Глава 21
БАРАНЬЯ ГОЛОВА
Утром Татьяны Ивановны в палатке уже не было. Я поежилась в спальнике, страшно захотелось согреться горячим чаем – ночь выдалась на редкость холодной.
– Бронислав, вставайте! Нам надо успеть еще поработать! – послышался снаружи громкий голос Колобылиной.
– Татьяна Ивановна? Бронислав еще спит, – ответил ей из палатки Кальмаров. – Погодите немного, сейчас оденусь, я без штанов.
– Какое мне дело до ваших штанов?! – возмутилась Колобылина. – Разбудите мне Бронислава.
– Что там за иерихонская труба спать не дает... – недовольно проворчал Шурка.
– Подъе-ем! Команда на завтрак! – бодро прокричал вернувшийся с пробежки Барабашко. – Ну-ка, Егор, вскипяти нам чаю!
– Егор, вы ведь человеколюбивое существо и не оставите нас без горячего чаю? – ласково обратилась к завхозу Колобылина.
– Как говорит Жириновский: кто в армии не стирал носки дедам? Я стирал! – громко возвестил Салтыков и нехотя направился к охладевшим углям.
– Кружку-то с ЛДПР прихватил? – поинтересовался у него Шурка.
– Ёмое-карамба! – всплеснул руками Егор. – Она ведь в рюкзаке так и лежит! Забыл!
– Негоже, Егорка, про кружки такие забывать, – наставительно произнес Кальмаров и добавил: – А что это, кстати, у тебя за хохоряшка на пальце такая?
– Какая такая хохоряшка? – обиделся Салтыков. – Это кольцо, в байкерской лавке покупал.
– Ого! Ты ж не байкер! – подтрунивал над ним Шурка.
– Ну и что с того? – проворчал завхоз. – А ты, что ли, байкер?..
– Что вы до него все докопались? Помогли бы лучше! – вступился за Егора Барабашко.
Когда костер был вновь разожжен и в котелке весело забурлила вода, Салтыков закинул в нее ароматные травы, собранные на родительской даче, и мы стали наслаждаться чаем с оставшимися лепешками.
– А тушенку-то старику всю, что ли, отдали? – хмурился, дуя на чай, Кальмаров.
– Оставалось вроде две или три банки, – начал вспоминать Салтыков.
– До села уже пара километров, там баранов режут! – рассмеялся Барабашко.
– Баран только по праздникам, – проговорил Эмир.
– Так в чем проблема? Пойдем на праздник! – сразу повеселел Кальмаров.
– Обож-ж-жаю праздники! – дерзко хохотнул Салтыков.
– А где Мотыль? – осмотрелся по сторонам Шурка.
– Да вроде не видел с утра, – расположился поудобнее Кальмаров.
– Живой хоть? – испуганно спохватился Салтыков.
– Лучше б его инопланетяне забрали... – недобро прокомментировал Добронравов.
Из палатки на шум с недовольной миной высунулся заспанный фотограф.
– Вот он, контра интеллигентская, – злобно пробурчал Салтыков. – Он мне еще за сломанные очки должОн!
– Спит, сколько хочет, – продолжал ворчать Добронравов. – А тут встаешь по команде. Точно, контра.
После завтрака мы двинулись в сторону оросительного канала, вдоль которого расстилались бесконечные рисовые поля. По мостику мы вышли на тропинку и направились через поле к селу Жанкожи Батыра.
Ярко-синее небо без облаков снова обещало жаркий день – такая знойная осень была непривычна для нас, уральцев, и я тихо радовалась возможности продлить лето.
– Все для этого Мотыля привилегии: и отдельная палатка, и спит, сколько хочет... – продолжал невыспавшийся Добронравов.
– Темную ему устроить надо! – весело предложил Шурка.
– Никаких темных! Отставить недружественную атмосферу в команде! – для порядку прикрикнул на парней Кальмаров.
Миновав рисовое поле, мы оказались в деревне. Население здесь составляло около тысячи человек и занималось скотоводством и земледелием. Судя по распространенной топонимике, казахи уважали своего национального героя Жанкожу-батыра Нурмухамедова, который много сделал для своего народа, возглавив антихивинское, антикокандское и даже когда-то антироссийское восстание. Ему были посвящены также произведения народного творчества, а песня «Жанкожа туралы елен», восхваляющая богатыря, оказалась очень популярна у казахов.
В магазине, расположившемся в старом кирпичном доме, на деревянных лотках лежали круглые буханки хлеба, на полках были выставлены упаковки с рисом и кока-кола в полуторалитровых бутылках.
– Не густо, – помрачнел Кальмаров.
– Да, здесь живут в основном натуральным хозяйством, а в магазине только все самое необходимое, – пояснил Эмир.
– Живут же люди! – хихикнул Салтыков.
– И что же нам теперь порошок зубной жрать с рисом... – раздосадованно проговорил Григорий Семенович, остановив взгляд на витрине с наваленными на ней кусками хозяйственного мыла и круглыми белыми коробочками с мятным порошком.
– Берем хлеб и рис! – разрешил сомнения Барабашко.
– А что? Рис – вполне диетическая пища! – охотно согласилась Татьяна Ивановна. – Вы же, кажется, здоровый образ жизни решили вести, Григорий Семеныч.
– Десять килограммов риса и десять буханок хлеба, – решительно подошел к продавщице Барабашко. – Эмир, переведи!
– Не многовато? – испуганно переспросил Добронравов. – Может быть сахарный диабет от такого количества углеводов.
– От сникерсов ваших скорее диабет будет, Бронислав, – с укором посмотрела на него Татьяна Ивановна. – Вы уж неделю их жуете не переставая.
– Всего-то три шоколадки купил на вокзале, – огрызнулся Доронравов.
Рассовав сухпаек по рюкзакам и не успев спуститься из магазина, мы увидели, как на нас надвигается шумная толпа казахов, двое из которых тащили на себе тушу барана.
– Куда они его несут? – остановился как вкопанный Кальмаров.
– Судя по всему, праздник у них! – сказал Эмир.
– Команде следовать за бараном! – тут же распорядился Григорий Семенович.
Не обратив на нас никакого внимания, мужчины вместе с тушей исчезли за воротами большого каменного дома.
– Вы побудьте здесь, а я за ними! – Эмир исчез вслед за казахами.
– Страшновато как-то. Может, нас сейчас, как этого барана... секир башка, – Мотыль изобразил жест, отрубающий голову.
– Не дрейфь, Паша, – невозмутимо произнес Шурка.
Судя по доносящемуся до нас гомону, за воротами было полно народу.
– Заходите! – просунулся к нам Эмир.
– Ой, боюсь, боюсь! – тоненько заголосил завхоз.
– Я им сказал, что мы журналисты из России, – успокоил нас Алимов.
– А что с бараном? – нетерпеливо спросил Кальмаров.
– Из барана будет бешбармак, – заверил Барабашко. – Паша, готовь фотоаппарат.
– Не фотографировать, а жрать надо! – возбужденно потер ладони Кальмаров.
Посреди двора стоял большой казан, вокруг которого хлопотали одетые в национальные халаты женщины в платках: одна вытаскивала из кипящего бульона тонкое белое тесто, похожее на распластавшегося кальмара, и шмякала его на широкое стоящее на камнях блюдо. Другая такое же тесто, только сырое, подносила, его тут же опускали в чан и помешивали поварешкой. Остальные казашки, участливо наблюдавшие за этим процессом, завидев нас, приветливо заулыбались.
– Ассалам алейкум! – поздоровался Эмир.
– Алейкум ассалам! – хором ответили женщины. – Ракым сураймын!
– Бамбарбия кергуду! – обрадованно подпрыгнул Салтыков, едва не совершив перед женщинами сальто.
– Погоди, Егорка, не пугай народ! Сперва познакомиться надо, – остановил возбужденного завхоза Кальмаров, приметив недоуменные взгляды столпившихся на крыльце мужчин.
– Да, они такого не понимают! – подоспел Эмир. – Ты похож на сумасшедшего.
– С-сам ты! – обиженно присмирел Салтыков.
– Ракым сураймын! – подошел к нам рослый молодой казах.
– Они приглашают в дом, – перевел Эмир.
– С радостью! – блистательно улыбнулась незнакомцу Татьяна Ивановна.
В небольшой узкой комнате, в которую мы зашли, вслед за хозяевами сняв уличную обувь, на полу сидело человек двадцать. Перед ними была расстелена скатерть с яствами, люди расположились на подушечках, а во главе стола возлежал пожилой казах, рядом с которым примостились еще двое немолодых мужчин, судя по всему так называемых старейшин.
Все тут же устремились заинтересованными взглядами на нашу делегацию, воцарилось минутное молчание, которое нарушил казах, пригласивший нас в дом.
– Екатэрынбург журналистэри! – торжественно представил он нас.
– Екатэрынбург? Екатэрынбург?.. – повторили за ним казахи.
– Ресей! – объяснил им мужчина, что означало «из России».
Лежащий старик одобрительно кивнул, и нас пригласили приземлиться рядом с ним. За столом снова зашумели и продолжили трапезу, а Эмир о чем-то заговорил со старейшинами.
Стол ломился от выпечки, рядом с которой стояли бутылки с кока-колой, было щедро нарезано вареное мясо и особый казахский деликатес – колбаса из конины.
– Бещбармак! – протянула нам блюдо с вареным тестом и кусками баранины казашка. – Емдениз!
– Угощайтесь! – перевел Эмир. – Национальное блюдо бешбармак – это тесто и баранина.
– И все-таки что за праздник у них? – утирая усы, почтительно поинтересовался Кальмаров.
– В общем, тот казах, который пригласил нас сюда, машину купил. Он предприниматель, агроном. Поле с рисом – его владения. Еще Нурасыл планирует построить завод по производству жидкого биогумуса, – рассказал Алимов.
– Боюсь спросить, что такое биогумус... – напрягся Кальмаров.
– Это органическое удобрение – продукт переработки сельскохозяйственных отходов дождевыми червями, – рассказал Добронравов.
– Вот только этого мне сейчас не хватило, – скривился Кальмаров, подавляя рвотный рефлекс.
Лежащий рядом старейшина, заметив Кальмаровскую гримасу, тут же что-то спросил у Эмира.
– Абай-жан спрашивает, понравилась ли тебе их еда, – обратился к Григорию Семеновичу Эмир.
– Да-да! – лихорадочно закивал Кальмаров. – Мне все понравилось, я все готов съесть на этом столе!
– Я бы на твоем месте не зарекался, – усмехнулся Эмир. – Сейчас принесут вареную голову барана.
– Че правда голову?! – восторженно воскликнул Шурка.
– Это, наверное, какой-то ритуал... – поправила очки Татьяна Ивановна.
– Конечно! Без ритуалов здесь никак! – согласился Алимов.
И все замерли при виде молодой казашки, внесшей в комнату блюдо, на котором угрюмо исподлобья на всех взирала вареная баранья голова.
– Что она такая жизнерадостная? – спросил Добронравов.
– Голова? – переспросил Шурка.
– Девушка, конечно, – усмехнулся Добронравов.
– По сравнению с головой мы все здесь жизнерадостные, – уточнил Кальмаров.
– А что ей не быть жизнерадостной, если она молода и красива, – оценивающе посмотрела на казашку Колобылина.
– Ага, и спать никто не мешал, и наелась там на кухне, – добавил Добронравов.
Казахи одобрительно загудели, и казашка прямиком с головой подлетела к старикам.
– Сейчас мулла прочтет молитву, – предупредил Эмир.
Сидевший рядом с Абаем сухонький старичок что-то долго торопливо бормотал, а потом произнес «аумин» и закрыл лицо ладонями. Все присутствующие повторили за ним этот жест и слово, степенно продолжив трапезу.
Старейшина торопливо отщипнул у барана со лба самый лакомый кусок и с аппетитом отправил его в рот.
– Считается, что на бараньей голове самое вкусное и полезное мясо. Его дают аксакалам, чтобы продлить жизнь, – пояснил Эмир.
После того, как Абай пригубил деликатес, остальные старики тоже набросились на голову – мулла оторвал ухо, а второй дед – глаз.
– Тамактаныныз! – приказал старейшина и строго взглянул на Кальмарова.
– Ешь! – перевел Эмир.
– Я никогда не ел голову! – беспомощно огляделся Григорий Семенович.
– Если съешь глаз, то прозреешь, – подсказал Эмир. – А если ухо, то...
– Я-я съем ухо! Я люблю уши! – подскочил Салтыков и потянулся к голове.
– Абай-жан сказал Грише съесть ухо, так как тот старший, – строго остановил Эмир завхоза.
– Егор, веди себя прилично! – возмутился Барабашко.
– Ну да, я тоже хочу прозреть, но молчу ведь, – поддержал шефа Шурка.
– Да пош-ш-ли вы... – разозлился Салтыков.
– Не могу я такое жрать, мне бы лучше колбасы... – жалобно прошептал нам Кальмаров, отвернувшись от Абая.
– Ничего не поделаешь. Ты же обещал, – внушительно посмотрел на него Эмир. – Обидишь старейшину.
– Мне выйти надо! В туалет! – вспомнил вдруг Григорий Семенович. – А потом я съем, обязательно съем!
– Сбежать захотел? – хихикнул Эмир и наклонился к Абаю, что-то сказав ему.
Старик кивнул, и Кальмаров, схватив на ходу лепешку, пулей вылетел из комнаты.
– Не знал я, что Гриша струсит, – размышлял Шурка.
– А вы думали, что Григорий Семенович всеядный? – проговорила Колобылина.
– Отнюдь не всеядный! Я это понял еще когда он не весь сервелат в вокзальном буфете съел, – добавил Добронравов. – Засохшие ломтики не тронул.
Праздник продолжался, а Григория Семеновича все не было...
Продолжение следует.