Георгий сразу же начал писать портрет хозяйки дома – сначала под руководством Пазильо, потом – самостоятельно.
Его потеря должна была ощутимо чувствоваться в институте. Пазильо навёл справки – у Георгия намечалась персональная выставка. Препарат М поставил на ней крест. Как и на всём будущем. Гера едва не угодил в психиатрическую лечебницу, и спасся от неё лишь благодаря призыву. Призыв оказался ко времени – ещё немного, и Гера нарисовал бы всё, что с ним происходит.
Он был талант, самородок, художник, рождённый творить, и, похоже, ничто не могло заставить его бросить карандаш или кисть, заставить разучиться или расхотеть рисовать. Он делал наброски быстро, виртуозно. Казалось, они спонтанно выходят из-под его руки – летящие контуры, максимум выразительности при минимуме линий, штрихов и цветовых пятен. Ему нравилось рисовать абсолютно всё. Он делал наброски в саду, в кухне, в детской. Рисовал слуг, детей, заснеженные аллеи и равнины, дом, деревья, несколькими штрихами передавая полноту мира, его таинство, его ауру. Большую часть рисунков он тут же рвал и выбрасывал: они ему не нравились, он оставлял только то, что считал «говорящим и поющим», или годным для использования в дальнейшей работе.
Его пальцы постоянно находились в движении. Словно не могли остановиться, и всё продолжали, продолжали рисовать. Елена представляла себе, как эти пальцы летают по её коже, рисуя картинки – и ёжилась от забавного ощущения и бегущих мурашек.
- Даже я не могу научить его большему в отношении формы и линии! – говорил поражённый Пазильо. – Я обязательно заберу его в Испанию, в свою галерею – у него огромное будущее. В рисунке он - новый Пикассо!
Сначала Елена заворожено наблюдала, как он работает. Потом процесс её увлёк, она брала бумагу, карандаши или фломастеры, садилась рядом. Гера поправлял её рисунки, делая из беспомощных каракулей – законченное произведение. Он ничего не говорил о её способностях, только мягко и застенчиво улыбался. Елена сама видела, что получается у неё скверно – и вынудила его вместе заняться акварелью и пастелью. Теперь она буквально разрывалась на части между лабораторией и учёбой, детьми – и уроками рисования.
Как ни странно, чувство цвета у неё было превосходным. И то, что Георгий умел передать линией и штрихом, она говорила цветом. В её цветовых фантазиях были страсть, выразительность, стиль. Иногда они переговаривались таким образом – Гера делал скупой набросок, Елена отвечала ему с помощью кисточки и красок.
И не забывала о том, что собирается его обольстить. Она начала одеваться с ним всё откровеннее. Вернее, постепенно раздеваться.
Напрасно. Казалось, Гере не нужно было ничего, кроме рисования. Казалось, он не замечает призывные улыбки Елены, её откровенные взгляды и жесты. Елена нервничала. Гера только слегка краснел, как девушка, и опускал большие, прозрачные, как ручей, глаза. Зато в разговорах с ней он стал чувствовать себя много раскованней. Он мог спокойно обсуждать любую деталь картины какого-либо художника, изобразившего обнажённую натуру, и даже любовно-эротические сцены.
Обсуждать увлечённо, со знанием дела, приёмы живописи для изображения любой части человеческого тела, в том числе, женского, нисколько не смущаясь, подмечая мельчайшие, сокрытые детали. Елена с досадой ловила себя на ощущении, что она с ним – как сестра с братом, или как подружка с подружкой. А это её не устраивало.
И ещё одна шальная мысль зрела в её взбалмошной головке.
- Гера, не хочешь ли ты посмотреть мою лабораторию? – сказала она ему как-то раз.
Она привела его в рабочую комнату, находящуюся в другом крыле. Гера увидел маленькую, аккуратную процедурную, медицинский шкафчик, стерилизатор, микроскопы, компьютер, письменный стол с кучей небрежно разбросанных учебников.
- Ты была медсестрой? – заинтересовался Гера.
- Я и сейчас медсестра, – с гордостью ответила Елена с таинственным видом. – Герочка, знаешь ли ты, что один остался без витаминов? Сейчас я сделаю тебе укол.
- Ты шутишь? Мне их уже столько наделали, пока лежал…
- Нисколько не шучу. Ты убедишься в моей сноровке. И потом, это всего лишь витамины. Цэ с глюкозой, Бэ шесть и Бэ двенадцать. Для нервной системы. И от анемии. И от гриппа.
- Ну…
- Давай, давай, не стесняйся. Я не кусаю за мягкое место. Только укалываю.
- Я не хочу! – решительно заявил Гера.
- Я знаю, чего ты боишься. Снять штаны. Ха-ха. Трусишка. А засучить рукав – слабо?
- Нет. Но мне… не по себе… - пробормотал Гера. Он побледнел. И Елена испугалась – вдруг смутные воспоминания забрезжили в его голове? И она спровоцирует неприятности? Она подошла ближе, погладила Георгия по пушистой голове.
- Дурачок. Мы всегда зимой делаем уколы – чтобы избежать эпидемии. Все абсолютно. И никто не боится. Вот увидишь, я виртуоз по уколам!
- Я не боюсь, - храбро заявил Гера. – Я… боюсь!
- Понятно. А слабо сделать укол мне?
- Больше некому? – совсем потерялся художник.
- Я хочу, чтобы ты. Мне это очень нужно, Гера. Поверь. У меня есть потрясающая идея, но никто не желает помочь. Все слишком заняты.
- Это страшно, у меня будут руки трястись.
- У тебя руки художника, они не должны трястись. В них – сила! Сделать укол – всё равно, что нанести удар кистью, сделать мазок или штрих. Это безумно интересно – видеть, как жидкость входит внутрь кого-то, это тоже творчество. А сам шприц? Это же своего рода произведение искусства! Тебе понравится.
Елена несла чушь, распиналась горячо, страстно, пытаясь убедить Георгия. Если не он, то кто же? И Георгий сдался. Елена ликовала. Она проинструктировала Георгия – немного небрежно, чтобы показать, что вот же, ничего особенного тут нет. Дурак научится.
- Я попробую.
Он трепетал, его бросало то в жар, то в холод. Но уверенные руки художника не дрожали. Елена, едва не прыгая от радости, давала последние наставления, стягивая брюки вместе с трусиками, обнажая строго одну-единственную узкую полоску: поясницу и верхнюю часть ягодиц (для остального пока не время). Потом легла на кушетку.
- Давай, Гера, давай, без лишних рассусоливаний, без подготовки, быстро, с ходу, я вытерплю! Быстро! Да не размазывай ты спирт по всему заду, заморозил!
И Гера решился. Застонав, он вонзил шприц, и Елена, приготовившаяся к худшему, расслабившись, всё-таки подпрыгнула от неожиданности. Всё прошло отлично. Гера старался делать так, как учила она. Очень старался. Он даже взмок от пота, растягивая вливание. Потом выдернул иглу, не забыв придержать кожу, и залепил ваткой. Елена даже не почувствовала. Потом отвернулся, пока она натягивала брюки.
- Гера, ты гений! Ты виртуоз! У тебя золотые руки! Ты – тот, кто мне позарез нужен! Лапочка, солнышко, дюдюлечка! – Елена запрыгала от возбуждения, обхватив его за плечи. - А слабо попробовать внутривенный?
Гера отстранил её, нахмурился, придержал за руки.
- Еленка, погоди. Я сделал, как ты просила. Надеюсь, это действительно витамины.
- Что ты имеешь в виду? – насторожилась она.
- Поклянись мне говорить правду.
- Клянусь, - она недоумевала. – Какая муха тебя укусила?
- Я слышал от дяди Луиса, что есть такие вещества… И ещё кое-что вспомнил – есть такие люди… Ты знаешь, тут их много, доктор Живаго их лечит. Поклянись, что ты просила это не для того, чтобы я помогал тебе вводить…
- Ты имеешь в виду наркотики? – Елена вздохнула с облегчением и тревогой одновременно. – Гера, я не самоубийца. Не буду больше тебя терзать. Мой муж изучает кровь. Я хотела бы изучить свою. Но он не разрешает мне. Он за меня волнуется. Понимаешь? Он сделал открытие, а мне не позволяет им воспользоваться – для самой себя. Вроде… сделать себя сильнее. Вот я и хотела, чтобы ты помог мне… сделать анализ. Кроме тебя некому. Ты новенький, никто не узнает, что я тебя уговорила. А я не могу сама себя… колоть. Неудобно. Надо специальный аппарат подключить, по забору крови, стерильный, он сразу и анализы делает. Ты должен помнить – тебе почти таким гемоглобин проверяли… А потом просто пометишь пробирку – малюсенькой точкой…
- Я всё помню, Елена, - медленно проговорил Гера. – Мне часто брали кровь таким образом. Ты уверена, что мне будет этично сделать это без разрешения Хозяина лаборатории?
- Во-первых, ты мой друг, и я за тебя отвечаю, и я тебя защищаю, - Елена едва не добавила: «Ты принадлежишь мне, и изволь слушаться. Ты мой со всеми потрохами, тебя мне подарили, а Виктору этот факт по фигу». – Во-вторых, знал бы ты, как там интересно. В конце концов, я могу просто привести тебя на экскурсию в старый дом. Он того стоит. Ты многого не видел там. Потому что лежал всё время в одной комнате. Там столько красивых гостиных с такой тяжёлой, мрачной, резной мебелью. Там замечательные картины, коллекции. Старинные светильники. Мозаики – есть одна такая, из змеиных кож. И многое другое. И это будет нашим маленьким приключением. Разве не здорово?
Когда Елена хотела кого-то уговорить, пуская в ход все свои ужимки, мимику, отцовы жесты и страстный, выразительный голос, устоять оказывалось сложно. Практически невыполнимо. И Гера позволил себя уговорить. Увидеть ещё раз этот изумительный, старинный особняк – искушение было велико.
На следующий день, предварительно вызнав исподволь об отсутствии Виктора наверняка, Елена сбежала с Герой, под охраной своих дюжих телохранителей, в усадьбу Коваци.