Бет встретилась с Буравчиком в том же самом кафе, где произошла стычка с «Мышами». Он настаивал на том, чтобы она пришла в управление. Но Бет не нужны были свидетели.
Данко выглядел взбудораженным, нервным, угрюмым, рассерженным. Бет приложила все усилия, чтобы казаться доброжелательной и мягкой.
- Что тебе заказать? – поинтересовался он. – Раз уж мы здесь, с твоего позволения пообедаю по-человечески. Давно забыл, что это такое.
- Так много работы? – посочувствовала она.
- Хватает. И ни одного закрытого дела. Раскрытий – раз-два и обчёлся. Никому это не нужно. Сверились с инструкцией – и дело на замок. Не понимаю, зачем я здесь сижу, зачем мараю бумагу. Полная дисквалификация. Весь город, точно снулая рыбина. Правонарушений среди жителей – ноль. Все нарушители – приезжие. Мало того, в округе словно орудует маньяк-колдун. Найдено четыре трупа в горах – все без документов и все не гростианцы. Откуда они там взялись – никаких следов в округе, словно с неба свалились. Хотел сделать запрос – запретили. Никакой связи. Сижу, как заключённый в камере-одиночке. Не с кем снестись. А я не канцелярская крыса. Я на стрельбище побеждал…
- Ты ешь, ешь, суп остынет.
- Не остынет, они всегда приносят кипяток, а я не переношу кипяток.
- Насчёт запроса. Почему бы не сделать это без разрешения?
- Уже сделал, - буркнул Буравчик, осторожно пробуя суп.
- И что?
- Двое из-под Будапешта, пьяницы, бывшие солдаты, друзья, один без родственников. Бомжевали вместе. Один наркоман. Один инвалид, рак голени, как он дотопал до Вийского ущелья – ума не приложишь. Наркоман находился в розыске почти месяц – родители беспокоились за дитятю.
- И отчего они погибли?
- От одного. Острое истощение, остановка сердца. Кроме наркомана.
- Я вся внимание.
- Друзья утверждали, что он употреблял героин. Лечение в клинике не помогало. Но умер он совсем не от того.
- От чего же?
Данко внимательно взглянул на неё, буквально пробуравил взглядом.
- Исследование показало, что он абсолютно чист от наркотика. И кровь, и ткани. Можно сказать, здоров. И сердце в полном порядке. Он… - Буравчик запнулся, уголки губ задёргались. – Он сошёл с ума, Бет. Заблудился. Выстрелил себе в голову. Пистолет лежал рядом. Вот так. Хорошо, что лесник испугался, не тронул пистолет.
Они долго молчали. Данко обедал, Бет кусала губы. Последний кекс не лез в рот. Что будет, если они наткнуться на трупы, которые дадут-таки зацепку? И сколько ещё таких вот, не дошедших, свалившихся с неба, ждёт опознания?
- Данко, я хочу с тобой серьёзно побеседовать. Мне необходима твоя помощь. Только не смейся, я не шучу. Если ты хочешь закрыть дела об убийствах, и пресечь новые. Для этого необходима диверсия.
Данко поперхнулся последним куском бифштекса, закашлялся, отодвинул тарелку. Бет поспешно постучала его по спине.
- Элизабет, ты в своём уме? – просипел он, вытирая рот салфеткой. – Бороться с преступностью путём преступления? Это что, новое слово в правоохранительной практике?
- Идём в сквер, я тебе всё объясню. – Бет торопливо допила кофе, на ходу доела кекс, Буравчик торопливо забросил в себя еще несколько ложек бульона, заедая булкой, и они отправились в ближайший парк. Погода не располагала к рандеву на свежем воздухе. В воздухе висела морось, под ногами чавкала жижа. Пустой, скучный, серый парк навевал тоску и уныние. Зато в ходьбе, в неуюте, лучше думалось. Например, о том, что она поступила опрометчиво, пообещав объяснить всё.
- Итак, я жду. – Буравчик слегка обнял Бет за плечи, мечтая о том моменте, когда сможет повторить поцелуй. Он честно ждал, он заслужил. Бет вздохнула обречённо. Сейчас у него пройдёт охота обниматься.
- Данко, помни, ты обещал обойтись без расспросов. Я многого пока не могу раскрыть. Но что могу – раскрою.
- Угммм… - промычал Буравчик. – Не знаю, не знаю. Будет зависеть от тебя.
- Так вот. Я здесь для того, чтобы оберегать Виктора Живаго. Он – гениальный учёный, Нобелевский лауреат, но… как бы сказать, в его голове некоторые понятия поменялись местами. И я… пытаюсь…
- Поставить понятия на свои места. Исчерпывающе. Если я правильно понял, Живаго двинулся, а ты его лечишь. Но двинутым место в психиатрических лечебницах. Ты – представитель медицины? Лечишь на дому?
- Считай, что так.
- И как, успешно идёт лечение?
- Лечение идёт. Успех здесь – относительное понятие.
- Можно поинтересоваться, относительно чего? И в чём заключается лечение?
- Данко, я понимаю, мои слова выглядят глупо и несерьёзно…
- Да нет, это я выгляжу глупо и несерьёзно, раз позволяю себе выслушивать бредни.
- Не хотела обидеть. Но тебе придётся мне верить. На слово. На данном этапе лечения необходимо ликвидировать одно из последствий болезни. Иначе неопознанные трупы отравят тебе остаток твоих дней.
- Ты взялась считать мои дни? И сколько, по-твоему, мне осталось? – заинтересовался Данко, как бы ненароком сильнее сжимая её плечо и поглаживая шею. - Я выгляжу таким старым?
- Ты занимаешь не просто ответственное кресло. Ты сидишь на раскалённой жаровне. Если станешь чрезмерно строптивым, тебя уничтожат, и весьма изысканным способом. Не поможет никто и ничто.
- Спасибо, успокоила. И что я должен делать?
- Не должен, Данко. Я прошу тебя сыграть со мной в одной команде. Необходимо прекратить работу косметической фабрики «Розаны» в Костяницах.
- «Розаны»? - Данко вмиг стал серьёзен. - Моя девушка пользовалась её продукцией. Там выпускают левый товар? Или биохимическое оружие?
- Ты почти угадал.
Бурачик тяжко вздохнул. Ну, что бы сказала его мама на этакий поворот, нашёлся бы у неё афоризм на этот раз? «Буравить до чистой воды, Данко. Что ещё остаётся нам в этой жизни? Истина-лежебока валяется слишком глубоко. Придётся попотеть, доставая. А потом ещё и проверить эту самую ленивую тётку на «вшивость»…
- Оружие производит Живаго? Я угадал? Вот почему столько странностей. Весь город, или нет, даже весь район заражен неким секретным вирусом, созданным Живаго. Замостин – это его испытательный полигон. Впечатляет. Ты, случаем, сценарии для триллеров не сочиняешь на досуге?
- Нет, Данко. Триллеры сочиняет сама жизнь. Спрашивай с неё.
- Значит, ты предлагаешь мне пойти против собственного босса, который по совместительству является преступником. Мафиози. Исход известен заранее. Надеюсь, в награду я получу что-нибудь существенное? – невесело пошутил он. – Существеннее последнего поцелуя, а? Героев всегда награждают. Посмертно.
- Насчёт существенного не уверена, Данко. Только дружеский поцелуй.
- Дружеский поцелуй уже был.
- Данко, я благодарна тебе. Ты организовал моё путешествие в Грецию просто виртуозно. Поцелуя тут мало. Но…
- Что – но?
- Обстоятельства изменились. Не время.
- Не сваливай на время, оно – не рыжий в цирке. Что тебе мешает? Блюдёт Живаго?
- У меня есть любимый, Данко. Но он далеко отсюда. На другом континенте.
Вернувшись к нему после задания, я стану его женой.
Рука Буравчика дрогнула, раздумывая, продолжать ли ему «недружеское» объятие, или теперь он не имеет на него права. Они остановились, глядя друг на друга. Лицо Бет было серьёзным.
- Если ты хочешь моего содействия в сомнительных махинациях, значит, ты меня подкупаешь. И при этом стремишься обойтись без платы. А я прошу такой малости… Что, если я откажусь?
- Ты не откажешься. Это безнадёжно. Тебе не дадут поступить, как того требует профессиональный долг. Ты только подведёшь меня и других, неповинных людей. Данко, время не терпит. Может, обговорим плату после? Обещаю… не обидеть тебя и не обделить.
В конце концов, что такое секс? Всего лишь физическое упражнение для тела. Если так его воспринимать в данном конкретном случае, то - что ей мешает? Возможно, Буравчик окажется неплохим любовником. Лучше Челси. Проверим. Один раз можно поступиться собою. Если нужно для дела. Бет не могла и помыслить о том, что поступиться собою жизнь может вынудить и не один единственный раз…
- Как ты себе мыслишь прикрытие фабрики? Там бывали комиссии? Как насчёт контроля? Можно задействовать международную проверку. Интерпол.
- Это исключено. Если это произойдёт, я сделаю всё возможное, чтобы Живаго остался неприкосновенен. Тогда всем противникам не поздоровится!
- Что, так много противников?
- Скорее, охотников. И всем он нужен живым и здоровым.
- Я так понимаю, что в его ликвидации также никто не заинтересован. Ни друзья, ни противники.
Бет несколько преувеличивала, её силы были не настолько велики, и стабильность власти Альгиса в Ассоциации последнее время вызывала сомнение. Если изменится устав, он не сможет долее сдерживать натиск противников своих идей, в которых было слишком много личного. Тогда и относительной передышке в жизни Мендесов придёт конец.
- Серьёзная заявка. Придётся верить. Бет, а залог?
И Бет, не дожидаясь Буравчика, сама обняла его за голову и поцеловала, крепко, долго, нежно. Он должен ей помочь. А иначе всё кончится очень плохо! Если понадобится, Бет увеличит «приз».
Поцелуй сыграл свою роль. Буравчик подтвердил сам себе, что его жажда обладать Бет Спенсер не иссякла, что желание убраться с ней вдвоём подальше от этого ненавистного городка, находящегося под колпаком у неопознанного маньяка-безумца, велико по-прежнему.
- И как ты себе всё это представляешь?
- Всецело полагаюсь на твой боевой опыт, - грустно улыбнулась Бет.
- Ты мне доверяешь? – удивился Буравчик.
- А что остаётся делать? Изучи для начала систему охраны и сигнализации, я тебе помогу, предоставлю план. Изучи досье на охранников. Половина из них – под гипнозом Живаго, и не поддаются на уговоры, разговоры, подкупы, шантажи и тому подобное. Зато обладают нечеловеческим чутьём и бьются без страха и боли. Как бультерьеры. Остальные хорошо получают и на крючке. У меня есть агент, прошедший подготовку для внедрения. Нужен ещё один – для страховки. Его подготовишь ты. Я раздобуду коды. Не спрашивай, как. Это невозможно, но я сделаю это возможным. Если ты решишь, что проникнуть туда ночью нереально, слишком рискованно и так далее, продумаем вариант с поступлением на работу…
- Ты полагаешь, что мне не придётся расследовать взрыв, который я же сам и подготовил?
- А взрыва не будет - лишь в самом крайнем случае. Нужно всего-то изменение в технологической цепочке. Незначительное. Очень незначительное. Но его очень сложно добиться...
Буравчик, «забывший» руку на плечах любимой женщины, машинально вертел головой из стороны в сторону, глаза его будто постоянно выискивали некие улики в окружающем пространстве.
Всё, что произошло затем, произошло мгновенно. Никто не успел глазом моргнуть. Буравчик потом часто пытался проанализировать, как ему удалось провернуть защиту, и приходил к выводу, что просто снизошло наитие, и виной тому… вернее, заслугой, явилась любовь к Бет.
Буравчик с силой согнул Бет пополам, пригнулся сам, прикрывая её своим телом, и выхватив именной пистолет, выстрелил вбок, в кусты, именно в том направлении, откуда посверкивали стёкла очков, на миг отразившие ближайшие фонари, и тускло блеснуло нечто продолговатое, а также тоненько скрежетнуло, словно ножом по стеклу.
Прозвучало почти в унисон два выстрела. В кустах смачно, но сдавленно выругались, упали. Затем с другой стороны мелькнула тень, и Буравчик стрельнул туда, но не успел толком прицелиться, и содрогнулся: Бет уже уволакивали прочь, её лицо было зажато широкой ладонью и чем-то ещё, похожим на промасленный платок. Бет извивалась и билась. В неё не стреляли. Она была нужна живая.
Буравчик нырнул в кусты по другую сторону дороги – его не обременял груз, и он сделал это куда быстрее похитителя. По аллее к нему рванулась машина, тёмный «Седан», но Буравчик был уже вне досягаемости её колёс. Он не думал головой. Он позволил думать телу. Как обычно. Прежде это его подводило: он постоянно попадал впросак. Теперь спасло.
Выстрел по колёсам. Перекат. Нырок. Перехват. Ноги Бет. Удар. Прыжок. Удар. Чьи-то омерзительные, вонючие руки-клешни. Удар. Хрип. Тело Бет на земле. Это потом. Сначала – вперёд. Эта тварь уже отбивается. Это хорошо. Для начала добьём его. Удар в грудь. Дыхание перехватило. Слева бежит ещё один. Прыжок навстречу. Сволочь… Выстрел. Встречный выстрел. Крякнул. Молнией вперёд – добить! Второй оклемался. Бет задёргалась, зашевелилась. Это – краем глаза. Хорошо. Её не успели усыпить окончательно. Поворот. Выстрел. Промахнулся. Ещё один. Это – Бет. Стреляет ещё в кого-то, сзади Буравчика. Рука у этого кого-то дрогнула. Буравчик согнулся пополам: пуля прошила плечо. Плохо. Очень плохо. Но плохого без хорошего не бывает. Бет уже стоит на четвереньках, пошатываясь. В руке – ствол.
Машина глухо бурчит, через дорогу ползёт некто или нечто. Стискивая зубы и морщась, Буравчик лениво стрельнул наугад. Плевать. Ему уже безразлично, сколько новых трупов появится на его участке. Всё равно Хозяин прикроет – ведь он спасал Элизабет…
…Он вызвал дежурную команду, отдал распоряжения, и позволил себе на сегодня не заниматься работой. Довёл Бет до чужой машины, усадил, и сам сел за руль.
Некрасиво, но идти до своей – нет сил. И времени. Едва дождался знакомой сирены. Ничего, потом машину заберут от больницы. Он предоставил своим ребятам возможность действовать самостоятельно. До завтрашнего утра, не более.
Они доехали до больницы. Бет кашляла до слёз. Пару раз пришлось остановиться, и её вырвало, после чего полегчало, в глазах прояснилось окончательно. Но в больнице не остались ни она, ни Буравчик. После рентгена и перевязки он усадил её в полицейскую машину и повёз к себе на квартиру, не желая слышать никаких возражений. Да правду сказать, Бет возражала слабо. Буравчик чувствовал, насколько вырос в её глазах. Да и в собственных он вполне себя реабилитировал. К тому же, ей сейчас безопаснее было с ним – его ребята взялись патрулировать улицу.
Данко сам сварил кофе, покрепче, выгреб все съедобное на стол. Припасённую для особого случая плитку самого лучшего шоколада, половину палки колбасы, последнюю упаковку крекера и остатки коньяка плюс единственный целый лимон. Для него такое количество еды в доме уже было равносильно подвигу, а им требовалась хорошая подзарядка. Ведь предстояло обсудить самое невероятное в жизни Буравчика предстоящее событие – диверсию на фабрике в Костяницах.
Он не собирался тут же воспользоваться ситуацией и потребовать немедленного вознаграждения за проявленную доблесть. Бет сама вознаградила его, и по-королевски.
- Элизабет, ты потрясающая женщина! – только и мог вымолвить сраженный Буравчик. Это была любовь forever.