Из цикла «Глюки Паркинсона»
ПОРТРЕТ В МОНИТОРЕ
Рассказ
Голос в телефонной трубке хрипло сообщал:
-Сделаю бараньи котлеты, к ним – зелень, лаваш и… и….
-Да хватит! Я привезу водку «Зеленую марку», красную икру, и…. и….
-Да хватит, у меня еще краб тихоокеанский остался и… и….
-Хватит икать! Окончательно. Буду где-то к пяти.
-Будь!
Улыбаясь, известный журналист и малоизвестный прозаик, некурящий бабник и балагур, Гром Глобов, отключил телефон и с наслаждением сел в удобное, послушно принимающее все изгибы его длинного и ещё сильного тела, кресло. Мысль о завтрашнем, вкусном и сочном ужине в доме, уютно прячущемся в глубинке Алтуфьевского парка, где царствовал его давний, ещё с блужданий по Северу, друг - Владимир Щорс, была столь вдохновляющей, что Гром легко напечатал две страницы для новой книги, затем пошел на кухню, сварил крепкий кофе, вновь присел к письменному столу на который и взгромоздил объемистую кружку. Прихлебывая горячий, горьковатый напиток, журналист как-то отключился от работы, бездумно посматривая на экран монитора, где застыла страница текста. И вздрогнул и испуганно вскочил, когда истерично и яростно залаяла его собака Кинули, а в комнату влетели из кухни два неистово хлопающих крыльями голубя. Словно живые снаряды, они прямиком рванули в открытое окно, собака попыталась взлететь вслед за ними, но не одолела крутой подоконник и, опершись о него лапами, возмущенно завыла и залаяла вслед птицам, потерявшимся в глубине десятиэтажной вечерней пропасти над Москвой.
-Охренеть можно, - пробормотал, немного придя в себя, Гром и погладил всё ещё содрогающуюся от возмущения собаку. –Цыц! Успокойся, Кинули, враги улетели. Надо окно на кухне закрыть…
Он прошел на кухню и встревоженно остолбенел. Дверь и окно, ведущие на балкон, были плотно закрыты. Гром осторожно потрогал ручки, задвижки – всё было на месте и молчаливо свидетельствовало, что голуби не могли здесь взлететь в квартиру. «Откуда они влетели?» - встрепенулось в голове человека. Ответа не нашлось. Словно осенившись журналист стремительно пересек коридор, прихожую и снова остолбенел - входная дверь в его однокомнатную квартиру была надёжно, на ключ, закрыта.
-Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Гром собаку. – Я в ступоре полном! Мистика какая-то… Или умом тронулся? Кинули, ты голубей видела?
Собака утверждающе махнула хвостом. Хозяин пожал плечами, прошел в комнату, нерешительно взял трубку телефона и набрал телефон Щорса. Трубка ответила гудками «занято». Тогда он набрал номер Ольги, самой мистичной из его многочисленных подруг…
-Это ты? – не дав сказать ни слова, затараторила женщина, - Ты куда пропал? Здоров? В командировку летал? А я недавно была на Кипре. Скукота, люди скучные, природа не очень. Ой, уже полдвенадцатого! Ночь на дворе. Ты не приедешь? Да, я же твой гороскоп составила! Не очень хороший, но…
-Ольга! – вскричал Гром. – У меня голуби в квартиру влетели неизвестно откуда – к чему это?
Наступившая тишина в трубке была похожа на мягкий удар в ухо. Потом послушалось испуганное:
-Живые? Голуби эти?
-Конечно! Так шумно влетели, причем, неизвестно откуда. Всё было заперто – окна на кухне, двери…
-А где они сейчас? Ты их поймал? Убил?
-Ты чё? Они вылетели в комнатное окно. Оно было открыто. Их чуть Кинули не зацепила…
-Молча вылетели?
-Нет, с криками «ура»! Оля, это же птицы.
-Иные птицы и поют, и говорят.
-Нет, эти молчали. Пролетели с треском и исчезли. Растворились.
Поле небольшой паузы трубка торопливо ожила:
-Гром, это плохо, очень плохо, может, и не с тобой, но это вести, плохие вести! Они где-то прятались заранее! Вести от темных сил! У тебя есть святая вода? Ну, из церкви?
-Откуда?
-Так! Ты что завтра делаешь? Вечером?
-Еду к Щорсу.
-Пьянствовать и объедаться?
-Похоже, что так. Завидуешь?
-Да и я завтра занята. А послезавтра примешь меня?
-Приму.
-Договорились. После трех я к тебе заскочу. Надо будет порчу с твоей квартиры снять…
-Оль, ты не заводись, всё, может быть, достаточно просто, ну, влетели дуры-птицы…
-Птицы зря не влетают , тем более неизвестно откуда. Как у тебя на душе? Тревоги не чувствуешь?
Гром хотел ответить шуткой, но голос дрогнул:
-Что-то есть. Цепляет…
-Заклинаю! – взвизгнула женщина. - Выпей и ложись спать! Водки выпей! Никаких действий. Никуда не ходи! И завтра тоже!
-Ну… К Вовке-то я поеду обязательно. Мы две недели не виделись.
-Дурак! Ладно, ложись спать, перекрестись перед сном, а завтра я тебе позвоню. Когда к Щорсу едешь?
-К пяти.
-Спокойной ночи….
Гром сделал то, что и сам хотел. Выпил полстакана водки, закусил соленой сушкой, прикрыл комнатное окно, лунатически снял халат и прилёг на диван, привычно опустив правую руку вниз и погрузив пальцы ладони в шерстку Кинули, тоже привычно прилегшей с боку ложе человека. Неровный, словно встрепанный, сон, пришел не сразу, но неумолимая ночь все-таки угомонила человека и собаку, уснувших одновременно.
…Проснулся Глобов от странных, не слыханных ему в жизни звуков, и от мерцания экрана компьютера, на которой тихо выла Кинули сидя напротив письменного стола. А в черном обрамлении монитора весело щурился лысый и бородатый мужчина, чье фото выплыло из таинственных недр компьютерной памяти.
-Вовка, привет! – сонно обрадовался другу-Щорсу журналист. –То-то я весь вечер о тебе думал. Это, значит, я комп забыл выключить?
Гром привычно глянул на настенные часы. Они показывали 2 часа 15 минут. Журналист выключил компьютер (Кинули перестала скулить, как только погас экран монитора) , наконец-то, разделся и уже без тревог заснул надолго, проспав аж до полудня. День потёк в легкой суете уборки, прогулки с собакой, и в четыре часа Гром набрал номер телефона друга, дабы сообщить о своем выезде к нему. Телефон Щорса молчал. Глобов перезвонил ему по городскому номеру, затем снова по мобильнику. Ехать без дополнительного согласования было нелепо, и журналист еще звонил по обоим телефонам каждые полчаса до десяти часов вечера. Тревога, вселяющаяся в него после каждого звонка, становилась все более тяжкой, и уже ближе к полуночи Глобов позвонил сестре Щорса.
-Натуся, - как-то виновато забормотал Гром, - прости, что так поздно, но вот никак не смог дозвониться до Володи…
-Он умер, -глухо и отрешенно ответили сестра друга.
-Как? Что за бред! Я же вчера с ним говорил!
-Прошедшей ночью, врачи сказали что около двух часов.
-А… а, от чего? Что случилось?
-Тромб головного мозга. Прости, я не могу больше говорить…
Телефон судорожно застонал короткими звонками.
-И я не могу говорить, - прошептал журналист, нескладно укладывая телефон в его гнездо.- Но этого не может быть…
-… Всё может быть, всё может быть!...
Ольга, утонувшая в кресле хозяина, куда она уместилась с ногами, возбужденно простирала руки и тараторила:
-Первое – влетели вороны…
-Голуби, голуби, -мучительно напрягаясь говорил Гром, - просто они прятались на кухне ранее, я это понял!
-А похороны? Как гроб в землю не шел?
-Да там просто ещё гроб был, его брата! Внизу! Кладбище старое, участок маленький…
-Ты ничего не понимаешь! Ничего в этом мире зря не бывает, всё связано… Я давно занимаюсь мистикой…
-Давай займемся другим, а? – Глобов сделал свой безошибочный ход.-Сексанем?
Словно перебитая плетью на ходу, Ольга открыла рот, растерянно замигала, что было видно даже в наступающих сумерках, затем автоматически стянула с себя кофточку, обнажив пухлую грудь и ровные, слегка покатые плечи, и, действительно, замолчала на все 20 минут любовных и абсолютно бесстыдных ласк. Но только-только Гром, глубоко вздохнув, опустошенно откинулся на спину , а грешили они на пушистой школе белого медведя, как Ольга, как ни в чем не бывало, затараторила вновь:
- Всё было сделано теми астральными силами, что окружают жизнь живых и мертвых. Ты оказался их пленником. Вот, давай проверим?
-Как? И зачем?
-Очень просто. Ты оставляй теперь монитор включенным на ночь. И если я права, что-то ещё увидишь странное, но пророческое.
-Оля, Оля, - простонал журналист, - это случай, случай, всего лишь…
-Ради меня! – жарко прошептала, наваливаясь прохладной грудью , мистическая женщина. - Прошу тебя!
Проснулся Гром от бешеной тряски. Ольга трясла его за плечи так, что у неё, казалось, звенели, сталкиваясь, груди, метались во все стороны пряди волос, и словно звякали, вспыхивая, глаза.
-Портрет, портрет в мониторе! – яростно шипела, иногда прорываясь на визг, женщина. - Опять, опять! А ты не верил! Портрет в мониторе!
Гром, полусонный, тяжелый, мучительно напрягаясь, привстал с пола, всматриваясь в монитор, потом, облегченно выдохнув, откинулся на шерсть медведя:
-Это актер Базалев… Это кадр из фильма «По главной улице с любовью…»
-Почему фильм не идет? А? Почему?
-Завис мой комп… Выруби его, я спать хочу…
- Это знак, это знак. Смотри, экран сам погас.
-И я гасну, - пробормотал, проваливаясь в небытие сна, Глобов. - Пока-пока…
-Три часа ночи! –донеслось от Ольги. – Запомни, запомни!
Актер Базалев умер вечером в больнице от тяжкого инфаркта. Об этом сообщили в разнообразных СМИ, и, конечно, об этом, уже испуганно, сообщила Ольга.
-Ну и что? –слабо сопротивлялся журналист. –Опять совпадение. И потом – портрет появился в три ночи, а помер он вечером.
Телефонная трубка аж дернулась от возмущения:
-Ты примитивный дурак и не можешь понять связь явлений. Он начал умирать в три часа ночи, и твой компьютер сообщил об этом!
-Мне что, компьютер выкинуть?
-Бесполезно. Ты каким-то образом связался с потусторонними силами через электронный мир, который тоже потусторонний! Другой мир, очень большой и страшный. Но ты можешь теперь предсказывать!
-Что предсказывать?
-А то, что твой монитор покажет… Теперь не выключай его вообще!
-Как так?
-А вот так.
Что-то непонятое и жуткое стало влезать в сознание журналиста после новых звонков и предсказаний Ольги. Накопилась и усталость, так как каждую ночь, около трех часов, его будил телефонный звонок от Ольги, которая тревожно и настойчиво вопрошала:
-Ты смотрел в монитор? Портретов больше нет? Я гадала на тебя… Ты что-то скоро узнаешь….
-Спокойной ночи, - раздраженно и устало отбивался Гром.
-Ты жди, жди, ты назначен, ты жди…
Изящное личико жены племянника Женьки, очаровашки Ленки, Глобов увидел под утро, когда уже крепко спал после очередного разговора с Ольгой. Как будто что-то кольнуло его в грудь, он очумело сел и уставился в монитор. Экран погас, словно управляемый неведомыми, тайными, силами, журналист вдруг вскрикнул:
-Да у меня же не было этого фото. Не было…
Он боязливо подобрался к компьютеру, хотел щелкнуть по его телу пальцами, но странная робость овладела Громом. Как будто что-то сломалось в его душе, и невидимые осколки стали терзать его ночные бдения, особенно после того, как он узнал о смерти Леночки, скончавшейся почти в одно время с появлением её портрета в мониторе.
-Ночь, ночь, - шептал в трубке голос Ольги, - ночью происходит все самое страшное и грешное…
Гром молчал, искоса посматривая на монитор. Электронный монстр занимал теперь его мысли, чувства, мешал ему работать и, главное, превращал ночи в кошмарное полубодрствование, густо насыщенное тревожным ожиданием и… смертельным любопытством.
-Гром! – раздалось в телефоне через две недели после похорон Леночки. – Я узнала, узнала!
-Что ты узнала? Нам обоим пора к психиатру. Ольга, мы сходим с ума.
-Ты глупый, мы входим в великий, никем не познанный мир. Смерть, как самое великое событие в жизни, напоминает тебе о жизни! Я это узнала и поняла! И ещё – тебя ждет великое событие!
-Какое?
-Точно не знаю, но оно будет. Очень скоро, ты жди, жди…
Дождался Гром в ясную лунную ночь, когда после звонка Ольги, он увидел в мониторе веселое лицо своей бывшей жены, обретающейся уже три года с дочкой Маринкой в далеком теплом городке под Брянском. Его словно подбросило к письменному столу, глаза воспалённо уставились на миловидное, нежное лицо двадцатилетней красивой женщины, которое, казалось, подмигивало ему. Экран погас, и здесь традиционно зазвенел телефон, и Глобов, взяв трубку, сразу сказал:
-Видел портрет Наташки.
- Какой Наташки?
-Моей жены. Бывшей, что уехала от меня.
-Бог мой…- прошептала трубка, - Я так и знала. Я еду к тебе, сейчас такси вызову…
-Приезжай, – и добавил испуганно, -не тяни…
Они просидели почти молча до полудня, пили кофе, который несколько раз варил Гром, осушили бутылку коньяка, что привезла с собой подруга, и оба внезапно побледнели, когда-то особенно глухо очнулся телефон.
-Папа, папа, - горестный голос дочери услышала и Ольга. – Мама умерла!
- Когда? – автоматически спросил Гром, видя, как открыв рот и распахнув глаза, медленно поднялась из кресла Ольга.
-Утром, два часа назад. Она болела, печень у неё, помнишь операцию делали? Ну, вот…
- Ты сообщи, когда, ну, всё… похороны… и всё это…
-Папа, ты соберись, держись. Мы –то были готовы, ждали, она мучилась очень. Всё мы сделаем, как надо. Я позвоню…
-Хорошо. Звони, а я.. я… денег вышлю. Сколько смогу.
-Спасибо, папа.
Ольга, спешно одевшись, как-то испуганно кивнула Грому и двинулась к выходу.
-Пока, я позвоню как-нибудь - тихо сказала она, открывая дверь, хотя Гром, словно в столбняке стоял посреди комнаты, безнадежно свесив голову, и, конечно, не слышал её. Голос Ольги он услышал лишь через три дня, вернее, ночи, когда он бездумно валялся на медвежьей шкуре и на звонок в три часа, как уже стало привычным, сказал сразу:
-Портрета нет…
Ольга вздохнула, как-то замялась, а потом стесненно спросила:
-А в памяти твоего компа есть мои фотографии?
-Полно, - ответил Гром и засмеялся. – Ты что, боишься, что твое лицо возникнет? А если вся возникнешь, голая, помнишь, мы здесь сексонили напропалую? А?
-Гром, – тихо сказала Ольга, - уничтожь все мои фотки. Очень, очень прошу…
-Да ладно. Завтра и удалю их все. Отпечатаю пару на принтере, на память, а из компа уберу.
-Нет, - выдохнула Ольга. – Сейчас удали. Прошу тебя!
- Что за спешка?
-Сейчас! – крикнула Ольга.
-Ну, хорошо, сейчас и удалю.
Отключив телефон, Гром сел на шкуре мишки, обхватив колени. Черный экран монитора был пуст, но словно дышал, слегка надуваясь и вздрагивая. И вдруг, пораженный мужчина, увидел, как на экране возник портрет его самого, в расстегнутой рубашке, загорелого и веселого. Омывшись холодным потом Гром ринулся к письменному столу, замер перед ним, не зная что делать. Он постоял, покачиваясь и сходя с ума, а экран чуть вспыхнул, а потом погас….
К О Н Е Ц