Март начал подтапливать не только комья льда по краям дорожек и по берегам реки. Но и в душах лёд тоже начал истекать по капле. Но как же медленно это происходило!
Алеся уложила детей спать. Ей удавалось делать это легко и без особых хлопот – дети любили её мягкий, певучий говор, убаюкивающий голос и большие, тёплые руки.
Потом она вышла в гостиную и взяла плеер, подаренный Еленой ко дню рождения.
Слушая любимые песни, она всегда притоптывала, прищёлкивала пальцами и подпевала громким шёпотом, с таким выражением и страстью, словно каждое слово отзывалось в её душе своим, личным, воспоминанием. И вот когда певица возвысила голос, жалуясь ей на ухо на несчастную любовь, в этот самый момент открылась дверь, и вошёл Фернандес с новым помощником. Алеся не заметила их – она стояла спиной к двери и была поглощена музыкой. Она привыкла не реагировать на посторонние звуки – слуги часто входили и выходили в процессе уборки и прочих домашних дел. Вот и в этот раз она не сразу опознала голос Фернандеса. Когда же она обернулась – то пульт выпал из её рук, глаза широко раскрылись, краска бросилась в лицо, ноги подогнулись.
- З-з-здравствуйте, - неуверенно произнесла Алеся, не слыша саму себя.
Боян приветливо и в то же время застенчиво улыбнулся и кивнул ей, слегка наклонив голову. Он был и похож, и не похож на самого себя. Он был чисто выбрит – на голове едва начал пробиваться жёсткий ёжик. Широкое лицо осунулось, глаза стали какими-то потерянными, печальными, отчаянно одинокими. С такими глазами приходили все эти беспамятные, новообретённые – значит, Боян тоже попался в некий зловещий капкан, о котором Алеся предпочитала не задумываться. Но жить в этом доме и не замечать вовсе его странностей - было невозможно даже для такого уравновешенного и отстранённого человека, как Алеся.
Нет, она не жалела, что попала сюда. Она всегда помалкивала и на многое закрывала глаза: это не её дело. Её сыну хорошо – значит, хорошо и ей. И вместе с тем столь долгое пребывание в семье мафиози (а Алеся была твёрдо уверена в том, что Мендес – крупный мафиози) перечеркнуло её будущее: она никогда не вернётся к родным, никогда не отыщет отца своего сына, никогда не создаст семью. Даже любовника здесь она себе не приобрела. Собственно, она к этому и не стремилась, но – скучно же… Вечная няня, вечная кормилица… Вечно при чужих детях. А когда они вырастут – кем станет она?..
…Алеся не сразу поняла, что за знаки делает ей Фернандес – потом спохватилась, поспешно сняла наушники и едва не положила плеер мимо стола.
- Знакомлю помощника с расположением комнат, - пояснил ей Фернандес. – Познакомьтесь, Боян, это Алеся (он всех называл на «вы»), это – Боян, он будет моей… гм… очередной рукой в этом доме. Вашей – тоже.
Алеся машинально протянула ладонь, не отводя глаз с такого знакомого и долгожданного лица. Боян нагнулся и поцеловал её запястье. Поднял голову, их глаза встретились. Они были так близко друг от друга…
«Нет, он не узнал меня», - сердце её упало. – «Он в беспамятстве, и видимо, никогда меня не узнает».
- Вон там – детская, – продолжал между тем Фернандес, старательно делая вид, что не замечает состояния молодых людей. – Вторая дверь выходит во внутренний двор, третья – в отдельную комнату няни. Алеся, можно осмотреть детскую игровую залу, или в другой раз? Дети спят?
- Дети спят, – еле слышно выдавила Алеся, не в силах заглушить громовый стук сердца. – Но если тихонько…
- Нет, нет, мы лучше подойдём попозже. Ну, через часик. Договорились? А пока пройдёмся по двору, обойдём дом.
Алеся металась, как безумная. Через часик! Ей надо переодеться! Да! Она выйдет к ним строгая, невозмутимая, красивая – если память не шевельнётся в нём, бесполезно намекать на сына, бесполезно что-то доказывать и рассказывать, бесполезно пытаться воскресить прошлое насильно. Как это ужасно несправедливо! Или – напротив, судьба? Жизнь сделала виток и для них началась заново. И Алеся очарует его сызнова. Пробьёт броню отрешенности!
Вечером Алеся пела детям колыбельную дрожащим, срывающимся голосом. И не могла удержаться, снова и снова целовала сына и плакала, не могла им налюбоваться. Она подарит ему отца! Обязана! Смятённая ночь прошла без сна, она вспоминала прошедший день, как она краснела и отводила глаза, вспоминала неловкий, урывочный разговор с Бояном, которого она водила по детской половине дома – почему Фернандес поручил это ей? Неспроста это, вдруг он умышленно, вдруг он знает? Она вновь и вновь перебирала по порядку, что она должна сделать для очарования Бояна…
И она решила: нет. Никаких уловок. Она не станет навязываться. Пусть всё идёт своим чередом, пусть он просто видит, как он нужен ей, с какой нежностью она относится к нему, и как чисто её нынешнее чувство – в нём нет ни следа прежней легкомысленности и наивности, ведь она уже давно не ребёнок, но зрелая женщина. Пусть он сначала полюбит её и станет достоин собственного сына. Вот тогда она ему всё расскажет.
Только почему же эта зрелая женщина так мечтает повторить тот чудный вечер, сумасшедший вечер, полный страсти и полыхающих звёзд?..
…Боян тоже испытывал беспокойство. Странная девушка – почему она так на него смотрела? Испугалась? У него на миг возникло чувство ложной памяти – будто он её уже когда-то, где-то видел – бог его знает, что может вдруг всплыть из его наполовину затёртой, искажённой памяти!
Но как она хороша! Высокая, женственная, и не сказать, чтобы полная, но такая округлая, мягкая, и – полна достоинства и величия. А какие чудесные синие глаза, притягательные губы… Возможно, это просто девушка его мечты. Когда-нибудь он женится именно на такой. А эта, верно, замужем, у неё и ребёнок есть. Да и кому он нужен такой – беспамятный! Надо бы спросить у Фернандеса…
… Они пересекались довольно часто, и Боян находил возможность увидеться, когда не был слишком загружен. И каждый раз Боян широко и приветливо улыбался ей, а она беззвучно стонала и кричала ему: «Это я! Это же я!» - но её отчаянного крика не слышал никто, лицо оставалось таким же тихим и мягким, только грусть залегла на самом дне синих глаз. Иногда они разговаривали – просто так, ни о чём, иногда Боян прогуливался вместе с ней и детьми, и они чувствовали токи друг друга, но Боян, теперь так не похожий на себя прежнего, разбитного, шалого, самоуверенного с девчонками, и спокойного, сосредоточенного, властного – с собаками, робел и не решался нарушить дистанцию.
А Фернандес наблюдал за ними издалека и думал о том, какие они счастливые – ведь у них всё впереди, вся радость узнавания, первый поцелуй, первая ночь, первые признания. Каково это – очнуться после комы, без памяти, и узнать, что у тебя очаровательная жена и сын? Фернандесу этого познать не суждено.