Я закрываю воспаленные бессонницей глаза, затягиваюсь очередной сигаретой. Горький вяжущий дым обволакивает голову. Глоток кофе без сахара. Горький и уже, из-за количества выпитых кружек, безвкусный. И воспоминания сами льются нескончаемым потоком…
Маленький поселок. Хрущевские пятиэтажки. Это детство, когда весь мир казался огромным и непостижимым, когда события каждого дня составляли целую жизнь… Лето. Сумерки.
- Илья, домой!
- Алеша, домой!
- Сейчас, мам…
Такие близкие окна светятся теплым желтым светом. Мне всегда хотелось, чтобы наши окна светились как-то по-другому – красным или зеленым… такой свет окон манил своей необычностью – хотелось, чтобы не как у всех.
- Домой!
- Уже бегу.
- Пока, ребят.
- Пока!
Прощание… Настанет тот день, когда это прощание всплывет в памяти, и не дожившие даже до двадцати друзья снова придут во сне, снова взмахнут рукой и скажут: «Пока»! И я им махну в ответ… только сейчас они уже не увидят.
Домой! Теплый запах квартиры на первом этаже, все дома… Двухкомнатная квартира… Дедушка, бабушка, мама, папа, сестра и я… Сейчас мне даже представить страшно, как все там помещались, но тогда… тогда это было просто незамутненное счастье – когда все дома, когда все родные и любимые.
Мыть руки, ужинать.
- Сыыын! – это большой и сильный папа подхватывает на руки и подкидывает к потолку. Еще и еще. Вверх-вниз! Вверх-вниз! Вверх-вниз!
И не вспоминать, ни в коем случае не вспоминать, что уже совсем скоро папа, такой большой и сильный, будет не в силах переступить через порог квартиры, а я узнаю новое слово – осложнение… А пока – вверх-вниз! Вверх-вниз!
- Ешь, Мишенька, ешь, - это бабушка, - голодным спать нельзя, а то цыган приснится.
Цыгана я боялся, и Буку тоже… Ох, эта Бука – странное и непонятное существо, которое может ночью вылезти из кладовки и утащить непослушного меня. Зачем? Не знаю. Но это-то и страшно. Буку я представлял очень лохматой, как бездомный пес Максимка, живший во дворе, с большим носом и зубищами. Страшненько.
Очередной глоток кофе, очередная затяжка сигаретным дымом. Вспоминаем, значит? Ну-ну. А куда скрыться от своих собственных мыслей, своей собственной жизни?
- Деда, он совсем не летает! – и бумажный самолетик обиженно пикирует под диван.
Дедушка непослушными руками пытается достать самолетик из-под дивана… Дедушка, перенесший инсульт, сделал его, а он не летает. Детская обида. Хлопок входной дверью. Я на улице, и дурацкий самолетик уже забыт.
¬Дедушка, родной, спасибо тебе за все. Я люблю тебя.
Черт! Этот самолетик не выходит из головы до сих пор. Стыдно и больно. Но не тогда. Тогда – обида. Он не летает!
Детство. Когда друзья живые. Когда папа большой, сильный и здоровый. Когда бабушка, громкоголосая и заботливая, готовит что-то на кухне, когда мама, ласковая и теплая, треплет волосы, когда дедушка… Нет, не хочу больше про самолетик.
Сухие глаза нещадно болят, глотка пережжена дымом и кофе… Один вечер, один единственный вечер из детства, такой теплый, такой ласковый, если не знать, что будет потом. Тогда я не знал, и был искренне, всей детской душой, счастлив. А Бука… лучше бы она меня съела тогда…