Колдовство - это занятие магией, как ремеслом, при котором колдун заявляет о контакте со сверхестественными силами (языческими богами, духами предков, природы, демонами и другими).
Колдовство - это духовный способ выразить наши желания и намерения в котором вы хотите, чтобы ваша волевая энергия использовалась для того чего вы хотите. Сущестуют колдовские заклинания - это особый ритуальный акт, дающий начало движению или намерению.
Необходимо держать свои заклинания в секрете пока работаете с ними. Обращаясь в Святому духу решите каково ваше намерение, оно должно быть как можно более конкретным, без негативных утверждений. Приучите свой ум концентрироваться на цели в течении длительного периода времени.
Для колдовства существует магический ритуал желательных действий и помыслов. Колдовство облегчает острое эмоциональное состояние. Ярость и гнев на конкурента и одновременный страх перед ним заменяется катарсисом.
Жизнь человека и общества всегда полна неудовлетворенных потребностей, не использованных желаний, несостоявшихся надежд, неразрешенных конфликтов и т.п.
Нерешенные проблемы в жизни индивида и общества причины различного рода неврозов и депривации. По этой причине общество в процессе своей эволюции выработало целый ряд механизмов снятия такого рода напряжения.
Ритуал колдовства - это набор однообразных, повторяющихся иррациональных действий.
Профессор и доктор наук А.Ю. Григоренко в своей работе "Психология ритуала и колдовства" пишет:
"Петухи во время конфликта с другими петухами часто начинают клевать землю, как бы собирая корм. Это амбивалентное поведение, которое является результатом острого эмоционального состояния, вызванного двумя противоположными чувствами: Ярость и Гнев на конкурента и одновременно страх перед ним.
Шимпанзе перед грозой начинает размахивать над головой палками и совершает прыжки в сторону.
Ритуальные действия являются результатом двух противоречивых состояний желания и страха, злости и боязни. Случайные такие неадекватные действия в ходе эволюционного развития, закрепляется за конкретным эмоциональным состоянием животных и принимали форму ритуала, выполняющего функцию коммуникации средства общения подобного рода смещённых действий.
Достаточно хорошо изученное действие начинает согласно К. Лоренцу - это ритуальные действия выполняющие функцию разрешения проблемных ситуаций и амбивалентных эмоций. Эти ритуалы существуют не только в мире животных, но и в аналогичной роли ритуальных действий в жизни первобытных людей беспомощных перед силами природы; не осознавшее своих собственных сил, они постоянно попадали в ситуацию, котораяпорождала в человеческой психике два конкурирующие друг с другом очага возбуждения. Это конкуренция шла между желанием и страхом.
Охотник страстно желает убить животное, чтобы накормить соплеменников и одновременно переживает страх перед его когтями и клыками.
По мнению К. Лоренца (этолога), практическая немощь, несовершенность первобытных орудий труда, приводила к тому, что в психике человека возникали отрицательные эмоции, которые способствовали постоянному устойчивому отрицательному эмоциональному фону. Последнее вызывает настоящую фобию, которая может оказывать тормозящее влияние на активность человека. Общество, поэтому остро нуждалось средствах и способах выхода из этих отрицательных ситуаций, в инструментах избавления от подобного рода стрессов, в институтах, способных внушить человеку Надежду и Веру в благополучный исход его действий. Всё это привело к тому, что человек обратился к ритуальным действиям и получал от них новую спокойную жизнь. Исполнение первобытным человеком определённого рода ритуальных действий погашала в его сознании один из двух конфликтных и конфликтующих друг с другом очагов возбуждения и это придавало ему уверенность в будущем.
Эти магические ритуалы способствовали разрешению той или иной практический задачи. В связи с тем, что многие его страхи и тревоги были мнимыми и воображаемыми, то человек каменного века должен был убеждаться, что опасность в результате исполнения магического ритуала разрешалась.
Эти магическими ритуалы, которые воздействуют на его психику наблюдаютсяи у современного человека в повседневной жизни.
Что происходит?
Чувство беспокойства появляются, когда у нас возникают определенные желания, но отсутствуют реальные способы их удовлетворения. И тогда оно может проявиться в ритуальном поведении. Именно здесь лежит ключ к разгадке поведения суеверных людей, используя их различные амулеты талисманы, верящих в приметы; такое поведение относится к третьему классу остаточных категорий Парето - необходимость выражения чувств внешними действиями.
(Суть закона Парето проста: 20% приложенных усилий приносят 80% результата. Закономерность работает и в обратную сторону: 80% усилий приводят к незначительной отдаче в 20%).
Известный американский психолог Р. Виллэнгли в статье «Магия и сходные с ней явления» по интересующему нас вопросу пишет, что клинические, психологические и физиологические данные показывают неизбежность и закономерность дезорганизации поведения личности, страданий, устойчивого стремления к расслаблению, покою вследствие или по причине конфликтного столкновения сильных эмоций и волнений с моторными реакциями.
В следствие или по причине конфликтного столкновения сильных эмоций и волнений с моторными реакциями этот синдром называется поведения стремление к покою, вносит в действие явное или скрытые формы поведения, основной характеристикой, которая является их сжатый или символический характер, и их относительная индифферентность нейтральность и не непроницаемость. Из-за необходимости достигнуть покоя, и как можно быстрее его достигнуть, создается мифическая реальность, и что желаемый покой фактически достигается. К числу не адаптивных форм поведения относятся и первобытные магический ритуал. В начале, магические ритуалы как защитные механизмы могли появляться среди более слабых и неуравновешенных членов племени, которые возможно, индивидуально создавали такие механизмы для личного пользования. Потом они заимствовались другими членами первобытного коллектива, и постепенно превращались в обязательные ритуалы для всего коллектива. Колдовские ритуалы иногда подтверждались субъективной практикой у членов племени. Изобретение новых таких ритуалов проверенных на опыте соплеменниками, превращались в магические ритуалы для постоянного снятия тормозящих человеческую активность моментов, особенно при воздействии сильных отрицательных возбудителей (страх и неуверенность). Аналогичную социально-психологическую роль играли другие формы магии: гадания, бросание жребия, предсказание судьбы и т.п.
Они играли не меньшую роль в жизни первобытного коллектива, чем исполнение колдовских ритуалов практически у всех племён. Ни одной важное решение не принималось без совета с гадателями и предсказателями или же без бросания жребия. В этом случае растерявшись перед лицом внешних факторов, первобытные люди как бы снимали с себя ответственность за неудачу и перекладывали ответственность на магические силы предсказателей или жребия. Глубокий социально-психологический анализ феномена жребия провёл известный психолог Выготский, он отметил тот факт, что как животные так и люди при столкновении с противоположными процессами возбуждения и торможения в отвечают нервным стрессом и он приводит к бездеятельности и пассивности. Для животных и первобытных людей это было равносильно гибели, поэтому уже древнейшие люди изобрели вспомогательные средства типа магического заклинания или жребия.
Человек бросает жребий и, примечательно, что и новые вспомогательные символы создают искусственную ситуацию, которые определяют свои возможные варианты поведения при помощи введенного им символа-средства, тем самым, выходит из состояния пассивности и стресса, обращаясь к символическим конструкциям. Лев Семёнович Выгодский высоко оценивал такое открытие символа-средства для культурного развития человека. И так, проводя результат к сказанному, позволим себе согласиться с мнением британского антрополога Б. Малиновского, считавшего, что магия даёт человеку возможность уверенно добиваться важных целей, сохранять своё равновесие и свою психическую ценность в присутствии гнева, страха, в муках ненависти, не разделённой любви, отчаяния.
Функция магии, поэтому заключается в том, чтобы ритуализировать оптимизм человека, поддерживает его веру в Победу Надежды над страхом.
Профессор и доктор наук А.Ю. Григоренко в своей работе "Психология ритуала и колдовства" считает, что ритуальное поведение человека в виде набора повторяющихся иррациональных действий помогает человеку справляться с неопределенностью и страхом.
+++
Конрад Лоренц о ритуалах(Из книги "Агрессия", глава 5. Привычка, церемония и волшебство)
Общественное поведение людей пронизано культурной ритуализацией до такой степени, что именно из-за ее вездесущности это почти не доходит до нашего сознания. Если захотеть привести пример заведомо неритуализованного поведения человека, то придется обратиться к таким действиям, которые открыто не производятся, как неприкрытая зевота или потягивание, ковыряние в носу или почесывание в неудобоназываемых частях тела.
Все, что называется манерами, разумеется, жестко закреплено культурной ритуализацией. "Хорошие" манеры -- по определению -- это те, которые характеризуют собственную группу; мы постоянно руководствуемся их требованиями, они становятся нашей второй натурой. В повседневной жизни мы не осознаем, что их назначение состоит в торможении агрессии и в создании социального союза. Между тем, именно они и создают "групповую общность", как это называется у социологов.
Функция манер как средства постоянного взаимного умиротворения членов группы становится ясной сразу же, когда мы наблюдаем последствия выпадения этой функции. Я имею в виду не грубое нарушение обычаев, а всего лишь отсутствие таких маленьких проявлений учтивости, как взгляды или жесты, которыми человек обычно реагирует, например, на присутствие своего ближнего, входя в какое-то помещение. Если кто-то считает себя обиженным членами своей группы и входит в комнату, в которой они находятся, не исполнив этого маленького ритуала учтивости, а ведет себя так, словно там никого нет, -- такое поведение вызывает раздражение и враждебность точно так же, как и открыто агрессивное поведение. Фактически, такое умышленное подавление нормальной церемонии умиротворения на самом деле равнозначно открытому агрессивному поведению.
Любое отклонение от форм общения, характерных для определенной группы, вызывает агрессию, и потому члены такой группы оказываются вынуждены точно выполнять все нормы социального поведения. С нонконформистом обращаются так же скверно, как с чужаком; в простых группах, примером которых может служить школьный класс или небольшое воинское подразделение, его самым жестоким образом выживают. Каждый университетский преподаватель, имевший детей и работавший в разных частях страны, мог наблюдать, с какой невероятной быстротой ребенок усваивает местный диалект, чтобы школьные товарищи не отвергли его. Однако дома родной диалект сохраняется. Характерно, что такого ребенка очень трудно побудить заговорить на чужом языке (выученном в школе) в домашнем кругу, разве что попросить его прочесть наизусть стихи. Я подозреваю, что негласная принадлежность к какой-то другой группе, кроме семьи, ощущается маленькими детьми как предательство.
Развившиеся в культуре социальные нормы и ритуалы так же характерны для малых и больших человеческих групп, как врожденные признаки, приобретенные в процессе филогенеза, характерны для подвидов, видов, родов и более крупных таксономических единиц. Историю их развития можно реконструировать методами сравнительного анализа. Их взаимные различия, возникшие в ходе исторического развития, создают границы между разными культурными сообществами, подобно тому как дивергенция признаков создает границы между видами. Поэтому Эрик Эриксон имел все основания назвать этот процесс "псевдовидообразованием".
Хотя это псевдообразование происходит несравненно быстрее, чем филогенетическое обособление видов, но и на него требуется время. Начала такого процесса в миниатюре -- возникновение в группе какого-то обычая и дискриминацию непосвященных -- можно увидеть в любой группе детей; но чтобы придать каким-либо групповым социальным нормам и ритуалам прочность и нерушимость, необходимо, по-видимому, их непрерывное существование в течение по крайней мере нескольких поколений. Поэтому наименьший культурный псевдовид, какой я могу себе представить, -- это содружество бывших учеников какойнибудь школы, имеющей сложившиеся традиции; просто поразительно, как такая группа людей сохраняет свой характер псевдовида в течение долгих и долгих лет. Часто высмеиваемая в наши дни "старая школьная дружба" -- это нечто весьма реальное. Когда я встречаю человека с "аристократическим" носовым прононсом, -- ученика бывшей Шотландской гимназии, -- я невольно чувствую тягу к нему, я склонен ему доверять и веду себя с ним заметно любезнее, чем с совершенно посторонним человеком.
Важная функция вежливых манер особенно хорошо поддается изучению при социальных контактах между различными группами и подгруппами человеческих культур. Значительная часть привычек, определяемых хорошими манерами, представляет собой ритуализованное в культуре утрирование жестов покорности, большинство из которых, вероятно, восходит к филогенетически ритуализованному поведению, имевшему тот же смысл. Местные понятия о хороших манерах в различных культурных подгруппах требуют количественно различного подчеркивания этих выразительных движений. Хорошим примером может послужить жест, обозначающий внимание к собеседнику, который состоит в том, что слушатель вытягивает шею и одновременно поворачивает голову, подчеркнуто "подставляя ухо" говорящему. Это движение выражает готовность внимательно слушать и, в случае надобности, повиноваться. В учтивых манерах некоторых азиатских культур этот жест очень сильно утрирован; в Австрии это один из самых распространенных жестов вежливости, особенно у женщин из хороших семей, в других же центральноевропейских странах он, по-видимому, распространен меньше. В некоторых областях северной Германии он сведен к минимуму или вовсе отсутствует; в здешней культуре считается корректным и учтивым, чтобы слушатель держал голову ровно и смотрел говорящему прямо в лицо, как это требуется от солдата, получающего приказ. Когда я приехал из Вены в Кенигсберг, -- а между этими городами разница, о которой идет речь, особенно велика, -- прошло довольно много времени, прежде чем я привык к жесту вежливого внимания, принятому у восточнопрусских дам. Я ожидал от женщины, с которой разговаривал, что она хоть слегка отклонит голову, и потому -- когда она сидела очень прямо и смотрела мне прямо в лицо -- не мог отделаться от мысли, что говорю что-то неподобающее.
Разумеется, значение таких жестов учтивости определяется исключительно соглашением между передатчиком и приемником в одной и той же системе связи. При общении культур, в которых эти соглашения различны, неизбежно возникают недоразумения.
Если измерять жест японца, "подставляющего ухо", восточнопрусским масштабом, то его можно расценить как проявление жалкого раболепия; на японца же вежливое внимание прусской дамы произведет впечатление непримиримой враждебности.
Даже очень небольшие различия в соглашениях этого рода могут вызывать неправильное истолкование культурно-ритуализованных выразительных движений. Англичане или немцы часто считают южан "ненадежными" только потому, что истолковывают их утрированные жесты дружелюбия в соответствии со своим собственным соглашением и ожидают от них гораздо большего, чем стояло за этими жестами в действительности. Непопулярность северных немцев, особенно из Пруссии, в южных странах часто бывает основана на обратном недоразумении. В хорошем американском обществе я наверняка часто казался грубым просто потому, что мне бывало трудно улыбаться так часто, как это предписывают американские манеры.
Несомненно, что эти мелкие недоразумения весьма способствуют взаимной неприязни разных культурных групп. Человек, неправильно понявший -- как это описано выше -- социальные жесты представителей другой культуры, чувствует себя предательски обманутым и оскорбленным. Уже простая неспособность понять выразительные жесты и ритуалы другой культуры возбуждает такое недоверие и страх, что это легко может привести к открытой агрессии.
От незначительных особенностей языка или поведения, объединяющих самые малые сообщества, идет непрерывная гамма переходов к весьма сложным, сознательно выполняемым и воспринимаемым в качестве символов социальным нормам и ритуалам, которые связывают крупнейшие социальные сообщества людей -- нации, культуры, религии или политические идеологии. В принципе вполне возможно исследовать эти системы сравнительным методом, иными словами -- изучить законы этого псевдовидообразования, хотя такая задача наверняка оказалась бы сложнее, чем исследование возникновения видов, поскольку часто пришлось бы сталкиваться с взаимным наложением разных понятий группы, как, например, национальное и религиозное сообщества.
Я уже подчеркивал, что каждая ритуализованная норма социального поведения приобретает движущую силу за счет эмоциональной подоплеки. Эрик Эриксон недавно показал, что привычка к различению добра и зла начинается в раннем детстве и продолжает развиваться до самой зрелости человека. В принципе нет никакой разницы между упорством в соблюдении правил опрятности, внушенных нам в раннем детстве, и верностью национальным или политическим традициям, нормам и ритуалам, в соответствии с которыми нас формировала дальнейшая жизнь. Жесткость традиционного ритуала и настойчивость, с которой мы его придерживаемся, существенны для выполнения его необходимой функции. Но в то же время он, как и сравнимые с ним жестко закрепленные инстинктивные акты социального поведения, требует контроля со стороны нашей разумной, ответственной морали.
+++