"Судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону".
(Статья 120 Конституции России)
- Дело совсем не сложное. Ты, дорогая, управишься с ним за два-три дня.
Валерия Николаевна покачала под столом короткими ножками. Незаметно, как ей казалось. Однако, и слова, и это движение стали почти ритуальными и были известны мне, да и всем моим коллегам. Действовали они прямо противоположно предназначению.
По должности своей - Валерия Николаевна была председателем судебной коллегии по уголовным делам - наша начальница прочитывала обвинительное заключение по каждому поступившему делу и приходила к скоропалительным выводам. Не только меня возмущала манера давать напутствия судьям перед рассмотрением дела. Во-первых, обвинительное заключение ни о чем не должно говорить судье, кроме того, что человеку предъявлено обвинение. Суду же предстоит разобраться в правильности этого обвинения.
А тут, пожалуйста, вручается дело и снабжается сразу руководящими указаниями: и несложное оно, и управишься быстро. Словно привезли тебе телегу березовых дров и требуется только их поколоть помельче.
Я пыталась однажды протестовать против такого напутствия, но к моему удивлению, возмущавшиеся в кабинетах судьи на собрании промолчали и не поддержали меня. Зато теперь Валерия Николаевна с особым удовольствием комментировала каждое поручаемое мне дело и не забывала ласково величать меня "дорогая". Ну ладно, дорогая, так дорогая.
Валерия Николаевна, между тем продолжала.
- Сумин признался. Из хулиганских побуждений одного парня убил, другого ранил. Мера наказания, сама понимаешь...
Она многозначительно поджала тонкие губы, нахмурила невысокий гладкий лоб, так что пышные темные волосы приблизились к тщательно выведенным бровям.
Понимаю, понимаю. О серьезном наказании думается Валерии Николаевне. Шутка ли - хулиганские побуждения и столь тяжкие последствия. Конечно, пониманию. Но и этот вопрос решать будет только суд, не сейчас и не здесь, в кабинете начальницы.
- Хорошо, Валерия Николаевна, - сказала я, не вступая в бесполезные дебаты, - забираю дело?
- Конечно, конечно, - она придвинула мне увесистый том, - здесь обвинительное. Другие тома в канцелярии, тебе принесут.
Я возвращаюсь в свой кабинет с этим толстенным томом в новенькой коричневой обложке, жесткие края которой, я знала, опять оставят на моих пальцах тонкие болезненные и долго не заживающие порезы - такое свойство у картона, идущего на обложки уголовных дел.
В кабинете нас трое. Алевтина Георгиевна - высокая, спортивная, уверенная в себе, категоричная в суждениях. И Лидия Дмитриевна - ее противоположность. Мягкая, женственная, низенькая и полноватая, вечно сомневающаяся и оттого очень справедливая. Совокупный судебных стаж обеих больше моих прожитых лет.
Каждую по-своему, я люблю их. Знаю, и они меня любят.
Наш кабинетик с дверью, обитой снаружи железом (раньше в нем помещалась спецчасть), именуется коллегами "хомутаркой" - так в нем тесно, а поначалу, когда нам его предоставили, было неприютно. Но Лидия Дмитриевна развела на подоконнике чудесные разноцветные фиалки, Алевтина Георгиевна украсила стены импозантными календарями. Кабинетик преобразился, но меткое название его прижилось, только стало не оскорбительным, а уютным. В нашей "хомутарке" был тщательно укрываемый от грозного завхоза электрический чайник, и усталые судьи забегали попросить крепкого чаю или растворимого кофе.
К чаю запасливая Алевтина Георгиевна выдавала судьям таблетку цитрамона. Так сказать, на десерт.
- Ну что, "дорогая"? - Спросила насмешливо Алевтина. - Вижу, получила новое дело и старое ЦУ?
Я молча кивнула.
- Ну, давай, - она почувствовала мое настроение, испорченное этим самым ЦУ - ценным указанием, и замолчала.
- Заседателей подбери, подала совет Лидия Дмитриевна, - да побыстрее, а то вызовут кого попало.
Заседатели — это тоже наш большой вопрос. Подготовленные, неравнодушные, справедливые заседатели при рассмотрении дела - большая удача. Но если рядом с тобой в судейском кресле весь процесс дремлет равнодушный или, еще хуже, крутится злой человек - тут уж добра не жди. О помощи и говорить не приходится.
Я срываюсь с места, бегу вниз, на первый этаж, где наша канцелярия. И вовремя. Галка - большая (есть и Галка маленькая), мой почти постоянный секретарь, мать-одиночка с грубым голосом и необыкновенно доброй душой, уже листает списки заседателей.
Ворчливо - я-то знаю, что это напускное, - говорит мне:
- Наталья Борисовна, давайте вызывать мужиков. А то опять не суд, а женсовет получится.
Галка имеет в виду наш совместный предыдущий процесс, где действительно собрался исключительно женский коллектив: судья, адвокат и даже прокурор. И наш подсудимый, хоть и не высказал вслух недовольства, беспокойно ерзал весь процесс, готовый надерзить. Я помню напряженность той ситуации и соглашаюсь с Галкой.
Ну вот, выбор сделан. Хулигана Сумина, который обвиняется в убийстве одного парня и ранении другого, будут судить слесарь-сборщик Тютюнник Иван Тодорович и врач Руссу Василий Михайлович. Первого я знаю, он был со мной в процессе около года назад. Коренастый, с крупными сильными руками, немногословный и серьезный даже в мелочах.
Доктор Руссу мне незнаком.
Предстоящее дело по объему небольшое, и Галка ворчит больше для порядка, что совсем ее загнала и не даю продыху.
- Ладно, ладно, "дорогая" - я хлопаю легонько по Галкиному плечу, и она смеется - тоже знает, что к чему.
С каждым новым делом приходит ко мне нетерпение. Что предстоит мне? С чем встретимся на этот раз, какой мир откроется в судебном зале, какие закипят страсти, какие трагедии?
Оставляю всю свою срочную работу и читаю обвинительное заключение по делу Сумина Юрия Васильевича, двадцати трех лет от роду, ранее не судимого.
Улегшееся было утреннее раздражение поднималось по мере чтения обвинительного заключения. Расследование вел и закончил Иванов, я его хорошо знаю по работе и не люблю его дела. Лысоватый, рыхлый, более чем зрелых лет старший следователь был из тех людей, для которых важнее всего форма. Иванов скрупулезно соблюдал формальности при оформлении доказательств и при этом любил, чтобы дела его были, что называется, без сучка, без задоринки - гладкие, прямолинейные. На эту гладкость попадались молодые, неопытные судьи, особенно из тех, кто не имели за плечами собственной следственной практики. Моя же прежняя работа научила меня бояться усредненности и полировки.
Никогда - ни раньше в следственном отделе, ни теперь в суде - не встречалось мне случаев, чтобы разные люди давали абсолютно одинаковые показания. Каждый видел события своими глазами, воспринимал их и воспроизводил в соответствии со своим возрастом, интеллектом, вниманием и множеством других, только ему присущих особенностей.
У следователя Иванова свидетели по делу говорили одним языком и видели все одними глазами - его, Иванова.
Итак, во дворе дома Сумина после совместной выпивки возникла ссора, перешедшая в драку, во время которой хозяин схватил нож и нанес своим гостям ранения, от которых один скончался на месте, второго же, истекающего кровью, сумели спасти в больнице. Были и очевидцы драки. Сосед Сумина, глядевший из-за забора, две девушки, гостьи Сумина, и, конечно, оставшийся в живых потерпевший.
Как и ожидала, никаких нюансов события в обвинительном нет. Гладко и кругло. Драка, хулиганские побуждения.
Рассмотрение дела об убийстве в драке, как правило, трудно. Кто кого и как ударил, за что, почему? Кто зачинщик, кто активный, кто разнимал, если были такие.
Последнее по подобным делам всегда для меня крайне важно. Феномен людского невмешательства в экстремальные ситуации я склонна объяснять и нашими ошибками, следственными и судебными. Не секрет, что под одну гребенку стригут зачастую и драчунов, и тех, кто ввязался в драку, чтобы унять ее. Так проще, но так несправедливо.
Ну ладно, здесь, как говорится, баш на баш. С обвиняемой стороны всего один и с потерпевшей - один. Живой один - поправила себя, закрывая дело. Жесткий картон обложки от моего неловкого жеста щелкнул по настольному стеклу, подняли головы мои коллеги.
Я вздохнула и ответила на молчаливый вопрос:
- Убийство в драке.
- Напурхаешься с дракой, - сказала опытная Алевтина, подтверждая мои предчувствия, - кто расследовал дело?
- Иванов.
- Ну-у, - протянула она, - тем более не завидую.
- Кого убили? - тихо спросила Лидия Дмитриевна.
Этот вопрос задан не любопытства ради. Жила и кровоточила в женщине незаживающая рана. Скоро три года как судьба, нагородив порогов на таежной речке, бросила на них лодку ее единственного сына, чернобрового красавца Женечки, студента-журналиста, в летние каникулы мотавшегося с археологами. Осталась Женечкина жизнь на Чунских порогах и принадлежит прошлому, как наскальные надписи, которые он не успел прочесть.
- Парни дрались, - отвечаю уклончиво и принимаюсь за кассационное дело, которое будем рассматривать завтра.
Начинаю с приговора, потом изучаю протокол судебного заседания. Привычно и быстро проверяю соблюдение сроков, нахожу расписку и убеждаюсь, что обвинительное заключение вручено в установленный срок, соблюдено право на защиту, правильно назначен режим отбывания наказания. Фабула дела проста - квартирная кража, вещи изъяты у покупателя, которому вор сбыл их по дешевке. Вот люди! - возмущаюсь про себя. Случись у самого кража разнесчастным будет считать себя человеком. Чужое же добро скупил за бесценок. По одной цене понять можно было: краденное. Ну да наказан скупщик неплохо. Денежки его вор спустил, а вещи-то хозяину вернули. Поди теперь взыщи с вора убытки.
Характеристика у воришки только из колонии, где раньше отбывал наказание и тоже за кражу. Значит, выходит по всему, что суд, лишив его свободы, поступил с ним справедливо.
Дело замечаний не вызвало, я заполнила вводную и описательную части кассационного определения. Резолютивная часть появится завтра в совещательной комнате.
Дружеские наши отношения нисколько не мешают Алевтине Георгиевне, нашему неизменному председательствующему судебного состава, требовать от нас полностью исполнять определение в совещательной комнате.
Телефонный звонок. В трубке пронзительно приглушенный голос моего дорого сыночка.
- Мамуля, ты представляешь, какая удача! Папа заболел и забрал меня из садика пораньше. Так что с работы - ты сразу домой. И не надо тебе крюк за мной делать!
Вот уж, действительно "удача".
- Что там с нашим папой? - спрашиваю у Сашки, - и почему ты шепчешь?
- Понимаешь, он не велел звонить тебе. Говорит, к концу дня сообщим. Он уснул, а я тебе звоню из кухни, потому что это же хорошо, что тебе крюк не надо делать. Хорошо ведь, да? - допытывается сын.
- Сашуля, мне за тобой десять крюков сделать не трудно, - успокаиваю сына, - я за тобой на орбиту полечу! А с папой что случилось?
- У него пемпература.
- Проснется папа, пусть мне позвонит, - прошу и прощаюсь с сыном, зная, что он скоро позвонит мне опять.
Ну вот, пожалуйста. "Пемпература", как говорит сын. По городу гуляет гнуснейший грипп и, видимо, заглянул в мою семью. Зачем же Игорь забрал Сашу из садика? Конечно, из лучших побуждений, но ведь заразит же ребенка, а Саша так трудно болеет!
Кстати, если быть откровенной, не последнюю роль в моем переходе из следователей в судьи сыграло обещание квартиры. Больше года минуло, а я все жду. Теперь уже говорят, со дня на день сдадут новый дом в центре города. Большой, красивый, светло-серый, изящным полукругом опоясывающий центральную площадь.
Я ежедневно хожу мимо и любуюсь им, но чувства мои чисто платонические. Судья там квартиру не получит. Но "за выездом" освободятся неплохие квартиры. Одна-то из них и предназначена мне.
Звонок сына оторвал меня от дела, отвлек. Пришлось вспомнить, что холодильник пустоват для моего хворого семейства. Назавтра нужны продуты, чтобы приготовить мужчинам полный обед. Значит надо подкупить кое-что. Что? Где? Когда? — это не телепередача. Это ближайшие задачи, которые предстоит мне решить уже дополнительно, выполняя долг уже не служебный, а семейный.
Я не промолвила ни слова, но, едва положила трубку, подняла голову Алевтина:
- Я в обед бегу в молочный.
- Я в хлебный зайду из поликлиники, - буркнула Лидия Дмитриевна, которая ходила в перерыве на уколы и панически их боялась.
Ну вот, молочный и хлебный вопрос решен. Остается мясной, овощной и лекарственный.
Открываю другое дело, читаю жалобу осужденного. Просит о снижении наказания. Проверяю материалы по отработанной схеме: сроки, право на защиту, предание суду, режим содержания... Фабула, характеристики.
Надо подумать, подумать…
Человек не судимый раньше, работал неплохо. Ох уж мне эти семейные драмы! Доводы осужденного кажутся мне достаточно вескими: он беспокоится о детях, оставшихся с бабушкой. Жена добровольно ушла лечиться от пьянства, которое и стало причиной трагедии.
Нет, конечно же, я не оправдываю мужа, распустившего кулаки, но пьющая мать, жена... И лечиться пошла добровольно, значит, поняла кое-что.
А дети, они за все отвечают, страдают за все больше всех...
Да, здесь надо подумать. Чувствую, будь я за судейским столом, не подала бы голос свой за тюрьму.
Рассказать бы коллегам... Краем глаза вижу, что они уткнулись в свои дела, читают. Не буду отрывать. Решим завтра, в совещательной. Мое мнение определилось. Я буду предлагать изменить приговор в части наказания. Так будет правильно.
Продолжение следует…