Вошла Нина Николаевна:
-Вот ты где? А я тебя ищу.
-Поговори с Валей, - вставая со стула, сказал он.
-У меня нет времени. Ну, ладно. Только недолго, - она села на стул, на котором сидел Туренин.
Тот пошел на кухню.
На кухне на плите варится суп. На столе синяя фарфоровая сахарница, крышка от нее лежит рядом, пузатый заварник под салфеткой, как сельская молодуха в зеленом платке, чайная ложка в разлитой по клеенке лужице.
Он поставил под воду из крана турку с кофе.
В окно светило солнце. Он думал: «Заря-отличница с тугими с бантами косичками бежит на свой урок».
Вот и случилось (произошло) то, о чем он говорил, он хотел сказать, про себя, почти шепотом, что мечтал, но проглотил это слово, как бы из страха, еще одного, теперь еще за себя (за свою жизнь), как будто за него могли убить. Но это если б его услышали. Еще он боялся, что мог спугнуть не ту, которой испугался, а совсем другую свою мечту – о заре на востоке, и своего врага, тот мог стоять за забором, но окно закрыто, до него пять метров, там ветхий домик и в нем никто не живет.
Когда он с кофе вернулся в комнату, где десять минут назад оставил Нину Николаевну, та читала на Гисметео прогноз погоды. Она всегда открывала этот сайт, когда хотела узнать о погоде. Там же (оттуда) она узнавала о новых законах и последних событиях на Украине. Иногда она читала гороскоп. И тогда на следующий день сличала его с настоящими делами и словами. Все сходилось. «Как можно так угадать, что в точку. В мире миллионы стрельцов, неужели у них все то же, что и у тебя», - удивлялась она, разбирая Туренина в тот день по косточкам. Туренин, скривив губы, говорил, что это простое совпадение. «Слишком много совпадений», - строго отвечала ему Нина Николаевна. «Ну, пусть этот, кто там? астролог угадал. Что с того? Даже если предупредил… Но то, что должно произойти, произойдет. Никто его не отменит: ни он, ни ты, ни я», - если говорить о предсказаниях, то он был фаталистом.
-Мы совсем немного поговорили с ней. Она сказала, что ей как раз время пить таблетку и потом ее надо чем-то заесть. Да у нас с ними разница в три часа. Значит у них там, - тут она посмотрела на часы на полке книжного шкафа, - без пятнадцати два, обед. Звонила Тане. У нее собрание. Но она успела рассказать о Секачевой, что ее мама в Сумской области. Она за нее боится. В их селе несколько домов разрушено. И выехать нельзя: постоянные бахи, на дорогах военные.
-Ну, знаешь…
-Знаешь, я не хочу этого. Ты, сколько хочешь, можешь говорить о своем востоке, о мальчике на красном коне навстречу солнцу, это уже смешно, он вместе с конем уже присох к небу, пора опуститься на землю, а если не можешь, тогда это болезнь, ты уже, как..., тебе лечиться надо! в сумасшедшем доме, а я не хочу, чтоб разбомбили наш дом. Шизофреник!
Может, и шизофреник. Он не возражает. Но в этом случае, когда все это: обстрелы и первые беженцы - он при чем. Он, что? желал войны и разрушений. Он говорил, что она будет. Не он один. Если быть честным, то он только повторял за теми, кто об этом говорил, писал, он, по сути, пересказывал чужие посты.
-Что касается солнца, укусила! И больно укусила, - он должен был тут психануть, но удержался, наоборот успокоился, и если перед этим стоял, потом подошел к книжному шкафу, взял с полки книжку, открыл ее, полистал, и когда увидел, что она без иллюстраций, поставил на место, то теперь сел на диван. Он лег бы. Но как тогда разговаривать. Разговор еще не закончен. – А если Секачева врет. Она с мужем работает в американской компании. Для нее, что Россия, что Украина – наплевать. А Таня, Таня – она еще в четырнадцатом кричала, что бандеровка. Конечно, это сильное преувеличение, что бандеровка. И с Таней еще надо подумать. А вот Секачова – враг.
То, что он сказал о Секачевой, было так глупо, что он тут же рассмеялся.
-Самому смешно. Она хорошая девочка.
-Ладно, - он положил на быльце дивана подушку и лег. – Если хочешь знать, я тоже против. Но против всего и против всех этих… руководителей. Вот здесь, когда все эти писаки пишут, все равно восхваляя их или обливая помоями, я смеюсь, я их не слушаю. Оставаясь на своих позициях, я говорю им…»
Он приподнялся над подушкой и, хотя он сказал, что говорит, выкрикнул: «Смерть!» После такой длинной паузы, такой, что больше километра, что было непонятно, кому это слово предназначалось, с чем оно связано. Возможно, он имел в виду вообще смерть. Тогда что сказать, если война, то она несет с собой смерть.
Его последние слова, особенно, когда он сказал о Тане, сильно расстроили Нину Николаевну, поэтому она, сначала, косясь на чашку из-под кофе, которую он поставил на стол, затем уже решительно взяла ее, ему показалось, что зло, затем сказала: «Ладно, сиди здесь», - и вышла из комнаты.