«Они так устали ждать,
Они так устали жить…»
Откуда это? Несмотря на любовные фантазии Виктора и всяческое желание угодить и усладить, Елена временами впадала в тихую панику. Она никак не могла вспомнить, откуда пришли эти строчки, и почему-то не находила себе места. Она была недовольна собой. Раздражалась по пустякам, была порой на грани слёз и смеха одновременно. И не хотела объяснять это банальными женскими недомоганиями. Сумасшедшая жизнь с Мендесом утомила её. Ей казалось, что он продолжает относиться к ней, как к игрушке. А игрушки быстро приедаются.
Противозачаточные пилюли, как объяснил Штоф, могут поначалу вызвать явления депрессии, но ненадолго, и не настолько остро. Если у Елены имеются подозрения, она может легко проверить, сделать перерыв. Он предложил также курс рефлексотерапии. Почему бы и нет? Хуже не будет. Тем более что Штоф продолжал бывать в их доме регулярно, навещая её и детей.
Нет, кажется, Елена понимает, в чём дело. В неудовлетворённости собой. Дети, Вик… Она впустила его в себя, а он не впускает её. И даже перестал делать ей предложения о совместной работе, о сотрудничестве. А она сейчас согласилась бы и на роль секретарши – собственно, в своё время она к ней и готовилась.
Прошло время, когда он хотел сделать Елену своей соратницей. Теперь, когда она стала матерью троих его детей и пылкой любовницей, он и близко не желает подпускать её к лаборатории.
Елена вдруг ощутила себя тупой, ленивой и никчемной. Вечная любовница, нерадивая мамаша, прожигательница жизни – вот кто она! И всё! А кто сказал, что это весело и приятно?
Так дальше не пойдёт. Пора обретать самостоятельность и состоятельность. Настаивать на своём. Пришлось буквально ловить Виктора за рукав.
В сырой, промозглый и пасмурный день Мендес снова засиделся в лаборатории, а потом – в кабинете, за просмотром очередной кипы научных журналов и рефератов. Забыл о времени. И вот опять возвращался слишком поздно и с покрасневшими от недосыпа глазами. Елена встречала его на веранде.
- Дети, конечно, спят? – виновато спросил он, ругая себя за явно глупый вопрос.
- Конечно, и давно. – Елена вздохнула, - ты пришёл бы пораньше, они о тебе спрашивали. Эля плакала: «Когда папочка меня покатает?» - Елена сделала лицо жалобным и похныкала.
- Очень похоже. Ты – тоже мой ребёнок? - Мендес обнял её, и она ткнулась носом в его плечо. Виктор поцеловал её в макушку, потом склонился и нашёл губы.
- Ой, ты меня укусил! – Елена обиженно потёрла уголок рта.
- Извини, я просто очень проголодался, - ответил он серьёзно, без намёка на улыбку.
- Значит, ты будешь ужинать?
- Непременно.
- Тогда и я с тобой.
- Отлично! Идём…
- Куда же ты?
- А куда надо?
- В столовую…
- Эээ… Ну что же, и в столовой сойдёт! – Он подхватил её на руки и внёс в дом, пробежал по коридору до столовой, коленом ткнул дверь.
- У тебя хорошее настроение? – с надеждой спросила Елена, когда он посадил её прямо на стол. – Что-то новое намечается?
- Не просто новое. У меня сюрприз.
- Тебя снова захватила наука, Вик?
- Я знаю, как захватить Белый Дом.
- Ты опять шутишь? – Елена разочарованно хмыкнула. – А было бы забавно: Виктор Мендес – президент США! А потом – целый континент одних зомби. Кошмар и гадость.
- Совсем не гадость. Представляешь, сколько любовниц!
- А у меня – любовников!
- Ну, ну, ну.
- Да тебя не хватит на всех любовниц. Тебя даже на Голливуд не хватит!
- Ну, ну, ну. Это Голливуда на меня не хватит. А если серьёзно, то я вдруг понял одну вещь: препаратом М можно лечить наркоманию: он не только полностью стирает зависимость вместе с памятью. Но и восстанавливает здоровье.
- Зато вызывает зависимость от тебя…
- …которую можно убрать с помощью антидота.
- Зачем тебе бывшие наркоманы?
- У меня друг на факультете погиб от героина. М можно применять даже в самых тяжёлых, безнадёжных случаях, даже во время ломки.
- Ты уже проверял?
- Проверял на лёгких наркотиках. Брал обычных, абсолютно здоровых доноров, пытался приучать к наркотикам, постепенно усиливал концентрацию – нулевой результат. Я их наблюдал полгода. Достаточный срок. А сейчас у меня в работе три наркомана из-под Цегледа, на грани распада. Я уже провёл фильтрацию, сейчас готовлю антидот.
- А что потом?
- Потом исследую их реакцию на героин после ввода антидота. Проведу то же самое со здоровыми полудонорами – придётся их вылавливать. Затем опишу и сделаю выводы. – Он легонько нажал на кончик её носа, просунул руку под блузку. – Ну, мы, наконец, поужинаем? Или я умру от голода?
- Значит, опишешь… А потом тебя напечатают в толстом научном журнале?
Мендес потемнел. Вздохнул.
- Этот разговор не к месту. И не для тебя.
- Это почему же? А я так наоборот думаю. Вик, хватит валять дурака!
- В чём дело? – удивился он недоумённо, и как всегда пошутил: - Я дураков… гм… не валяю. Только дурочек. Вернее даже, всего одну дурочку.
- Да нет, я серьёзно, - Елена даже не обиделась, но и не улыбнулась. – Это мне хватит валять дурака. Я хочу учиться. Я хочу тебе помогать. Мне надоело изображать… гусыню. Я хочу работать с тобой. И я совсем не дурочка. Но время так быстро идёт – и я глупею, и старею на глазах…
Мендес вытаращил глаза: - Мда… это заметно.
- Да, я старею для учёбы и больших дел…
Мендес застонал и схватился за голову.
- Я хочу что-то значить в твоей жизни.
- Ты очень много для меня значишь, - тихо произнёс он.
- Постой, не перебивай. Я хочу что-то значить и в жизни детей, да и в собственной жизни тоже. И ты не посмеешь мне отказать.
Мендес вмиг стал серьёзным.
- Это разговор для взрослых.
- А я и не ребёнок. Уже давно. И благодаря тебе.
- Спасибо за комплимент.
- Пожалуйста.
- Когда начинаем?
- Немедленно!
И Елена начала проводить ежедневно по 2 часа в лаборатории, и по два часа – за учебниками: на большее её пока не хватало.
Поначалу она взялась за изучение биологии и психологии так рьяно, точно от этого зависела жизнь. Она и впрямь спешила, словно боялась не успеть. Просиживала за учебниками, беседовала с Фернандесом – нерадивый в прошлом лаборант, а ныне бизнесмен, казался ей недосягаемой величиной в области биохимии. Она увлеклась колористикой, она экспериментировала с цветом. Оказалось, что в голове ещё что-то осталось после уроков Волохова и Пазильо.
В один прекрасный момент она потребовала от Мендеса места в лаборатории, и он устроил его, удивляясь и ревнуя. От наблюдений за манипуляциями мужа её по-прежнему кидало в дрожь и оторопь. Она слишком хорошо помнила это жуткое ощущение неотвратимости и отчаяния, когда на руке Мендеса вздулись вены, помнила, как тряслись её пальцы, когда она подносила к ним иглу, помнила оглушительно громкий звук рвущейся кожи, бьющий по глазам цвет его крови…
Однако Елена не отводила глаз и старательно запоминала его действия: она пересилит себя, она станет такой же спорой и ловкой, она сможет! Она мечтала в один прекрасный момент полностью подменить мужа при работе с донорами (это было однообразное и выматывающее занятие), чтобы освободить его для работы теоретической.
Изредка она, стиснув зубы, пробовала ассистировать Мендесу: покрывала очередного донора стерильным передником, затягивала жгуты, вскрывала ампулы и наполняла шприцы, перебинтовывала сгибы рук или запястья. Хотя – всё то же самое с успехом проделывали сами доноры. Помогала вести записи наблюдений, дублируя их затем на диск. Потом вместе с Мендесом изучала кровь и ткани под электронным микроскопом, классифицировала реакции на цветовую и звуковую обработку. И скоро перестала бледнеть от дурноты или морщиться от брезгливости.
Всё это оказалось куда серьёзнее, сложнее, непонятнее – и тем увлекательнее. Она так и не могла понять, каким образом Мендес делает свои практические выводы, умозаключения, теоретические обоснования; откуда берутся гипотезы и их подтверждения – то есть, откуда «ноги растут» и куда «бегут», но была уверена, что сие не за горами. Пока же это неважно. Важно то, что она – бок о бок с любимым, и настанет день, когда они сравняются! Ну, почти сравняются.
Занятия с донорами в лаборатории возбуждали её. Иногда они засиживались в «замке Коваци» допоздна, и урок заканчивался наглядной агитацией и практическими занятиями – они забывали о присутствии зомби, те были для них не более чем подопытные мыши или экспонаты Музея восковых фигур, и самозабвенно занимались любовью.
Свершилось! Елена могла стать соратницей и последователем Мендеса, не возникало сомнений, что она и детей сумеет воспитать точно так же. Почему же Мендеса это настораживало, почему перестало радовать, а временами даже пугало?
Не хватало ещё, чтобы она подключила катетер к себе! Мендес страшился того момента, когда Елена потребует отладить систему под себя, чтобы родить для себя лично новых монстров и воспитать их по-своему. И сделает это бестрепетной рукой!
И он стал стараться поменьше допускать жену к приборам. Оборудовал для неё отдельную мини-лабораторию в своём доме, отговариваясь тем, что не желает, чтобы она лишний раз мельтешила на виду у всех. И это стало его первой большой ошибкой.
Пытаясь давать задний ход незаметно, ненавязчиво, мягко, он старался как можно больше теоретизировать, досадовал, что так быстро и бесславно закончилось путешествие, где, несмотря на все передряги, не было места его «кровавой науке». И Мендес всё чаще уводил в сторону любовных упражнений; он и впрямь преуспел в этой науке, он старался изо всех сил, он спешил – а Елена так спешила учиться. Но к счастью, она ещё слушалась его, как наставника, и слишком поддавалась любовной магии. Пока ещё её удавалось отвлечь от опасных экспериментов. Мендес пытался перевести её работы в русло игры, забавы, внушал, что до начала самостоятельной работы ей предстоят годы и годы учёбы, загружал самым скучным – статистической обработкой данных опытов.
Елена лишь обиженно и упрямо поджимала губы. Много интересного, да, но много и нудного. И нудное надо вытерпеть ради интересного!
Мендес явно недооценивал жену. Это было второй большой ошибкой.
Не меньше босса нервничала Бет. И ревновала. Елена не имела права бывать в Главной лаборатории и работать там: с двумя фанатиками Бет не справится. А женщины-фанатички опаснее мужчин вдвойне. Если Елена увлечётся работой настолько, что забросит семейные дела, захочет подменить мужа – быть беде. Это превратит её в наркоманку. Женщины ненасытны, не знают пределов, часто идут на неоправданный риск, рвутся напролом, теряя чувство меры.
Жажда власти, самый мощный наркотик, овладевает ими куда сильнее, и неотвратимее затягивает в бездну, делает гораздо жёстче, коварней, изворотливей и непримиримей мужчин. А женщины с детьми подобны оборотням, волчицам. Откуда она это знает? Да был прецедент.
Елена в лаборатории – это нонсенс, это катастрофа. Кажется, пора высказаться. А если – поговорить с Виктором начистоту? Выложить всё? Чего она боится? Почему обязана придерживаться инструкций? Ей кажется, что наступил тот самый момент, когда следует «действовать по своему усмотрению». Ситуация давно поменялась, и не единожды.
Бет, конечно, нервничала не напрасно. Буравчик атаковал её звонками и скрытыми угрозами, требовал встречи, совместных «усилий и содействия». Его ребята по брошенному мотоциклу вышли на «Летучих мышей». Он загорелся идеей внедриться в банду, хотя внедряться надо было на Костяницкую фабрику. И он не будет долго сдерживаться. Пожалуй, она переговорит с ним.
Бет подумала о задуманном – и нервно расхохоталась. Вот и она встала в один ряд с убийцей Мендесом. «Убийца Элизабет Спенсер» - каково звучит, а? И это называется – действовать по обстоятельствам…