Закрыв за собой дверь с номером “402”, я на мгновенье осмотрелся вокруг. Я стоял в небольшом предбаннике, который отделял палату от коридора. Справа от меня находилась дверь санузла. Оттуда доносился тихий звук льющейся воды. Я сделал пару шагов вперед.
- День добрый! Постояльцев принимаете? - Пытаюсь изобразить хорошее настроение и приветливость...
Коек в палате три. Уже легче!.. Две койки стоящие справа и слева вдоль стен - заняты лежащими пациентами. Третья - справа перпендикулярно - предназначалась мне. На ней - только голый матрац и подушка. Где, черт возьми, белье? Ведь на приемном покое мне запретили брать с собой свое домашнее. Ладно, потом разберусь… Сначала - знакомиться с людьми.
Беглым взглядом осматриваю своих соседей по палате. На койке слева - очень истощенный пожилой мужчина. Точнее, самого его вообще практически нет. Койка выглядит пустой и ровно заправленной, и только на подушке лежит седая голова с впалыми скулами и живыми глазами. От этого зрелища на доли секунды становится жутко и страшно: “А вдруг и меня ждет такая же участь?”.
Второй обитатель палаты №402, расположившийся на койке справа - смуглый, как цыган, парень лет тридцати пяти, с жесткими чертами лица. Мое появление его никоим образом не заинтересовало и он продолжал все также увлеченно читать толстую книгу.
- Виталий! - Представляюсь.
Подхожу сначала к “голове” и протягиваю руку.
- Борисович… - Слабым жалобным голосом ответил старик. Из-под одеяла ко мне потянулась костлявая рука.
Пожав руку Борисовичу, я сделал шаг в сторону второй койки, на которой лежал “цыган”.
- Сергей. - С ленцой в голосе, оторвавшись от книги, произнес “цыган” хрипловатым прокуренным голосом и протянул руку.
- Что интересного читаешь? - Пытаюсь завязать беседу.
- “Майнкампф”. - Все с той же ленивой отстраненностью ответил Сергей.
Я немного напрягся, так как совершенно не переношу общества радикальных националистов, а уж тем более - неонацистов.
- И как? Интересно?
- Не-а! Ерунда! Графомания сплошная. - Отложив книгу в сторону, наконец включился в разговор сосед. - Лежала тут, осталась после кого-то. Вот и читаю.
Ну слава Богу!
- А ты, видать, первый день на тубонаре? - Весело подмигивает Сергей.
- Да, первый. А ты давно здесь?
- Месяц.
- Скоро домой?
- Да кто его знает… Многих задерживают дольше. И 3 и 4 месяца. Кого в хирургию отправляют.
Казалось, еще немного - и весь мой позитивный настрой будет разрушен. Я был решительно настроен выйти отсюда через 2 месяца! А тут - 3, 4, хирургия… Ох, что-то мне это все не нравится!
- Не переживай! - Хлопнул меня по плечу Сергей. - Выйдем покурим?
- Пойдем, покурим. Только я не курящий.
Только сейчас я обнаружил, что в палате был выход на лоджию.
- Ты не переживай! - Продолжал меня вводить в курс дел мой более опытный сосед. - Тут в нашем отделении - почти все выздоравливают. Здесь у нас так, почти санаторий. Все самые легкие формы. И ты выздоровеешь.
- Не сомневаюсь! Именно за этим я сюда и пришел! - Попытался изобразить бодрость я.
Оооо! Ну, с таким боевым настроем - никакой тубик тебе не страшен!
Сергей сделал паузу и закурил. Я с интересом рассматривал своего визави, пытаясь составить хоть ориентировочный “психологический портрет”. Жесткие черты лица, сухая кожа с темно-землистым оттенком выдавали в нем опиатного наркомана. На запястье - тюремная наколка - пять точек, как на игральной кости.
- Вон, видишь вот тот корпус? - Сделав затяжку, Сергей показал в сторону старого угрюмого здания с облупившимся фасадом. - Вот там лежат тяжелые. Те, которым вообще ж...па!
- Понятно… - Невозмутимо отвечаю.
Хотя нет, ничего мне пока не понятно. Чем “тяжелые” отличаются от “нетяжелых”? Почему дед Борисович, от которого остались кожа да кости, - относится к “нетяжлым”? Почему держат по 3 - 4 месяца, если мне обещали выписать через два? Как вести себя в этом обществе? Что можно говорить, как общаться? Как хранить вещи, чтобы ничего не украли? Этот бывший арестант, несмотря на свой суровый вид, вроде-бы дружелюбен и внушает симпатию, но каков он на самом деле?
Ладно, все должно проясниться. В памяти вдруг возникла избитая тюремная заповедь: “Не верь! Не бойся! Не проси!”. Здесь, наверное, точно не помешает. Хотя совершенно неясно, по каким правилам существует этот мир? Это еще воля, или уже тюрьма?
Я вернулся в палату и присел на край своей койки. Нужно дать себе 5 минут, чтобы осмотреться и упорядочить мысли.
Первое, с чем сталкивается человек, впервые переступивший порог палаты противотуберкулезного стационара - это тотальная брезгливость. Вокруг вроде бы все чисто, но осознание того, что вокруг тебя всюду - опасная инфекция - захватывает все твое сознание. Здесь не хочется ничего трогать, ничем пользоваться. Хочется даже дышать реже. И даже вещи свои раскладывать не хочется. Вот так бы и сидеть на краю койки до самой выписки, ни к чему не притрагиваясь!
Замечаю, что все мои соседи в палате ходят без масок, и только я все не решаюсь снять свой “намордник”. Насколько это безопасно? А с другой стороны - не будешь же 24 часа в сутки находиться в маске? Вероятно, я даже выгляжу нелепо…
Ах, да! У меня же до сих пор нет постельного белья! А вид голого матраца на пустой койке уже начинает вгонять в уныние. Ладно, в сторону брезгливость! Это теперь мой дом. На 2, на 4 месяца - не важно. Жизнь продолжается!
- Ребят, а постель тут приносят? - Решаюсь все-таки поинтересоваться.
- Должны принести. Но лучше сходи сам в каптёрку. На третьем этаже, возле поста. - Отвечает Сергей.
Направляясь к выходу, замечаю на нашей, внутренней стороне двери табличку: “Выходя из палаты - одень маску!”. Так-с, значит в палате все-таки можно без маски…
В коридоре - все та же умиротворяющая тишина и солнечный свет. Спускаюсь по лестнице к сестринскому посту. Там снова нет никого. Стучусь в дверь каптёрки, с табличкой “Служебное помещение”. Тишина. Только за дверью все так же “мурлычет” холодильник.
Снова приходится ждать, пока подойдет санитарка. Похоже, здесь даже время имеет другую скорость и ценность, к которой привыкаешь не сразу. Все происходит ужасно медленно… Как размножение палочки Коха…
- О! Ану-ка, пойдем со мной! - Прервал мои мысли голос откуда-то внезапно возникшей санитарки.
- Куда? Зачем?
- Пойдем, пойдем! Поможешь обед в отделение принести.
- Я, конечно, не против. Но может быть Вы мне для начала выдадите постельное белье?
- Ой. А ты что, только поступил?
- Как видите.
- Ну, хорошо. Сейчас я тебе дам постель, и сходим с тобой на пищеблок.
Оценив жизнь тубдиспансера, как крайне бедную на события, я был даже рад поводу куда-то сходить и в чем-то полезном поучаствовать.
Заскочив в палату, я бросил на койку полученную казенную постель и под удивленные взгляды товарищей - столь же быстро выскочил обратно.
По дороге на пищеблок, который находился в отдельном здании, я молча разглядывал больничную территорию. Проходя мимо того самого “страшного” корпуса, где лежат “тяжелые”, я инстинктивно задержал дыхание. Вид пациентов этого корпуса действительно был впечатляющим. Худой беззубый дед в белой кепке и майке, из-под которой видны наколотые на ключицах лагерные “звезды”. Высохшая, как вяленая рыба, наркоманка без одной ноги, распухшие и расцарапанные лица пьяниц. Брррр!!! Где же их всех искали, чтобы собрать в одном месте?
- Тебя как зовут? - Решила прервать молчание санитарка.
Виталий.
- А меня - Николаевна.
- Очень приятно.
- Вот и хорошо! Будем дружить! У нас отделение хорошее, ты не бойся. Полежишь немного - и вылечишься! - Добродушно подбадривала меня полненькая женщина, заметив мое смятение. - Это те кто не лечился в первый раз, пил, кололся во время лечения - вот теперь сюда попали.
Очень хотелось в это верить…
В свое отделение я вернулся с каким-то облегчением. После впечатляющего зрелища возле “тяжелого” корпуса мое нынешнее положение показалось мне далеко не самым худшим. Понемногу проходила брезгливость. Я заправил свою койку. Казенное белье было хоть и потрепанным, но чистым и приятно пахло свежестью.
Маленькая, как монашеская келья, палата №402, несмотря на свой скромный быт, уже казалась вполне уютной.
Разговорились с соседями по палате. Дежурные вопросы. Кто кем был, где работал.
- Ну вот, наконец-то порядочного человека к нам поселили! - Обрадовался Борисович, узнав что я учился в универе и работал в аптеке.
- Гляди, как Дед наш повеселел! - Усмехнулся Серега. - А неделю назад привезли его - так лежал тут, умирал! Да, Дед?
- Я вообще не понимаю, зачем тут лежу. - Махнул рукой Дед, который же лежал под капельницей. - Я ездил в Днепропетровск, мне там сказали, что у меня просто воспаление. И только совсем маленький кусочек туберкулеза! Зачем так долго лечиться нужно?
- Потому что курс лечения такой. Минимум - 6 месяцев. Это нужно, чтобы убить все туберкулезные палочки в организме, чтобы больше не болеть. - Постарался на доступном языке объяснить я.
В “маленький кусочек туберкулеза” у Борисовича, конечно, верилось с трудом.
- Да ладно! Это у нас медицина такая! Вот, в Германии эту гадость за две недели лечат! У меня там дочка учится.
- Вероятно, Вашей дочке что-то неправильно объяснили. Туберкулез во всем мире лечится одинаково.
- Нихрена себе! - Причмокнул Сергей. - А ты молодец, подготовился! Видал, Дед, а?
- А ты и правда в этом понимаешь? - Оживился Борисович.
- Кое-что понимаю. Я ж в меде учился.
- А если я тебе документы свои из Днепропетровска покажу - сможешь посмотреть?
- Давайте попробуем!
- Только давай, Дед, после обеда. А то уже время. - Вмешался Сергей. - Бери свою “шлюмку” и “весло”, профессор, и пошли обедать!
Интуитивно догадываюсь, что речь идет о тарелке и ложке. Забавно. Нужно запомнить.
В сопровождении Сереги я спустился к сестринскому посту, возле которого уже выстроилась очередь пациентов. У поста стояла санитарка - та самая Николаевна. Она доставала что-то из широкогорлой пластиковой банки (в таких банках в диспансер поступают некоторые препараты - по 500 таблеток) и давала в руки каждому пациенту. Когда очередь дошла до меня, в моей ладони оказалась зеленая пластиковая крышечка от инфузионного раствора. На ней с одной стороны была лаком для ногтей нарисована римская цифра “II”.
- А это еще зачем? - С недоумением спросил я у Сергея.
- Это жетон. Отдаешь его в столовой, а тебе взамен - харчи насыпают.
- А в чем прикол?
- А прикол в том, что вход в столовку нашу - с улицы. Войти может кто угодно. Тут, рассказывали, раньше знаешь какой беспредел был? Заходили с улицы вообще “левые” бомжи, брали маску в аптеке за 50 копеек - и под видом тубиков заходили в столовку за хавкой. Когда это дело просекли - стали только по жетонам выдавать.
- Весело тут у вас! - Хмыкнул я.
- Ну а ты что думал? В сказку попал? Без веселья тут, брат, не проживешь!
Выйдя во двор, я еще раз осмотрелся вокруг. На одной из лоджий второго этажа стоял крепкий темноволосый парень с обезображенными веками. От этого взгляд у него был жутковатый.
- О! Молдован! Ты уже на втором этаже? - Поприветствовал его Сергей.
В ответ Молдован только улыбаясь кивнул.
- Пошли за пайкой!
Чернявый отрицательно покачал головой.
- Что, блатуешь? - С насмешкой крикнул мой сосед.
Снова молчаливый кивок.
В жестах и позе Молдавана было что-то величественное, хотя внешность его не вызывала у меня симпатии. Всем своим видом он демонстрировал уверенность, которой мне сейчас очень не хватало. Было видно что он здесь - в своей среде. И я даже на мгновенье позавидовал ему. Я же чувствовал себя - как котенок среди волчьей стаи.
Тем временем к нам примкнул еще один пациент такой же “циганской” внешности, как и Сергей. Они обменялись дружескими приветствиями и завели разговор о чем-то своем.
- А это что, новенький? - Спросил у Сергея товарищ, наконец заметив меня.
- Да, наш новый сосед! Знакомься. Виталик. А это - Витёк. - Дружелюбно представил нас друг другу Серега.
- Ты что, первый день сегодня? - Обратился уже ко мне Витёк.
- Первый.
- Аааа. Ясно. Зеленый еще! Тубазидом не пропитался!
- Не, не! С тубазидом и остальными колесами он на “ты”! Он у нас аптекарь!
- Оп-па! У нас теперь даже свой аптекарь есть! Вот это круто! Ну, добро пожаловать в наш народный ансамбль. Хор мальчиков-туберкулезников с композицией “Лучше нету того света!”
Витёк и Сергей дружно засмеялись. Я выдавил из себя вымученную улыбку.
Проходя мимо “тяжелого корпуса”, я заметил как Виктор и Серега задержали дыхание.
- Вот этих вот “гоблинов” - Указал Витёк на постояльцев корпуса, когда мы отошли подальше - Обходи десятой дорогой. Это хроники. У них палки никакими колесами не убиваются!
Картина мира понемногу стала проясняться…
… “Особо много о туберкулезе мы говорить не будем.” - Начинал свою лекцию по клинической фармакологии профессор. - “Говорить тут особо не о чем. За последние 40 лет никаких новых препаратов для лечения этого недуга не появилось, а к имеющимся препаратам, которых всего около десяти, микобактерии постепенно вырабатывают резистентность. Особенно тяжелым и трудноизлечимым является мультирезистентный туберкулез, при котором МБТ развивают резистентность к основным наиболее эффективным препаратам…”
О, Боже! Так вот в чем дело! Вот почему эти несчастные - “тяжелые” и “хроники”! Тогда, в универе, этим словам профессора никто не придал значения. Для нас, студентов-медиков, даже обычный туберкулез казался чем-то диковинным, инопланетным. А уж мультирезистентный туберкулез, - мы были абсолютно уверены, - это мифический страшный зверь, который обитает только по лагерям и тюрьмам. Да и то - это наверняка исключительная редкость!.. Теперь же эта тяжелая драма происходила у меня на глазах, на расстоянии вытянутой руки! А может быть еще ближе?..
Быстро отогнав от себя мрачные мысли и оторвав взгляд от “хроников”, я стал осматриваться вокруг. Возле пищеблока уже собралось много народу. Я всматривался в лица людей. Примерно половина абсолютно благополучные и здоровые на вид люди. Встретить таких можно где угодно - в транспорте, в кафе, на работе. Кто же выдумал глупость, что туберкулез - болезнь бездомных и зэков?
Небольшая компания женщин держалась немного в стороне от остальных.
- О! Танюха! - Окликнул одну из них Витёк. - Привет, Танюха!
- Привет, привет! - Небрежно бросила в ответ светловолосая девушка лет двадцати пяти и продолжила о чем-то разговаривать с другими пациентками.
- Вот с этой подругой тебе будет о чем поговорить. - Подмигнул Витя. - Она тоже врач. Хочешь, познакомлю?
Что в словах Витька было правдой, а что - стёбом - было неясно. Он все время лукаво улыбался.
- Благодарю за заботу, Вить. Но я как-нибудь сам справлюсь. - С усмешкой подмигиваю в ответ.
Тем временем дверь пищеблока открылась и наша многоголосая толпа пришла в движение. Довольно большой и просторный зал столовой наполнился гулом десятков голосов, лязгом посуды и запахом общепита.
Туберкулезники по очереди подходили к окошечкам, протягивали свои тарелки и жетоны. Тарелки наполнялись едой, а жетоны - складывались в баночку, после чего - отправлялись назад в отделение. Вот такая незатейливая система идентификации “свой-чужой”.
Еда в тубдиспансере была довольно приличной. Да и после всех впечатлений дня я был довольно голоден.
Вернувшись после обеда в палату, я вспомнил про обещание посмотреть документы Борисовича.
С первого же взгляда в глаза бросилась строчка: “Сопутствующее заболевание - B20, VI ст.”. Я перечитал ее несколько раз, сам себе задавая вопрос - все ли я правильно понял? Не ошибаюсь ли я в кодах МКБ? Нет, ошибки быть не могло. У 60-летнего старика была ВИЧ-инфекция в стадии СПИДа! Тубдиспансер все больше удивлял меня контрастами.
Борисовичу я только сказал, что лечение назначено правильно и что он - непременно поправится, если будет пить все таблетки. Кажется, его это немного взбодрило.
Чтобы немного привести мысли в порядок, я решил выйти во двор. Проходя по коридору, я вдруг наткнулся на лежащего на полу пациента - того самого парня, которого сегодня утром перевели из моей палаты. Вокруг не было ни души.
- Эй, дружище! Тебе помочь? - С опаской обратился я к больному.
Он только тяжело дышал и смотрел на меня большими стеклянными глазами.
- Сейчас, потерпи немного! Я кого-нибудь позову.
Тотчас же я спустился на сестринский пост.
- Сестра! Подойдите на наш этаж, пожалуйста! Там человеку в коридоре стало плохо!
Медсестра абсолютно невозмутимо встала из-за своего стола и направилась к лестнице. За ней последовал и я.
- Так-с… Все ясно. Ну-ка, помоги мне его поднять! - По-деловому распорядилась сестра, мгновенно оценив обстановку. - Сережа, ты что тут делаешь? Давай, иди в свою палату. Давай, давай! Потихонечку, поднимаемся! Вот, так! Молодец! Осторожно, ступеньки!
Вместе с медсестрой мы под руки дотащили пациента до палаты на третьем этаже. Он все это время словно был в другой реальности и никак на нас не реагировал.
***
Крыльцо нашего 4-этажного корпуса выходило на небольшой пятачок, в виде маленькой террасы возвышающийся над низинкой. На этом пятачке, огороженном оштукатуренным кирпичным бортиком, стояли две скамейки, а над ними раскинул пышную крону клён. Под окнами отделения росли ивы и тополя.
Несколько ступенек спускались вниз от террасы, выходя на большой пустырь. Я решил пройтись вокруг. Справа от пустыря был огражденный забором детский корпус (я помнил его еще по школьным походам на медосмотр) и еще какие-то больничные постройки, назначения которых я еще не знал. Прямо по курсу были камыши, выдавая близость воды, а за камышами возвышался частокол деревьев.
В надежде выйти в лесок или рощу, я пошел прямо.
За пустырем была поросшая камышом канава, на дне которой протекал небольшой ручей. Перепрыгнув канаву, я направился к деревьям.
Никакой рощи в окрестностях тубдиспансера не оказалось. Ряд деревьев оказался лишь узкой лесополосой, за которой открывалось поле.
Но даже такая находка показалась мне тогда вполне хорошей. Присев на удобное бревно, я прислушался. Шумели деревья, пели птицы. Взгляду открывалось бескрайнее поле, над которым, где-то над горизонтом сгущались дождевые тучи…
Я сидел на самом краю лесополосы, и что-то очень странное было у меня в душе. Эта полоса казалась какой-то невидимой границей между тубдиспансером и окружающим миром. И нереальным казалось то, что эту границу так легко перейти. Сделай шаг - и ты уже на бескрайнем просторе! Иди, куда хочется! Вот так просто? Я даже сделал несколько шагов по полю, словно не веря в то, что это возможно. Но вдруг захотелось вернуться назад. Что-то очень важное и незавершенное оставалось там, за лесополосой. Пугающее и манящее одновременно.
Вернувшись к своему бревну, я снова устроился поудобнее. И вдруг заметил, что до сих пор сижу в маске. Весь день я сегодня провел в маске, не снимая ни на минуту. А где и когда мне теперь ее можно снимать? Разберемся по ходу пьесы. Здесь, по крайней мере, маска мне точно не нужна.
Сняв “намордник”, я с удовольствием сделал глубокий вдох. С поля потянуло приятной дождевой прохладой. Облачный фронт медленно приближался. Небо вдали заурчало раскатами грома. А я все сидел на краю лесополосы и смотрел на поле. Только первые капли дождя заставили встать и повернуть обратно - к корпусу отделения легочного туберкулеза №2, в палату №402.
Сергея в палате не оказалось. Оказавшись в вынужденной компании с Дедом, я сначала старался с интересом слушать его рассказы. Но делать это становилось все труднее. Говорил он в основном о какой-то бытовой чепухе, которая меня в тот момент меньше всего занимала. Очень хотелось чая, а я, впопыхах собираясь в стационар, с собой не успел взять ни чая, ни кипятильника. Время тянулось мучительно медленно.
Наконец, дождь прекратился. Дверь в палату отворилась и за ней показалась санитарка в цветастом халате.
- Мальчики! Ужинать!
И снова - со своей тарелкой и ложкой иду получать жетон, потом - вниз по лестнице во двор, и мимо “тяжелого корпуса” - в пищеблок.
Никого из своих новых знакомых - ни Сергея ни Виктора, - в столовой не вижу. Несколько секунд осматриваюсь вокруг. Сажусь на первое попавшееся свободное место. Напротив меня - паренёк, примерно мой одногодка. Лицо спокойное, вызывает симпатию.
Едим молча.
- Ты давно тут? - Решил я первым нарушить молчание.
- Третий день. А ты?
- Первый.
- Ну, и как тебе?
- Да так… Не понял еще. Непривычно. А тебе?
- Скорее бы уйти отсюда…
- Виталий. - Протягиваю руку.
- Лев. - Пожатие в ответ.
- Очень приятно.
- Взаимно.
Больше не говорим ни слова.
- Ну, выздоравливай! - Говорю я, вставая из-за стола.
- Спасибо. Ты тоже!
Первая мысль - снова бродить, гулять вокруг диспансера. Но мое внимание привлекает оживленная компания, собравшаяся на пятачке возле скамеек. Присаживаюсь рядом.
Светловолосый парень, лет тридцати, громко и задорно рассказывает какую-то смешную историю из жизни отделения. Все дружно смеются.
Потом вдруг тема беседы резко меняется и все начинают вспоминать и говорить о доме.
- А у меня вообще сердце не на месте… У меня дома мама лежачая. - С дрожью в голосе говорит пожилая армянка. На ее глазах блеснули слезы. - Она у меня шейку бедра сломала… Я, наверное, от переживаний и заболела…
Вспоминаю и я своего деда. Как он там? Суждено ли нам еще увидеться?
Ком в горле и слёзы подступают, но в какой-то момент удается сдержаться.
Тем временем, разговор заходит о болезни.
- А говорят ведь, что почти у каждого эта палочка есть! Это, наверное, у нас ее нашли - вот и держат тут! - Громко возмущается тётушка-крестьянка лет пятидесяти. - Говорят, в Америке давно за неделю эту болезнь лечат!
- Да о чем ты говоришь! У них давно забыли о таком явлении, как туберкулез! У них есть вакцина! - Поддерживает армянка.
- Да у нас тоже все это есть! Да только не для нас! - Вмешивается еще кто-то. - Врачи вот здешние сколько лет работают, и не болеют! Как так? Сто пудов, что-то им дают для профилактики!
- К сожалению, это не так… - Наотмашь бросаю реплику. - И в Америке и в Германии туберкулез лечат точно также, как в Украине или Африке. Ну, может, только в больницах комфорта больше… И врачи болеют, точно также, как все люди.
Чувствую, что своей репликой вызвал живой интерес. В мою сторону направлены любопытные взгляды.
- Вы что-то в этом понимаете? - Первой прервала паузу армянка.
- Пока немного. Ну, самую малость. - Улыбаюсь смущенно.
- Ты тоже медик? - Заинтересованно спросила светловолосая девушка, которую утром я видел в столовой.
- Провизор… А ты ведь тоже медик, верно? - Интересуюсь, вспомнив утренний разговор с Витей и Сергеем.
- Да. Я на скорой работала. Фельдшером. А ты только сегодня поступил?
- Да, первый день. Теперь буду с вами в компании. - Пытаюсь шутить. - Виталий.
- Таня.
- Очень приятно, коллега.
- Взаимно.
- А ты как давно здесь?
- Полтора месяца.
- И как лечение?
- Не знаю пока. Вроде неплохо. А тебе изониазид внутривенно не предлагали еще?
- Мне - нет. Думаешь, есть смысл?
- Мне Павел Васильевич сразу предложил, говорит так лучше. Только его в больнице нет. Нужно самому в аптеке купить.
- Ну, это небольшая проблема. Если нужно - купим. Он ведь не очень дорогой. А как он переносится внутривенно то?
- Ты знаешь, нормально. Девочки из манипуляционного его сразу с 4 ампулами пиридоксина смешивают. И с физраствором - 20 кубиков струйно.
- Нужно будет спросить. Спасибо за информацию. Ну, а как вообще тебе здесь обстановка?
- Да ты не переживай! Все нормально. Люди в нашем отделении хорошие. Вот только у меня дома дочка маленькая. Сердце не на месте, что ее так надолго оставляю… - Голос Тани задрожал, в глазах блеснули слёзы.
- Понимаю. А у меня дед дома… - Я тоже замолчал, чтобы не заплакать.
- А что с дедом?
- Рак ротоглотки… Рецидив через год после лечения. Вот два цикла химии прошел - и слег… Черт возьми, как же я ненавижу эту беспомощность! Когда ничего нельзя сделать. Ничего. Ни за какие деньги… А еще я не вовремя со своим тубиком…
Мы молчим, понимая, что словами никак не можем помочь друг другу. Но как ни странно, от этого молчания становится легче. Замечаю, что вдруг смолкли и остальные больные. Пропустив через себя приступ душевной боли, я словно “возвращаюсь” обратно, на скамейку под раскидистым кленом. Оглядываю всех собравшихся. Армянка, светловолосый весельчак, розовощекая крестьянка, Таня - в глазах у всех сострадание и понимание.
- Ты не виноват что заболел. Не нужно себя корить. - Говорит армянка.
- Да, это верно… Ну да ладно. Прорвемся. - Выдыхаю с облегчением.
Разговор, словно горный ручей, перетекал с одной темы на другую, и мы сами не заметили как совсем стемнело, а над крыльцом корпуса второго легочного отделения зажегся яркий лимонно-желтый натриевый фонарь.
- Ну, что, пора домой! - Отмечает светловолосый веселый парень. - Сегодня на ночь заступает Бабина. Если опоздаем - не поздоровится!
Вся наша компания дружно поспешила в отделение. Назад возвращались по знакомому уже маршруту, через третий этаж. У сестринского поста стали прощаться. Большая часть пациентов спустилась на второй, “чистый” этаж. На четвертый, “бациллярный” этаж поднялись только я и тётушка-крестьянка. Пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по своим палатам. Открываю дверь с красным квадратиком и номером “402” и снова оказываюсь в своей маленькой келье.
- Витаха, ты где пропадаешь? - Шумно встретил меня Сергей, который хлопотал у розетки с кипятильником. - Чифирить будешь?
- Чифирить, пожалуй, нет. А вот от чая - не откажусь.
- Тогда заваришь себе сам. Чай в моей тумбочке, можешь взять.
- Благодарю!
- Заварив чай, мы уселись по койкам.
- Ну, рассказывай, брат, как тебе первый день на тубонаре?
- Честно говоря, ожидал худшего. Нормально.
Мы неспешно пили чай, говорили о разных пустяках. Иногда в разговор слабым голосом вставлял свои реплики Дед, все также лежавший на своей койке.
- Покурим? - Сказал Сергей.
- Покурим. - Ответил я, и мы переместились на лоджию.
- Я молча попивал чай, пока Сергей раскуривал сигарету.
- Братишки! - Донеслось откуда-то снизу. - Братишки, угостите куревом, а то у нас “голяки”!
Сергей перегнулся через перила и поприветствовал просящего. Я тоже с любопытством взглянул вниз. С лоджии третьего этажа под нами смотрело беззубое смуглое и истощенное лицо.
- Что, брат, на поправку идешь? - Весело присвистнул мой сосед. - На перекур выходить стал?
- Ага! - Расплылся пациент в радостной улыбке. - Отпустило мелёха! А то две недели в памперсах провалялся! - И засмеялся.
- Ну, держи, поправь здоровье!
Сергей парой ловких движений снял с гвоздика бельевую веревку, натянутую вдоль лоджии, привязал к ней пакетик-”майку” и положил внутрь две сигареты. По веревке “груз” опустился в нижнюю палату.
- Благодарочка, пацаны! - Раздался снизу довольный голос.
Я вспомнил, как читал накануне “Должно было быть не так” Ильи Сташевского. Среди прочих тонких деталей тюремного быта, там был описан такой способ передачи “посылок” между камерами. Меня почему-то очень позабавил этот факт, и я улыбнулся.
- “Дорога”? - Подмигнул я Сергею.
- Ага! Она самая! - Расплылся в улыбке бывший арестант. - А ты, я смотрю, не только по таблеточкам подготовился, а? - Сергей с размаху хлопнул меня по плечу.
- Серый. - Немного помолчав, завел беседу я. - А ты сам то здесь какими судьбами?
- Брательник у меня болел. - Не спеша, затягиваясь, проговорил парень, глядя мимо меня в темноту. - Видать и я от него заразился.
- Выздоровел?
- Не-а… - Отрицательно покачал головой Сергей. - Да и не лечился он толком. Ему прямо домой лекарства приносили, а он, дурак, их в пакет складывает. Так и лежит дома целая торба с этими “колесами”...
- А это..? - Киваю и бросаю взгляд на его руку с тюремной наколкой.
- Да так… - Улыбается и машет рукой Сергей, словно речь идет о каком-то пустяке. - По глупости было дело. На полгода в СИЗО загремел. Даже до суда дело не дошло.
- М…да… Истории тут - нарочно не придумаешь… - Говорю я, также глядя в вечернюю мглу.
Тем временем Серёга докуривает папиросу, резким щелчком пальцев посылает тлеющий окурок за лоджию, и он падает, тусклой рыжей звездой растворяясь в темноте.
- Ты это… Если в душ нужно - иди сейчас, пока горячая вода есть.
Сосед ушел в палату, А я еще стоял на лоджии, вглядываясь в вечернюю темноту. На фоне темно-синего неба едва различимы были кроны деревьев, а внизу все было залито лимонно-желтым светом натриевого фонаря. Было тихо. Только слышны были звонкие трели сверчков. Из темноты вынырнула небольшая дворняга. Пёс обошел наш пятачок с лавочками, к чему-то принюхался, громко фыркнул и снова растворился в темноте. Я пытался вызвать в памяти образы и впечатления сегодняшнего дня, но у меня ничего не получилось. Я просто всматривался в темноту наступающей майской ночи. Не было ни страха, ни радости, ни тоски. Что это было сегодня? “Остановка” - пронеслось в мыслях. Остановка? Пожалуй, так. Наверное, мне нужна была остановка. Привал. Я слишком отчаянно куда-то бежал последние несколько лет. И вот - остановка. Станция “Тубдиспансер”...
Послушав совета Сергея, я решил принять душ. Душевая (объединенная с санузлом) в палате выглядела совсем по-домашнему. Можно было легко представить, что ты просто в гостях, в какой-то старенькой квартире, а вовсе не в отделении легочного туберкулеза. Я стоял под душем, чувствовал приятные теплые струйки воды, слушал её журчание. Даже выходить не хотелось. Утренняя тотальная брезгливость отступила. Вдруг в голове яркой вспышкой возник образ: мой снимок КТ, а на срезах легкого - маленькое пятнышко, словно пробитое посередине… Меня охватил страх от осознания, что внутри меня бушует какая-то стихия, которая мне совершенно не подвластна. Которой я даже не чувствую. А она медленно, по миллиметрам разрушает меня. “Спокойно! Ты уже принимаешь лекарства, а значит - на пути к выздоровлению!” - Успокоил я себя. Страх растаял от этой мысли.
Едва я вышел из душа, в дверях нашей палаты показалась крепкого сложения рыжеволосая санитарка:
- Ребята, кефир!
Сергей взял чашку, одел маску и направился к выходу. Я последовал его примеру. Когда я вышел из палаты, в коридоре царило всеобщее оживление. Со всех палат к лестнице стекались пациенты с чашками и кружками. Шутили, смеялись. Громче всех был слышен сиплый грубый голос низенькой темноволосой девчонки:
- Внимание! Пропустите туберкулезницу с кефиром! Пропустите туберкулезницу с кефиром!
Все смеялись.
На площадке между четвертым и третьим этажом стоял стол. На столе лежал поднос с булочками и стояли несколько эмалированных чайников с кефиром. Санитарка ловко орудовала чайниками, наполняя протянутые чашки. К кефиру каждому полагалась булочка.
Получив свою порцию, я вернулся в палату и с аппетитом проглотил ее.
Кефир с булочками на ночь. Веселые шутки и смех пациентов. Плакаты санпросвета в коридоре. Все это напоминало какой-то оздоровительный пансионат или летний лагерь. И даже казалось нереальным то, что все мы здесь - серьезно больны. Что некоторым из нас не суждено выйти из этого отделения, а другим - предстоит долгий и тяжелый путь к выздоровлению.
В палату вошла дежурная медсестра и проверила, все ли на месте. Вскоре мы погасили свет и расположились на своих койках, провисающих под нами, как гамаки.
Всё вокруг стихло. Только слабый желтый свет с больничного двора струился через шторы и отбрасывал тени на стене.
Продолжение: http://proza.ru/2023/11/15/1196