Вашему вниманию, я хочу предоставить очерк о рождении Морского Кадетского корпуса в Севастополе. Написал этот очерк Борис Александрович Щепинский к 55-летию его открытия в 1971 году. Он был опубликован в журнале белой эмиграции «ВОЕННАЯ БЫЛЬ» издаваемом в Париже (Франция) с 1952 по 1974 год. Автор, одаренный от природы, публицист, когда-то, в 1916 году, сам являлся кадетом МКК, кадетами которые Первыми открывали славную историю военно-морского учебного заведения на берегу бухты Голландия в Севастополе. Я не стал править ни стилистику автора, ни встречающиеся ошибки при наборе — оставил один в один как этот очерк печатался на страницах журналов. Автор и очевидный участник этой истории описал все перипетии того времени — от черноморских берегов до бизертинской «стоянки» нашего русского флота. Но до этого я хочу ознакомить читателя с биографическими данными талантливого автора — всё что удалось мне собрать.
Щепинский Борис Александрович – родился 2 января 1902 года в Полтаве в семье военного невропатолога и психиатра Александра Александровича Щепинского (1873-1920). Его дедушкой по отцовской линии был Александр Дмитриевич Щепинский, работавший учителем русского языка в гимназии императора Александра Первого в Санкт-Петербурге. Его матерью была Елена Яковлевна Федоровская, а дедушкой по материнской линии – Яков Федоровский, служивший священником в Знаменке на Украине.
Потомственный Почетный гражданин. Кадет Морского Е.И.В.Н.Ц. Кадетского корпуса в Севастополе с сентября 1916 года. Является кадетом первого набора кадет, которым посчастливилось открывать Морской корпус на берегу бухты Голландия в Севастополе 5 октября 1916 года. Обучался в МКК до закрытия его Временным правительством в июне 1917 года. Был переведен в Морское училище (бывший Морской Кадетский корпус) Петрограда с сентября 1917 года, проходил обучение в младшем общем классе до 9 марта 1918 года. Училище по распоряжению новой власти было закрыто. Во ВСЮР и Русской Армии. На апрель 1920 года сигнальщик судна «Веста». Гардемарин Морского корпуса в Севастополе до эвакуации из Крыма. Окончил Морской корпус в изгнании. С 19 ноября 1922 года - корабельный гардемарин последнего выпуска корабельных гардемарин Русского флота в Бизерте. В марте 1923 года убыл в Страсбург для поступления в университет по предоставленной стипендии от 27 февраля 1923 года. Работал в химической лаборатории в госпитале в Страсбурге, одновременно учился в университете. Окончил университет с получением диплома инженер-химик. Был женат, сын и дочь. Жил во Франции, с марта 1934 года – гражданин этой страны. Член Морского Собрания в Париже на 1968 год. Умер после 1972 года.
Рота Его Высочества Морского Наследника Цесаревича кадетского корпуса
Б. А. Щепинский
(к 55-летию его открытия)
ВСТУПЛЕНИЕ
СПРАВКА:
В 1911 году, комиссией под председательством контр-адмирала светлейшего князя Ливена было принято решение о преобразовании морских военно-учебных заведений, но осуществлено было это решение значительно позже. Старый Морской корпус должен был быть разделен на два самостоятельно существующих учебных заведения: Морское училище в Петербурге из трех специальных классов и Морской кадетский корпус в Севастополе из четырех младших классов, соответствовавших четырем старшим классам кадетских корпусов. Во исполнение этого плана, осенью 1916 года состоялся последний прием в 6-ю кадетскую роту в Петрограде и первый прием в 7-ю, старшую роту корпуса в Севастополе. Ввиду происшедшей революции других приемов уже не было, и осенью 1917 года 7-ая рота Морского корпуса была переведена в Петроград, где она стала 6-й. В марте месяце 1918 года Морское училище было закрыто. Морской корпус в Петрограде получил Шефство Наследника Цесаревича 6 ноября 1914 года, а Морской кадетский корпус в Севастополе таковое же 15 сентября 1916 года.
Не говоря о военных, но даже и в военно-морских кругах мало кто знал не только об этой единственной за 215-летнюю историю Морского корпуса роте, носившей Царственное имя Наследника Российского Престола, но даже и о самом Морском Наследника Цесаревича кадетском корпусе, открытом в Севастополе в сентябре 1916 года. Правда, корпус был открыт во время Первой мировой войны, когда общее внимание, естественно, было сосредоточено на театре военных действий, да и просуществовал он всего лишь один учебный год, из-за разразившейся революции. А задуман корпус был совершенно правильно и мог бы существовать еще долгие годы, но… судьба решила иначе. Исчез с белых кадетских погон золотой вензель Цесаревича Алексея, а вскоре за ним исчезли и самые погоны. В мае 1917 года кадеты были распущены на каникулы, и за это время распоряжением Временного Правительства корпус был закрыт и кадеты переведены в Морское училище в Петрограде. Нового приема, конечно, уже не было. К Рождеству 1917 года, в 6-й роте Морского училища насчитывалось до ста кадет, но после Рождественских каникул число это упало приблизительно до двадцати. Все они были размещены вместе с кадетами двух других кадетских рот в палатах корпусного лазарета, так как ротные помещения к этому времени были уже заняты матросами какого-то отряда Балтийского флота. Регулярные занятия прекратились, и 24 февраля приказом Троцкого Морское училище было закрыто и кадеты снова, и уже окончательно, были распущены по домам.
Каждый устроился «по способности». Кто поступил в один из еще незакрытых кадетских корпусов, кто — в гражданское среднее учебное заведение, но были и такие, которые уже в начале 1918 года пробрались на Дон или на Кубань и приняли участие в борьбе в рядах Добровольческой или Донской армий. Число кадет 6-й роты Морского училища, служивших в 1918-20 годах на флоте и в армии, превышало 40 человек, то есть одну треть первоначального состава роты в 1916 году. Осенью 1919 года, по инициативе и стараниями старшего лейтенанта H. Н. Машукова в Севастополе был открыт Морской кадетский корпус, на территории и в зданиях бывшего Морского корпуса, но по каким-то соображениям для кадет старого Морского корпуса в нем не нашлось места. Но вот в июне 1920 года был найден компромисс: кадеты Морского корпуса были списаны с кораблей в Черноморский флотский экипаж, с откомандированием в Морской корпус для продолжения образования. Там они, в числе тридцати человек, вошли в состав Сводной роты.
В ноябре того же года — эвакуация Крыма, сформирование 3-й гардемаринской роты с ядром из кадет Морского училища, создание Морского корпуса в Бизерте, учебное плавание на парусном корабле «Моряк» (бывшая «Великая Княгиня Ксения Александровна»), прохождение курса специальных классов Морского корпуса в Бизерте, выпускные экзамены, получение аттестатов, производство в Корабельные гардемарины 6/19 ноября 1922 года и кратковременная служба под Андреевским флагом на судах русской эскадры. Увы, из 125 кадет роты Его Высочества приема 1916 года только 11 получили в ноябре 1922 года аттестат об окончании Морского корпуса.
В зарубежной военной и морской печати можно найти много статей и заметок, посвященных истории того или другого военно-учебного заведения, но о Морском Наследника Цесаревича кадетском корпусе нигде и ничего не приходилось встречать. Даже в книге, посвященной 250-летию основания Морского кадетского корпуса «Колыбель флота», где подробно описаны основание и быт Морского кадетского корпуса в Севастополе, основанного в 1919 году, о корпусе Наследника Цесаревича нет ни одного слова.
Настоящая статья, написанная к 55-летию открытия Морского Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича кадетского корпуса в Севастополе, имеет целью ознакомить читателей «Военной Были» с историей возникновения этого корпуса и с жизнью его кадет с 1916 по 1922 год, в надежде заполнить таким образом пробел в истории российских военно-учебных заведений.
Возрождение флота и реформы морских военно-учебных заведений
Положение, создавшееся после несчастной русско-японской войны побудило группу молодых морских офицеров организовать в помощь Морскому министерству Военно - Морской Кружок, дабы заняться вопросом о возрождении русского флота. По инициативе Кружка был создан Морской Генеральный штаб, выработавший новую судостроительную программу. Стараниями Особого Комитета для усиления флота были построены на добровольные пожертвования эскадренный миноносец «Новик», двадцать других эскадренных миноносцев и несколько подводных лодок. Но для подлинного возрождения нашего флота, для постройки линейных эскадр нужны были деньги, а Государственная дума в течение ряда лет отказывала Морскому министерству в кредитах. В 1909 году, помимо Государственной думы, Государственный совет нашел возможным ассигновать некоторые суммы и два завода в Петербурге приступили к постройке первых русских линейных кораблей — дредноутов типа «Петропавловск». 18 марта 1911 года на пост морского министерства был назначен исключительно талантливый человек и организатор — адмирал Григорович, остававшийся на этом посту до самой революции. Благодаря его энергии, авторитету и тому доверию, которое он сумел внушить Государственной Думе, необходимые суммы начали отпускаться и была начата осуществлением так называемая «малая судостроительная программа». Одновременно закипела работа и в Морском Генеральном штабе, где был поднят и разработан вопрос об увеличении офицерского состава флота. С 1701 года по 1913-й Морской корпус, последовательно носивший названия «Навигацкой школы», «Морской Академии», «Морского кадетского корпуса», «Морского училища», снова — «Морского кадетского корпуса» и, наконец, по 1916 год, — «Морского корпуса», был единственным в России военно-морским учебным заведением, выпускавшим во флот строевых морских офицеров. Морское Инженерное училище в Кронштадте выпускало во флот только офицеров инженер-механиков и офицеров Корпуса Корабельных инженеров. Правда, при 2-м Балтийском флотском экипаже существовала рота юнкеров флота, в которую принимались лица, окончившие высшее образование. В 1915 году юнкера флота были переименованы в «гардемарины флота». Они получали морское образование от преподавателей Морского корпуса и держали выпускные экзамены также при корпусе. Таким образом, выделять курсы юнкеров и гардемарин флота в отдельное военно-морское учебное заведение не приходится, тем более что число юнкеров, произведенных в мичмана, было очень незначительно. Ясно, что число открывающихся ежегодно вакансий для приема в младший общеобразовательный и в младший специальный классы зависело от потребности флота в офицерском составе. В состав 3-й гардемаринской роты входили как старшие кадеты, произведенные после переходных экзаменов в гардемарины, так и молодые люди, окончившие среднее образование в сухопутных кадетских корпусах, гимназиях или реальных училищах, причем эти последние — после сдачи с успехом приемных экзаменов. Присутствие в младшей гардемаринской роте ядра из «старых морских кадет», носивших белые погоны еще с младшей кадетской роты и число которых достигало половины состава роты, имело большое моральное значение для духа воспитанников «колыбели флота».
Морское ведомство не имело намерения, даже когда из-за значительного увеличения штата специальных классов здание старого корпуса оказалось недостаточно большим, упразднить хотя бы временно кадетские роты. Напротив, в Морском кадетском корпусе, открытом в Севастополе в 1916 году было положено иметь не три, как в Петрограде, а четыре кадетские роты. В 1897 году корпус выпустил 51, в 1899 — 52, в 1899-1900 гг. — 70, в 1900 — 74 мичмана, а в период 1-й мировой войны, в 1914 г. — 160, в 1915 — 190, в 1916 — 164 и в 1917 году — 147 мичманов. Отдельные гардемаринские классы, открытые в 1913 году, выпустили в 1916 году 50 и в 1917 — 100 мичманов. Кроме того, в 1917 году 43 гардемарина флота были произведены в мичмана. Из этих цифр следует, что потребность в молодых морских офицерах возросла с начала века и до революции более чем в три раза. Старый Морской корпус, здания которого занимали почти целый квартал на Васильевском Острове, не мог «вместить» более 600 воспитанников. Расширить или увеличить старое трехэтажное здание было невозможно. В 1911 году особая комиссия, учрежденная начальником Морского Генерального Штаба контр адмиралом светлейшим князем А. А. Ливеном в соответствии с мнением морского министра адмирала И. К. Григоровича, пришла к заключению о необходимости открыть как бы в помощь Морскому корпусу «Параллельные гардемаринские классы Морского училища» (переименованные после открытия в 1913 году в «Отдельные гардемаринские классы»). Эта комиссия предложила также увеличить вдвое число кадет, поступающих в младшую роту Морского корпуса, перевести кадетские роты в Севастополь и наконец переименовать Морской корпус в «Морское училище». Все эти предложения были одобрены и утверждены Высочайшим повелением Императора Николая 2-го. Морской корпус, а с 6 ноября 1914 года — Морской Е. И. В. Наследника Цесаревича корпус, был переименован в октябре 1916 года в «Морское Е. И. В. Наследника Цесаревича училище», а в сентябре 1916 года был открыт в Севастополе Морской Е. И. В. Наследника Цесаревича кадетский корпус. Таким образом Морской корпус разделился на две части: Морское училище, оставшееся в Петрограде, и Морской кадетский корпус, открытый в Севастополе. Кадеты и гардемарины носили белые погоны с золотым вензелем Наследника Цесаревича Алексея Николаевича. Штат Морского кадетского корпуса был положен в четыре роты, соответствующие 7-й, 6-й, 5-й и 4-й ротам старого Морского корпуса, по 125 кадет в роте. Штат Морского училища был оставлен, как и раньше, в три гардемаринские роты, 3-ю, 2-ю и 1-ю, соответствующие младшему, среднему и старшему специальным классам. Что касается штатов личного состава Морского училища, никакой точной цифры указать нельзя, возможно — около 500 гардемарин, а в военное время может быть и больше. Кадеты, принятые осенью 1916 года в 4-ю (а по старому порядку 7-ю) роту Морского кадетского корпуса в Севастополе, должны были окончить корпус весною 1920 года и после летнего плавания прийти в Петроград, где быть переведенными в 3-ю роту Морского училища, которое и окончили бы весною 1923 года.
Открытие и жизнь корпуса в Севастополе в 1916 17 учебном году.
Итак, Морское ведомство приняло решение разделить Морской корпус на две части. Морское училище оставалось в своем старом «доме Миниха, что на Неве стоял», тогда как для Морского кадетского корпуса, открываемого в Севастополе, нужно было построить новые здания. Участок для постройки был найден в 6 клм. от города, в глубине Северной бухты, воды которой омывали его западный и южный берега, на севере — «Голландия», дача командующего флотом и холмистая равнина и далее — Братское кладбище; на востоке — «гора» высотою в 150 метров и пороховые погреба Сухарной балки, а еще дальше, в самой глубине бухты, — Черная речка, протекающая по Инкерманскому ущелью. Под горой была образована «верхняя» терраса для постройки главного здания, а много ниже и ближе к берегу — «нижняя», для постройки офицерских флигелей, соединявшаяся шоссейной дорогой с верхней террасой и узкой дорожкой — с пристанью. Планы и сметы были закончены к началу 1914 года. Много времени ушло на предварительные земельные работы. Для постройки главного здания был принят грандиозный план инженера-строителя архитектора Александра Венсан: красивый и оригинальный белый трехэтажный дворец из инкерманского камня, а внутри — просторные, светлые залы, церковь, плавательный бассейн и т. д. Над крышей — астрономический купол, а от верхней площадки до пристани — широкая каменная лестница в несколько сот ступеней. 3 августа 1914 года капитан 1 ранга Сергей Николаевич Ворожейкин, был назначен председателем строительной комиссии по постройке зданий Морского корпуса. Это было первым опытом самостоятельной постройки зданий Морским ведомством. Строительные материалы доставлялись на пристань участка на баржах. Рабочих было много и для них и их семейств были построены деревянные бараки. К началу 1916 года была закончена постройка офицерских флигелей, но так как было очевидно, что постройка главного здания не может быть закончена к намеченному сроку, то было решено переделать внутреннее устройство двух передних флигелей для временного размещения 125 воспитанников. 18 февраля 1916 г. капитан 1 ранга Ворожейкин был назначен директором открываемого корпуса, а в мае того же года он сопровождал Государя Императора с Царской семьей при осмотре корпусного участка и строящегося главного здания. 30 июля капитан 1 ранга Ворожейкин был произведен в контр-адмиралы. Весной 1916 года в газетах появились объявления о приеме по конкурсу аттестатов в младший общеобразовательный класс, соответствующий 4-му классу кадетских корпусов, открываемого в Севастополе Морского кадетского корпуса. Возраст: от 13 до 15 лет, предварительный строгий медицинский осмотр, число вакансий — 125. Кандидатами были уроженцы почти всех областей необъятной России: север и юг, Польша и Дальний Восток, средняя Россия и Кавказ, Украина и Сибирь. В составе сформированной роты было около ста воспитанников из гражданских учебных заведений и двадцать пять кадет из тринадцати кадетских корпусов. Нужно сказать, что уже меньше чем через месяц все это разнородное «сборище» превратилось в прочно спаянную, дружную семью морских кадет. В учебном отношении рота была разделена на пять отделений по 25 воспитанников в каждом, а в строевом — на четыре взвода по 15 - 16 рядов. В командование ротой вступил капитан 2 ранга Владимир Владимирович фон Берг, а отделенными начальниками были назначены: 1-го отделения — капитан Николай Николаевич Миницкий, 2-го — мичман Николай Иванович Ильин, 3-го и 4-го — лейтенант Сергей Иванович Иванов и 5-го — мичман Карл Федорович Бауман. Инспектором классов был назначен генерал-майор Владимир Кузьмич Чернышев, преподававший в течение многих лет астрономию и штурманское дело, в Морском корпусе в Петрограде, а его помощником — капитан 2 ранга Василий Владимирович Дектерев. Начальником хозяйственной части — капитан 1 ранга Феодор Феодорович Карказ, старшим врачом — почетный лейб медик статский советник Иосиф Николаевич Свечников, младшим — коллежский советник H. М. Марков и настоятелем церкви — от. Георгий Спасский.
Команда корпуса состояла из строевого кондуктора Звягина, фельдфебеля Усатюк, шести квартирмейстеров, двух горнистов и одного барабанщика, каптенармуса, фельдшера, матроса-кока и штатского портного. Для уборки помещений и чистки одежды и обуви воспитанников в корпус были присланы из запаса 12 дядек — «порт-артурцев», прошедших свою действительную службу на судах Артурской эскадры. Кадеты платили ежемесячно им некоторую сумму. Столовым хозяйством ведала экономка госпожа К., жившая с дочерью Кирой в комнате рядом со столовой. Милая Кира, единственная «корпусная барышня», сколько кадетских сердец покорила она! Жена каптенармуса, устроившись в маленькой подвальной лавочке, продавала кадетам-лакомкам всякого рода сладости. Преподаватели были приглашены из Севастополя. Русский язык преподавал г. Гусев, алгебру и геометрию — г. Воейков, историю — г. Смоленский, французский язык — поручик Экар. Фамилии других, к сожалению, забылись. Два корпусных офицера, капитан 2 ранга Берг и мичман Бауман преподавали — первый — морскую практику, а второй — английский язык; закон Божий преподавал от. Георгий Спасский. Конечно, кадеты дали своим преподавателям «подходящие» (с кадетской точки зрения!) прозвища, среди которых: «моргалка», «спичка», «перпендикуляр», «Карлуша»…
В конце сентября 1916 года принятые воспитанники начали прибывать в Севастополь. С вокзала они направлялись на Екатерининскую улицу, в канцелярию строительной комиссии, откуда группами — на Минную пристань, где их ждал приданный корпусу небольшой каботажный пароход «Алушта» для доставки в корпус. Для многих этот переход явился первым «морским плаванием». В корпусе прибывших воспитанников принял ротный командир, капитан 2 ранга Берг. Всех выстроили по ранжиру, и каждый получил соответствующий номер. Из цейхгауза было выдано белье, но морское кадетское обмундирование воспитанники получили только через некоторое время, когда после усиленной тренировки они постигли строевую премудрость и приняли воинский вид. Мундиры и шинели были выданы только перед рождественскими каникулами, но для прогулок и строевых учений в холодное время кадеты получили бушлаты. К сожалению, их размеры были приблизительно одинаковы, и левофланговые малыши в них, буквально, утопали. В короткий срок, благодаря стараниям ротного командира, капитана Миницкого и кондуктора Звягина, разношерстная толпа принятых воспитанников превратилась в стройную воинскую часть.
Рота была размещена в двух передних флигелях. В левом — спальни, цейхгауз, лазарет и квартира ротного командира, а в подвале — помещения для дядек — «порт-артурцев»; в правом — классы, кабинет инспектора классов, комната дежурного офицера, церковь, столовые, кухня и квартира директора, а в подвале — рундуки и лавочка. В двух задних флигелях помещались квартиры офицеров и доктора и корпусная канцелярия. Для команды был построен небольшой одноэтажный дом у шоссейной дороги, а женатый каптенармус поместился в маленьком домике «под горой». Впрочем, для младших служащих строились флигеля у северного крыла главного здания. Большая, хорошо утрамбованная площадка между флигелями служила для строевых занятий и гимнастики и для чтения приказов, нарядов, переклички и пения молитв, а в торжественных случаях — для прохождения церемониальным маршем. Благодатный крымский климат позволял это делать во все времена года. За отсутствием корпусной бани воспитанников водили каждые две недели в город, в баню Института физических методов лечения. Повседневная жизнь кадет в Севастополе мало отличалась от жизни всех кадетских корпусов, однако в Морском кадетском корпусе в Севастополе было и то, чего не было даже и в Морском корпусе в Петрограде, а именно — ежедневные шлюпочные учения, гребные и парусные, сигнализация флагами, семафор, диктовка и чтение по Морзе и такелажные работы.
Кадетский день начинался побудкой под горн или барабан в 6 часов 30 минут утра, туалет, одевание, молитва, утренний чай с булкой, к которой давалась иногда половина холодной мясной котлеты, затем строевые занятия или гимнастика. В 9 часов утра начинались классные уроки по 50 минут, с переменой между ними по 10 минут. Преподаватели прибывали в корпус на «Алуште» или на моторном катере. Корпусная флотилия состояла из четырех катеров: «Бурун», «Зыбь», «Бриз» и «Волна» (один из них был «адмиральским», т. е. в распоряжении директора корпуса). Уроки продолжались до 11 часов 50 минут. В полдень — завтрак: неизменные котлеты с кашей, рисом, пюре или макаронами и чай (кваса не было. Перед завтраком и после него пелась молитва. Затем после получасового перерыва кадеты снова шли в классы до 3 или 4 часов дня. В субботу после завтрака уроков не было. После классных уроков — строй или гимнастика, а два или три раза в неделю — вольные сокольские движения под музыку приезжавшего в корпус духового оркестра Севастопольского флотского полуэкипажа, шлюпочные ученья, морская практика. «Злых» (с кадетской точки зрения) преподавателей не было. Конечно, каждый из них имел свой «конек» ; Смоленский, например, любил задавать один и тот же вопрос: «Чего хотели древние римляне?», на который нужно было отвечать: «Хлеба и зрелищ!». Большое внимание уделялось математике (6 уроков в неделю), и иностранным языкам (7 уроков); английский язык, необходимый для будущих морских офицеров, был мало кому знаком, но благодаря умелому преподаванию воспитанники усвоили его сравнительно быстро; напротив, французский язык был всем уже знаком и успехи в этом языке были более удовлетворительны.
После окончания занятий кадеты могли гулять на плацу, ходить на «Парижскую» батарею времен Крымской кампании, спускаться в извилистые гроты южного берега или же, усевшись где-нибудь, любоваться стоявшими на рейде судами Черноморского флота. В 5 часов вечера бывал обед, из трех блюд: борщ или суп, мясное блюдо с гарниром и сладкое. Затем, после перерыва, от 7 до 9 вечера — приготовление уроков, а в 9 часов вечера — чай с французской булкой для каждого. Желающие могли брать два раза в неделю частные платные уроки музыки (пианино) или иностранных языков, даваемые приезжающими из города учительницами. После чая, на плацу, а в случае плохой погоды — в спальном флигеле, чтение приказов и нарядов, перекличка унтер-офицерами из кадет, рапорт их дежурному офицеру, пение молитвы и гимна, после чего воспитанники направлялись в спальни, где их ждали койки. Нельзя сказать, чтобы полная тишина и спокойствие наступали в 10 часов вечера: несмотря на очередные обходы дежурного офицера, а иногда и ротного командира, с фонариком в руках, без проказ не обходилось: устраивали друг другу «конверты», а уже заснувшим «восстанавливали перпендикуляры».
Многие воспитанники видели море и корабли в первый раз, поэтому понятно, что их тянуло побывать на боевых судах и ознакомиться с их жизнью. Никто этому не препятствовал и по воскресеньям кадеты могли являться, по одиночке или маленькими группами, на суда и с разрешения вахтенного офицера и под руководством одного из судовых унтер-офицеров осматривать корабль. Это был один из плюсов расположения корпуса на берегу моря и в базе флота. В субботу после завтрака воспитанники, имевшие родных в Севастополе или поблизости, могли идти в отпуск с ночевкой, но большинство ходили в город в субботу и воскресенье только до последнего рейса «Алушты». Дежурный офицер, осмотрев с ног до головы являющегося ему кадета и убедившись, что каркас фуражки, придающий ей форму «волнореза», не был вынут, отпускал кадета в отпуск.
Офицеры Морского корпуса считались на береговой службе военного времени и при дежурстве носили не кортик, а палаш и револьвер. При прибытии «Алушты» на Минную пристань кадеты расходились по городу, заглядывая иногда в кондитерские купить пирожное или выпить чашку кофе. Не забывали посетить «жемчужину Севастополя» — Приморский бульвар и Исторический бульвар с его панорамой обороны Севастополя. По воскресеньям утром все оставшиеся в корпусе кадеты присутствовали на обедне, после окончания которой они проходили один за другим. «равняясь направо», перед директором корпуса, бывшим в парадной форме с алой лентой ордена св. Станислава 1-й степени и рядом с которым стоял ротный командир, шептавший в адмиральское ухо фамилию каждого кадета.
После завтрака, около 3 часов, дежурный офицер объявлял фамилии выбранных им десяти кадет, которых директор корпуса приглашал к себе на чай. После тщательного осмотра кадеты поднимались к директору на квартиру. Милая адмиральша после нескольких приветливых слов приглашала в столовую, где кадет уже ждал стол с чаем, тортами, пирожными и всякого рода печеньями. Усадив кадет за стол адмирал и адмиральша уходили, чтобы не стеснять приглашенных. За столом прислуживал матрос вестовой адмирала. После чая кадеты шли в гостиную для салонных игр, а кто умел, играл на пианино. Затем появлялись радушные хозяева, и кадеты, поблагодарив адмирала и адмиральшу за прием, возвращались в роту. В классах воспитанники занимали места по старшинству полученных баллов, но первых учеников садили на «Камчатку», а последних — на первые парты, поближе к столу преподавателя. Таков был порядок в Севастополе.
С давних пор в Морском корпусе фельдфебеля и унтер-офицеры («капралы»), назначались в кадетские роты из старших гардемарин, но в Севастополе существовала в 1916 году только одна младшая кадетская рота, поэтому фельдфебель и унтер-офицеры были назначены из роты. Их отличием была унтер-офицерская дудка. Конечно, кадеты были далеко не «ангелами», шалили и получали заслуженное по делам, все же о корпусном начальстве ничего, кроме хорошего, сказать нельзя.
По характеру своему адмирал Ворожейкин не походил, конечно, на грозного адмирала Чухнина, ни на чудаковатого адмирала Карцева, но с кадетской точки зрения его мягкий характер не был недостатком. Все его любили и уважали. Впрочем, директор занимался главным образом административными делами и во внутреннюю жизнь роты не вмешивался. Напротив, ротный командир, капитан 2 ранга Берг, «воспитатель кадетских поколений», со своей ротой не расставался, кадеты видели его повсюду, командование ротой было для него как бы «миссией свыше». Характера был он несколько «восторженного», но был в душе хорошим моряком и таким же воспитателем. Любимым его делом была морская практика. По праздничным дням он ходил с желающими на шлюпке под парусами, а в будни, в свободное от занятий время водил роту в экскурсии: на Братское кладбище или далее, идя по Северной стороне вплоть до запрещенной зоны скрытых береговых батарей, или в устье Черной речки в ущелье Инкермана, где однажды рота посетила монастырь. Радушные монахи угостили кадет чаем и ситным хлебом с маслом и медом. Капитан Миницкий, прекрасный строевой офицер, с густыми усами, всегда одетый строго по форме, пользовался любовью и уважением кадет, которых он за малые проступки не наказывал. Лейтенант Иванов плавал на миноносце «Строгий», солидного сложения и добродушной внешности, подражая адмиралу Колчаку брил усы, любил беседовать с кадетами на морские темы… и оставлять их без отпуска (прозвище его было «крокодил», или, попросту «крока»). Мичман Ильин — высокий, стройный офицер, недавно женившийся и всегда гулявший под руку со своей молодой, элегантной женой. Кадеты на него не жаловались. Мичман Бауман — живой молоденький холостой офицер маленького роста; он говорил по-английски, как англичанин, и требовал того же от кадет. Он умел, когда это требовалось, быть строгим. Побудку не любил (по прозвищу «малютка»).
Большие события в жизни корпуса
15 сентября 1916 г., приказ по корпусу № 39: «Объявляю телеграмму за №2848, полученную сего числа от Главного Морского Штаба: «Государю Императору благоугодно было назначить Его Императорское Высочество Наследника Цесаревича Шефом вверенного вам корпуса».
1 октября — последний день явки в корпус принятых воспитанников.
5 октября — официальное открытие Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича кадетского корпуса в день тезоименитства Наследника в присутствии командующего Черноморским флотом, директора корпуса, офицеров, преподавателей, воспитанников и их родственников. Отец Георгий Спасский отслужил молебен в корпусной церкви, освященной в честь святого Павла Исповедника и Алексея митрополита Московского. По окончании молебна адмирал Колчак обратился к воспитанникам с речью, в которой указал, что надо учиться, хорошо себя держать, чтобы в будущем стать знающими свое дело офицерами и быть достойными преемниками своих предков. «орлов — черноморцев».
7 октября. В 6 часов 10 минут утра мирно спавшее население корпуса было разбужено внезапным взрывом порохового погреба носовой башни линейного корабля «Императрица Мария», стоявшего на бочке недалеко от корпуса. После первого взрыва последовала серия других, более слабых. Все фазы агонии корабля проходили перед глазами всех чинов корпуса. Матрос фотограф сделал несколько снимков катастрофы, но пластинки были у него отобраны штабом флота, чтобы фотографии не попали в газеты. Кадеты художники зарисовали последовательные фразы взрыва.
10 октября был объявлен приказ по корпусу № 53: «Сформированную роту кадет именовать: «Рота Его Высочества». Как объяснить это Высочайшее благоволение? Можно предполагать, что Государь решил зачислить своего сына в открытый в Севастополе корпус. По словам бывшего командира нашей роты, капитана 1 ранга Берга, «в этой роте должен был воспитываться Наследник Цесаревич».
6 ноября - Приказом по корпусу этот день был объявлен корпусным праздником. Торжеств не было, но весь персонал корпуса присутствовал на церковной службе. Увы, жареного гуся с яблоками не было...
В начале ноября директор корпуса был оповещен, что морской министр генерал-адъютант адмирал Григорович посетит корпус. Корпусное начальство в лице ротного командира, капитана Миницкого и кондуктора Звягина усиленно готовило роту для встречи министра: репетировали прохождение церемониальным маршем и ответы строем на ходу: «Здравия желаем, Ваше Высокопревосходительство!» Морской министр в сопровождении командующего флотом и свиты прибыл в корпус на белом щегольском катере, поздоровался с вытянутым в струнку фронтом кадет и затем пропустил роту церемониальным маршем. Адмирал Григорович осмотрел временные помещения рот и строящееся главное здание, всем остался очень доволен и, покидая корпус, выразил благодарность корпусному начальству за строевую выправку и отличный вид кадет роты Его Высочества.
В ноябре и декабре корпус посетили еще: директор Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича училища вице-адмирал Карцев, товарищ морского министра вице-адмирал Муравьев, французская военная делегация, прибывшая в Севастополь, и многие другие лица.
В памяти кадет сохранилось следующее воспоминание: в один из солнечных ноябрьских дней рота со своими офицерами прибыла на «Алуште» на Минную пристань. Построившись и имея в голове духовой оркестр, рота обошла по главным улицам весь город. Звуки бравурных маршей привлекли многочисленную публику, теснившуюся на тротуарах, в которой преобладал, конечно, женский элемент. Все любовались выправкой молодых моряков. С этих пор севастопольские барышни начали часто заглядывать в корпус, несмотря на довольно длинный «морской» переход «туда и обратно» на «Алуште».
Последним событием в конце года было приготовление к отъезду на рождественские каникулы. Мундиры и шинели шились по мерке в Севастопольских портняжных мастерских, так же как белые замшевые перчатки и башлыки, обшитые черной тесьмой. Их выдали в первую очередь воспитанникам, уезжавшим на север. Каникулы начинались 20 декабря, но жившие далеко от Севастополя отпускались раньше, ведь между Севастополем и Петроградом было 2.053 версты! Впрочем, для «северян» ротный выхлопотал на железной дороге отдельный «кадетский» вагон». Воспитаннику же из Владивостока, по фамилии Чихачев, о рождественском отпуске домой не приходилось и мечтать.
10 января 1917 года все кадеты вернулись в корпус, где повседневная жизнь продолжалась, как раньше. Конечно, все интересовались военными действиями на фронте, но о политическом положении в стране никто ничего не знал. Поэтому вспыхнувшая революция, отречение Государя от престола за себя и за своего сына были для кадет полной неожиданностью. Вначале предполагали, что Государя заместит на престоле его брат, Великий Князь Михаил Александрович, но после его отказа стало ясно, что монархия перестала существовать.
В начале марта, по получении манифеста об отречении Государя, приказом директора всех воспитанников выстроили в одной из столовых. Сильно расстроенный и взволнованный адмирал Ворожейкин начал читать манифест, но по мере чтения волнение его возрастало, слезы покатились по лицу адмирал расплакался и передал заканчивать чтение капитану 2 ранга Бергу.
Первым следствием этого исторического события было снятие с погон вензелей Наследника, а черная ленточка была сшита в своей середине, скрывая, таким образом, шефскую часть названия корпуса. Новое, так называемое «Временное» правительство симпатий никому не внушало, но все же офицеры и команда были приведены к Присяге.
В марте рота Морского кадетского корпуса была вызвана в Севастополь, где вместе с командами всего флота и частями гарнизона участвовала в «красном» параде на Нахимовской площади. Вскоре пошли разговоры о том, что и кадеты будут приносить Присягу. Действительно, в апреле рота была собрана в одной из столовых, где был поставлен аналой с Евангелием и от. Спасский, с крестом в руках, привел всех к Присяге.
Особенных перемен во внутренней жизни корпуса не произошло, классные и строевые занятия продолжались по-прежнему. Со стороны команды враждебных действий не было, не было и красных флагов, но национальный флаг был перевернут «вверх ногами», и нижняя, красная, полоса стала верхней. Весной какой-то «уполномоченный» прибыл в Севастополь для смотра флота, и при проходе его моторного катера перед участком корпуса все рабочие бросились к берегу, крича «ура». По духу времени воспитанники были сняты с уроков и посланы туда же, на пристань, но «ура», конечно, не кричали.
Ввиду событий, на пасхальные каникулы уехали только те, которые жили поблизости. В мае воспитанники, получив, кроме зимнего, еще и летнее обмундирование, были распущены на летние каникулы. Только летом они узнали, что по распоряжению Временного правительства Морской кадетский корпус в Севастополе закрывается, а воспитанники его переводятся в Морское училище в Петроград.
6-я РОТА МОРСКОГО УЧИЛИЩА В ПЕТРОГРАДЕ В 1917-1918 УЧЕБ. ГОДУ.
Итак, волею судьбы воспитанники Морского кадетского корпуса в Севастополе прибыли в Петроград и влились «душой и телом» в Морское училище на три года раньше, чем это было предвидено по плану преобразования военно-морских учебных заведений, и не вновь испеченными гардемаринами, а еще кадетами 6-й роты. По этому плану кадеты приема 1916 года в Морской кадетский корпус в Севастополе должны были быть произведены в гардемарины весной 1920 года, отправлены на учебном судне в плавание вокруг Европы и, по прибытии в Петроград, приняты в младший специальный класс Морского Училища.
Но план этот так и остался планом.
Осенью кадеты — «Севастопольцы» прибыли в Петроград не на учебном судне под Андреевским флагом после замечательного заграничного плавания, а более прозаическим путем — по железной дороге, в переполненных поездах. Несмотря на общий упадок, в котором находилась Россия в то время, число прибывших в училище кадет было близко к сотне.
Кадеты, окончившие весной 1917 года старший общеобразовательный класс, и молодые люди «со стороны», принятые по конкурсу аттестатов как в Морское училище, так и в Отдельные гардемаринские классы, были сведены в новую, 3-ю роту числом в 258 (Число, данное Г. Усаровым.) человек, которая под командой капитана 1 ранга М. А. Китицына была отправлена 3 октября 1917 г. во Владивосток. После закрытия Морского училища в Петрограде 24 февраля 1918 года, Морское училище во Владивостоке продолжало существовать еще до осени 1920 года и последние гардемарины этого училища окончили полный курс Морского корпуса 2 марта 1922 года в Бизерте.
В Петрограде остались четыре роты: три кадетских — 6-я (из Севастополя), 5-я и 4-я (младший, средний и старший общеобразовательные классы), и одна гардемаринская, 2-я, (старший специальный класс) большого состава (214 человек). Всего, возможно, около 450 воспитанников. Мало кто из кадет, прибывших из Севастополя, видел северную столицу, а о жизни в стенах старого Морского корпуса слышали только те, чьи старшие братья или родственники еще воспитывались в училище или же служили уже во флоте. Многим, и главным образом южанам, нужно было привыкнуть к особенному петроградскому климату с его пасмурной осенью, длинной зимой с лютыми январскими морозами и с «белесыми» бесконечными ночами.
6-я рота была размещена в помещениях 2-го этажа левого крыла здания, на углу между Николаевской набережной и 11-й линией, 5-я — в таких же помещениях 1-го этажа, 4-я — в помещениях между Компасным залом и Картинной галереей, около Столового зала, а старшая гардемаринская — в помещениях 1-го этажа, вдоль 12-й линии, с выходом в Картинную галерею. Кадеты — «Севастопольцы» быстро ознакомились с новой обстановкой: большие ротные залы, разделенные широкими сводами на две части, одна — с конторками для приготовления уроков, другая — для строя, переклички, пения молитв, чтения приказов и уроков танцев. Обширные спальни, «Звериный» коридор, украшенный стенными барельефами зверей, снятыми со старинных кораблей, Классный коридор с Компасным залом, Картинная галерея с батальными картинами и портретами адмиралов 18-го века, Морской музей и знаменитый Столовый зал. Познакомились кадеты — «Севастопольцы» и с вековыми традициями «Гнезда Петрова» и с легендами о замурованном кадете, о скрытом подземном ходе под Невой, о простреленном портрете адмирала Ушакова в Картинной галерее, о попытке подпилить цепи, на которых висел потолок Столового зала и т. д.
Училищное начальства (в скобках — год выпуска) Начальник училища: флота генерал-лейтенант Александр Михайлович Бригер (1882); инспектор классов: капитан 1 ранга (или полковник?) И. В. Никитин; адъютант: мичман Виктор Карлович Дориан (1915). Ротное начальство Командир 6-й роты: капитан 2 ранга Николай Петрович Халкевич (1904). Отделенные начальники: старший лейтенант Павел Александрович Неелов, старший лейтенант Зайончковский (?), мичман Всеволод Януариевич Запольский (1915), мичман Георгий Алекс. Тевяшев (1914), мичман Павел Николаевич Ромашев (1916), и мичман Димитрий Валерианович Запольский (1916). Фельдфебель 6-й роты, старший гардемарин Павел Репин. Унтер-офицеры: старшие гардемарины Александр Балабанов, Михаил Михнев, Всеволод Шавров и другие. Фельдфебель старшей роты: старший гардемарин Николай Горский. Врачи: стар. — доктор Оскар Карлович Эбербах, младший — доктор Алексей Васильевич Ливеровский. Священник — от. Чуев.
О выдающейся личности генерала Бригера, последнего начальника Морского училища, посвятившего ему 30 лет жизни, было уже достаточно сказано в зарубежной морской печати. Но все же нужно напомнить, что если училище не было закрыто сейчас же после октябрьского переворота и воспитанникам его удалось закончить учебный год и получить аттестаты, то этим они обязаны исключительно энергии и уменью своего начальника. Преподавательский состав: Г. Колумбус — русский язык, полковник Таклинский — алгебра, г. Верт — геометрия, капитан 2 ранга А. М. Толстопятое физика, полковник Шмидт — география, генерал-майор Л. А. Гросман — черчение, г. Павлович 1-й — естественная история, г. Гризар — францзский язык, г. Самсон — английский язык, г. Н. Н. Бочаров — история, а также «морские» генералы и полковники: П. К. Бубнов, М. M. Безпятов, В. М. Сухомель, Павлович 2-й. Отец Чуев преподавал Закон Божий. Были еще: «балетмейстер», дававший уроки танцев, и инструкторы по гимнастике на снарядах и плаванию. Отделенные начальники давали уроки морской практики, но шлюпочных учений на Неве не было.
За исключением двух или трех сравнительно молодых преподавателей, все остальные были уже в почтенном возрасте (по кадетски — «песочниками»). Преподавали они в училище уже в течение десятков лет. Новых воспитанников они знали плохо. Прочитав свой урок, который они знали почти что наизусть, вызывали какого-нибудь по списку к доске, но кто именно стоял перед ними, — они не знали! Кадеты этим пользовались и в каждом из пяти отделений были выбраны «специалисты» по определенному предмету, которые в случае надобности могли бы отвечать за других! Но были преподаватели, провести которых было невозможно: таким был полковник Таклинский, прекрасный математик и очень строгий преподаватель (по кадетски «безжалостный»). Кто в Морском корпусе не знал легендарного преподавателя французского языка г. Гризар, который несмотря на свое тридцатилетнее пребывание в Петербурге плохо владел русским языком. Юркий и болтливый старичок смешил кадет, рассказывая им одни и те же французские анекдоты, и свирепел, когда по традиции кто-нибудь из кадет ему говорил: «Месье, Балтийский завод сгорел!». Бывало, что он выгонял виновного из класса и после урока жаловался инспектору классов и ротному командиру. Преподаватель английского языка, мистер Самсон, знал русский язык еще меньше, чем его коллега, пользуясь чем, дежурный по классу рапортовал ему по-русски невообразимую ерунду.
Офицерский состав был хороший: строгий, но справедливый ротный командир, капитан 2 ранга Халкевич, много молодых офицеров. Дисциплина была строгая и наказания обильны, главным образом оставление без отпуска. Как-то, за «звериный концерт» в спальне ротный командир оставил мнимых «зачинщиков» без отпуска до конца года. А в действительности — в концерте приняла участие вся рота! Были случаи, когда виновного сажали в карцер. Другим наказанием, менее строгим, но более частым, была высылка виновного из класса в распоряжение дежурного офицера, который ставил его на один из еще не занятых румбов компасной картушки до конца урока. Один из офицеров, старший лейтенант Неелов носил довольно странное прозвище «Дырка». Говорили, что Неелов, еще будучи гардемарином, прострелил, случайно или нет, портрет адмирала Ушакова. Начальство обнаружило дырку в портрете и приказало ее заделать! Было ли это так?! Строевых квартирмейстеров и «дядек» в училище уже не было, но в ротах остались каптенармусы, которые выдавали обмундирование и обувь, а после бани — форменки и белье. Одежду и обувь воспитанники чистили сами. В училищной швальне можно было за некоторую «мзду» вшить в форменные брюки клин, придававший им форму «клёша». О повседневной жизни много говорить не приходится. Как и в Севастополе, побудка под горн или барабан, но барабанщик начинал свой ненавистный для кадет бой в спальне 5-й роты, находившейся в первом этаже, перед тем как подняться во второй этаж. Конечно, эта «предварительная» побудка не была по вкусу мирно спавших кадет 6-й роты! В отличие от Севастополя, в Петрограде в зимние месяцы электрическое освещение нужно было оставлять долго утром и зажигать рано вечером. Остальная часть дня проходила по обычному порядку: строй, молитвы, хождение фронтом четыре раза в день в Столовый зал, классные уроки в те же часы, как и в Севастополе, приготовление уроков за конторками, перекличка, вечерняя молитва и… койки. Новым было: уроки плаванья в большом училищном бассейне и уроки танцев под музыку пианино. Строевых учений и утренних прогулок по улицам Васильевского Острова не было. Кормили воспитанников относительно не плохо (по сравнению с полуголодовкой, царившей в то время в столице), но, конечно, не так хорошо, как в старое время. Белая мука временами исчезала, уступая место ржаной, и снова появлялась. Конечно, в этом году воспитанники уже не посылали дневальных за сладкими филипповскими булочками! Каким образом хозяйственная часть умудрялась раздобывать все необходимые продукты, чтобы накормить весьма неплохо около 500 человек в день корпусного праздника 6 ноября?! Как перед рождественскими каникулами, так и после окончательного закрытия училища, все уезжающие воспитанники получили пищевое довольствие на несколько дней: хлеб, масло, сахар, чай, и иногда даже и холодные котлеты! Чудная корпусная церковь не пустовала, но на службы ходили желающие, одиночным порядком. Следуя духу времени, был образован из служащих училищный комитет, выдававший всякого рода удостоверения. Было немало и других изменений в жизни училища, но в среде офицеров и воспитанников осталось то, чего никакая революция, никакая пропаганда изменить не могла: дух более чем двухсотлетней колыбели Российского Императорского флота — МОРСКОГО КОРПУСА.
СОБЫТИЯ В ЖИЗНИ УЧИЛИЩА В 1917-1918 УЧЕБНОМ ГОДУ
Конец сентября 1917 г. — прибытие воспитанников в училище после плавания на боевых судах или летних каникул. 3 октября — молебен перед началом занятий в Столовом зале. Речь начальника училища генерала Бригера. 25 октября — начало большевицкого переворота. Несколько холостых выстрелов с крейсера «Аврора», стоявшего на Неве, против училища. 26 октября — речь Начальника училища в связи с создавшимся новым политическим положением. 6 ноября — праздник Морского корпуса. Молебен в Столовом зале. Традиционный жареный гусь. Парада и бала не было. 12 ноября — выборы в Учредительное собрание в Столовом зале. 2 декабря — печальный день! Воспитанникам было приказано снять дорогие им белые погоны. Вскоре они получили новые отличия: для кадет — золотые нарукавные тупые углы, один — для 6-й роты, два — для 5-й. три — для 4-й; для гардемарин то же самое, но с якорем внутри угла. Изменилась и офицерская форма и официальное титулование офицеров для всех чинов: «военный моряк». 9 декабря — вечер, устроенный старшими гардемаринами. Приглашенные кадеты (пять из каждой роты) присутствовали на ночном параде в Столовом зале, принимаемом Нептуном, восседавшим на троне у пьедестала статуи Императора Петра Великого и зычно кричавшим: «Отвечать, как морскому Богу!» Форма: на голом теле — портупея кому положено — палаш, на бедрах — черный галстук, на голове — фуражка. У Нептуна — корона и трезубец. 15 декабря — отъезд на рождественские каникулы.
Для подавляющего большинства воспитанников кадетских рот этот день был последним в стенах Морского училища.
10 января 1918 года — к этой дате несколько десятков кадет уже вернулись в училище. Увы, все ротные помещения были заняты какими-то матросскими отрядами Балтийского флота, и кадеты были размещены в палатах училищного лазарета. На чай, завтрак и обед кадеты ходили не строем, а одиночным порядком. Регулярных классных занятий уже больше не было. 29 января — Совет народных комиссаров объявил, что российский флот царского времени распущен и будет заменен «социалистическим рабоче-крестьянским красным флотом» на вольнонаемных началах. Конечно, этот декрет ничего хорошего для воспитанников училища, будущих морских офицеров, не предвещал!
Впрочем, уже начиная с середины января различные советские комитеты, заседавшие в училище, в Столовом зале, выносили враждебные по отношению к «старорежимному» Морскому училищу резолюции, именуя его то «осиным гнездом», то… «кровавым насосом(?!)». В конце января училище удостоилось посещения «мичмана» Раскольникова Ильина (1917 - 0. Г. К.), который, взобравшись на стул около статуи Петра Великого, произнес какую-то пламенную революционную речь. В январе-феврале в Столовом зале был открыт сезон «народных» балов с соответствующей публикой. Около Столового зала были устроены «кубрики счастья», а «барышни» нового стиля, взобравшись на палубу брига «Наварин», лущили семечки… Чудная картина для оставшихся в училище воспитанников!
Но вот настал роковой день 24 февраля. По приказу военно-морского комиссара т. Троцкого старое Морское училище было закрыто и его воспитанники были распущены, получив соответствующие пройденному курсу свидетельства, а старшие гардемарины — звание «военного моряка».
Так закончило свое 217-летнее существование Морское училище, ведущее свое начало от Школы Математических и Навигацких наук, основанной Императором Петром Великим.
«Самая большая ценность нынешнего выпуска в том, что он сохранит непрерывность морского воспитания… Если влияние старшего выпуска распространится на новый, то это обеспечит преемственность…». (Из докладной записки Начальника Морского Училища во Владивостоке Кап. 1 ранга Китицина Морскому министру. Январь 1919 г.)
Об открытии Морского корпуса в Севастополе в октябре 1919 г. было написано много в: морской литературе зарубежья, и из всего написанного видно, что почему-то ни сам создатель корпуса и никто из высшего морского командования того времени не приняли во внимание того факта, что в 1919 г. в рядах Добровольческой армии и на судах флота служило более 50 гардемарин Отдельных Гардемаринских классов и кадет Морского Училища, еще не окончивших полный курс специального или общеобразовательного классов. Конечно, никто из моряков не мог не одобрить идеи открыть в Крыму, военно-морское учебное заведение. Для сухопутных войск на юге России существовало несколько военных училищ, тогда как для пополнения офицерского состава флота не было предпринято ничего. Правда, во Владивостоке капитан 1 ранга Китицын принял молодых людей в гардемаринскую роту, но об этом факте мало, что было известно на юге России. 6 сентября 1919 года в газетах появилось объявление о приеме в Морской корпус по конкурсу аттестатов, без различия сословий, 130 молодых людей, окончивших среднее образование, возраста от 16 до 18 лет, в гардемаринскую роту и столько же, в возрасте от 12 до 14 лет, окончивших 3 класса среднего учебного заведения в младшую кадетскую — 7-ю роту. К сожалению, воспитанников Морского Училища, закрытого 24 февраля 1918 г., окончивших свое среднее образование, на юге России было мало и, напротив, воспитанников этого Училища, которым осталось год или два для окончания образования, оказалось довольно много, возможно более пятидесяти. Согласно тексту этого объявления, для большинства питомцев Морского Училища прием в открываемый корпус был закрыт. Однако будущее показало, что только всего после четырех месяцев усиленной подготовки в созданных для них «временных классах», многие из них с успехом окончили специальные классы Морского корпуса в Бизерте, а потом университеты и высшие технические учебные заведения как во Франции, так и в других странах. Что же касается решения открыть прием «малышей» в самую младшую кадетскую роту, отрывая их от семей в это тревожное время, при отсутствии «лишних» денег в казне Вооруженных Сил Юга России и необходимых имущества и продуктов, то в лучшем случае можно только с удивлением пожать плечами. Было бы гораздо целесообразнее оставить этих мальчиков учиться в своих гимназиях и реальных училищах. Наконец, когда же эти кадеты могли бы стать мичманами? В 1927 году… А где же принцип, так правильно формулированный кап. 1 ранга Китицыным, о «непрерывности морского воспитания»? Вот почему, как нам кажется, было бы целесообразнее открыть в Крыму не седьмую, а четвертую (старшую кадетскую) роту с ускоренным курсом, для оставшихся за бортом 40-50 кадет старого Морского Училища. Таким образом, через несколько месяцев усиленных занятий они могли бы образовать младшую гардемаринскую (третью) роту, солидную по духу и традициям старого Морского Корпуса и к тому же уже хорошо знакомую со службой на флоте. Но увы, в формировавшуюся гардемаринскую роту из гардемарин Отдельных Гардемаринских Классов никого не приняли, а из кадет Морского Училища приняли только четырех. Это была «капля в море» и, конечно, вопроса о «преемственности» и быть не могло. Так или иначе, старшая кадетская (четвертая) рота не была открыта и никаких приказов об отчислении кадет и гардемарин в открываемый Морской Корпус не последовало. Сии «птенцы гнезда Петрова», для которых места в новом Морском Корпусе не нашлось, продолжали нести свою службу в армии и на флоте вплоть до июня месяца 1920 года.
«… в то время на юге России, где количество гардемарин и кадет исчислялось многими десятками, вдруг о них забыли и Морской Корпус возобновил свою деятельность без них» (Г. Б. Александровский «Колыбель флота» стр. 247).
«… Большинство кадет Морского Училища (в то время лишь на флоте их было не менее полусотни) прошений не подавали, многие окончившие среднее образование считали, что они из старого Училища отчислены не были и потому ожидали приказа о своем возвращении в возрожденный Корпус»… «…они (бывшие кадеты роты Его Высочества Б. Щ.), еще не успели окончить свое среднее образование, о котором говорилось в объявлении, а старшей кадетской роты для них не открыли». (П. А. Варнек «Колыбель флота стр. 273).
Однако Редакционная комиссия «Колыбели флота» на стр. 248 пишет: «… никому отказа в приеме в корпус не было». Заметка эта заканчивается следующей, довольно странной фразой: «ожидание некоторых бывших воспитанников Морского Корпуса личного вызова может быть объяснено только их молодостью…» Слух об открытии Морского Корпуса в Севастополе дошел до кадет, служивших в сухопутных частях и на судах Каспийской флотилии, и они с согласия своих командиров были отправлены в Севастополь, где по прибытии явились в штаб Командующего флотом. Но вместо Морского Корпуса все явившиеся морские кадеты были направлены в Особое Отделение Морского Управления, то есть в контрразведку… Но вот в июне 1920 года Главное Командование решило возвратить с фронта всех учащихся молодых людей (Приказ № 2258). 22 июня соответствующие приказы за №№ 4987 и 4988 были отданы и по флоту. Таким образом всплыл на поверхность вопрос о забытых в прошлом году воспитанниках Морского Училища и Отдельных Гардемаринских Классов. Что же для них можно было сделать? Единственным выходом было создание временных ускоренных курсов: старшего, для окончивших среднее образование, и младшего, для его не окончивших. Эти курсы получили наименование Сводной роты при Морском Корпусе, в командование которой вступил капитан 2 ранга А. А. Воробьев. Открытием этой роты кадеты были много обязаны стараниям их товарища, кадета Владимира Е., который добился возможности быть принятым начальством. Со своей стороны контр-адмирал Ворожейкин, директор корпуса, не забывший своих бывших воспитанников, кадет роты Его Высочества, много способствовал открытию этих «временных классов». В конце концов кадеты, служившие на кораблях Черноморского флота, были откомандированы в Морской Корпус для продолжения образования. Большинство воспитанников были уже в чине подпоручика Корпуса Корабельных Офицеров и продолжали в стенах корпуса носить свою офицерскую форму. Рота была разделена на два взвода. В первом — 1 гардемарин Морского Инженерного Училища, 15 гардемарин Отдельных Гардемаринских Классов и 2 кадета 5-й роты Морского Училища, а во втором — 28 кадет 6-й роты и 7 кадет 5-й и 4-й рот Морского Училища. Рота была размещена в помещениях «спального» флигеля, хорошо знакомых бывшим кадетам Роты Его Высочества. О повседневной жизни воспитанников Сводной роты много говорить не приходится. Ненавистной побудки под горн или барабан не было. Не было и строевых занятий. Все время было посвящено учению. Свободное время посвящалось, главным образом, купанью. Столовались воспитанники на даче «Голландия». Все офицеры и воспитанники имели винтовки и патроны. Вернувшись на школьную скамью, все эти сигнальщики, рулевые, комендоры, пулеметчики, стрелки и кавалеристы усердно принялись за работу. Потерянное время нужно было наверстать как можно скорее. Главным предметом была, конечно, математика, которую преподавал, как и в 1916/17 гг., г. Воейков. Настал октябрь. До сих пор, особых событий в жизни Сводной роты не происходило. Изо дня в день шло усиленное ученье. На фронте положение было тревожно, но к этому как-то уже привыкли. Несмотря на события последних дней октября, приказ об эвакуации Крыма явился для большинства полной неожиданностью. Приказом штаба чины Сводной роты были расписаны по судам, причем самая большая группа, около 15 человек, попала на вооруженный ледокол «Гайдамак», стоявший в Южной бухте. По прибытии нашего флота в Константинополь и месячного пребывания на «Гайдамаке» чины Сводной роты были переведены на линейный корабль «Генерал Алексеев», на котором пробыли около недели и, наконец, 9 декабря все они были переведены на посыльное судно «Якут», где было собраны все чины Сводной роты, находившиеся на вновь сформированной Русской эскадре. Здесь Сводная рота, просуществовавшая почти шесть месяцев, и прекратила свое существование. На «Якуте» образовалась новая Младшая гардемаринская рота (третья), на этот раз с солидным ядром из старых морских кадет из состава только что расформированной Сводной роты. Рота была дополнена молодыми людьми частью принятыми в корпус еще в Севастополе, частью прибывшими с эскадры уже в Константинополе. По прибытии на «Якут» вновь сформированная рота была выстроена на палубе, имея, как полагалось, офицеров из своего состава, на правом фланге. Но капитан 1 ранга Китицын, не желая делать разницы между воспитанниками одной и той же роты, «предложил» всем этим подпоручикам Корпуса Корабельных Офицеров на время, как бы сказать — «забыть свой офицерский чин». Фронт немедля перестроился, на сей раз по ранжиру. В командование ротой вступил лейтенант Н. А. Окрашевский (вып. 1915 г.). 9 декабря (по новому стилю) 1920 года, «Якут», в составе 2-го Отряда Русской эскадры вышел из Константинополя, через Коринфский канал, в Бизерту. Отряд сопровождало французское авизо «Бар-ле-Дюк». О походе нашей эскадры много и обстоятельно уже было написано как в русской, так и во французской печати. Может быть интересно будет напомнить о двух событиях этого похода: В ночь с 14 на 15 декабря 1920 года французский конвоир нашего Отряда «Бар-ле-Дюк» наскочил на камень у мыса в Эгейском море и затонул. Погиб командир корабля и 26 человек команды. Несколько позже, в Ионическом море, «Якут» потерпел аварию, которая могла бы окончиться трагически. Кочегарка была затоплена водой, поступавшей через один случайно открывшийся кингстон. Грязную воду, перемешанную с шлаком, приходилось откачивать ведрами. В этой тяжелой работе принял участие весь экипаж корабля. На следующий день подошел французский миноносец, передал на «Якут» ручную помпу и работа пошла быстрее. После починки кингстона, для чего гардемарин Дорошенко должен был несколько раз нырять в грязную воду, и окончания откачивания нужно было привести в порядок механизмы машины, и только поздно вечером машины старенького «Якута» застучали вновь. 26 декабря «Якут» прибыл в Бизерту и через несколько дней ошвартовался у борта крейсера «Генерал Корнилов», стоявшего уже на рейде. 20 января 1921 года гардемарины сошли на берег и после дезинфекции и всевозможных прививок отправлены были в лагерь Сфаят. Здесь рота закончила свое формирование путем приема находившихся на эскадре кадет сухопутных корпусов и охотников флота. Большого изменения в численном составе роты не произошло. 20 марта воспитанники 3-ей роты были отправлены в плавание на парусное учебное судно «Моряк» (бывшее «Великая Княгиня Ксения Александровна»), которым командовал сначала старший лейтенант А.Г. Рыбин, а затем старший лейтенант M. М. Максимович, офицеры прекрасно знавшие штурманское и парусное дело. 3 мая воспитанники, плававшие на «Моряке», приказом по Морскому корпусу за № 134 были произведены в гардемарины. 4 1/2 месячное плавание на «Моряке», хотя и не в открытом море (из-за запрещения Морского Префекта Бизерты), а в огромном Бизертском озере, принесло гардемаринам большую пользу во всех отношениях. Весь день проходил по точно составленному корабельному расписанию, за исключением парусных походов в озере, которым иногда мешали ветер и погода. Ранняя побудка, укладывание коек, утренняя тщательная уборка (мытье палубы, чистка меди) и в 8 часов — подъем флага. Жаркий африканский климат располагал русских моряков к купанию. Неудивительно, что гардемарины всегда с нетерпением ждали дудки: «Команде купаться!» Все быстро выскакивали на палубу и, сбросив трусики, бросались в воду. Дежурная шлюпка ходила на веслах вокруг купающихся, чтобы в случае надобности подать помощь. Не умеющие — учились плавать на лямках, вдоль борта, как в старое время в плавательном бассейне в Петрограде. Но и среди нас были настоящие «чемпионы» плавания. Например, Владимир Борисов прыгал с фока-рея, с высоты около десяти метров, а Николай Широкий нырял под корабль и выплывал с противоположного борта. Он же в нужных случаях изображал «человека за бортом» и по указанию командира, незаметно от вахтенного начальника и сигнальщиков, прыгал в воду. Раздавался взволнованный от неожиданности крик сигнальщика: «Человек за бортом!», и спасательный круг летел в воду. Конечно, это скорее была школа для вахтенных начальников, так как нужно было, не растерявшись, быстро «лечь в дрейф», спустить шлюпку, которая и должна была уже найти и подобрать оставшегося далеко сзади «утопленника». Ходили под парусами на шлюпках в любую погоду. Делали шлюпочные пробеги на веслах на всех корабельных шлюпках, начиная с двойки и кончая 12-весельным катером. Иногда устраивались настоящие гонки. Каждые две недели очередная смена шла работать в машину, где под руководством судового инженер-механика она вела практические занятия. Шли занятия по штурманскому делу и по морской практике. По парусному авралу каждый имел свое определенное место. Постановка и уборка парусов. Походы под парусами по озеру, с поворотами оверштаг и через фордевинд… Кто же из моряков не знает, что успех каждого маневра зависит не только от быстрого и точного исполнения поданных команд, но и от дружной работы ВСЕГО экипажа! Прошло уже более пятидесяти лет, а в ушах бывших «марсафлотов» все еще звучат громкие слова команд, летевших с мостика: «Марсовые — к вантам!». «По марсам и салингам!» Для будущих морских офицеров никогда не было и не будет лучшей школы, как плаванье на парусном учебном корабле! «Моряк» — трехмачтовое парусное судно — баркантина — имел фок-мачту с прямыми, а грот и бизань с косыми (латинскими) парусами. Имел он и вспомогательную паровую машину с двумя котлами различной системы, которая могла бы в случае надобности «помочь» при трудном повороте, а котлы служили также и для учебных целей. Занятия длились до полудня. После традиционной «пробы», которую кок подносил командиру, гардемарины получали свой скудный обед (паек французского интендантства был не обилен). После обеда, не подымая флаг «ОН», мы все же два часа отдыхали. Затем опять шли занятия. Наконец длинный трудовой день кончался. Раздавался сигнал: «Из палубы всем выйти, палубу проветрить и подмести!» Под вечер, после знойного дня под палящим африканским солнцем, гардемарины собирались на баке, и над тихими водами Бизертского озера неслись звуки русской песни… Правда, еще в Сфаяте в рядах 3-й роты нашлись и дирижеры, и запевалы, которым удалось организовать хороший, стройный хор. Так по вечерам на улицах Сфаята, к удовольствию населения, главным образом женского, этого поселка, гардемарины 3-й роты исполняли свой репертуар из русских народных и военных песен. Да и позже, по прибытии в Кебир, наша рота считалась лучшей по хоровому пению. После скромного ужина, чая и вечерней молитвы раздавались койки, но большинство гардемарин располагалось спать тут же на палубе.
Что касается дисциплины, то она была на судах суровая, и наказания сыпались как из рога изобилия. Плошать, зевать, делать ошибки на корабле не полагалось. Ставили под ружье, на раскаленной солнцем палубе, что было особенно чувствительно для босых гардемаринских ног. Правда, — вода была близка и палубу допускалось окачивать. Другим наказанием был прогон через салинг или же посылка простоять на салинге столько-то времени. Были, конечно, и наряды вне очереди. Нужно отметить, что никто и никогда на эти наказания не жаловался. 2 августа рота, закончив учебное плавание, была отправлена для классных занятий в форт Джебель-Кебир. В командование ротой вступил морской офицер выпуска 1917 года лейтенант Г. Мейерер, который еще в чине мичмана положил начало боевой деятельности Волжской флотилии в июне 1918 года и после создания в Омске Морского Учебного батальона принял участие в его непрерывных боях до сентября 1919 года. К этому времени в роте осталось 72 человека, в числе которых 22 бывших кадета Морского Училища. К этому солидному по духу ядру нужно прибавить еще 16 кадет сухопутных кадетских корпусов. Таким образом более половины 3-й роты составляли гардемарины, имевшие право называться «старыми кадетами». «Руководящее ядро этой роты составляли бывшие кадеты Петроградского Морского Училища» (П. А. Варнек «Колыбель флота» стр. 298). В корпусе числилось 235 гардемарин, 110 кадет, 60 офицеров и преподавателей и около 40 человек команды. Директором корпуса был вице-адмирал А. М. Герасимов, «имевший честь служить при трех императорах», как говорил он, а его помощником и начальником строевой части был выдающийся боевой офицер, кавалер ордена святого Георгия 4-й ст. капитан 1 ранга М. А. Китицын. Начиная с октября 1917 года жизнь и деятельность этого доблестного морского офицера была тесно связана с жизнью нескольких сотен гардемарин. Его основная «морская идея» основывалась на более чем двухсотлетних традициях Российского Императорского флота. Возможно, что в некоторых случаях капитан 1 ранга Китицын был несколько пристрастен к «своим» владивостокским гардемаринам, но не нужно забывать, что он их рассматривал как бы «своим детищем». Третья рота была размещена в одном из казематов с железными койками в два яруса. В роту были назначены три отделенных начальника, фельдфебель и несколько «капралов» (так звали в Морском корпуса, унтер-офицеров из гардемарин). Все они были из «дальневосточников». 1 июня 1922 года лейтенант Мейерер ушел из корпуса, оставив на память каждому из своих гардемарин по экземпляру написанного им курса военно-морской истории. Его сменил боевой офицер капитан 2 ранга Алексей Алексеевич Остолопов. Участник Первого Кубанского похода, он потом командовал вспомогательным крейсером «Слава» в Каспийской флотилии. Жизнь протекала без особых событий. Ежедневно бывали строевые занятия, а иногда и большие прогулки по пыльным бизертским дорогам. Много времени уделялось гимнастике и спорту. В корпусе был прекрасный духовой оркестр под управлением гардемарина 1-й роты Данюшевского, а после его производства гардемарина нашей роты Милорадовича, который в то же время был регентом ротного хора. Оркестр сопровождал корпус на батальонные прогулки и русские военные марши гремели по улицам Бизерты. При прохождении батальона церемониальным маршем обычно игрался марш, так называемый Старо-Егерский. И, наконец, корпусный оркестр оживлял наши гимнастические праздники, играл на балу 6 ноября и, вообще, играл одну из важных ролей в жизни корпуса. Нужно заметить, что Морской корпус в Бизерте остался верен традициям старого корпуса: 6 ноября бывал и молебен, и обед с приглашенными старыми воспитанниками, и бал вечером. Сохранился и старый обычай «похорон Альманаха», но ров, окружавший старый французский форт, заменил нам знаменитый в Петербурге зал старого корпуса, не носили мы черных с золотом флотских мундиров, не видно было на балу пышных дамских туалетов, не слышно было у подъезда окриков кучеров и лакеев, но все же в одном из бараков, украшенном сигнальными флагами и гирляндами зелени, фельдфебель старшей роты галантно предлагал старой адмиральше руку и, как и в старое время, открывал с ней бал под звуки торжественного полонеза. В силу сложившихся обстоятельств каждая гардемаринская рота имела свой особый, принадлежавший только ей облик. Владимир Владимирович Берг в книге своей «Последние гардемарины» характеризовал эти роты так: «Первая рота, высокая, стройная, вышколенная, гордая своим владивостокским походом, вторая — серьезная, сосредоточенная жаждущая знаний, третья, — пылкая, горячая, отзывчивая» («Последние гардемарины» стр. 159), а по мнению нашего морского писателя Петра Александровича Варнека: «Гардемарины этой (третьей) роты больше всех других напоминали по духу петроградских гардемарин» («Колыбель флота» стр. 298)
Классные занятия в нашей роте шли усиленным темпом. Больших каникул не было. Были только воскресенья да праздничные отпуска. Таким образом времени оказалось достаточно, чтобы пройти полный курс Специальных классов Морского корпуса. Нужно сказать, что преподавательский состав, во главе с Инспектором классов, академиком капитаном 1 ранга Николаем Николаевичем Александровым, преподававшим высшую математику, и «богом девиации», генерал-лейтенантом Константином Николаевичем Оглоблинским, стоял на большой высоте, что, конечно, весьма способствовало успешному прохождению нами всех положенных курсов: математики, девиации, астрономии, навигации, пароходной механики, кораблестроения, физики, химии, электротехники, черчения, богословия, русской словесности, французского языка и других наук (к сожалению, английский язык в Бизерте не преподавался). Не была забыта и военно-морская история. Многое, и в особенности математика, весьма пригодились нам при поступлении впоследствии в иностранные высшие учебные заведения.
Наступили выпускные экзамены. Письменные — в одном из сфаятских бараков, под строгим наблюдением корпусных офицеров, а устные — в классных «залах» Кебира. Как и в старое время, с трепетом подходили гардемарины к столу, за которым сидели «непроницаемые» экзаменаторы. Как и «там», тянули билеты, в надежде вытянуть хороший, но не было мундиров, не было того парада, что в былое время.
Судьбе было угодно, чтобы председателем экзаменационной комиссии на выпускных экзаменах был назначен бывший директор нашего корпуса в Севастополе, контр-адмирал Сергей Николаевич Ворожейкин, который, по всей видимости, был рад увидеть среди экзаменующихся своих бывших воспитанников из роты Его Высочества, которых он знал еще с 1916 года. Рады были и гардемарины снова увидеть своего «доброго адмирала». Увы, вместо 125, как в 1916 году, их было только немного более десятка!
После выпускных экзаменов 57 старших гардемарин получили аттестаты об окончании Морского корпуса, приказом по Корпусу, за № 219 от 6/19 ноября 1922 года, и приказом по Русской эскадре за № 297, того же дня, были произведены в корабельные гардемарины. Несколько позже были произведены еще 6 человек, а всего 63 корабельных гардемарина, в числе которых — 18 бывших кадет Морского Училища в Петрограде. Возможно, что в дальнейшем еще несколько человек представились и выдержали экзамены, но у нас об этом никаких сведений нет.
После производства корабельные гардемарины были расписаны по судам эскадры, но уже через несколько месяцев начался «разъезд». Корабелы отправлялись главным образом во французские университеты и технические учебные заведения с целью продолжения своего образования. Эскадра стала заметно пустеть.
«29 октября 1924 года, в 17 часов 45 минут, на всех кораблях Русской эскадры в Бизерте были в последний раз спущены Андреевские флаги, чтобы никогда уже по сей день не подниматься». (А. Г. «Военная Быль» № 75).
***
Заканчивая свой очерк о бывших кадетах роты Его Высочества Морского Корпуса в Севастополе и гардемаринах 3-й роты Морского Корпуса в Бизерте, мне хочется упомянуть некоторых, имена которых прославили русское имя заграницей и в научном мире.
1) Старший унтер-офицер знаменщик Юрий Кусков, окончивший корпус первым, вслед затем окончил сначала Сорбонну, затем два высших технических института, удостоился звания доктора физико-математических наук и инженера-доктора. Занимал пост научного директора одного из крупнейших электротехнических обществ во Франции и одновременно был профессором в электротехнических институтах Парижа и Нанси.
2) Фельдфебель Всеволод Гусев, окончивший корпус вторым, был кадетом Морского Училища в Петрограде. Блестяще окончив Механическое отделение электротехнического института в Нанси и одновременно физико-математический факультет, этот выдающийся инженер избрал своей специальностью авиацию и аэротехнику и, дополнив свои знания в высшем аэронавтическом институте, в Париже, получил пост руководителя воздушных испытаний прототипов в одном из национализированных французских обществ. Последним и роковым для него заданием был контроль полета одного из новых гидросамолетов гигантов. Из этого полета он не вернулся. Атлантический океан не вернул тела славного русского моряка и летчика.
Список наш этим, конечно, не исчерпывается. Согласно нашему Информационному бюллетеню, 25 корабельных гардемарин получили дипломы инженеров. Тут были инженеры общественных работ, инженеры-механики, электрики, химики, геологи, агрономы, метеорологи. авиаторы. Кроме того, один из «корабелов» был принят в Морской Корпус в Бресте, который окончил с успехом, и стал выдающимся инженером во французских колониях.
Бывшие кадеты роты Его Высочества, закончившие свою военную жизнь в стенах Морского Корпуса в Бизерте и на кораблях Русской эскадры, считают своим долгом посвятить несколько строк последним годам жизни их «доброго адмирала».
За месяц до выпускных экзаменов, 5/18 октября 1922 года, то есть в годовщину официального открытия Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича корпуса в Севастополе, бывшие кадеты этого корпуса устроили в стенах Джебель-Кебира скромное празднование этого памятного для них события. На празднование был приглашен и бывший директор корпуса контр-адмирал Сергей Николаевич Ворожейкин. За стаканом глинтвейна вспоминали прошлое. Адмирал показывал своим кадетам фотографии из жизни корпуса.
После ликвидации, в октябре 1922 года, Русской эскадры и в мае 1925 года последних кадетских рот Морского корпуса в Бизерте адмирал с супругой продолжал жить в Бизерте и после кончины адмирала Герасимова, адмирал Ворожейкин был назначен председателем комиссии по постройке Храма-Памятника кораблям Русской эскадры в Бизерте. Адмирал пользовался большим уважение во французских морских кругах. Он скончался 26 марта 1939 года и похоронен в Бизерте.
В заключение я приношу глубокую благодарность моему старому другу и однокашнику Георгию Александровичу Усарову, с которым с юных лет мы делили радости и горести, за сообщение мне многих редких документов и присылку фотографий из жизни корпуса и моему старшему брату, Владимиру Александровичу Щепинскому, за художественное исполнение рисунков погона, значка и креста ; Бизерты.
Судьбе было угодно, чтобы день производства ПОСЛЕДНЕГО выпуска корабельных гардемарин совпал с днем Корпусного праздника.
Cвидетельство о публикации 582378 © Акиндинов С. А