Британский серый котенок Чудила был скверен нравом, мордой и манерами, но деликатен в безумии. Давно не глаженный дружеской рукой, и никогда, при всем своем душевном своеобразии - утюгом; котёнок смотрел на немногочисленную утварь квартиры, в её пыльное, сыроватое, разлагающееся нутро. Диковато, при выраженном сумеречно-прерывистом свете искрящейся пульсирующей лампы, в зелёных глазах Чудилы заиграло, как на расстроенном контрабасе, меланхоличное настроение дождливого вечера.
Котёнок достал из обыкновенно пустого кармана продезинфицированного от трезвости, спящего на полу хозяина нож, прокрался мимо порванных тапочек и вдыхающего полной грудью недельного винегрета, бросился к зеркалу и начал полосовать своё отражение.
Мерно, со знанием дела, он истреблял проказу, что пялилась его мордой из другой вселенной, пока лезвие не затупилось. Обточив нож о детское обшарпанное лицо напротив, Чудила бросил в карман хозяина пару монет и отправился в город.
Прошёл несколько гектаров кварталов, свернул в закрученный искрами центр мегаполиса. Повсюду гирлянды из смешных, чем-то озабоченных прохожих: в кокетливо распоротых джинсах Balenciaga и не по размеру башмаках от Louis Vuitton бежали будущие доктора психологии - студенты. Задорные разноцветные чулки у мадам в подворотнях. Предательски разочаровывающие для некоторых людей детские колготки усатых детективов под прикрытием. Заглядывая ради научного любопытства под килты шотландцев и пальто эксгибиционистов, вальяжно проплывающих над решетками тротуаров пышущего ветром ночного города, Чудила высокоподнятыми передними лапками пытался выстукивать себе сангвинистическое настроение.
Тягомотный пульсирующий взгляд беспородного человека со скрипкой у метро - Чудила кинул ему в фетровую шляпу нож, добавил несколько монет, скрылся в подземке.
Присел на ступеньках эскалатора, осмотрелся и недвусмысленно задумался об относительности. Пока сидел котёнок – двигался весь мир. Когда двигался мир – котёнок был счастлив. Когда двигался котёнок – было ужасно, всегда. Чудиле послышались запах гари и далекие крики. Закрыв глазки, тихо замурлыкал песню из раннего детства.
Закатился в вагон, осел на коленях у пожилой дамы, но уступил место бизнесмену, с хрипотой из ушей начал слушать старинного, жёлтого, нюхающего свои усы и сожаления, зажатого между двумя глянцевыми журналами человека.
- Извини меня, сын, я был не прав. Не стоило давить. Если хочешь заниматься альпинизмом, то занимайся, - старик стряхнул пуговицы с пальто, продолжил. - Что, мой дорогой? Ах, понимаешь… со временем всё меняется. Я… Нет, нет, занимайся, только будь осторожен. Я просто хотел тебе сказать, что не осуждаю тебя и всегда буду поддерживать. Не делай этого только, чтобы насолить мне или что-то доказать себе. Просто хотел сказать, что я переживаю за тебя… только будь осторожен.
Вагон тряхнуло. Старик убрал туфель от уха, надел его обратно на ногу, покатился в поползне вместе с журналами прочь. Котенок поджатым хвостом проводил уезжающие руки, обхватившие плешивую голову, попрощался со скамейкой под ними. Туманно задумался об относительности.
Чудила под неоновыми, непростительно яркими вывесками рассматривал витрины магазинов. Одеколон, парафин, перегар, резина, несбывшиеся мечты. Котенок, хорошенько понюхав, учуял даже отчаяние. Фыркнув, стремительно покинул женщин из квартала красных фонарей.
Чуть отдаляясь от окружающей действительности, всматриваясь куда-то вдаль за хвост или, может, в совсем раннее детство, котенок ударился о вислоухого ребенка с картошкой посреди лица.
- Мама, смотри какой хороший! Я хочу такого же!
Вислоухая женщина с панамкой в виде волос, перебинтованной головой и подгнившей картошкой между красной губной помадой и тенями-стрелками схватила Чудилу и положила в сумочку от Gucci. Котенок завалил голову на использованные чайные пакетики, обнюхал булку черствого белого, лапками подгрёб семечки, расслабился среди порванных надвое свадебных фотографий женщины. Смотрел через дырку в сумочке.
- Мама, мама, это же британец!? – мальчик поднял правое ухо по ветру.
- Уши не уродские, как у шотландцев, значит британец. – проскрежетало отверстие человека другому, ловя попутные холодные массы воздуха.
- Если я назову его Артуром, ты не будешь меня бить?
- Так звали твоего отца! Назови по-другому! – женщина подобрала свой подбородок с тротуара, вставная челюсть с редкими золотыми зубами проникла обратно в слюнявый рот.
- Но я хочу так! – ребёнок дождливо загрустил. – Мама, пожалуйста, лучше ударь! Не хочу видеть, как ты снова играешь в сумочку и пистолет. Я всё видел, мама!
Пока женщина красила ребенка в отличный от пасмурного цвет, Чудила выбрался из сумки и оказался возле своей станции.
Пройдя в бар, котенок уселся за саксофоном. Трое из квартета брызнули подмигиванием и заиграли. Пианино напористо и надрывно кидало блюзовые ноты в картины с невидимыми во мраке людьми на стене. Туда-сюда заискрились, разгорелись, а затем ждали взрыва прежде опущенные головы посетителей. Гулкие звуки бас-гитары и ударных одновременно стукнулись о крышку кастрюли шеф-повара, срикошетили в несущую стену, почти обрушив. Чудила лапкой отбивал ритм, затем запрыгнул на потолок, схватился со всей ответственностью клыками за мундштук саксофона и заиграл. Он кричал беспорядочно, равномерно хаотично, пока не увидел, как люди встали с потолка. Он мяукал в древесно-невкусный рупор.
Время остановилось, а затем побежало. Он снова ощутил относительность.
Люди извивались, теребили друг друга. Чудила извергал из сердца исключительно разрушительное в своем горячечно-лихорадочном настроении соло, с перерывом на глотание воздуха, срываясь на триллер и даже на топтание цветов из Красной книги в мировой оранжерее.
Ранил своей надрывной игрой стены, полы, дрожащую официантку и мускулистого альфа-бармена, даже бледного юношу, играющего на компьютере на другом конце города. Чудила рвал когтями трость саксофона, орал, деря вибрациями кишечник. Завершил грязное арпеджио.
Люди на потолке упали на пол.
Поднявшись, Чудила отряхнулся, обнял всех присутствующих, затем себя, свернулся в клубок, взгрустнул, спешно выбежал из психологического центра помощи.
Его весело подташнивало. Подошла Киска, предложила уединиться на крыше.
Сверху бултыхались рисовые комочки в черной каше алкоголя хозяина, пустая белая мисочка рядом.
- Ты же не котёнок уже, правда ведь? – Киска смотрела в глаза Чудиле. Тот развел зрачки по краям от своего нюхательного аппарата, а затем резко схлопнул. Как бильярдные шары, черные точки разлетелись по зеленому фону, падая в первые попавшиеся красные от недосыпа лунки.
Киска подвернула хвост под бок, опустила на парапет голову, смотрела в пустые глаза Чудилы. Тот, держась лапками за края, едва мог удержаться. Едва...
- Странный ты, Чудила. Но хороший, пусть и молчишь всегда. Ты только держись... Только держись.
Чудила обнюхал звезды. Их кисло-бесполезное мерцание, снова ощутил относительность…
***
- Родионыч, какой у тебя хороший котик! Как зовут? – соседка пыталась рассмотреть мордочку котенка. Мохнатый опустил голову под диван, тихо сопел.
- Чудилой называю.
Женщина подлила Андрею Родионовичу тепленькой. Тот выпил, махнул рукой.
- А знаешь, где его нашел?
- Откуда?
Андрей Родионович встал с табуретки, достал альбом с фотографиями.
- Вот… Моя дочь, видишь? Ты знала, что у меня была дочь, а? – Андрей зашатался, присел на пол.
- Не знала, прости, Родионыч.
- Видишь этого мелкого засранца? – хозяин странного кота указал на серое пятнышко у ног дочери и её мужа на фотографии.
- Мне так жаль, правда. А что случилось?
- Хорошая семья была, добрая, полноценная, знаешь… - Андрей Родионович подлил себе водки, начал наливать соседке, та поставила руку на стакан. Родионыч выпил в одиночестве. – Я думал: будут жизнь себе жить, развиваться, детей рожать, а потом короткое замыкание, ну и…
- Родионыч, прости, не хотела ворошить…
- Ладно… Пожар был, они были всегда так осторожны…
- Прости, Андрей, - соседка погладила котенка по спине, - а почему Чудилой-то назвал?
- Его Маурицом Корнелисом как-то назвала дочь, в общем, не помню... Она вроде говорила что-то подобное... - Радионыч сел обратно на табуретку. - Сложно. Называю, хмм, Чудилой - дерёт зеркало каждый вечер. Скрежет стоит такой, что не по себе. Да и не вырос ни хрена с тех пор - коротышка. Чудной. Но удачливый. Как завел его всегда есть деньги на что погрустить.