Путешествие подходило к концу, а Мендеса никто не беспокоил. Кажется, о нём забыли. Мендес не знал, можно ли ему расслабиться и забыть о телефонном звонке. Но история с Бет положила конец мыслям о хотя бы кратковременном расслаблении. Всё летит к чертям. Зачем он понадобился Филимонову? А вдруг это связано с отцом?
- Виктор, ты помнишь этого Слягина? – спросила его Бет.
Мендес пожал плечами: - Смутно. Пташка не того полёта, чтобы запоминать. Бесцветная личность. В иммунологии не потянул, занялся ветеринарией. Лично с ним не сталкивался.
- Теперь ты видишь, сколько народу передралось из-за тебя. Путешествие оказалось рискованным.
Но отменить последние дни невозможно, жизнь не остановишь. В номере на трое суток не запрёшься. Пугать Елену не хотелось…
Ведь вся поездка прошла в постоянном напряжении и тревоге за жену. Доходило до смешного: особенный напряг поначалу вызывало купание. Мендес чувствовал себя дураком, но решил, что позволит ей купаться только в бассейне. Ему казалось, что в море так легко на неё напасть: плавала она плохо, да и где было учиться?
Несмотря на то, что Тили следовала за ней по пятам неотступно, и Елена иногда отдыхала на волнах, держась за неё, как за надувной плотик. Но Тили была одна, и Мендес был один, и Бет была одна. А их могло быть много. Везде и всюду
Можно сказать, что поездка, скорее, измотала его, чем принесла разрядку. Он не выходил из номера без «хамелеонов». Но его всё равно узнали. Сколько ещё таких вот, узнавших? Мысли о лаборатории тоже не давали покоя. Он чаще, чем хотелось бы, названивал домой, слышал голос Фернандеса или Марты, заранее подготовленные фразы, говорящие о том, что всё спокойно, и начинал волноваться ещё больше.
И это, и масса других опасений и тревог преследовали неотвязно, и к концу поездки, от чрезмерной усталости, вызвали обратную реакцию: какое-то отупение и ослабление внимания. Словно он переработался в лаборатории.
Завтра намечался карнавал на побережье. И Мендес надеялся, что Елена наденет то платье, которое он купил ей на день рождения. Прекрасный повод превратиться в прекрасную венецианку! Мендес вспоминал её широко раскрытые глаза – и снова улыбался. Сюрприз удался. Платье он купил в одном антикварном магазинчике.
Дивное платье, стилизованное под длинную итальянскую тунику, немного в духе Боттичелли, но нежно-сиреневого цвета с оригинальными цветочными орнаментами, вышитыми шелком. Оно не было дорогим или чрезмерно богатым, но выглядело нежно и необычно. Оно не было по-настоящему старым или старинным, скорее всего, им разок воспользовалась на карнавале сеньора из Венеции, а потом сдала, чтобы не появляться дважды в одном. Но оно было сшито по индивидуальному заказу, значит, другого такого не было. Елена будет в нём восхитительна – точно редкая, диковинная бабочка.
Не накрыл бы кто-нибудь сачком для своей коллекции!
Но это будет завтра. А ещё через день – поездка на островок! Последний раз по Эгейскому морю, а вечером они идут на концерт. Это уже подарок Бет – и Елена заранее прыгает от радости: ведь это концерт её любимца, Дона Гордона! Сердце её уже сейчас сладко замирает от нетерпения.
Елена все уши прожужжала Виктору о том, как бы она хотела прорваться за кулисы.
- Ты видел этих старых, богатых уродин? И вдобавок – толстых!
- Ну, не все же толстые! – попытался вставить Виктор.
- Не спорь, все до единой! Вон, вон, гляди, пошла… - и Елена встала, как вкопанная, с благоговейным ужасом наблюдая за огромной, мяклой дамой с необъятным животом, которая не переваливалась, нет… скорее, перекатывалась, ещё точнее – переливалась по асфальту, подобно гигантской медузе. Елена даже приоткрыла рот, провожая её взглядом.
- Милая, ты никак влюбилась? – обеспокоено спросил Виктор. – Или это чёрная зависть? Хочешь быть такой же? Нет ничего проще – срочно меняем диету!
- А? Что? – очнулась Елена. – Ты, тощий, опять издеваешься?
Хохоча и увёртываясь, они бегали друг за другом, увязая в песке, толкались, потом падали и, барахтаясь, завершали спор горячим поцелуем.
- Нет, ты мне всё-таки объясни, почему им всё можно? – продолжала она пытать. – А я, такая молодая и красивая и стройная – в стороне! Я хочу автограф – ты мне устроишь? Ты ведь всё можешь!
Ей и вправду мечталось хоть краешком глаза взглянуть вблизи на этого загадочного человека – каков он на самом деле? Без этих сценических изысков, вне клиповой стилистики, без концертного макияжа – похож он на себя или нет? Со своим странным лицом с такими крупными чертами лица, и мимикой раненого ребёнка.
Виктор посмеивался – конечно, можно и за кулисы, за автографом, почему бы и нет, он попробует – только опять мелькать перед администрацией! Но, чур, смотри, не влюбись – а то придётся сражаться на дуэли! Он самолично заколет его своим именным стилетом!
Ну, а затем, после карнавала, путешествия на островок и концерта – отбытие! Короче говоря, они будут все три дня на виду, в толпе, в окружении таких же туристов. И – двух вооружённых девушек…
Немного потерпеть – и они уедут! Мендес чувствовал себя, как на иголках: быстрее, быстрее, быстрее – домой! Ещё не время путешествовать открыто. Слишком много мстительных завистников. Неведомая дама, Губа, да вот ещё Филимонов объявился. Вряд ли Филимонов связан с Губиным, слишком уж ненадёжного связного он послал. Скорее всего, действовал приватно, на собственный страх и риск. А вот Губа – это серьёзно, «свободный художник»…
Зато Елена была на седьмом небе. Яркий, праздничный калейдоскоп заворожил, закружил, одурманил, увлёк в свой пестроцветный круг. Она стала по-настоящему счастлива. Словно вышла из тюрьмы – на волю, из подземелья – в блистающий мир, из душной глубины – на освежающую поверхность, из серого сна – к живым краскам жизни. Неужто Виктор не ощущает того же самого? Да нет, не может быть! Он так удивлённо и влюблённо смотрит на неё, будто видит впервые. Он тоже счастлив вырваться на волю. Последние августовские дни такие насыщенные! Вот сегодня – бал-маскарад. Она превратится в юную венецианку, наденет сетку для волос, усыпанную жемчужинами и нежно-лиловыми бусинами. Правда, ей придётся сначала подобрать парик – её собственные «золотые волны», облагороженные Маричеком, остались далеко-далеко, в Замостине, который отсюда казался бесплотным, безымянным привидением. А ещё она наденет маску на всё лицо. Даже сам Виктор её не узнает…
Маски надели все с огромным удовольствием и облегчением. Даже Тили переодели мальчиком и снабдили огромной бархатной маской. Больше всего боялась масок Бет: она страшилась, что они потеряют друг друга в толпе безалаберных, развязных, преимущественно, русских, туристов. Потеряются – и станут поодиночке добычей неизвестно кого.
И Бет, и Тили ни на шаг не отставали от четы Пилецких.
Елена выпорхнула из домика на аллею, под руку с мужем, и они поспешили на набережную, в сопровождении двух пажей. Мендес-Пилецкий, в развевающемся чёрном плаще, в шляпе и с тростью, напоминал не то чёрную летучую мышь, не то чёрного мага. Елена-Алёна – Фею Сирени из «Щелкунчика».
Вдоль побережья раскинулись многочисленные яркие шатры. В одних расположились ресторанчики, в других устраивали маленькие спектакли и представления, в третьих – конкурсы и соревнования: в пении, танцах, самом долгом поцелуе (уж не господа ли Пилецкие вдохновили на эту фантазию?), в шутливых состязаниях и борьбе.
В одном из шатров расположился «цыганский табор». То ли настоящие цыгане, то ли – артисты, они плясали, пели, зазывали обезьянкой и попугаем на настоящее гадание, предсказание судьбы. Шум, взрывы смеха, причудливые и экстравагантные одежды, а то и вовсе почти их отсутствие… Женщины мнились – все до единой - загадочными и пригожими, и Алёна Пилецкая уже поглядывала на них с обоснованной ревностью. Впрочем, не факт, что все эти маски скрывали юность и красоту. Многим их заменяла в этот вечер косметика от лучших Домов.
Утешало то, что и Елене было на кого посмотреть. Здесь собралось множество молодых мужчин, не только с побережья, но и с соседних островов. И было так забавно взмахнуть веером перед носом разгорячённого юноши, который только и ждал сигнала и согласия, а потом – ускользнуть под руку с «чёрным магом».
- Не уходите прочь, не бегите мимо. В нашем театре – любопытная пантомима! – тараторил человечек в белом, кланяясь налево и направо.
- Судьбу предскажу, дорогу укажу, где суженый-ряженый, а где и дурной-зараженный! – вертлявая, стройная цыганка в многослойных красно-чёрных юбках подбежала к Елене. – Красавица, только тебе скажу всю правду. Вокруг тебя и воздух особенный, призраки к тебе летят, полюбоваться хотят! Вот до чего ты хороша, поёт их душа, словно у высокого Храма! Дай ручку, светлейшая дама!
Елена вопросительно обернулась к спутнику, а её рука уже попала во власть цыганки. Гадалка подносила ладонь близко к глазам, вертела, внимательно разглядывала.
- Ой-ёй-ёй, только на ушко, любезная подружка, такого никому не надо слушать, чтобы тёмные не влезли в душу… - И цыганка потянула Елену за руку прочь от спутников. Елена, словно загипнотизированная сделала шаг следом, Тили – шаг за подопечной. Виктора уже схватили с обеих сторон другие цыганки, а ватага разнородных ряженых умело оттесняла его от своих. Бет, задержавшаяся на миг у лотка с сувенирами, замешкалась в раздумье, за кем бежать, и – рванула вслед за Мендесом.
Виктор хотел уже в раздражении раскидать цыганок в стороны, стряхнуть цепкие руки. Он не терпел фамильярности от чужих. Но прежде, чем он дёрнулся, одна из безликих женщин, в сплошной маске с кожаными ремешками, склонилась к нему и отчётливо произнесла то, от чего сердце его заледенело: - Хозяйка моя пресветлая побеседовать желает. Два месяца ждёт-пождёт свидания…
Мендес застыл: - Кто ты?
- Кто я? Всего лишь поверенная.
- Куда ты хочешь меня отвести? – Мендес схватил её за плечи, развернул к себе, встряхнул. – Отвечай, что вам от меня надо?
Бет налетела на них сзади, разъярённая, но хладнокровная.
- Ян, не пора ли закругляться? Ты слишком расслабился… - Она стояла, руки в бока, словно ревнивая жена, застукавшая подвыпившего мужа в недозволенной компании, напряжённая и готовая к отпору.
Цыганка без труда вывернулась, он услышал приглушённый смех.
Затем женщина в кожаной маске обняла его, прислонилась к уху и шепнула: - Ну, Виктор, теперь ты совсем счастлив?
Мендес очнулся. Он не успел поймать ускользающих женщин – толпа уже оттёрла их, а Бет дёрнула его за руку: - Ян, Алёна ушла в другую сторону! За ней – Тили! Да не стой истуканом! В этой толкучке поди найди! Бежим, я знаю, куда они ушли. В сторону цыганского шатра.
И они принялись раздвигать руками и локтями разнаряженных людей, чтобы пробить себе путь к цыганскому шатру, откуда слышалось пение, музыка, хлопки в ладоши, смех: там шло представление. Но ни у шатра, ни в толпе они не могли высмотреть сиреневую тунику и чёрную сетку на белокурых волосах. Они шли, потом – бежали вдоль бесконечного ряда увеселительных шатров, забыв о развлечениях, тревога грызла и хлестала по щекам наотмашь: Елена исчезла! Её увели! Будь всё проклято!.. Остаётся одна надежда – на Тили. И Мендес вызвал Тили и приказал ей дать о себе знать или привести Елену назад.
…Магическая волна схлынула. Елена беспомощно оглядывалась – Виктор и Бет куда-то делись. Тёмное побережье, тишина. Пустота и одиночество нахлынули, рождая панику, словно Елена осталась одна в целом мире. Хотелось закричать, но крик застрял в груди. А всего-то лишь навсего, Виктор остался где-то там, вдалеке, за некой чертой. Без Виктора мир стал пуст и чёрен, глух и враждебен. Давно ли было иначе, Елена?
А цыганка всё шла, и Елена, словно прикованная к ней цепью, шла следом…
Одна верная Тили сопровождала её по пятам бессловесной тенью. Елена остановилась и выдернула руку из крепкой, цепкой руки цыганки: бежать! Надо бежать!
Тили тоже остановилась, как вкопанная, почти вплотную. Почувствовав её прикосновение, Елена взяла себя в руки.
– Я дальше не пойду. Кто ты? Почему говоришь на моём языке?
- Потому, что мы почти землячки, - отвечала «цыганка» мягко, певуче и спокойно. – Да не волнуйся, деточка. Плохого не сделаю. Аура твоя особенная. Не меня тебе бояться. Себя бойся. Внутри тебя качается Маятник, время твоё отмеряет. И времени этого - капля. Ай, много в твоей жизни яркого, много тёмного, много крови… Всё у тебя есть – но многого не будет… Живи, как живётся. Люби, как любится – другого не дано…
Завороженная речью Елена вздрогнула и вскрикнула – Тили обхватила её сзади за плечи, и настойчиво потянула назад, за собой. Потом выступила вперёд. Так, пятясь, они медленно двигались прочь от цыганки, мнимой или настоящей, а взгляд Тили, острый и напряжённый, продолжал держать гадалку в своём поле. Тили уводила Елену, прикрывая собою, пока гадалка не усмехнулась, не понять – иронично, или грустно, развернулась и пропала в мгновенно нахлынувшей толпе.
Елене хотелось сдёрнуть маску, чтобы она не мешала плакать – рыдания бились в её груди. За что её так… обидели? Она не просила предсказаний, не жаждала откровений, не нуждалась в знании. Ведь ей было так хорошо!
Она шла, ничего не видя вокруг, ведомая своей напряжённой, напружиненной охранницей.
А навстречу ей уже бежали Мендес и Бет. Ещё несколько мгновений – и рыдания Венецианской дамы вырвались наружу, а лицо спряталось на груди Чёрного мага.
- Милая, милая, ты цела? Тили успела тебя увести? – с тревогой спрашивал Виктор, целуя мокрое лицо, слизывая горькие слёзы. – Они тебя не обидели? Милая, что с тобой сотворили?
- Ничего, Вик, всё в порядке. Она просто… просто предсказала судьбу, вот и всё.
– Елена попыталась улыбнулась сквозь слёзы. – Мне никогда в жизни не гадала цыганка. И откуда они только всё знают?.. Идём отсюда, я… хочу остаться с тобой!
Они шли, и смотрели друг на друга, и не могли насмотреться, и улыбались друг другу – робко, нежно, как двое смущённых влюблённых. И мечтали только об одном - остаться вдвоём, подальше от толпы, цыган, ряженых, плясунов и туристов, только вдвоём, и знать, что это навсегда, навечно, безвозвратно. Слова цыганки жгли Елену, и ей хотелось заглушить ожоги, забыть, увериться, что предсказание – ложь. Есть лишь один «маятник», что раскачивает над землёй, возносит к небесам, проносит над твердью, не задевая её. Это Маятник их любви...
И что бы ни происходило вокруг, это принадлежит им, и этого не унять, не отнять, и пусть всё рушится – она перенесёт, лишь бы быть рядом с ним! А потому надо ловить каждое дарованное мгновение.
- Я люблю тебя! – шептала она. – Я буду с тобой! Буду с тобой. Буду…
… «Ах, Мендес, кажется, ты уже подобрался к заветной черте?» – прошептала Ольга Воронько вслед четвёрке, провожая их взглядом из крошечного прибрежного ресторанчика. – «Ты уже почти совсем, абсолютно, счастлив? Значит, и тебе, и мне ждать недолго. До скорой встречи, мой любимый враг!»