Ну что ж, пришла пора отчитаться о вчерашнем дне. Меня никто не неволит – делаю это по велению души и излагаю собственное виденье пережитых событий. Всегда приятно отчитаться об увиденном и услышанном. Итак, ресторан «Честь имею» расположен от станции метро «Лесная», как говорят немцы «zu Fuss» (пешком), совсем близко, в минутах восьми ходу не очень торопясь. Когда я дома привязывался к местности, по совету Шустова, по карте в интернете, обратил внимание, что ресторан расположен рядом с баней. «Интересное соседство?!» – подумал. В голову пришло идиотское: «баня – через дорогу раздевалка». Вообще всякие подобные встречи с употреблением растормаживающих средств мне всегда напоминали баню, в которой воленс-ноленс многим приходилось обнажаться, и я никогда не понимал тех, кто пытался «отмыться» прикрываясь одеждой или мундиром. Нам то с вами, согласитесь, стыдиться нечего.
Перед входом собралась небольшая компания незнакомых мне представителей выпуска 1985 года из числа курящих. Поздоровались. Мне сообщили, что наш курс уже внутри. В гардеробе неожиданно столкнулся с Пашей Дутовым нашим курсовым старшиной. Помните, песню из нашей академической юности: «Паша Дутов, откричи скорей поверку, / Клёма черт нам про подъём не говори, / Наше дело не идёт под вашу мерку – / Мы быть может не вернёмся до зори. / Ни на свадьбу мы идём, ни на смотрины, – / Я давно уже об этом позабыл. / У (…) сегодня именины, что гадать нам: пригласил, не пригласил…»
Тремя точками я заменил фамилию нашего замечательного друга, которого, к великому нашему сожалению, уже нет с нами. Впрочем, песня, посвящена дню рождения вообще и имеет в некотором смысле универсальный характер, думаю Сергей Борисович Шустов, сочинивший её, со мной согласится, и привёл я её по причине упоминания в ней нашего старшину.
Однако вернемся в гардероб, ведь как известно, что любой театре начинается с вешалки (театр – в контексте, как некоторое действо). Моя встреча со старшиной Пашей, скажу сразу, до некоторой степени примечательна. Не буду томить моих друзей – особенность её в том, что он меня не узнал. И она наполнила мне рассказ А.П. Чехова «Толстый и тонкий» только с эффектом наоборот (т.к. Дутов меня не узнал). Напомню часть этого рассказа, который я в своё время знал наизусть:
«… встретились два приятеля: один толстый, другой тонкий (Тонкий это несомненно Паша, толстый – это я (я беру во внимание только комплекцию наших тел и ничего более). Note bene! – в остальном мы с моим дорогим однокурсником чеховским персонажам совершенно не соответствовали. Тем неимение на протяжении нашего вечера я мысленно возвращался к замечательному чеховскому рассказу, рассматривая его под разными углами). Как там у Антона Павловича в данном случае?
– Порфирий! – воскликнул толстый, увидев тонкого. – Ты ли это? Голубчик мой! Сколько зим, сколько лет! (в нашем случае: «Паша, привет! Рад тебя видеть… Ты что меня не узнаёшь? Вот те на?»)
– Батюшки! – изумился тонкий. – Миша! Друг детства! Откуда ты взялся?
Приятели троекратно облобызались и устремили друг на друга глаза, полные слез. Оба были приятно ошеломлены. (Реакция Дутова – недоумение на лице и даже некоторая растерянность и смущение. Мне, как психиатру, нередко доводилось встречаться с подобными состояниями: острого недоумения).
Я не стал затягивать интригу и представился однокурснику, назвав себя по имени, и чтобы не ставить его в неудобное положение, по фамилии. Я посчитал: так будет убедительнее. Как-то не запомнилось, обнимались ли мы с ним или нет, но зато поднявшись на второй этаж ресторана в так называемом предбанкетном зале (добавлю с барной стойкой), я отвел душу в приветствиях и объятиях с частью нашего Курса. Из тех, кто запомнился: с Шутовым, с Иоффе, Панины, Шведовым, Воробьевским. В этом зале на широком столе стояли бокалы с аперитивом (толи вино, толи шампанское, потерявшее свои пузырьки), рядом на тарелках закусь под названием канапе. Нас воспитанников ВМА этим было не удивить: на 6-ом курсе нам преподавали факультативно, как вести себя в предбанкетных залах, посему я, как сказывали в старину, «развязно» взял бокал, чтобы, отхлёбывая из него понемногу, как нас учили, настроился вести светский разговор с моими однокашниками.
В другом конце этого зала, рядом с входными дверями, слышался оживлённый гомон. Это наши младшие коллеги завладели вниманием, появившегося юбиляра, своими пожеланиями и фотографированием с ним. После некоторой паузы, во время которой мне пришло в голову, выпить ещё один бокал вина, пока внимание всех было отвлечено Папой. Впрочем, я удержался. Признаюсь в этом, чтобы подчеркнуть некоторые свои волевые качества.
Затем центр внимания переместился ближе к барной стойке, именно это место заняли, умудрённые бесценным жизненным опытом, представители нашего Курса. Добавлю, там же рядом находился туалет. Как любил повторять, мой старинный друг Веселовский: «С годами центр удовольствий перемещается из спальни на кухню (в данном случает в банкетный зал), а наличие тёплого клозета украшает старость». Скажу откровенно, я до сих пор с ним по многим вопросам не соглашаюсь.
Далее всё повторилось по заведённому порядку встреч после продолжительной разлуки, обнимание Папы, пожелания и фотографирование на память (фото №2, один из вариантов). Ко всему этому, для документальности, привожу фото Юрия Петровича, чтобы подчеркнуть физические кондиции нашего 90-летнего начальника курса (№1). Его рукопожатия и обнимания были достаточно крепкими.
Хочется добавить, когда фотографировались с Папой, он сам предложил мне стать рядом. Это я разъясняю тем, кто может заподозрить меня в том, что я сам «прильнул» якобы к начальнику курса из каких-то непонятных не столько для публики, сколько ля меня соображений. Обратите внимание, с другой стороны, юбиляр приобнял Воробьёвского. Добавлю, мы оба на курсе отличниками не были и строгой дисциплиной не отличались. Видимо поэтому, начальник курса по укоренившейся у него где-то в подсознании привычки старался по-прежнему удержать нас в своих руках. Глядя на эту фотографию, я позавидовал нашему отличнику и академику Юре Полушину (стоит слева и смотрит как-то отстранённо и свободно влево, влево в прогрессивном смысле этого слова). Кстати, кто захочет убедиться в достоверности моего рассказа о толстом и тонком – стройный Паша Дутов совершенно случайно? пристроился подле меня (фото№2). Меня не покидает подспудная мысль, что он решил заиметь фото, которое ему напоминало бы обо мне (господи, неужели со временем мы до неузнаваемости изменяемся и внешне, и внутренне? Меня успокаивает только то, что я-то его узнал). Я вас предупреждал, что мой репортаж с места событий будет носить чисто субъективный характер, и надеюсь вы простите мои уклонения от генеральной темы, по причине центростремительной тенденции, которая и создавала в тот вечер пристрастный анализ окружающего с моей точки зрения.
Перейдём наконец в банкетную залу, куда мы с Шустовым устремились первыми, подавая пример остальным. Для тех, кто не присутствовал: в глубине её расположился стол юбиляра, с его окружением подобный президиуму, по разные стороны находились столы, со стороны нашего курса два круглых стола, за которыми свободно располагалось до восьми человек. Например, мы с Шустовым заняли один из этих столов, затем к нам присоединились: Лугуев (он всегда желанный гость для любого стола, по причине не употребления спиртного), Дутов, Полушин, Попов, Воробьевский, Ашинов. За другими столами разместились другие наши сокурсники. С другой стороны за столами расселось поколение выпускников 1985 года. К слову сказать, к внутреннему неудовольствию Шустова, его от нашего стола забрали за стол юбиляра, – вечная доля так называемых «свадебных генералов».
Вести вечер вызвался один из бывших сержантов нашего Курса (четвертый номер на фото, узнаваем и на фото №3). Вы его все знаете. Он настолько известен среди своих, что называть его даже как-то неуместно, это его даже принизило бы, если бы мы его назвали. В своё время он преуспевал в концертах художественной самодеятельности по танцевальной части. Танцевал партию маленьких лебедей, мог и в присядку сбацать. Короче, и на юбилее Папы он легко пританцовывал между столами, предоставляя слово для тостов то одной стороне, то другой, стремясь подчеркнуть достоинства каждого. При этом он так отрекомендовал скромного Полушина в превосходной степени, что Юра покачал головой и замахал рукой. Возвращаюсь к Чехову, он вполне мог бы талантливо сыграть роль тонкого, помните:
«– Я, ваше превосходительство... Очень приятно-с! Друг, можно сказать, детства и вдруг вышли в такие вельможи-с! Хи-хи-с.
– Ну, полно! – поморщился толстый. – Для чего этот тон? Мы с тобой друзья детства – и к чему тут это чинопочитание!»
Пересказывать чужие тосты дело не благодарное. Одно я заметил, те, кто был после нас, всё ещё цеплялись за статус военной службы, представляясь полковник запаса или, с некоторой долей сожаления, в отставке, далее следовала фамилия, имя и отчество, редко кто называл свою врачебную специальность. В общем-то хорошие ребята и главное их преимущество – моложе нас лет на десять. Понравился мне их поздравительный адрес в стихах по мотивам одного из произведений Пушкина, в котором они довольно полно осветили биографию юбиляра в зарифмованной форме.
Сам же я для того, чтобы сгладить официоз, спел казармленную песню: «Так и спал бы всю ночь напролёт, да вот Папа житья не даёт» и очень крамольную – как воспоминание о первом курсе – песню «Надоело лекцию писать». Последняя совсем политкорректно не приглажена, но почему-то нашла отклик среди последующего поколения папиного курса.
Короче говоря, вечер состоялся, хотя сам ресторан, по моему субъективному мнению, не в полной мере отвечал названию «Честь имею»: закуски были не ахти какие, по нашей настоятельной просьбе официант, он же бармен, принёс нам бутылку виски, а затем всё норовил убрать её со стола, поглядывая в её сторону ревнива, так как какое-то мы её не откупоривали, Затем, когда мы её открыли, внезапно почти полная бутылка исчезла, в тот самый момент, когда убиралась использованная посуда. Никто не станет отрицать, что словосочетание «Честь имею» должно быть лишено даже небольшой толики корысти. В то время как в ресторане эта самая толика присутствовала. Всё было построено на принципе: если не попросишь, ничего не принесут, а в этот вечер просить ничего не хотелось.
Можно было описать папин юбилей подробнее, но лучше Антоши Чехонте не скажешь:
«Толстый хотел было возразить что-то, но на лице у тонкого было написано столько благоговения, сладости и почтительной кислоты, что (толстого) стошнило. Он отвернулся от тонкого и подал ему на прощанье руку». Так обычно заканчиваются встречи, когда теплота отношений молодости подменяется официозом, а звуки литавр заглушают музыку, идущую от души.
В заключении скажу, как очевидец этого не рядового события: наш дорогой Юрий Петрович, наш начальник курса и Папа, держался от начала и до конца достойно и молодцом, – вот бы всем нам так встретить 90-летие!