(Из цикла «Дачные истории»)
«Над ними уже прошло время…»
(Книга Иова 30.2)
Дождавшись бурных аплодисментов по окончании бесконечной оперы «Дон Карлос», Вероника Павловна выключила телевизор и вздохнула:
- И кто только не «бросал каменьев» в бедного Филиппа II. «Черная легенда - «legenda negra», как её называют, прокатилась по всей Европе. Занимательный, трагический сюжет заинтересовал многих: Шиллера, Томаса Манна и Генриха Манна. Да и опера Верди была не первой, а, чуть ли, не пятым сочинением на эту тему. А у меня Филипп почему-то вызывает сочувствие, даже жалость.
- Сомневаюсь, что твое сострадание утешило его. Думаю, напротив, возмутило бы, даже оскорбило… - усмехнулся Александр Иванович. - Когда взбаламученная пыль веков оседает, спрессовывается под гнетом времени, на поверхности застывает неколебимое, утвердившееся в столетиях мнение. И очень трудно под этими отложениями вечности угадать истину.
- А знаете, моя жалость к Филиппу – чисто женская, материнская, что ли. Простите за деликатные подробности. Где-то в исторических заметках, я прочитала, что его появление на свет уже изрядно отличалось от традиционного. Обыкновенные, простые матери, в силу самих законов природы, кричат во время родов. Кричат от боли, но в этом крике словно содержится их призыв к нарождающемуся ребенку: «Выходи, иди ко мне». Дитя за время утробного созревания привыкает к умиротворяющему, ласковому, участливому, словно воркующему голосу матери. Это их язык общения, только их двоих. Но он созвучен с языком зверей и птиц, с языком природы.
Заслышав неожиданно искаженный болью крик матери, непонятное и странное звучание родного голоса, дитя, связанное с ней пуповиной, словно кидается навстречу. К выходу в неведомый мир из привычного, теплого и такого уютного укрытия…
Так вот, королева Изабелла - мать Филиппа во время родов не кричала. Якобы, чтобы не всполошить, не напугать своего отпрыска.
- А может, чтобы не нарушать королевского достоинства и строгого испанского этикета – уточнил Александр Иванович. Ведь Изабелла - дочь короля Португалии и супруга величайшего монарха тех лет – Карла I испанского, к тому же ещё и императора Священной Римской империи Карла V. Положение обязывает.
Сразу же уточню, что брак этот был вполне счастливым. Хотя переговоры и договоры были долгими, и пришлось получать согласие римского папы на брак из-за близкого родства. К тому же, по причине чрезвычайной занятости монарха, «во владениях которого никогда не заходило солнце», будущие супруги впервые увидели друг друга за два часа до венчания. Свадьба состоялась 11 марта 1526 года в Севилье, а уже через год 21 мая 1527 года родился наследник – Филипп.
- Но это же день разграбления Рима! (См. «Разграбления Рима»)
- Трагическое это известие старались скрывать…. Недобрые вести заглушал радостный звон колоколов.
- А я снова о новорожденном – продолжала Вероника Павловна. - Младенца, торжественно представленного гордым, счастливым родителям и немногочисленным присутствующим, передали на руки кормилицы Леоноры, которая нежно прижала дитя к теплой, пахнущей молоком груди. С той поры только Леонора просто и бескорыстно любила его, называла «мой малыш, мой мальчик», ничего не требовала, напротив, всё позволяла, даже плакать и сосать палец, когда никто не видел. И только при ней Филипп мог не скрывать своих чувств. Для всех остальных он был – принц, наследник, Дон Филипп, и все проявления его чувств были стиснуты рамками приличий, условностей. Филиппу сызмальства твердили, что ему следует вести себя с достоинством, сообразно его высокому рангу. Его словно паутиной связывали этим «должен, должен, должен»…Впрочем, какая паутина?! Это железные обручи. Железная маска, надетая не только на лицо, но на все тело, на саму душу.
- Он и на портретах выглядит, словно затянутый в железный корсет.
- Согласно жестким правилам испанского этикета, Филиппа с малолетства приучали соблюдать все церемонии. Даже при встрече с величественной красавицей матерью, затянутой в холодные шелка, взирающей на него через край высокого гофрированного воротника, Филипп должен был почтительно приседать, раскланиваясь, и целовать край платья.
- Но отец-то по характеру был другим? Он же Габсбург!
- Великий отец постоянно разъезжал по просторам своей необъятной империи, улаживая бесконечные государственные проблемы в Италии, Германии, Нидерландах, - пояснил Александр Иванович. - В Испанию он наведывался лишь ненадолго. Да и малыш его не интересовал. Был бы здоров. К тому же в семье появлялись другие дети: сестры Мария, Хуана. Появлявшиеся на свет мальчики, к величайшему прискорбию монаршей четы, не выживали.
По своему опыту Карл знал, что испанцам в качестве наследника престола нужен только природный испанец. Поэтому Филипп родился и рос в Кастилии. Можно сказать, что по-настоящему отец с сыном познакомились, когда Филиппу было лет 7. Карл мечтал о здоровом, крепком, упитанном малыше, резвом, живом и веселом. В общем, похожем на него. Но увидел деликатного, почти щуплого, но вполне здорового, светловолосого мальчика с чрезвычайно серьезными, прозрачно голубыми глазами. Однако Карл сразу почувствовал в нём надежность, угадал ответственное, продуманное отношение к жизни, к каждому поступку, каждому шагу.
- Быстрых решений он принимать не сможет, - подумал Карл, - ибо преисполнен привитым испанским двором гипертрофированным чувством долга, скован самоконтролем и самоограничением. Но может это и лучше…
В 1535 году для семилетнего Филиппа создали собственный двор, пригласив детей из высокородных испанских фамилий. Император лично подбирал учителей и воспитателей для своего наследника. Так что Филипп получил вполне хорошее образование и полюбил чтение. К слову сказать, к концу жизни его личная библиотека насчитывала 14 000 томов. Среди классических авторов в ней были Эразм Ротердамский, Пико делла Мирандола, сочинения Коперника и даже Коран. Но, видимо, он был не очень способен к иностранным языкам. На итальянском и французском он мог читать, но никак не говорил по-нидерландски, что было чрезвычайно важно. Впрочем, всегда выручала общераспространенная латынь.
С раннего детства Филипп слышал постоянные разговоры о великих предках Изабелле Кастильской и Фердинанде Арагонском, которые очистили Испанию от еретиков. Эти слова – еретик, еврей, неверный - вызывали в нем неодолимое отвращение. Ему представлялось некое чудовище – лохматое, грязное, злобное и…противное Богу. А для Филиппа Бог был превыше всех и всего. Он тоже был выше многих, и со своей промежуточной высоты он общался с Богом, поверял ему свои сомнения, просил совета…
Королева Изабелла, исполнявшая обязанности регента в отсутствие мужа, умерла при очередных родах, когда Филиппу не было и двенадцати. На ложе смерти она умоляла великого супруга: «Позволь ему ещё побыть ребенком.. Не понуждай его так скоро взрослеть…». Но правителю необъятной империи некогда было ждать. Отец письмами и инструкциями стал готовить сына к регентству и управлению, побуждая мыслить самостоятельно, уповать на Бога и бороться с еретиками с помощью Инквизиции.
Уже в годы первого регентства Филиппа, в 1543 году был устроен брак 16-летнего наследника испанского престола с юной дочерью португальского короля Марией Мануэлой.
- Снова внутриродовой брак. Ведь принцесса приходилась Филиппу дважды двоюродной сестрой - и по отцу и по матери. Дурная наследственность их ничему не научила.
- В те поры подобная практика была широко распространена в Европе, и римский папа дал разрешение на брак.
- Да и сам принц Филипп нисколько не противился. Я где-то читала, - задумчиво добавила Вероника Павловна, - что, взглянув на миниатюрный портрет Марии Мануэллы, на её детское перепуганное личико, крохотный сердечком рот, Филипп стал носить этот амулет на груди. Оставшись один, он разговаривал с юной невестой, мечтал, что для неё, как для кормилицы Леоноры, он станет просто Филиппом, родным и близким человеком. Просыпаясь и засыпая, он смотрел на миниатюру и шептал: «Не бойся меня, моя маленькая Мария Мануэлла. Я буду с тобой другим…». Он хотел почувствовать себя взрослым мужчиной, мужем и защитником. Он даже нарушил строгий церемониал. Переодевшись в обычное платье в сопровождении верного приближенного Руй Гомеса да Силва, поскакал навстречу португальскому кортежу и, смешавшись с толпой, взглянул издали на свою невесту, которая показалась ему истинным воплощением его мечтаний и снов.
Но когда они, наконец, встретились под любопытными взглядами огромной толпы придворных, Филипп не смог даже улыбнуться, не посмел ободряюще прожать Марии Мануэлле руку у алтаря, не нашел нужных слов.
- Не превозмог себя, не вылез из железного панциря устоявшихся привычек и строгих испанских церемоний. На него смотрели как на принца, Дона Филиппа, и он вел себя так, как должен был вести себя, по мнению окружающих придворных, истинный наследник великой империи.
- Да и как можно держать себя в узде 16 лет, а потом вдруг сразу взять и измениться?! Впрочем, супружеская жизнь Филиппа мало изменила. Мария Мануэлла в его присутствии по-прежнему становилась серьезной, напряженной и даже слегка испуганной. Тем для разговора не находилось. Филипп с некой завистью замечал ненароком, как она оживала в компании прибывших с нею португальских дуэний, оживленно болтала, смеялась и, как дитя, уплетала бесконечное количество сладостей.
Как ни странно, но сблизил их визит к королеве Хуане, у которой они должны были по традиции получить благословение.
- Следует пояснить,- сказал Александр Иванович, - что Хуана Кастильская после смерти матери Изабеллы номинально наследовала престол. Но поскольку со смертью своего мужа Хуана повредилась рассудком, то за неё правили сначала её отец Фердинанд, а после него – брат Карл. Долгие годы Хуана Безумная провела в монастыре, практически в заключении. Умерла она только в 1555 году. Но это другая трагическая история.
- Во время визита вконец перепуганная Мария Мануэлла, стоя на коленях перед стулом, на котором сидела страшная старуха с седыми, нечесаными патлами, забыв о церемониях, тесно прижималась к мужу, и, называя по имени, шептала: «Филипп, я боюсь!».
Вскоре Мария Мануэлла забеременела, и 8 июля 1545 года родила сына, но сама не оправилась. Четыре дня бледная обескровленная и обессиленная роженица лежала в жару, в беспамятстве. Врачи разводили руками, призывая уповать на милость Божию. Удалив всех, Филипп дни и ночи проводил у постели умирающей, умоляя не покидать его. Теперь он смог сказать ей все слова, что говорил мысленно, или обращаясь к её миниатюрному портрету на груди. Первая супруга Филиппа умерла в возрасте 17 лет, оставив взамен сына Карлоса. Но этот постоянно кричащий малыш, раздраженный подчас до ярости и пены на губах, нисколько не напоминал тихую и трогательную Марию Мануэллу и лишь усугублял горе молодого вдовца..
После похорон Филипп ещё несколько дней оставался один, запершись в личных покоях. Верная кормилица Леонора не подпускала к нему никого, умоляя оставить безутешного страдальца наедине с его горем.
- Дайте же ему погоревать, как все люди, просто выплакаться…
Срочные депеши от отца призвали Филиппа к исполнению долга.
- Так и вижу, как бедный Филипп, надев прежнюю, безучастную маску, отправился на очередное заседание кортесов – сочувственно вздохнула Вероника Павловна.