После свадьбы Елена продолжала пребывать в том же угаре. Она была возбуждена и нетерпелива, и одновременно – жалела, что свадебные дни и ночи не могут длиться вечно. Весь предшествующий месяц она по десять раз на дню переупаковывала чемоданы, по всем комнатам второго этажа были разбросаны проспекты и журналы, чемоданы и баулы, коробки с обувью, платьями, десятки купальников и пляжных тапочек. Дети чувствовали всеобщее возбуждение, капризничали больше обычного, не желали спать, хулиганили и не отпускали мать от себя. Впрочем, длилось это ровно до прибытия воспитательниц.
Мендес посмеивался, радовался оживлению Елены, её нетерпению, предвкушал её восторги и изумление, детское любопытство и беззаботный смех. А у самого по сердцу скребли жёсткие, корявые лапы, бегали омерзительные тараканы, мусолили усы, таращили мутные глазки. Ему становилось неуютно при мысли, что придётся появляться на площадях и пляжах, забитых праздношатающимся людом. Мир тесен, он может подбросить – в качестве сюрприза, абсолютно без задней мысли, - какую-нибудь встречу. Они могут наткнуться на старых друзей и новых врагов (или наоборот). На Елену могут совершить покушение… Почему на Елену, а не на него? А отчего бы и нет - ему в отместку?
Да, но если так рассуждать, можно вовсе не жить. Да и потом, обещание есть обещание. И Виктор никому не показывал своей тревоги и опасений.
Елена вдруг загорелась новой идеей. Она предложила взять с собою в качестве телохранителя Нису. Но тут воспротивилась Бет, и её резоны были абсолютно ясны: Ниса – слишком приметная личность, к тому же, она из стана врага. Её смогут опознать те, кто не знает в лицо Мендеса или Елену. И Ниса пострадает в первую очередь. Поэтому остановились на самой молодой возрождённой девушке, Отилии Спэтару, из небогатой семьи, у которой не было шансов выбраться за границу.
Чувствовалось, что Бет сама страстно рвётся в путешествие, и не ради развлечения, а из-за той же тревоги, что угнетала и глодала Мендеса. Но он с самого начала решил оставить под её опекой старый дом с лабораторией и слуг, и она не посмела перечить.
У Мендеса опять тоскливо заныло сердце: они будто высовываются из-под панциря во враждебный мир, полный подлостей и коварных ловушек.
Только одна Елена жила счастливо, полностью поглощённая теперь уже сборами к отъезду. Количество вещей давно переросло все разумные пределы. В конце концов, Мендес категорически запретил ей подходить к чемоданам: они будут покупать всё необходимое – и не необходимое тоже – на месте или в пути.
Умолкла свадьба, с гостями вежливо и тихо распрощались, остальных призвали встряхнуться и продолжить работу. Отхлопали дверцы машин на подъездной аллее, отзвенели дружный смех и нестройное пение, истовые пляски и нетрезвые голоса, шум и гомон в парке, погасли фейерверки и ночные костры за барбекю. До отъезда оставалось меньше суток.
Мендес уже опечатал свою лабораторию и вернулся домой, чтобы последний вечер посвятить детям. Маленький, серьёзный Виктор и смешливая Лео встретят его оживлённым лепетом – он возьмёт их на руки, они обхватят его своими цепкими, тёплыми ручонками, и он прижмётся щекой к их щекотным, трогательным макушкам… Наверное, он всё же любит их – а как же ещё назвать это щемящее чувство сопричастности? Целуя их, он ощущает запах и вкус Елены, держа в руках Елену – баюкает своих детей…
Виктор попутно, лишь на минутку, заглянул в свой кабинет, чтобы убрать в сейф диски. И в это самое мгновение проснулся спящий неделями городской телефон. Мендес вздрогнул - не к добру был звонок. И взял трубку.
Он ожидал зловещего молчания, сопения в мембрану, затем – угроз или дьявольского хохота. Но то, что он услышал, было много хуже.
- Мендес? – вежливо осведомилась трубка. – Очень рада, что мы обойдёмся без посредников.
Женский голос, низкий, вкрадчивый, хрипловатый – как у заядлого курильщика. Что-то неуловимо знакомое заметалось в воздухе. Слишком неуловимое.
- Кто это? – в горле его почему-то пересохло.
- Ольга Воронько. Слыхал о такой?
- Первый раз слышу. Ничего не понимаю – вы не обознались?
Смех. Мягкий, но неприятный: – Когда-нибудь поймёшь. Но не сейчас. Ещё рано.
- Зачем вы звоните?
- Договориться о встрече.
- Какой ещё встрече?
- А ты уже и забыл? Вот видишь, как давно я тебя не беспокоила. Ты обещал своей сестре, что встретишься со мной. Жаль, что она не успела мне об этом сообщить.
И снова смех.
Глухая ярость пополам с болью взорвалась внутри.
- Зачем ты убила её?
- Я не трогала твою сестру, Живаго, это было не в моих интересах. И это не моя работа. Мне не нужен никто, кроме тебя.
- Чья? Чья работа?
- Знание не воскресит её, Живаго. И для неё это лучше – она уже не станет ничьей заложницей. Зато заложниками могут стать её родные.
- Где ты находишься? Я найду тебя. Мы встретимся немедленно!
- Э, нет. Диктую я. Слушай и запоминай. Ты едешь в Грецию, не так ли? Можешь не отвечать. Я встречусь с тобой на Кипре. Об этом никто не должен знать – ты понял? Никто. В том числе и твоя малышка Любомирская. И после разговора ты будешь молчать.
- Где? Когда? – хрипло выговорил Мендес.
- Я сама тебя найду.
- Что тебе надо?
- Вот об этом и поговорим при встрече. Жди. – И в трубке потянулись гудки.
Мендес сел в кресло, рванул шнур телефона, ни в чём не повинный агрегат рухнул на пол и раскололся.
Его тревоги не были напрасным напряжением душевных сил и лицевых мышц. И что же теперь? Дать отбой? Заточить себя в бункере? Обмануть Елену, её ожидание свободы? А если она не поймёт, не простит?
Не ездить на Кипр? Бесполезно – они найдут его везде. Лучше встретиться, наконец, с этой женщиной лицом к лицу.
А от Елены ни на шаг не будет отходить телохранитель. Неплохо, если ещё кто-то последует днём позже. Решено. Он попробует в одиночку вынести этот двойной груз. Он попробует справиться сам.
Подходя к детской, он услышал оживлённый смех Елены, играющей с малышами. Нет, он не имеет права лишить её путешествия.
И, заставив себя – как когда-то, очень давно, - нарисовать на лице улыбку, Мендес вошёл в детскую.