«Скромная свадьба в семейном кругу» обернулась событием шумным, торжественным и насыщенным. Мендес сносил её стоически, на редкость терпеливо, но чувствовалось, что он держится одним страстным желанием – остаться, наконец, наедине с женой. А жена была нарасхват. Она перетанцевала – урывками или сполна - со всеми «VIP-персонами», с собственными учителями, Пазильо в том числе, с ближайшими соратниками Мендеса – Фернандесом, Чиллито и Ангелом, с поваром, с врачами, с банкирами… Пока Мендес не понял, что больше он не снесет ни одной уступки.
Мэры или их заместители, многие – ставленники Мендеса, конечно, вызвали в зале дополнительный переполох и никому не нужную напряжённость – но это необходимо было вытерпеть. К счастью, они отбыли до наступления вечера и главных развлечений и сюрпризов: танцев в саду, фейерверков, чаепития на веранде, и ещё одного события, предназначенного только для «внутреннего пользования».
Зато их подарки превзошли все ожидания. Мэр Замостина подарил чете Мендесов нынешнюю территорию, навечно избавив от налогов. Кодровичи подарили ещё одну фармацевтическую фабрику по производству гомеопатических мазей и бальзамов (дышащую на ладан – но Мендес быстро вдохнёт в неё новую жизнь!). И так далее, и тому подобное…
Странный оттенок потусторонности придавали балу слуги-зомби: снующие с подносами, методически прочёсывающие парк и двор. С ними свадьба и дом казались перегруженными, даже многолюдными. Хотя в танцах они не участвовали.
Зато Мендес устроил нечто вроде импровизированного представления (впрочем, заранее отрепетированного – это и был главный сюрприз!) Мендес предложил на суд гостей оригинальный испанский танец в исполнении двух девушек и 2 юношей под гипнотическую (хотя и сильно сокращённую) сюиту Равеля «Болеро». Этакий экспресс-вариант. А также сцену из Шекспира (ту самую, где Гамлет беседует с Офелией).
«Род крепостного театра!» - со странной смесью горечи и удовольствия подумал Пазильо. – «Самое обидное – и замечательное – в том, что многие из них и впрямь талантливы. У этого парня-Гамлета актёрские задатки, а эта милая девушка двигается так, словно всю жизнь танцевала в балете. Очень изящно и органично!».
Как ни странно, выступление оказалось успешным, актёры и танцоры – убедительны и живы. Хвала им, или таланту Мендеса?
Как бы то ни было, но вечер наконец-то закончился, чтобы дать новобрачным передохнуть: ведь назавтра… о нет, уже сегодня – им предстоит отбыть в свадебное путешествие. Пусть остальные продолжают веселиться. А им - довольно. Необходимо выспаться. И – никто не отменял брачную ночь.
Не ведающие усталости слуги убирались и паковали мусор.
Затем Елена поменяла в прихожей ужасные туфли на высоченном каблуке (и как она выдержала столько танцев, не показывая виду - уму непостижимо!) Она надела лёгкие босоножки, к которым так привыкла, и потянула Виктора в сад, подмигнув Бет: придержи остальных!
Они шли по дорожке, удаляясь от слишком ярких огней, в сторону стенки, увитой плетистыми розами и клематисами – нежно взлелеянным детищем Волохова.
- Ну-ка, признавайся, негодник! – Елена вдруг остановилась посреди газона и возмущённо топнула ногой.
- В чём дело? Чем ты недовольна?
- Он ещё и спрашивает! Мне просто стыдно перед мамой!
- Еленка, - Виктор шумно втянул носом воздух. – Ты – трезвая? Не обманываешь? Не хватила тайком на пару с Фернандесом?
- Абсолютно! Трезвее не бывает! Чем я недовольна! Что – ты – мне – подарил? То есть, подаришь. То есть, подарил… То есть…
- То есть? – изумился Мендес.
Елена умолкла, размахивая руками, и Мендес ловко поймал их: - Не мельтеши. Разве непонятно? Я подарил тебе себя.
- Что?
- Себя! Ты же этого давно хотела – что не так? Вот я и подумал, что я сам – лучший подарок!
Елена завизжала, топая ногами и пытаясь освободиться. Мендес хохотал. Потом подхватил её в охапку: - Куда бы тебя отнести? В реку, что ли, охладить пыл? А то, пожалуй, ты меня испепелишь в первую брачную ночь!
- Пусти, я не хочу в реку!
- А на ручки к моим артистам хочешь?
Безмолвная группка молодых людей тенью возникла рядом.
- Совсем с ума сошёл! Я буду орать! Вопить и кусаться!
- На здоровье, если это доставит вам, госпожа Мендес, особое наслаждение!
И он ловко перебросил её на руки юношей. Елена угодила будто на пружинный матрац: – Вот мерзавец!
- Чуть тише – маму перепугаешь! С неё довольно! – предупредил он.
И зомби с Еленой на руках мягко побежали по дорожке. Елена ещё долго оглядывалась, но Мендес быстро остался где-то позади. Юноши «прокатили» Елену с ветерком по малой окружности парка. Дорожка была ровной, бег – плавным и поразительно синхронным.
Она покоилась на десяти руках, словно шейх - на паланкине, вдыхая густые и пряные летние ароматы. Её «довезли» до «заднего» парадного входа в торце левого крыла, молнией пронеслись по белому коридору, и внесли свою королеву в удивительную комнату, которую Елена изнутри видела впервые. Её неприметная дверца была всегда заперта, и Мендес и Фернандесом утверждали, что там – всего лишь кладовая для приборов.
Елена ахнула: она оказалась в сказке! Комната светилась и мерцала. В ней не было ничего – только широкое низкое ложе под медово-жёлтым, бархатным покрывалом, зеркало на всю стену в изумительном обрамлении из черного резного дерева, вдоль другой стены тянулась низкая глянцевая скамья, на ней одиноко покоилась маленькая золотая коробочка. В углу затаился стенной шкаф для одежды. За левой прозрачной стенкой гнездился душ, похожий на небольшой водопад в причудливом гроте.
Комната была обшита панелями из какого-то душистого дерева, украшенного золотыми инкрустациями, и являла собою абсолютно дикую фантазию в чистом виде – плод совместных усилий и споров Елены и Мендеса годичной давности, отброшенный за бесперспективностью и полной несъедобностью.
Дверь тихонько зашуршала, она обернулась и увидела, что слуг простыл и след. Зато на пороге стоял Мендес в своём безупречно строгом чёрном костюме и жемчужно-белой, кружевной рубашке.
- Подарок прибыл, - усмехнулся он.
Мендес вошёл и захлопнул бело-золотую дверь. Полилась тихая, чарующе-нежная мелодия. Он обошёл ложе, взял с лавки золотую коробочку.
- Позволь мне приблизиться к твоим ушкам, дражайшая супруга! Доверь их мне!
- Что там? – Елена словно спала и видела сон. Такой, какого не бывает во сне.
- Всё увидишь сама, но не сразу. Закрой глазки… - Мендес взял чёрный шарф и завязал Елене глаза. Завороженная и заинтригованная, Елена подчинилась. Мендес осторожно снял её жемчужины и ловко вдел в мочки новые серёжки. Елена нетерпеливо подняла руки к ушам, но Мендес поймал их: - Терпение! Ещё не время!
Он начал медленно вращать её вокруг оси, пока у неё не закружилась голова, и она не потеряла ориентацию. Затем умелыми, ласкающими движениями стал раздевать её. Он бесшумно ходил вокруг неё, дотрагивался то с одной, то с другой стороны, раздавались шорохи, обнажавшуюся кожу холодил воздух – более от волнующего ожидания, чем от истинной температуры…
Елена была в полной уверенности, что Виктор не разберётся сразу с этим платьем, но он опять её перехитрил: у него получалось это с ловкостью фокусника – не иначе, выяснил всё заранее!
- В первую брачную ночь жениху надлежит быть особенно нежным и осмотрительным, – приговаривал он. Вот платье настороженным, выжидающим животным свернулось у её ног, застыло пенной волной, россыпью холодных звёзд…
Наконец чёрная повязка упала сверху на бело-голубой ворох, Елена бросила первый взгляд на свои уши, и ахнула: это были длинные бриллиантовые подвески – они струились огнём и калейдоскопом отблесков, жаркие и самовлюблённые.
Она любовалась бриллиантами, а Мендес – ею. Они отражались в зеркале – черноволосый мужчина с пронзительными золотыми глазами, и зеленоглазая, светловолосая девушка, всё никак не способная решить, счастлива ли она…
- А свет? – шепнула она, в глубине души не желая расставаться с бриллиантовым отражением.
- Свет будет с нами, - утешил Виктор. – Я буду видеть тебя, а ты будешь видеть меня!
Он стоял чуть сбоку от неё и водил пальцами по гладкой, золотистой шее, плечам, груди, тут же покрывающимися мурашками желания.
- А ты знаешь, что в первую брачную ночь зачинаются дети? – спросил он как бы невзначай.
- Ох! – Елена вздрогнула. – И не напоминай! Только не это! И вообще, этого никак не может произойти!
- Почему же?
- Я тоже сделала тебе подарок – вставила спираль, чтобы ты не мучился в путешествии. Теперь мне ничто не угрожает!
- В самом деле? – Мендес с сомнением покачал головой.
– Работа Штофа? Я ему, конечно, доверяю, но у меня своё, приватное мнение об этом изобретении, и не такое уж хорошее. И потом, мне не нравится, что он прикасался к тебе… вот к этому, и вот к этому… - его рука сползла на её лобок. - Пусть это и было деловое касание, но на это имею право только я – запомни! Только я! – Он сказал это так горячо и яростно, что Елена содрогнулась:
- Ты на меня сердишься? Тебе не нравится, что у меня спираль?
- Посмотрим, посмотрим, проверим, прочувствуем, - уклончиво ответил он. - Но за заботу спасибо. Так сколько же угроз ты сможешь отбить сейчас – и не сдаться на милость победителя, а? – и он надвинулся на неё.
…В зеркале отражались его ладони, захватившие её грудь, её голова, откинутая на его плечо, бриллиантовый каскад, слившийся с его волосами. Он обводил то ладонями, то кончиками пальцев контуры её тела, и она не могла отвести взгляда от его рук. Ей нравилось наблюдать, как тяжело начинает дышать её грудь, как его губы скользят по её коже, как его язык пробует вкус её пота, а правое колено тихонько раздвигает её бёдра, чтобы свободная правая рука могла проникнуть между ними. Елена видела, что он внимательно следит в зеркало за тем, как нарастает их желание, как тела алчут слиться в одно целое, как медленная ласка и истома перерастают в пугающее нетерпение, и это было великолепно, это было красиво.
Елена прикусила его палец, ласкающий губы, и вдруг вспомнила. Она обернулась, чтобы увидеть, потрогать, лизнуть тот шрам в уголке нижней губы…
Мендес всё понял: - Ты ещё сердишься?
- Здесь была кровь… - она зачаровано смотрела на его губы. – Если бы я не вырубилась тогда, ты изнасиловал бы меня? Злостно, дико, без жалости, без удержу? Да? Только говори честно!
- Ты хочешь, чтобы я это сделал теперь?
- Да! Не знаю… Да, да, да!
- Тогда держись, и не говори больше «нет»!
И земля смешалась с небом.
…Когда безумие схлынуло, и они обессилено разомкнулись, приходя в себя, уходя в отдых в ожидании новой волны, он нащупал рукой её руку: здесь. Она здесь, рядом. Она не убежала. Она не убежит. Она – его жена. Теперь уже точно – навсегда. Теперь он – в ответе за неё не только перед самим собой, но и перед этим несуществующим Богом.
Он повернул голову – она лежала, закрыв глаза. Она здесь. Что-то скажет, открыв глаза? Что скажет? Что всё это – неправда, и только снится ему? Мендес и верил, и не верил происходящему. Сколько раз он брал её – и каждый раз ему казалось, что это – впервые, что она отдаётся ему самый первый раз в жизни.
Но вот её веки разлепились, она почувствовала взгляд и повернула голову, встретила его настороженные, недоумевающие, недоверчивые глаза, слабо улыбнулась и вдруг показала язык.
И тогда он позволил себе расслабиться: всё будет хорошо…