Гном

- Гном! Выходи! Дело есть!
Саша плюхнул на подставку сковороду с жареной картошкой, и кивнул младшим:
- Налетайте!
И только после этого выглянул в окно.
Его лучший друг, Макс, выплясывал в цветнике бабушки Веры, нисколько не думая о том, что та дома. Правда, сериал, который баба Вера смотрела в это время, приковывал женщину к телевизору не хуже цепи, а потому, Макс особо не переживал. Цветы он не топтал, ведь кроме роз баба Вера ничего в своем палисаднике не сажала. А их попробуй потопчи!
- Что? – лишние слова в беседе с тем, кого Саша знал со времен дневного сна и пускания пузырей в коляске под подъездом, были совершенно ни к чему.
- Наташка приехала!
Макс выпалил это так быстро, что Саша даже не сразу понял, о чем речь. А, когда разобрался, сдернул с себя мамин фартук и заметался по кухне. Поставил чашки с чаем перед ребятней и достал из холодильника колбасу. Макс вечно голодный, а на сковороде уже маловато осталось.
Маришка, уплетая за обе щеки картошку, которую, по ее мнению, кроме Саши так вкусно не умел жарить никто на свете, серьезно глянула на брата, а потом сморщила курносый нос:
- Иди уже! Жених! Мы сами!
- Ага! Сами! Знаешь, что мне мама скажет?! Сама знаешь – нельзя!
Саша, наконец, успокоился, и махнул рукой Максу, призывая подняться в квартиру.
Тут так просто все не решить. Подумать надо. И лучше Макса никто не подскажет, как быть. Одна голова хорошо, но две-то лучше!
Маришка покрутилась на стуле и строго глянула на Вадика.
- Поел? Пошли играть! У Саши серьезный разговор!
Невольно улыбнувшись деловитости сестры, Александр потянулся к вазочке, стоявшей на столе, выгреб оттуда почти все конфеты, и кивнул:
- Идите! Только, чур, на обоях не рисовать! Возьмите у меня альбом на столе.
- Саш, а тебе конфету? – Маришка нахмурилась.
- Не хочу! У меня диета. Спортивная! – Саша ухватил Маришку за кончик носа. – Любопытной Варваре…
- Знаю-знаю! Только, где ты у нас трамвай видел? – Маришка по привычке крутанулась на одном месте, ухватила брата за руку, и, чмокнув точно в серединку ладони, точно так, как это делала мама, унеслась, поманив за собой увальня Вадика.
Саша, быстро собрав тарелки со стола, открыл дверь Максу и сунул тому в руки бутерброд.
- Жуй! 
Максим возражать и не думал. Впившись зубами в кусок хлеба, кивнул и промычал что-то, тут же расшифрованное Сашей.
- Ага! Нужен я ей, как рыбе зонтик! Не выдумывай!
Максим возмущенно хмыкнул, но спорить не стал. Мало ли у людей комплексов? Напридумывают себе…
Подумаешь, Сашка ростом не удался! В кого ему богатырем быть?! Мать маленькая, худенькая, дунь и полетит. А отец… Отца Сашкиного Макс почти не помнил, но баба Вера говорила, что Сашка очень на него похож. Такой же крепкий как пенек и упрямый как сто баранов.
Впрочем, упрямство это было скорее плюсом, чем минусом. Как знать, справилась бы Сашкина мать со своим семейством, если бы не было этого самого упрямства? Начнет плакать, жалуясь на свою жизнь горькую, а Сашкины «рожки» тут как тут:
- Мам! Ну чего ты? Все хорошо будет!
Вроде, что сказал такого? Да и кто? Мальчишка! Гном – от горшка два вершка! А ведь всегда действовало! Глядь, а слезы-то и ушли! Как тут реветь, если твой десятилетний сын посуду за тебя намывает, да еще и бурчит совсем по-отцовски:
- Развела тут нюни! Нашла повод! Все живы-здоровы, а чего еще надо?
И ведь интонации один в один, да и слова тоже…
Сашкиного отца не стало, когда мальчишке исполнилось десять.
Мотоциклист, куда-то спешивший и выскочивший со второстепенной перед машиной Сашиного отца, остался цел и даже приходил потом, чтобы извиниться. Но что стоили эти извинения в сравнении с тем, что заставило Сашу повзрослеть в один миг?
Он, глядя как мать бьется в истерике, прижал к себе младшую сестру и, севшим от волнения голосом, потребовал:
- Мам, хватит! Вадик плачет!
И именно в тот момент началась для него взрослая жизнь.
Он не просил этого взросления. Не был готов к нему. Но принял эту ношу с достоинством, удивительным для десятилетнего мальчишки.
Саша присматривал за маленькими, понимая, насколько эта помощь важна. Мыл шестимесячного Вадика и приносил его матери, чтобы та покормила. Отводил в детский сад Маришку, помогал с уборкой и ухаживал за бабушкой, которая так и не смогла пережить уход единственного сына. Лежала, отвернувшись к стене и не желала ни с кем разговаривать, виня всех и каждого в том, что ее мальчика больше нет…
Сашкина мать пыталась поначалу разговорить свекровь, растормошить, заставить подняться, но потом эту затею бросила. Своих забот хватало.
А вот Саша не отступился. Притаскивал табурет, накрывал его чистым кухонным полотенцем, ставил тарелку с супом и командовал:
- Есть будем! Открывай рот! Вот так! За меня… За Маришку… За Вадика…
И, странное дело, пустота во взгляде бабушки чуть отступала, и она шептала:
- Как ты на отца похож…
Встала она с трудом и до конца дней так и не оправилась полностью, но Саша точно знал – бабушка поднялась только потому, что любила его и младших. Своего сына она пережила всего на два года, но Саша навсегда запомнил ее слова о схожести с отцом и о том, что нужно беречь тех, кто с тобой рядом.
Мать иногда гнала его на улицу, к ребятам, но Саша отказывался.
- Некогда мне! Дел полно!
До поры до времени он не озвучивал матери свои планы, но потом все-таки не выдержал.
- Мам… Ты это… Пенсию мою не трать, хорошо? Мне учиться надо. Чем лучше у меня будет профессия, тем больше я заработаю. Понимаешь? У меня ведь ты и Маришка, и Вадик… А детей еще поднять надо.
И было в его словах столько силы, что мать опять закатывала истерику, целуя Сашу мокрыми от слез губами, а он снова ворчал:
- Завела… Ну, мам!
Учеба Саше давалась с трудом, и он часами сидел над учебниками, ругая себя:
- Вот же бестолочь! Папа умный, мама тоже, а ты в кого? Думай, давай! Всего-то задачка!
Подходила мать, целовала его темную растрепанную макушку, и почти сразу откуда-то приходило решение, а Саша удовлетворенно вздыхал:
- Не! Все-таки я умный! Да, мам?
Зажмурившись от тихого счастья, принимал еще один поцелуй от матери, и принимался за следующую задачу.
С друзьями Сашка гулял редко, но был один период в году, когда он пропадал на улице столько, сколько мог себе позволить.
Это был июль месяц, когда на каникулы в гости к бабушке приезжала Наташа…
В Наташку Саша влюбился сразу, как только ее увидел.
Нарядная девочка в белом сарафане в первый свой приезд вышла во двор, капризно надула губки, и протянула, глядя на бабушку:
- Тут никого нет…
А уже через полчаса карабкалась на старую липу вслед за мальчишками и не отставала от них нисколько.
Бабушка ахала, а Наташка хохотала:
- Бабулечка, не волнуйся!
В ней было столько жизни и столько света, что Саша не понимал, как это другие ребята не видят того, что Наташка просто сияет. Как светлячок. Таким же мягким нежно-зеленым светом, но сильнее в сто раз.
Он любовался девочкой, но виду не подавал. Еще бы! Задразнят! А еще… Наташа была выше его на голову, и впервые Саша почувствовал, что сходство с отцом не приносит ему радости. Плохо мальчишке быть маленького роста. И пусть одноклассники и друзья во дворе, называя его Гномом не хотят обидеть или задеть. Правду никуда не денешь. Он – малявка!
Мама его грусть видела, но до поры до времени молчала. Прошел жаркий июль, и Наташа уехала. А Сашка, сидя на подоконнике в своей комнате, провожал взглядом такси, которое ее увозило, и размазывал по щекам злые слезы.
- Саша…
Теплые губы коснулись его макушки, и он вздохнул совсем по-взрослому, перехватив мамины руки, которые обняли его. 
- Мам... Она красивая?
- Наташа? Очень. Хорошая девочка.
- А я нет…
- Ты о чем?
- Мам, я мелкий!
- Э, нет, сын! Ты не прав! – ухватив Сашку двумя пальцами за подбородок, мать заставила мальчика поднять глаза. – Мелкие – это совсем другие люди, сын. Завистливые, лживые, глупые. Те, кто никого не любит. Вот они – мелкие! А ты – нет!
- Меня даже ребята во дворе Гномом называют.
- И что? Ты решил, что гномы – это такие маленькие человечки в красных колпачках?
Мать рассмеялась, а Саша уставился на нее, не понимая, что тут может быть смешного. У него жизнь рушится, а она хохочет!
Ухватив Сашу за руку, мать потянула его за собой.
- Пойдем! Что-то покажу!
Старый альбом с отцовскими рисунками лег на стол, и Саша открыл рот от удивления.
- Хороши?
Могучие кряжистые мужчины с окладистыми бородами держали в мускулистых руках, украшенных кованными браслетами, секиры и мечи, а доспехи на них были нарисованы так, что казалось вот-вот зазвенят колечки кольчуг и раздастся боевой клич.
- Что это?
Саша осторожно листал альбом и не мог поверить глазам своим. О том, что отец так хорошо рисовал, он не знал.
- А это гномы, сынок. Ты думаешь, что только тебя называли Гномом? Нет! Папа твой тоже это прозвище носил. Только в какой-то момент понял, что оно вовсе не обидное. И человек маленького роста может быть человеком большой души. И все зависит только от того, как ты себе представишь свою реальность. Можешь быть мелким пакостником, как в старых сказках, а можешь – вот… Смотри! Могучим и сильным воином.
Рисунки произвели на Сашу неизгладимое впечатление. Он выпросил у матери один из них, повесил его над своим письменным столом и, как только понимал, что его заносит не туда, поднимал глаза, спрашивая:
- Мелковат я что-то стал, да? Виноват! Исправлюсь.
Прошел год, потом другой. И Наташа приезжала на каникулы, шумно радуясь старым друзьям и тут же присоединяясь к проказам компании. В футбол она играла отменно, по деревьям лазила не хуже Макса, который считался признанным верхолазом, и рыбалку любила не меньше, чем Саша, который тихо млел, сидя с удочкой рядом с Наташей и мечтая о том, чтобы так было всегда.
Перелом наступил после того, как Наталья, прощаясь с друзьями перед очередным отъездом домой, вдруг отозвала в сторонку Сашу и спросила:
- Саш, а как ты ко мне относишься?
И вопрос-то вроде был прост и понятен, и мечтал Сашка о нем втайне, ругая себя за нерешительность, но ответа сразу дать не смог, как ни старался. Надул щеки, опустил глаза, раздумывая, что сказать, а когда поднял их, Наташа уже посылала воздушные поцелуи из окна такси, прощаясь со всеми.
Нужно ли говорить, что с этого дня жизнь Саши стала похожа на зал ожидания? Он словно сидел там, примостившись на лавочке в самом центре, и не отводил взгляд от высоких дверей, которые должны были вот-вот открыться и впустить что-то совершенно новое, нежданное и негаданное, но такое желанное.
Мать, глядя как Саша сидит, подперев рукой щеку, и смотрит на рисунок отца, тихо смеялась, понимая, что творится с сыном, но вопросов не задавала. Зачем? Первая любовь такая хрупкая, нежная, ломкая. Доверить кому-то знание о ней сложно. А потому, пусть таится сын до поры до времени. Придет его час, и он все сам расскажет. Нужно только подождать.
Год мелькнул, словно его и не было, и вот уже Макс сидит на отмытой до блеска кухне в квартире Саши, дожевывает бутерброд, и слушает друга, поминутно кивая в ответ на отрывистые реплики.
- А если она уже забыла?
- Значит, молчать надо.
- А если не забыла?
- Скажи ей.
- Я боюсь…
- Гном, я думал, что ты ничего не боишься.
- Ошибся ты! Себя я боюсь, понял? Себя!
- А по мне, так больше Наташку. – Макс ухмыльнулся и тут же принялся за другой бутерброд, давая понять другу, что нисколько его не осуждает.
Они так и говорили бы еще и еще, пытаясь понять, что делать дальше, но дверь на кухню вдруг распахнулась и на пороге появилась Маришка.
- Саш, Саш, там во дворе такое!
Парни кинулись к окну, и в следующую минуту Саша уже летел вниз по лестнице.
Странные скважины, которые бурили за несколько дней до этого во дворе какие-то сердитые люди, были почти рядом с детской площадкой. Почему-то никто не огородил это место, не прикрыл дыры в земле, беспокоясь о детях. Матери детворы помладше осторожно обходили это место, ведя за руку малышей, а детвора постарше сердито отмахивалась от окриков родительниц, давая понять, что и так понятно - лезть туда не стоит.
Четырехлетний Матвей, закадычный дружок Вадика, ревел так, что слышно было на весь двор. Он стоял на дне колодца, куда провалился, убегая от ребят, с которыми играл в догонялки, и выл, зовя мать.
Вот только мамы Матвея не было дома. Она работала, оставив сына на бабушку. А та отлучилась на минутку, чтобы снять с плиты кастрюлю с супчиком, который готовила на обед внуку.
Садик, закрытый на внеплановый ремонт, не работал уже неделю и всем приходилось выкручиваться, придумывая, куда деть ребенка, ведь работу никто отменять, в связи с этим обстоятельством, и не думал.
Кто-то схватился за телефон, вызывая службу спасения. Кто-то уводил подальше от дыры в земле детвору. А Саша подбежал к чинившему во дворе машину соседу и заорал:
- Там песок! Внутри – песок! Если он попробует выбраться сам, его просто засыплет! Дядя Паша, что делать?!
О том, что стены скважины на глубине состоят из песка, Саша знал. Накануне они сидели с парнями вечером во дворе, кидая горящие спички в темные дыры, и слушая, как шелестит осыпающийся песок на дне скважин. А потом, когда коробок опустел, они нашли пару старых досок и положили их так, чтобы прикрыть дыры в земле. Мало ли!
Теперь же, одна из этих досок, та самая, которую отодвинул Матвей еще до игры в «лова», валялась в сторонке, а шороха песка было совершенно не слышно из-за шума, который подняли люди во дворе.
Павел, бросив все, кинулся за Сашей к скважине и скомандовал Матвею, который уже не выл, а коротко икал:
- Стой смирно! Замри!
Оглянувшись по сторонам, он подозвал к себе еще двух мужчин, и они о чем-то заспорили, загомонили, а после побежали в сторону гаража.
- Сашка! Иди сюда! 
Окрик заставил Сашу опомниться.
- Что, дядя Паша?
- Ты нужен! Никто из нас не пролезет в эту дыру. А ты маленький…
Саша не раздумывал даже мгновения.
- Что делать надо?!
И через пару минут двор затаил дыхание, когда Павел перевернул мальчика вверх ногами и осторожно принялся опускать вниз головой в дыру.
- Все понял? Обвяжешь его и дергай за веревку! Мы тебя вытащим, а потом Матвея. Только тихонько, Сашка! Тихонько!
Сказать, что Саше было страшно – не сказать ничего! Липкий, темный, муторный страх заползал за воротник, спускаясь противными мурашками по рукам и ногам, заставляя их дрожать и не слушаться. Но внизу тихо всхлипывал напуганный Матвей и Саша заставил себя думать не о собственном страхе, а о мальчике.
Еще немного, еще чуть-чуть…
Веревка, такая непослушная, скользит в пальцах, и Саша лихорадочно вспоминает тот узел, который учила его вязать мама.
- Смотри, Сашок! Этот конец сюда, а этот вот так затяни. Не сильно, слегка! Видишь, что получилось? Попробуй, развяжи. Не получается? То-то! А теперь потяни за этот кончик. Оп! Легко и просто, да? Это твой дед меня научил, когда я маленькой была. Он на флоте служил и узлов таких знал много. Жаль, что я не помню все, что он показывал. Но хотя бы так.
И Саша дергает завязанный узел, проверяя его на прочность, а потом хватается за веревку, командуя Матвею:
- Не реви! И не шевелись! Сейчас дядя Паша тебя вытащит!
Еще несколько томительных минут и Саша, перемазанный грязью, хлопает по плечу икающего Матвея.
- Мужик! Молодец! Мы справились!
Крик бабушки Матвея напрочь заглушает ругань приехавших спасателей, и Сашка тихонько ретируется, махнув Максу.
А вечером, когда мать придя с работы, наплачется и отругает его как следует, Саша выйдет во двор, твердо решив, что будет делать, и баба Вера вдруг поманит его к ограде палисадника, с трудом разогнув больную свою спину.
- Иди сюда, герой! Вот! На-ко!
Она сунет в руки Сашке самую красивую свою белую розу и добродушно проворчит:
- Шуруй! Ждет ведь!
И Сашка откроет рот от удивления, но так и не найдется, что сказать, кроме тихого: «Спасибо!».
И Наташа примет цветок, лукаво посмеиваясь, а потом вдруг посерьезнеет и скажет:
- Саш, а ты очень смелый! И совсем не Гном! Пусть не придумывают!
- Да ладно! Гномы тоже разные бывают.
- Правда?
- А то! Хочешь, покажу? Мой отец рисовал. Настоящих гномов.
- Конечно, хочу!
И баба Вера улыбнется, склоняясь над своими розами. Вот и еще одна история началась. Какая она будет и чем закончится – Бог знает. Главное, ведь, что она есть!
И пусть сейчас этот мальчишка смотрит снизу вверх на свою девочку. Пусть. Это ведь не главное. Главное то, что она на него смотрит как надо. Правильно смотрит. А значит, что у этой истории точно будет продолжение. И пусть оно будет хорошим!