Заиграла музыка, торжествующе и призывно. Женщины вздрогнули, оторвались от зеркала, и выпрямились с надменным достоинством и умиротворением: пора!
Пора!
И Елена, подпираемая взволнованным Пазильо, победно улыбнувшись, выплыла в зал. Её голубое платье с аметистовым отливом на сгибах лишь подчёркивало бледность щёк, с которых куда-то испарилась и тональная пудра, и естественный цвет. Она знала, что все взгляды направлены сейчас на неё и на жениха. Она почти тащила Пазильо за собой, и непонятно было, кто кого ведёт. Но ей было плевать на всех. Она увидела Виктора, который оказался бледнее её, - если бледный умеет бледнеть.
«Вик!..» - прошептала она в возбуждении, почувствовав внезапную слабость: неужели можно было настолько соскучиться? Ей хотелось бежать к нему со всех ног, сбрасывая платье, туфли, диадему, лететь на крыльях, смеяться, протягивая к нему руки. Но она шла к временному алтарю, гордо и величаво, даже надменно, вернее, несла себя – драгоценный, эксклюзивный подарок в изысканной, эксклюзивной упаковке.
Даже распятие казалось ей торжественным и осиянным радостным предчувствием.
Обоим не хватало детей – но оба согласились, что лучше их лишний раз не демонстрировать – на всякий случай, Мендесу удалось убедить в этом Елену. Детей заменили внучатые племянницы Феодосии из глубинки – две прелестные непоседы, беспрерывно вертящие озорными белобрысыми головками: ведь они впервые попали в такое невероятное общество.
Торжественный Пазильо чувствовал себя так, словно из его рук рвётся юная имаго, сказочно красивая бабочка, которую невозможно удержать, но которую он обязан доставить целой и невредимой. Букетик белых орхидей находился на грани гибели – Елена то и дело готова была выронить его, чтобы протянуть руки к нему…
И Пазильо с радостью передал её руку Мендесу. Слава богу, наконец-то их руки лежат на скамеечке, и букет сиротливо примостился меж них.
Оба перекрестились. Так хотят все. Так хочет Марта и Пазильо. Так требует их прошлое и настоящее. Так необходимо – ведь и они сами должны верить в то, что происходит.
Литургия, молитва и проповедь в одном флаконе начались немедленно и закончились быстро, к облегчению новобрачных. Сколько можно повторять одно и то же!
Боже, Ты — сама жизнь и любовь. Вселенная исполнена следов Твоей благости и любви, человеку же Ты даровал волю и сердце, способное любить всё доброе и прекрасное. Призри на нас, связанных узами взаимной любви. Благодарим Тебя за то, что мы встретили Тебя и познали Тебя, за радость, которую нам принесло это знакомство с Тобой.
Пусть сердца наши покоятся в Твоей Отцовской длани, чтобы Ты всегда был нашей первой и величайшей любовью. Пусть в наших мыслях и чувствах будет лишь то, что приятно Тебе и в Тебе имеет начало. Да не оставит нас память о Твоём святом присутствии среди нас и о нашем достоинстве чад Божиих.
Соделай, дабы мы возрастали в благодати, в Твоей любви и исполнении заповедей Твоих, аминь.
Марта и Пазильо подошли для благословения. Марта не была многословна, она поцеловала дочь и зятя в лоб. Какое странное слово - зять, и какой непонятный этот человек, могла ли она ожидать, что именно он станет мужем её единственной дочери? Безбожник и великий грешник, принесший им столько горя – не мудрено, что доченька до с их пор пугается его. Но какая она красивая, какая счастливая. Марте давно пора простить его. И она его прощает. Марта не выдержала и зарыдала, уткнувшись в грудь мужу.
Мендес вздрогнул. Получается, что это он вошел в семью Елены. Потому что он одинок. Потому что некому благословить его. Элеонор так мечтала об этом миге. А он не смог ни прибыть на её свадьбу, ни пригласить на свою. Она не успела побыть счастливой. Элеонор словно отдала ему своё счастье, завещала его, исчезая, как отдавала всю жизнь свою энергию, средства и любовь. Прощающий поцелуй Марты ожёг его.
«Знает ли кто-нибудь какие-либо причины, которые могут воспрепятствовать браку?» Слова прозвучали громко, словно Миртица намеренно форсировал голос, вопрошая грозно и требовательно. Он подумал, что Господь на его месте точно так же сурово задал бы этот вопрос, уверенный, что причин найдётся множество.
А Миртица просто чувствовал это. Ведь альянс налицо. Брачующиеся нажили двух детей и никогда не посещали Храм! Бракосочетание происходит в личном имении, хотя оба брачующихся здоровы, на своих ногах, слава Господу, и вполне могли бы сподобиться самолично явиться в Храм.
Да Господь испепелил бы гневно эту пародию на алтарь и ритуал! Однако – имеет ли он право осуждать тех, кто наконец-то одумался, откупился, сочетался… Миртица потряс головой. Не о том он думает, не о том. Хотя… зловредные мысли, не иначе как от нечистого, бороздили мозг. Он словно ожидал препятствий, дабы наказать богохульников. Злорадство – большой грех, но Миртица не преминул бы помытарить Мендеса в знак отмщения. Вот какие неблагие мысли посетили его светлую голову. Скорее отрешиться от них!
Общество словно вздрогнуло. Елена при этом вопросе стала тревожно озираться. Она, приоткрыв рот, пыталась вглядываться в лица окружающих, но они предательски расплывались. Кажется, Мендес тоже волновался – или ей показалось? Тишина стала им ответом. Миртица вздохнул – не то с облегчением, не то с разочарованием, и с трудом выждав подобающее время, с нетерпением повел обряд далее, к последним заветным вопросам.
- Пришли ли вы в Храм добровольно и свободно, является ли ваше желание вступить в законный брак искренним и свободным?
- Да. – Виктор говорил твердо, и только Елене было понятно, как он напряжен.
Хочет ли она взять в мужья этого человека? Добровольно? Какой странный вопрос! Конечно же, да! Хочет ли он взять её в жены? Да, черт побери, конечно же, да!
- Да… - прошептала Елена едва слышно.
- Да! – повторила громче, и победно улыбнулась. Мендес впервые не был насмешлив, и она смотрела в его глаза так, словно надеялась прочитать в них всё, что их ожидает.
- Готовы ли вы любить и уважать друг друга всю жизнь? Готовы ли вы хранить верность друг другу в болезни и здравии, в счастье и в несчастии, до конца своей жизни?
- Да… в болезни и здравии… в счастье и в несчастии… сколько их уже прожито!
- Имеете ли вы намерение с любовью и благодарностью принимать детей, которых пошлет вам Бог, и воспитывать их согласно учению церкви?
Вопрос о детях на мгновение привёл её в замешательство, она едва не начала нервно хихикать. «Принять детей» - у них и так уже двое! Ей даже показалось на миг, что Виктор тоже силится сдержать улыбку.
Кажется, далее она даже не слышала того, что говорил пастор. Ей хотелось отвечать лишь одним словом – и она произносила и произносила его – сначала вслух, потом мысленно. Успокоенный Миртица приступил к чтению молитвы о Святом духе, вознося очи небу. Вернее, разукрашенному потолку.
И вот их руки обвиты столой. Её дрожащие, и его твердые скрыл шелк, но только она знает, какими трепетными бывают его руки!
Клятвы никто не придумывал заранее. Миртица подсказывал, они повторяли за ним такие банальные и правильные слова обещаний.
Я беру тебя в жены (мужья) и обещаю тебе хранить верность в счастии и несчастии, в здравии и болезни, а также любить и уважать тебя во все дни жизни моей.
Амен. На веки вечные. До гроба. Нерушимо. Железно.
Прими это кольцо как знак любви и верности, во имя отца, и сына, и святаго духа… Амен. Навечно. До гроба. Нерушимо. Железно…
Марта счастлива. Если кто и есть здесь истинно счастливый – так это она. Её мечты, её надежды, её радости осуществились. Чего еще остается желать? Пазильо подал блюдо с кольцами. Виктор протянул руку без колебаний. Он давно осознал эту необходимость, и кольцо не станет его стеснять, как не стесняет окольцованную птицу, к нему привыкшую. Раз это нужно им… Елене… Марте и Пазильо… то он обязан принять это условие. Это облегчит жизнь всем.
А вот Елене не помешает ощущение окольцованности. Мендес едва не усмехнулся. Хватит с них её опрометчивых поступков и взбалмошности.
Заиграла музыка. Миртица, не мешкая, прочел заключительную молитву. Причастил. Подал распятие для целования. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа… Амен. Железно! Осталось поздравить этих непутевых, теперь-то остепенятся, не посмеют более грешить. Но – кого он хочет удивить и обмануть? Бог им судья. Он вздохнул и пожал потные руки.
Последний эпизод – и можно расслабиться и получать поздравления. Елена и Виктор расписываются. Вот теперь реально все. Их жизнь начинается… Или продолжается? В самом деле. Продолжается или начинается? Вот вопрос.
Итак, закончилось торжество, начиналось веселье. Елена, на глазах у изумлённого Мендеса, сдёрнула с головы надоевший убор с фатой, встряхнула головой, давая стянутым волосам отдохнуть и освобождая себя от ритуального таинства. Как и обещал Маричек, причёска не исчезла: она приняла иную форму и перешла в новое качество. Снова взвился золотой ореол!