Стрелки часов невозможно заставить двигаться в обратную сторону. Нельзя купить прошедшее время, его можно лишь обменять на воспоминания. Самые приятные воспоминания приходят из нашего детства, когда вспоминаешь период, в котором проявились лучшие чувства, проснулась первая любовь, в том числе и всеобъемлющая любовь к братьям нашим меньшим. Пришло желание заботится и помогать ближнему, даже тогда, когда предмет твоего обожания, маленькое или большое существо, не понимает твою речь, зато способно чувствовать сердцем тончайшие оттенки твоего голоса и настроения. Это удивительное чувство приходит внезапно, как дуновение утреннего ветерка, оно ласково коснётся щеки, прошепчет в уши заветные слова, а улетая выпустит любовную стрелу, которая надолго застревает в сознании.
Когда я находился в школьном возрасте, одна такая стрела застряла в моей голове — я полюбил птиц. Маленьких, певчих птичек, чижей, щеглов, волнистых попугайчиков. Конечно были сопутствующие произведения природы, аквариумные рыбки, морские свинки, коты, собаки, кролики, черепахи, ужи, ежики и даже ядовитые змеи, которых я ловил, отпускал, но иногда даже делал с них скульптурные композиции, но это было позже, в Каракумах, во время моей службы на пограничной заставе.
Маленькие, певчие птицы способны всколыхнуть пласты первобытного и первозданного начала в каждом человеке, способного чувствовать музыку земли, отвечающую на священный, мощный зов природы. Этот зов хватает нежное, детское сердце и толкает его навстречу красоте форм и звуков. Так появляются первые задатки божественной любви, сначала к братьям нашим меньшим, а затем и к сёстрам, вернее к лицам противоположного пола.
Когда у меня появился первый чиж и первый щегол, не помню, возможно я купил их на рынке, возможно поймал западком. Это был первый опыт птицелова, потом я каждую осень заводил певчих птиц, держал их зимой, а весной, восьмого марта выпускал птиц на волю.
Прошло много времени, детство осталось далеко в прошлом, но я часто его вспоминаю, вспоминаю отчий дом, своих близких. Отца и мамы уже нет, Царство им Небесное, моя сестра, Жанночка, с которой мы вместе росли, свидетель моих проб и ошибок, проявлений моих нежных чувств к животным, находившимся в доме. Свидетелем истории с необыкновенным и удивительным чижом, истории которая началась осенью и продолжилась до самой весны, пока не появились первые листья на деревьях.
Пойманного чижа я посадил в отдельную клетку, неделю он упорно молчал, но потом его прорвало, чижик начал петь с утра до вечера. Толчком послужила классическая и эстрадная музыка, пластинки и магнитофонные записи я слушал постоянно, но когда запел Эдуард Хиль свою знаменитую песню, «У леса на опушке», и услышав припев: «Потолок ледяной, дверь скрипучая, за шершавой стеной тьма колючая. Как шагнёшь за порог - всюду иней, а из окон парок синий-синий». Чижик не выдержал напора голоса Эдуарда Хиля, начал подпевать, подражая интонации: «тий-ли-ли, тиши-тиши, циви-циви».
Его песня была высоким щебетанием с журчащими трелями, сигналками «чижи- иль...» Добавляя протяжное «кее-ее», делая ударение на «той-ли».
Пичужка по настоящему оценила талант певца. В добавок чиж оказался шедевром в музыкальном мире певчих, маленьких созданий, эдакий Шаляпин или Карузо, гений с серым, укорочённым клювом, с телом, размером меньше воробья, весящий всего пятнадцать грамм и помещавшийся на раскрытой ладони.
Ещё чижику нравилось как я играл на баяне. Услышав полонез Огинского, птичка без умолку щебетала, расправляла крылья, махала ими, как будто-бы пыталась взлететь, наверное чижик понимал трёхдольный размер, чувствовал четкий ритм, напоминающий танец. Огинский написал полонез двести лет назад, как прощание Родиной, когда он вынужден был бежать после неудачного восстания Костюшко, и уже живя в Венеции создал это бесценное произведение. Лирическая, красивая мелодия одновременно передаёт грусть и ностальгию, главная тема полонеза о любви, чиж это чувствовал. Когда в конце звучали короткие, торжественные ноты, чиж начинал крутиться на месте, в его трель добавлялся свист и переливы низких и высоких щебетаний.
Каждый день мне приходилось рано просыпаться потому, что с рассветом чиж начинал петь. А пел он с утра до вечера. Я поднимался и накрывал клетку темным полотенцем. Только тогда возмущённый чижик замолкал.
Чижик, как и все его собратья, самцы, был желто-зеленого цвета, со слабым оливковым оттенком. Перьевой покров на нижней части туловища был покрыт желтыми пятнами с оранжевым отливом. На голове шапочка из чёрных перьев, короткий хвост, а под клювом темное пятно, похожее на бородку.
Когда птичка сидела на жердочке и пела, борода дрожала и чижик напоминал образ царя из мультфильма «Бременские музыканты». Я назвал его «Царёк», так эта кличка за ним осталась.
Со временем Царёк привык ко мне и моей семье. Я начал его выпускать из клетки, куда он возвращался, чтобы поесть, спать чиж предпочитал сидя на жердочке.
У меня ещё была клетка с двумя западками, уходя в школу я вешал клетку в саду, на ветку сливы, внутри сидел Царёк, своим пением он привлекал других птиц. Возвращаясь со школы я почти всегда обнаруживал в западках других, пойманных птичек, любителей пения Царька.
Попадались щеглы, чижи и синицы, но последних я сразу выпускал, они в неволе не живут. Свободолюбивые синички мечутся по клетке, а выскочив из неё летят к окну и бьются о стекло много раз, пока не упадут замертво. Такое желание свободы характеризует маленькое существо как очень смелое, не имеющее страха перед человеком, заслуживающее уважения создание с большой буквы.
Про синиц говорят, что они солнечные вестники весны. Птичка подвижная, юркая и любопытная, имеющая крепкие лапки, ловко выполняющая разные кувырки и трюки. Когда ее, пойманную, достаёшь из западка она наровит вырваться и укусить тебя своим маленьким но сильным клювиком. Синички очень красивые, особенно мне нравились лазаревки, у них ярко-желтое брюшко с «галстуком» — широкой полоской от груди до хвоста, на голове чёрная шапочка, щеки белые, а крылья серо-голубого окраса и ещё у них звонкий голос, похожий на перезвон колокольчиков. Выходя в сад или гуляя в парке, я специально слушал песни синиц с их переливами, свистом и щебетанием.
Однажды я поймал двух дубоносов и даже одного поползня. История с поползнем имеет детективный характер. Эта маленькая беззащитная птичка со светло-серым клювом, голубоватой спинкой и темной полосой, проходящей через глаза, нагнала страху на моих близких. Дело в том, что у поползней слегка приплюснутый череп и птичка с легкостью пролазила сквозь прутья в клетке, после чего начинала хаотично носиться по квартире, бегая по полу, как маленькая мышка со скоростью метеора.
Сестра пугалась и заскакивала на диван, кот Джоник тоже испугался и забился в угол, мне было не по себе, утром, на следующий день я его с облегчением выпустил на волю. В природе поползни носятся по стволам деревьев вверх-вниз, со скоростью, не уступая белкам, издавая короткие звуки «твит... или цит-цит...» и даже похожие на мяуканье: «миу-миу...» я даже начал сомневаться, — а может это и не птица вовсе, — хотя поползни относятся к отряду воробьинообразных, я бы их выделил в отдельны тип бегающих птичек.
Не менее интересная история с дубоносами, эти птицы напоминают маленьких голубей с необыкновенно огромным, голубовато-серым клювом, если птичке сунуть палец, она его с легкостью перекусит. Окрас оперения самца буровато-коричневый с рыжеватым оттенком, на крыльях идёт широкая, белая полоса, хвост короткий.
Дубоносы легко приручаются, в чем я сам убедился, уже на следующий день, птицы вели себя спокойно, они были неприхотливы в еде, легко разгрызали косточки от вишен, чем меня постоянно удивляли.
Со временем Царёк стал предметом особой гордости, мои друзья, те, кто занимался птицами, начинали завидовать, узнав о его музыкальных способностях чижа.
Приходя со школы я подолгу разговаривал с Царьком, а он, сидя на жердочке, терпеливо выслушивал, крутя головой и периодически отвечая короткой трелью: «пинь-пинь-трарра-а...».
Я открывал клетку и Царёк, вылетев, садился мне на плечо, клювом терся о щеку, затем полетав по квартире, возвращался в клетку, начинал громко петь, с переливами на несколько колен, кстати в этом отношении он не уступал канарейкам.
По вечерам, когда вся семья за круглым столом садилась ужинать, сидящий на карнизе чиж, слетал вниз и начинал важно ходить по скатерти, крутя головой и заглядывая в тарелки. Видя как отец на него строго смотрел, Царёк разворачивался и переходил к моей тарелке, если в этот момент на тарелке лежал вареный рис или гречка, чиж хватал несколько зёрен, смешно подпрыгивал и важно шагал к тарелке моей сестры. Жанна любила чижика, она протягивала руку и указательным пальчиком гладила Царька по спинке, приговаривая: «Хорошая птичка, Царёк мой любимый!».
Чижику это нравилось, он тихо чирикал, чувствуя себя всеобщим любимцем.
Перед непогодой Царёк сидел сверху на клетке, нахохлившись, распушив перья, превратившись в молчаливый желтый комочек. Даже ласковые слова на него не действовали, чижик чувствовал природу и уходил в себя, по видимому размышляя о нелегкой судьбе певчих и перелетных птиц.
«А может он тоскует по своей второй половине, серой самочке, которая летает где-то, поёт грустные песни и тоже грустит о Царьке, — думал я, готовый в такие минуты отпустить чижа на волю, вот только я понимал, — за окном зима и крепкий мороз, кругом лежит снег, многие птицы голодают, и от голода и холода умирают, а Царьку, живущему в тепле будет лучше перезимовать у меня дома, а весной, в мае, он с подружкой совьет гнездо, в котором будут лежать пять-шесть бледно-голубоватых яиц, из которых через две недели вылупятся голенькие, всегда голодные птенчики, которым заботливым родителям прийдется кормить с утра до вечера. На этот период у птиц не бывает разводов. Природа постаралась, наделив птиц неубиваемым инстинктом отцовства и материнства».
Прошла зима, как все проходит, побежали ручьи по дорогам, с крыш закапала капель. Повеяло запахом весны, в конце февраля снег начал резко таять и уже к восьмому марта появились почки на деревьях, а кое-где вылезли маленькие листочки. Верный признак того, что пора выпускать птиц. В торжественной обстановке я вынес клетки со щеглами и чижами на улицу, открыл дверцы.
Птицы улетели быстро, Царёк спрыгнул с жердочки, выскочил, сел на открытую дверку, с любопытством покрутил головой, вспорхнул и перелетел, сев на мое плечо.
— Что Царёк, пришло время прощаться, будет холодно в следующую зиму, прилетай, встречу по царски, с коноплей и молотыми сырыми семечками, — я положил на открытую ладонь несколько зёрен конопли и вытянул руку, произнося звуки, подражая песне чижей.
Царёк, как по команде, перелетел на мою ладонь, склевал зерна, высоко взлетел над домом и сделал круг, опустившись ниже запел свою лучшую песню, это была песня свободы, в ней чувствовались новые нотки, трели которые раньше я не слышал. Я помахал чижу рукой, Царёк взлетел высоко над домом и исчез за деревьями. Мне стало грустно и я зашёл в дом.
Через неделю мой Царёк вернулся с серой самочкой, похвастался ею передо мной. Самочка держалась поодаль, боясь ко мне приблизится. Царёк сел на раскрытую ладонь, покрутил головой, чирикнул, вспорхнул и они улетели продолжить потомство.
Больше Царька я не видел. Я понимал, что другого такого поющего чижа мне уже не найти. Когда закончилось лето, наступила осень, я не стал ловить птиц и оставлять у себя зимовать в квартире.
В клетке продолжали жить два волнистых попугая, но чижей и щеглов я твёрдо решил больше не заводить, слишком жива была во мне память о Царьке.
Валерий Олейник
Ноябрь 2023