RLD
Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа.
В декабре 62 года до Р.Х. вернувшийся с благополучно замиренного римлянами в очередной раз – теперь уже, как им казалось, всерьез и надолго - Востока (то есть - из Восточного Средиземноморья) флот римского полководца-«дукса» Гнея Помпея «Великого» (Магна) появился на рейде южноиталийского порта Брундизия (современного Бриндизи). Вознесенная, в лице «Великого», по воле Фортуны, на вершину могущества посредственность стояла, как некогда – карфагенянин Ганнибал, римлянин Марий и римлянин Сулла, у ворот Рима на Тибре, в блеске всех своих побед и непомерных амбиций. Аристократический сенат Вечного Града на Тибре, охваченный не просто беспокойством, но все возрастающим страхом, не ожидал для Римской республики (понимай: для себя любимых) ничего хорошего. Неужто появился новый кровожадный тиран, новый Сулла? Неужто Риму грозит новая диктатура?
Однако Гней Помпей был Сулле явно не чета. Мало того – он Сулле и в подметки не годился. Помпей, в отличие от Суллы, якобы почтившего его прозвищем «Великий», совершил огромную ошибку, ставшую поворотным пунктом в его дальнейшей судьбе и карьере (хоть это выяснилось далеко не сразу). Победоносный «дукс», герой Восточных походов, в чьем распоряжении, кроме подчиненных ему римских легионов и союзнических вспомогательных войск-авксилий, находился весь, причисленный им к своей клиентеле, Восток Средиземноморья, человек, которого привычные к обожествлению своих монархов-деспотов, подобострастные восточные люди почтили титулом «Владыки и Хранителя земли и моря», был, на свою беду, замешан не на тех дрожжах, что Сулла, и не решился захватить власть над Римом единственным возможным на тот момент способом, а именно – силой оружия…
Высокомерные же римские аристократы-«нобили» не потерпели бы над собой нового владыку, если бы их не принудили к этому силой. Кроме того, Помпей как таковой был далеко не всем из них по вкусу. В конце концов, жадный до крови и до благ земных латифундист из отдаленного Пицена был отпрыском семейства каких-то «новых римских» с довольно-таки темным прошлым. Такому выскочке (хоть и не столь безродному, как «народный диктатор» Гай Марий, враг Суллы) было нелегко добиться признания со стороны верхушки римского «нобилитета». Не помог пиценскому снобу (между прочим, слово «сноб» является сокращением латинского словосочетания «сине нобилитате» - «без знатности») даже династический брак с представительницей гиперзнатного рода Метеллов, столь вездесущих и столь глубоко проникших во все поры римского государственного организма, что, как говорила римская пословица: «Если встретишь на улице человека, будь уверен - это кто-то из Метеллов»…
Помпей, хотя и не отличавшийся умом и сообразительностью, вполне осознавал, что не сможет установить долговечную и прочную диктатуру без поддержки ведущих семейств римской знати (перед которыми пасовал даже любимый вождь и учитель Магна – кровожадный Сулла). К глубочайшему разочарованию «героя восточных походов», олигархическое правительство Римской республики оказалось на поверку куда более сплоченным, чем он ожидал. Помпей совершенно перестал ориентироваться в обстановке, сложившейся в Риме (за время его слишком долгого отсутствия) и не был способен придумать убедительного основания для захвата власти силой оружия. Поэтому «Великий» сделал в сложившейся обстановке единственно правильное и одновременно – единственно неправильное из того, что можно было сделать. А именно – сложив с себя командование вверенными ему «римским сенатом и народом» армией и флотом, возвратился в Рим в качестве частного лица. Сенат «великодушно» удостоил «покорителя Востока» великолепного триумфа. Тем дело, однако, и кончилось…
Первые же речи свежеиспеченного триумфатора перед народным собранием - комициями - и сенатом доказали полное отсутствие у него политического такта и чутья. Прибегнув к поистине скандальном подкупу (а ведь чтобы вызвать скандал подкупом в условиях, когда в тогдашнем Риме кто-то постоянно кого-то подкупал, надо было очень постараться!), Магн добился избрания в консулы своего подчиненного в период Восточной кампании – Луция Афрания. Коллегу Афрания по должности Помпей также считал своим сторонником. Как оказалось, Магн, однако, очень ошибался. Помпей явно «поставил не на ту лошадь (или - колесницу)». Второй консул – Метелл Целер – открыто выступил против «Великого». Афраний же, как выяснилось, был далеко не столь удачлив и талантлив «на гражданке», как в условиях войны. Он, правда, превосходно танцевал...но со «староримской» точки зрения танцы были делом рабынь и извращенцев, а не «истинных римских мужей»; слово «танцор» употреблялось как довольно грубое ругательство. А знаменитый ритор и политик Марк Туллий Цицерон утверждал в своей речи «В защиту Мурены»: «Почти никто не танцует трезвым, если он не безумен!»
Неудачи преследовали Помпея буквально одна за другой. «Великий» потребовал ратификации сенатом сделанных им на Востоке после победы над царем Митридатом Понтийским распоряжений, причем – всех сразу. Но этому тотчас же воспротивился давний недоброжелатель Магна – замененный Помпеем в качестве главнокомандующего чревоугодник Луций Лициний Лукулл, отозванный с Востока по проискам корыстолюбивых римских всадников-откупщиков, нещадно обиравших жителей покоренных римскими войсками восточных земель и тем провоцировавших туземцев на восстания в тылу римской армии, не без достаточно веских основания обвинявший Помпея в похищении и присвоении плодов побед, одержанных им, Лукуллом, на «Восточном фронте». Лукулл, при активной поддержке злорадствующих завистников и недругов Помпея – «железного» ревнителя республиканских доблестей Катона, «золотого» богатея Красса и Метеллов (хотя и породнившихся с Помпеем) настоял на рассмотрении и одобрении (или неодобрении) распоряжений Магна по отдельности, а не «всем скопом». С треском провалился и внесенный народным трибуном Флавием законопроект о наделении землей ветеранов победоносной армии Помпея.
Впрочем, на этом этапе внутриполитической борьбы Катоном была допущена серьезная ошибка. Когда «всадники», успешно грабившие римскую Азию в качестве откупщиков налогов – публиканов -, потребовали снижения суммы откупа для провинции (Азия сильно пострадала от войны и потому сбор налогов с провинции в прежнем объеме был затруднителен), Марк Порций отверг их требования и, не стесняясь в выражениях, открыто обвинил «всадников» в непомерной алчности. Что было крайне неразумно, ибо за резко отчитанными Катоном финансистами скрывался супербогач Красс, победитель вождя восставших рабов и италийской бедноты Спартака, терпеливо ждавший, когда будет и на его улице праздник. Неуемный (и неумный) ригоризм Катона (гражданина весьма состоятельного, но в знак своего бескорыстия и презрения к богатству демонстративно разгуливавшего по Риму без обуви и туники – в одной тоге, надетой на голое тело) в очередной раз отдалил его от своих союзников – и, в то же время, нисколько не сблизил его с Помпеем (слишком уж многое разделяло этих двух «больших акул»). Ненадолго установилось крайне шаткое равновесие политических сил. Ситуация оставалась крайне неясной и непредсказуемой. Чтобы сдвинуть ее с мертвой точки, явно необходимы были новые импульсы. Но откуда им было взяться?
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!