даже смелая! — парировала она.
— Вы когда-нибудь поднимались к спальне миссис Мэйхью, — спросил я в лоб, — когда я заходил туда за книгой?
Её черные глаза заплясали, и девица понимающе рассмеялась.
— Миссис Мэйхью говорила, что приглашала вас наверх, дабы вы умылись после урока танцев, — презрительно ответила она. — Но мне все равно. То, что вы там делали, не имеет ко мне никакого отношения!
— Сомневаюсь, — продолжил я наступление.
— То есть? — спросила она.
— Ну, в первый же день, когда вы убежали прочь, хотя я действительно был болен. Ведь я, естественно, поверил, что я вам неприятен. Зато я полагал вас очень миленькой!
— Я не красавица, — ответила Лили. — У меня слишком большой рот и слишком маленькая…
— Не клевещите на себя, — строго сказал я. — Именно поэтому вы обольстительны и возбуждаете мужчин.
— В самом деле?..
Разговор продолжался, пока я ломал голову в поисках подходящего случая намекнуть Лили на нечто большее, но ничего не находил и все это время боялся, как бы не вернулись ее отец и мать. Наконец, рассердившись на себя, я встал, чтобы под каким-то предлогом уйти, и она проводила меня до крыльца. Я сказал: — До свидания! — на верхней ступеньке, а затем спрыгнул вниз, в тайне надеясь, что девица спустится на одну-две ступеньки. И она это сделала! Вот она стоит, ее бедра на одном уровне с моим ртом. Через мгновение мои руки скользнули вверх по ее платью — правая к ее лону, левая — к ее попке. Когда я коснулся ее <…>, чуть ли не болезненный трепет охватил меня. <…>
— Как вы смеете! — воскликнула она, но не сердито. — Уберите руку!
— О, как прекрасна ваша <…>! — воскликнул я, словно пораженный. — О, я должен увидеть ее. Я должен обладать тобою, чудо красоты!
И я притянул к себе ее головку для долгого поцелуя.
<…>
— Разве ты не хочешь любить меня, дорогая? Я так желаю тебя. Я весь горю, внутри у меня все зудит от желания. Пожалуйста, я не причиню тебе вреда, я позабочусь о тебе. Пожалуйста, любимая, никто не узнает…
И в конце концов, я притянул ее к себе прямо на крыльце, <…>
К моему удивлению, я не встретил никаких препятствий! Оказывается, Лили не девственница!
<…>
Она положила головку мне на плечо и попросила меня остановиться. Отныне я знал, что завоевал себе еще одну замечательную любовницу.
Девушка захотела познакомить меня с ее родителями. Мы вернулись в дом, и пока ждали, Лили показала мне свои прелестные крошечные груди, едва ли больше маленьких яблок. И я ощутил в ней что-то детское, вполне соответствующее детским очертаниям ее прелестных, полусформировавшихся бедер и <…>.
— Я думала, что вы влюблены в миссис Мэйхью, — призналась Лили. — И не могла понять, почему она издает такие смешные звуки. Но теперь я знаю, — добавила девица, — вы непослушный и милый. Я почувствовала, как мое сердце затрепетало, и я чуть не задохнулась из-за вас…
Не знаю почему, но прелесть Лили очаровала меня. Я решил как можно скорее увидеть ее обнаженной и заставить трепетать в экстазе. Мы договорились встретиться в церкви возле дома Грегори. А потом я ушел, поскольку не испытывал особого желания знакомиться с ее родителями.
На следующий вечер все так и произошло. Я отвел Лили к себе в комнату. Девушка громко рассмеялась от восторга, когда мы вошли, чем напомнила смелого, отважного мальчишку. Она призналась, что мое опасное приглашение доставило ей великое удовольствие.
— Я никогда не принимала подобные «предложения»! — сказала она на своем американском жаргоне и вскинула головку.
— Приглашу тебя дважды и прямо сейчас, — прошептал я. — Во-первых, я позволю тебе раздеться догола, что собираюсь сделать сам, а второе скажу, когда мы будем в постели.
Лили тряхнула своей маленькой иссиня-черной головкой.
— Нет, первой разденусь я!
И скинула с себя платье. От ее красоты у меня сильно забилось сердце и пересохло во рту. Невозможно было не восхищаться ею! На вид девушка была очень хрупкой, с крошечными грудями, плоским животом и прямыми боками и бедрами. <…> Когда я прижимал обнаженное тело Лили к себе, ощущение ее кожи возбуждало мое желание. Я все еще восторгался более пышными, богатыми, сочными очертаниями Кейт — ее фигура была ближе к моему мальчишескому идеалу. Но Лили представляла собой тот тип подростка, которому еще только предстояло стать моим идеалом. По мере того, как я взрослел, моя любовь к роскошным женским прелестям уменьшалась, и я все больше и больше влюблялся в стройные, юношеские очертания с признаками пола, скорее обозначенными, чем выраженными. Рубенс может только удивлять своими красавицами с их огромными обвислыми грудями и дряблыми толстыми розовыми задницами!
<…>
Час спустя, лежа у нее между ног, но бок о бок, я упрашивал Лили рассказать, как она потеряла девственность. Но сначала мне пришлось объяснить ей, как я об этом узнал. Смех, да и только. Девушка настаивала на том, что ни один «парень», кроме меня, никогда не прикасался к ней. И я ей поверил. Просто она призналась, что ласкала себя с десяти лет. <…>…
— Сколько тебе лет? — спросил я под конец рассказа.
— В апреле исполнится шестнадцать, — последовал ответ.
Около одиннадцати часов она оделась и ушла домой, предварительно договорившись со мной о новой встрече.
Поспешность этого повествования имеет много непредвиденных недостатков: она создает впечатление, что я одерживал победу за победой и почти не испытывал трудностей в своих попытках завоевать любовь. На самом деле мои полдюжины побед растянулись почти на столько же лет. Вновь и вновь встречал я за эти годы отпоры и отказы, вполне достаточные, чтобы удерживать мое самомнение в границах приличия. Но я хочу подчеркнуть тот факт, что успех в любви, как и успех в любой сфере жизни, обычно выпадает на долю сурового человека, не уставшего от погони. Чосер10 был прав, когда заставил свою старую ткачиху из Бата11 признаться:
_____________________________
10 Джефри Чосер (1344 — 1400) — великий поэт английского средневековья, автор «Кентерберийских рассказов».
11 «Сказка ткачихи из Бата» — одна из самых анализируемых критикой историй из «Кентерберийских рассказов».
Все мы хотим, будь даже мы порочны,
Чтобы никто ни прямо, ни заочно
О нас дурного людям не сказал,
Но чтоб в пример нас женам называл12.
________________________
12 Перевод И.А. Кашкина.
Далеко не самый красивый и уж тем более не самый смелый мужчина имеет наибольший успех у женщин, хотя оба эти качества играют свою роль. Побеждает тот мужчина, который ухаживает за женщиной наиболее усердно, льстит ей постоянно и ловко и непременно провозглашает её «нет» — согласием, ее упреки — нежностью и даже ее раздражительность — очарованием.
Прежде всего, после каждого отказа следует идти вперед, потому что, когда девушка отказывает вам, втайне она склонна сожалеть о сказанном и может дать отвергнутому то, в чем она открыто отказывала всего минуту назад. И все же я мог бы привести десятки примеров, когда ухаживания и лесть, любовные взгляды и слова были настолько неэффективны, что я никогда не сказал бы вместе с Шекспиром:
На похвалы, на лесть ее ловите,
Чернавку божьим ангелом зовите, —
На то мужчине и дается речь,
Чтоб мог он в сети женщину завлечь13.
____________________
13 Слова Валентина из комедии У. Шекспира «Два веронца». Перевод В.В. Левика.
Кроме того, я всегда сталкивался с тем, что женщины более чувствительны к любви, чем любой мужчина.
Теперь приведу пример одной из моих многочисленных неудач, которая случилась, когда я был еще студентом и имел прекрасную возможность добиться успеха.
В университете академический час был равен сорока пяти минутам. Затем студентам предоставлялись пятнадцать минут свободного времени, чтобы перейти в другую аудиторию и подготовиться к следующей лекции. Студенты использовали эти перемены в своих интересах. Я, к примеру, каждый день с 11:45 до полудня работал в малой аудитории. Об этом знали все, заодно знали, что мешать мне в те минуты нельзя.
Однажды девушка по имени Грейс Уэлдон, дочь владельца самого большого универмага в Лоуренсе, пришла к Смиту. Как раз тогда мы с мисс Стивенс были у него по поводу перевода одной-двух фраз из Ксенофонта.
— Объясни это мисс Уэлдон, Фрэнк, — сказал Смит, что я и сделал. Она мило поблагодарила меня, и я добавил:
— Если когда-нибудь вам понадобится моя помощь, сделаю все, что смогу. Меня всегда можно найти здесь с 11:45 до полудня.
Девушка поблагодарила еще раз, и дня через два пришла за помощью с очередным переводом. Так состоялось наше близкое знакомство. Почти сразу Грейс позволила мне поцеловать себя, но как только я попытался протянуть руку к ее груди, остановила. Мы были друзьями почти год, близкими друзьями. Однажды в субботу, после того как мы провели вдвоем целый день в университетской аудитории, я так и не сумел уговорить девицу уступить. При этом не нашлось даже повода удовлетворить мое потерпевшее фиаско тщеславие рассуждениями о природной холодности Грейс — напротив, она была очень страстной. Но преступить порог морали девица упорно отказывалась.
В ту субботу Грейс заявила, что если уступит, то возненавидит меня. Я не видел в ее словах никакого смысла, хотя позже мне предстояло узнать, каким ужасным оружием являются исповедальни ирландских католических священников. Совершить грех легко — исповедаться в грехе священнику тяжко, но для многих женщин-католичек исповедь — единственное средство избавиться от будущих мук ада.
Несколько дней спустя я получил письмо от Смита, в котором он предлагал мне приехать к нему в Филадельфию, как только сбережения позволят мне совершить такую поездку. Я ответил, что непременно скоро приеду.
В начале осени в «Либерти-Холле» состоялась лекция Чарльза Брэдлоу14 о Французской революции. Гигант с огромной головой, грубыми, неправильными чертами лица и громовым голосом. Лучшей фигуры бунтаря и представить невозможно. Я знал, что он лет двенадцать служил рядовым в гвардейском драгунском полку в Дублине. Но вскоре я обнаружил, что, несмотря на свой страстный бунт против христианской религии и всех ее дешевых моралистических условностей, Брэдлоу оказался убежденным индивидуалистом и не видел ничего плохого в диктатуре денег, все более и более утверждавшейся в Британии. А ведь именно ее осудил Карлайл в конце своей «Французской революции» как самую гнусную из всех тираний.
____________________________
14 Чарльз Брэдлоу (1833—1891) — британский политический деятель и выдающийся оратор викторианской эпохи.
Речь Брэдлоу продемонстрировала мне тот факт, что известный и авторитетный человек, серьезный и одаренный, во всех отношениях честный, в каких-то вопросах может быть на пятьдесят лет впереди своего времени, а в каких-то — отставать на пятьдесят лет от передовой мысли эпохи. В великом конфликте наших дней между «имущими» и «неимущими» Брэдлоу не играл никакой роли: он растратил свои великие силы в тщетной атаке на гнилые ветви христианского древа, в то время как обязан был усвоить дух Иисуса и нести его благо в современный мир.
Примерно в это же время пришло письмо от Кейт: она обещала вернуться через… несколько недель. Заодно сообщила, что чувствует себя другой женщиной. Меня так и подмывало написать: «Я тоже теперь другой; оставайся там, сколько тебе угодно». Но вместо этого я расчувствовался и сочинил нежное, соблазнительное письмо. Ведь я и вправду испытывал к девушке настоящую привязанность.
Через несколько недель Кейт действительно вернулась. И я в самом деле почувствовал, что она стала новой и какой-то неизвестной. Мне пришлось вновь завоевать ее любовь. Но как только моя рука коснулась ее, все странности разом исчезли, и Кейт отдалась мне с новым пылом.
Я дразнил ее, требуя, чтобы она рассказала мне, что чувствует. В конце концов, она согласилась.
— Начни с нашего первого раза, — предложил я. — А потом расскажи, что ты чувствовал в Канзас-Сити.
— Это будет очень трудно, — призналась девушка — Лучше я напишу обо всем специально для тебя.
«Думаю, что в первый раз, когда отдалась тебе, — начала Кейт, — я испытывала скорее любопытство, чем желание. Ведь прежде я так часто пыталась представить себе все это. <…> »
Кейт действительно принадлежала к высшему женскому типу — мать и хозяйка в одном лице. Она приходила ко мне ночевать чаще, чем когда-либо, и в одну из таких встреч нашла новое определение для своей страсти. Девушка заявила, что чувствует, как ее чрево трепещет от тоски по мне. Особенно когда я читаю ей свои лучшие стихи. Именно Кейт первой показала мне, что женщины могут быть более взволнованы словами, чем делами. Помню, однажды, когда я говорил сентиментальные вещи, она сама обняла меня, и мы смотрели друг на друга влажными от слёз умиления глазами.
Следствием отсутствия Смита стало мое сближение с мисс Стивенс. Вскоре я обнаружил, что она унаследовала лучшие черты ума своего отца и большую часть его силы характера. Если бы она вышла замуж за Смита, то могла бы сделать что-нибудь примечательное. Она была очень привлекательной и начитанной девушкой и, я уверен, стала бы для Смита превосходной женой.
Один-единственный раз я попытался намекнуть, что ее нежность к Смиту может причинить ему физический вред. Но она восприняла этот намек как упрек и страшно разозлилась. Очевидно, мисс Стивенс не могла или не хотела понять, на что я намекал. Мне пришлось оставить ее наедине с тем, кого она назвала своим даймоном15.
___________________________
15 Даймон — древнегреческое слово, которое переводится как «бог», «богоподобный», «сила», «судьба». В русском языке оно приобрело значение «демон».
Эта девушка была так же красива и педантична, как принцесса16 Теннисона или любая другая героиня литературы середины викторианской эпохи.
______________________________
16 Принцесса Ида — ероиня поэмы самого популярного поэта викторианской эпохи Альфреда Теннисона ((1809—1892) «Принцесса». Она является идеальным образом феминизма, борца за равноправия полов.
Ее брата Неда я тоже хорошо знал. Высокий, красивый юноша с прекрасными серыми глазами. Отличный спортсмен, но заурядный ум.
Самым интересным в их семействе был его глава. Если бы только не его чудовищное самомнение. У мистера Стивенса была благородная внешность — большая красивая голова с серебристо-седыми волосами, дородная фигура, значительно выше среднего роста. Несмотря на его откровенное чванство, я чувствовал, что папаша постоянно скован сомнением. Ведь он принимал все американские условности за чистую монету и верил, а точнее — знал, что американский народ, «добрая старая порода Новой Англии в особенности, были солью земли, лучшей породой, которую можно встретить где-либо...»
И мистер Стивенс пытался найти доказательство справедливости его веры.
— Английский дуб хорош, — заметил он однажды, — но американский гикори17 еще крепче. Разумно также и мое убеждение в том, — добавил он, — что последний ледниковый период смыл всю хорошую почву из Новой Англии и сделал ее крайне трудной для жизни. Переселившиеся сюда англичане были отборным племенем Старого Света — они вынуждены были в течение многих поколений буквально выцарапывать жизнь у Природы. Они возделывали самую бедную почву в условиях самого худшего в мире климата. А враждебные индейцы своей ничем не обоснованной воинственностью отсеивали слабаков и бездельников. Так формировалась элита американского народа.
_______________________
17 Гикори — произрастающий на Американском континента род орехов.
В его словах содержалась определенная доля правды, но в целом нездоровый патриотический пыл заставил меня усомниться в его уме.
Я был рад узнать, что Смит оценивал мистера Стивенса так же.
— Первоклассный юрист, я полагаю, — сказал он как-то раз. — Разумный, добрый человек.
— Чуть выше среднего роста, — добавил я…
Смит улыбнулся:
— …И значительно выше среднего веса. Он никогда не создал бы ничего выдающегося в литературе или философии.
По мере того, как шло время, письма Смита все настойчивее звали меня приехать. И, в конце концов, я отправился к нему в Филадельфию.